Тёткинский сахзавод. Дела давно минувших дней

Я сохранил название, которое дал этому фрагменту своих мемуаров мой дед, врач А.Т. Ткаченко, добавив к нему свой подзаголовок. На основе действительно имевшей место трагедии и написан этот рассказ.


Описываемые события произошли осенью тысяча девятьсот двадцатого года в Рыльском уезде Курской губернии.
В посёлке Тёткино располагался сахарный завод, до революции тысяча девятьсот семнадцатого года принадлежавший сахарозаводчику Терещенко.


 Как известно, сахарный завод – предприятие сезонного цикла. Активно оно работает приблизительно с конца августа, а далее всё зависит от того, насколько хорошо или плохо уродились в этом году сладкие корни. В хорошие годы завод работает, производя сахар, вплоть до февраля месяца. Остальное время кадровые рабочие занимаются ремонтом оборудования: подготовкой его к новому сезону. На период же активной работы предприятия администрация дополнительно нанимает сезонных работников, чаще всего молодых девушек, из близлежащих сёл. Сельские жители не без основания считали, что таким образом можно неплохо подзаработать, а в конце сезона ещё и получить часть оплаты натуральным продуктом, то есть сахаром.


Ни для кого не было секретом, когда сезонным работницам выдавалась заработная плата. Происходило это два раза в месяц, обычно в субботний день, и на воскресенье группы девушек расходились по сёлам, принося в свои семьи заработанные деньги.


Одна из таких групп односельчанок, состоящая из восьми девушек, старшей из которых не было и восемнадцати лет, шла по хорошо знакомому им просёлку, направляясь в своё большое село, до которого было километров двенадцать.
Сначала дорога шла полем, а потом лесом, который периодически вырубался, и поэтому больших деревьев там не было, а всё пространство занимала буйная поросль высотою в несколько метров.
На полпути по левую сторону от дороги, километрах в четырёх от неё, располагалось ещё одно село со значительно меньшим количеством дворов. Жители обоих сёл знали друг друга, и многие состояли в родстве.
Как раз в этом месте на развилке дорог заросли расступались, образуя поляну с редко стоящими, но густыми кустами.
Уже спустились сумерки, и девушки инстинктивно ускорили шаг.


Одна из девушек, по имени Кристина, отбежала за куст по нужде, попросив остальных не слишком торопиться, дабы ей было бы легче их догнать.
Группа односельчанок скрылась из виду в быстро сгущавшихся сумерках, но Кристина всё ещё слышала их голоса: девушки, вероятно для храбрости, переговаривались нарочито громко. Но вдруг Кристина услышала их же быстро приближающиеся истошные крики: они что есть мочи бежали назад в сторону поляны, а выбежав, стали метаться по ней, пытаясь увернуться от нападавших на них четверых мужчин с топорами в руках. Испуганная Кристина залезла в самую глубину куста и с расширенными от ужаса глазами наблюдала за тем, как злодеи быстро переловили всех семерых, хватая их за длинные косы, и ударами топоров отсекли им головы. Опьянённые запахом крови, они какое-то время продолжали рубить уже бездыханные тела, разбрасывая по сторонам отрубленные конечности. А головы несчастных жертв, раскрутив за косы, побросали в направлении того самого куста, в котором, зажав ладонями рот, чтобы не кричать от созерцания этого кошмара, сжавшись в комок, сидела Кристина.


Угомонившись, злодеи обобрали убитых, и один из них сказал:
–  Чудно, что их семеро: я издаля восемь насчитал…
Голос злодея показался Кристине знакомым, но сейчас было не до того.
Душегубы стали оглядываться по сторонам, и, на счастье Кристины, что-то привлекло их внимание на противоположной стороне поляны, куда они и двинулись, взяв топоры наизготовку.


Кристина поняла, что ждать больше нельзя. Она, стараясь не производить шума, выбралась из куста и, пригнувшись, побежала к спасительным, совсем уже тёмным лесным зарослям.
  – Да вон она! – крикнул кто-то из злодеев, и Кристина услышала за спиною холодящий душу топот преследователей. Но в зарослях уже достаточно густая темнота была на её стороне, и преследователи быстро отстали. Она затаилась в самой чащобе и хорошо слышала, как злодеи, матерясь, тщетно искали её. Иногда они затихали, видимо, прислушиваясь. У девушки от страха так стучали зубы, что она опасалась из-за этого быть обнаруженной.


Наконец, убийцы прекратили поиски и удалились в сторону её родного села.
Кристине хотелось как можно скорее попросить у кого-нибудь помощи, рассказать кому-то о происшедшем, чтобы не быть один на один с пережитым кошмаром. По её разумению, она сейчас находилась ближе к селу, что по левую сторону от дороги. Там жила её замужняя старшая сестра. Кристина решила идти к ней ещё и потому, что опасалась засады душегубов на подходе к своему селу. Несмотря на темноту, девушка правильно сориентировалась и взяла верное направление. Какое-то время спустя она вышла на опушку зарослей и остановилась в нерешительности. Теперь перед нею расстилалось чистое поле. Неполная луна робко выглядывала из-за ломаной полоски дальнего леса, будто хоронилась там до поры, не желая быть свидетельницей страшного события. Кристина собралась с духом и побежала к селу, уповая на то, что убийцы караулят её в другом месте.


В окнах дома сестры не было видно огня. Кристина решила, что все уже спят, и, опасаясь разбудить пятерых детей, осторожно постучала в дверь. Она была готова к минуте-другой ожидания: пока сестра встанет да разберётся, кто это пришёл в поздний час… Но Ирина (так звали сестру) открыла дверь сразу, даже не попросив назвать себя. Она будто ждала чьего-то прихода, находясь в сенях, и была одета не ко сну. Увидев Кристину, сестра не столько удивилась её позднему визиту, сколько занервничала. Было ясно, что появление ночной гостьи для неё совсем некстати. Она явно ждала кого-то другого. Но все эти детали бедная девушка отметила лишь мельком, торопясь рассказать близкому человеку о том ужасном, что произошло с её подругами и с нею по дороге домой. Сестра зажгла лампу и, присев в сенях, чтобы не разбудить детей, со странным выражением на усталом лице выслушала сбивчивый рассказ Кристины, прерываемый рыданиями и вопросами к ней о том, что же делать, как быть дальше.


Ирина принялась её всячески успокаивать, говоря, что, даст Бог, всё прояснится утром. Она напирала на то, что, может быть, ей всё это померещилось. Что, может быть, мужики хотели просто побаловаться с девчатами, а Кристина навоображала себе невесть что…
– Утро вечера мудренее, – говорила она. – Ты сейчас ложись спать, а утром от твоего кошмара один  дым останется.


Сбитая с толку странной реакцией Ирины, девушка притихла и послушно улеглась на лавку, завернувшись в лоскутное одеяло. Она крепко зажмурила глаза, пытаясь таким образом спрятаться от внешнего мира, но ни о каком сне, конечно, не могло быть и речи. Перед её мысленным взором снова и снова вставала картина страшного злодеяния: взмахи топоров и крики несчастных жертв. К тому же её не покидало чувство, что опасность притаилась где-то рядом. Ей теперь показалось странным, что Ирина вовсе и не собирается ложиться спать. Кристина слышала, как она то ходит по сеням, то присаживается, то опять ходит…
Не прошло и получаса, как в дверь постучали. Снова, не задавая вопросов, Ирина впустила кого-то.


– Ну что? – тихо спросила она у вошедшего.
–  Сделано дело, – ответил мужской голос. – Вот только одна убежала, и, сколько мы её ни искали, из-за темноты так и не нашли.
Кристина тут же узнала голос мужа сестры и поняла, что именно  этот голос она слышала на поляне. Крик ужаса чуть не вырвался у неё, но желание жить заставило её подавить этот крик. Она поняла, что, только притворившись спящей, имеет шанс по крайней мере отсрочить свою погибель.


– А у нас гостья, – глухо проговорила сестра. – Она сейчас спит.
После некоторой заминки с лампою в руках супруги вошли в горницу и остановились возле спящей. С минуту убийца молча смотрел на Кристину, тяжело дыша на неё водочным перегаром. Потом они снова вышли в сени.


– Эвона, как получилось… а я её издаля не признал… Да и что проку: всё одно… Придётся нам, Ириша, отправить её вослед за остальными. Иначе нам всем крышка.
 Кристина с отчаянной надеждой ожидала услышать возражения сестры, но та промолчала… Хотя, вероятно, она выдала свою нерешительность каким-то движением, потому что муж стал уговаривать её:
–  Ты не бойся, –  скороговоркой зашептал он. – Я всё тихо сделаю: дети не проснутся, иначе нам всем крышка. А закопаем в огороде. До света управимся.
И снова молчание Ирины…


– А сейчас полей мне и чистую одёжку дай, чтобы в хате я кровью не напачкал…
Когда в сенях загремела посуда и послышался звук льющейся воды, Кристина тихо встала, и, памятуя о том, что одно из окон в доме открывается особенно легко, выбралась наружу, и сначала бросилась бежать в поле, но вовремя сообразила, что при свете уже высокой луны ей негде будет спрятаться в случае почти неизбежной погони. Она снова решила рассказать кому-нибудь обо всём и тем самым обезопасить себя. Ведь если оповестить о случившемся людей, убивать её уже не будет смысла.


Девушка побежала вдоль села, вглядываясь в окна домов. Вот и освещённое окно. Значит, там ещё не спят, значит, быстро отопрут дверь и выслушают её. Но, прежде чем стучать, она заглянула в окно и в ужасе отпрянула назад. Она увидела, как окровавленный мужчина стягивает с себя рубаху, а женщина торопливо готовит воду для омовения… Кристина без оглядки пробежала мимо нескольких домов, потом опять стала высматривать освещённое окно и вскоре заметила его. Теперь уже осторожно, готовая ко всему, она заглянула внутрь дома и увидела, что голый по пояс мужчина наклонился над деревянной лоханью, а женщина поливает ему на шею и руки, смывая кровь. Тут у неё впервые промелькнула мысль: не сходит ли она с ума, и, действительно, не мерещится ли ей  всё это?..


А тем временем ноги несли её прочь из села, где, что ни дом, то гнездо разбойничье. Вот и крайний маленький домишко. Она уже было пробежала мимо, но тускло освещённое окошко привлекло её внимание, и она решила ещё раз попытаться найти помощь у людей. С большой опаской она заглянула внутрь и на сей раз увидела стоящий на табуретках гроб с покойником и двух сухоньких старушек у его изголовья, склонившихся над книгой со свечами в руках.


 Кристина постучала в окошко. Её впустили. Кроме старушек, в доме никого не было. Не слишком рассчитывая на их защиту, но тем не менее полагая, что в их присутствии немедленная расправа ей , по крайней мере, не грозит, Кристина сказала им, что заблудилась, и попросилась посидеть с ними до света. Старушки не возражали. Девушка устроилась в тёмном углу с таким расчётом, чтобы её не было видно через окно. Одна из старушек протянула ей горящую свечу.


– Возьми, милая, – ласково сказала она.
Это было совсем некстати, так как огонёк третьей свечи мог привлечь к ней внимание убийц. Но делать было нечего. Кристина взяла свечку и, прижав её поближе к себе, стала незаметно снизу отщипывать воск, чтобы свеча прогорела бы поскорее, уповая на то, что эта свечка в доме, даст Бог, последняя. Она буквально вжалась в стену, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи, но кроме отдалённого не то собачьего, не то волчьего воя, не слышала ничего.


Когда стало светать, возле дома раздались голоса, мужской и женский, но разговор звучал так спокойно и обыденно, что Кристина вышла им навстречу почти без опаски. Это были хозяин с хозяйкой. Они ночевали у родни. Отчаявшаяся девушка задержала их в сенях и рассказала им всё без утайки. Старушки при этом, сидя у гроба, продолжали безучастно читать по покойнику и не обращали никакого внимания на происходящее, видимо, отчасти уже пребывая за пределами мирской суеты.


А хозяйка была в шоке. Она беспрестанно охала, заводила глаза, закрывала руками лицо и неоднократно порывалась голосить, но каждый раз муж резким замахом пресекал эти поползновения.
Когда Кристина закончила свою ужасную повесть, хозяин, притворив дверь в комнату, сказал:
– Вот что… Я тебя сейчас спрячу, потому что, может быть, тебя до сих пор ищут, а сам мигом в твоё село тамошний народ подымать. Наших опосля подымем… А ты, – он повернулся к жене, – иди к сестре, чтобы тут тебя не было. Если из душегубов кто сюда заявится, то по твоей роже сразу поймёт, что горячо… У сестры всё расскажи, но пока боле никому, и до моего возвращения носу из дому не высовывать. Братьям Зарубиным терять нечего. От них счас чего угодно можно ожидать. Да и кто остальные, догадаться не трудно. Ужо сколько лет они село в страхе держат… Но теперича, похоже, спета ихняя песенка…
Он стал лихорадочно отодвигать сундук и какие-то короба от стены, чтобы открыть тесный подпол в сенях, куда собрался поместить Кристину.


– А как же они, – робко спросила девушка, имея в виду старушек, и кивком указала на дверь, из-за которой доносилось монотонное чтение.
Хозяин отмахнулся.
– Они уже только Бога и видят, а боле ничего…
Когда Кристина залезала в подпол, где она могла поместиться лишь в скрюченном состоянии,  хозяин вдруг придержал её за плечо и тихо сказал:
– Семерых, говоришь, порубили… Это ещё проверить надо: мало ли что…
И не без подозрения коротко заглянул ей в глаза
Уловив этот взгляд, Кристина снова засомневалась в здравии своего рассудка. А вдруг и правда – весь этот кошмар вот-вот рассеется, как дым…





К тому времени, когда возмущённая толпа заполонила главную улицу села, уже вернулись с поляны посланные туда двое конных и подтвердили рассказ Кристины. Родственники убиенных были настолько переполнены негодованием, что требовали немедленной расправы над душегубами.


А тем временем двое братьев-убийц, смыв с себя кровь и одевшись в чистое, сидели каждый в своём доме при незапертых дверях, пребывая в состоянии глубокого ступора. Они почему-то как бы уже смирились с тем, что их ждёт неизбежная расправа за содеянное. Может быть, взошедшее солнце высветило в их замутнённом водкой сознании истинный масштаб совершённого ими злодеяния.


Так или иначе, а братья Зарубины, старший из которых и был мужем Ирины, не оказали людям никакого сопротивления и сразу назвали имена двоих соучастников преступления. Родственники убитых девушек продолжали требовать немедленной расправы. Народ не возражал. Тогда мужики вывели душегубов за околицу и там забили их насмерть. Тут же была вырыта яма, куда побросали тела и зарыли, не оставив могильного холмика.


Находясь в водовороте событий, хозяин дома, спрятавший Кристину, вспомнил о ней лишь после того, как совершилась казнь. Прибежав домой, он помог выбраться из тесного подпола чуть живой девушке и обрадовал сообщением о том, что те, кто желал её смерти, уже сами лежат в земле сырой. Не без труда осознав, что ей более ничего не грозит, бедная девушка расслабилась и тут же потеряла сознание. У неё началась нервная горячка.
Без чувств её отвезли домой, где при сильном жаре она трое суток металась в бреду, без конца переживая ночь, полную ужаса и крови. Приехавший лекарь всерьёз опасался за её жизнь. Но кризис миновал: наступило улучшение. Температура снизилась до нормы, и Кристина уже просто спала ещё двое суток. Фельдшер констатировал, что столь крепкий и длительный сон – это к выздоровлению… Лишь бы на почве сильного нервного потрясения сон не перешёл в летаргическую форму.


Для расследования неординарного преступления из района прибыл уполномоченный. Даже на фоне гражданской войны оно воспринималось всеми как из ряда вон выходящее. Ему пришлось ждать целую неделю, пока единственная свидетельница будет в состоянии дать показания. Фельдшер пока был против допроса. Он опасался возобновления горячки. Но уполномоченный настоял и допросил Кристину. Он даже рискнул вывезти её на место преступления, где она, насколько это возможно, во всех подробностях описала ход трагических событий.
Когда с формальностями было покончено, уполномоченный посоветовался с активом комитета бедноты, в то время управлявшим всем и вся на селе, и решил по факту самосуда дела не возбуждать.





Жизнь потекла своим чередом. Кристина жила, как и прежде, с матерью и двумя младшими сёстрами. Отец три года назад, будучи пьяным, утонул в озере.
Но девушку ожидало новое испытание.
Родственники казнённых душегубов косо смотрели на неё. А чем дальше, тем больше, стали бросать ей вслед оскорбления и проклятия. Она до поры не говорила об этом матери, но однажды пожаловалась ей на то, что люди говорят ей обидные слова.


– И что же они говорят? – спросила мать.
Они говорят, что я осиротила три десятка детских душ.
– И верно говорят, – раздражённо буркнула мать. – Ты и свою родную сестру с пятерыми без мужа оставила… Лучше бы тебя убили…
Будучи не в силах смириться с тяжестью несправедливого упрёка из уст матери, бедная девушка тем же вечером наложила на себя руки.
Получилось, что душегубы всё-таки забрали с собою на тот свет последнюю намеченную ими жертву.





А тёткинский сахарный завод продолжал свою работу, поднаняв взамен погибших восемь молодых работниц.
Но не всё было как прежде. Теперь в день выдачи зарплаты у конторы в ожидании своих подопечных курили, сидя на брёвнах, старшие братья и отцы молодых девушек. Они говорили промеж собою о погоде, об урожае, о положении на фронтах, о чём угодно, но только не о нашумевшем преступлении, которое, собственно, и являлось причиной нахождения их здесь и сейчас. Хотя любой из них был уверен, что процесс осмысления этой истории в головах рядом с ним сидящих, как и в его собственной, не замирает ни на минуту. Но, наверное, не пришло ещё время поделиться результатами этих самых осмыслений. Так что пока на данной теме стояла печать умолчания.


Среди прочего зашёл разговор и о деньгах. Не о конкретных деньгах, что звенят в кармане, а о деньгах, так сказать, в философском что ли смысле. О том, что без денег никуда: нету без них ни веселья, ни счастья в жизни. И чем больше их, тем лучше… Но, с другой стороны, непомерная жадность и страсть к наживе могут сотворить с человеком злую шутку: могут превратить его в зверя и вообще погубить. Таким образом, деньги из положительного в общем-то предмета способны по воздействию на человека превратиться и в нечто противоположное своему первичному положительному назначению…


И, поскольку разговор чуть было не свернул на запретную тему, все, как по команде, замолчали, будто поперхнувшись. Некоторые даже закашляли, зашмыгали носами, заплевали себе под ноги.
Однако всё ж надо было отвернуть разговор от запретной черты: разрядить обстановку. Или, наконец, перейти черту и обсудить и поговорить о наболевшем?.. Но нет! Не пришло ещё время…
Решительно встал мужичок лет сорока, хлопнув себя по коленям, и с озорной улыбкой:
– Не дрейфь, мужики! Будет работать наш тёткинский сахзавод, будут и деньжата. Авось не пропадём… Верно я говорю?!
Все согласно загомонили.
Из конторы одна за другой выходили молодые работницы.
День клонился к вечеру.

2012 г.