Эдем

Знаете то обжигающее чувство обиды на мир и жалости к себе,  что заставляет сжиматься в комочек в углу ванной и разрывает душу отчаянными мыслями? Вот так я представляю себе Вселенную до Большого Взрыва – момента глобального всплеска эмоций. И переполнивший ее свет вырвался наружу с той скоростью, с которой из ребенка вырываются причитания на несправедливый мир. И заполнил пространство, несясь вперед в непонятном направлении, разбрасывая вокруг частички материи, порождающие миллиарды звезд, собирающиеся в клубки-галактики, в центре которых засасывающие черные дыры, заставляющие вращаться все тела таких систем, где каждый элемент находится в постоянном движении… И так без конца. Ах, нет, конец наступает всегда.
Так уж вышло, что на окраине одной из галактик в маленькой Солнечной системе родился я. Тут мне не повезло. Наша планета подходила к закату своего существования, можно сказать, она находилась на последнем издыхании: истрепанная сменами климата, ударами метеоритов, постоянными войнами, ядерными взрывами, разрывами континентов, перенаселением, исчерпанием ресурсов, загрязнением природы и атмосферы. Но все это не печалило человечество, но его испугал лишь накал всей системы и ожидающийся взрыв: в прямом и переносном смысле нас ожидал конец света. Наша звезда обречена была погаснуть.
Такой исход был весьма мрачен, но справедлив. Да, если бы не навязчивое желание людей выжить. И они были готовы, они долго искали и нашли себе новый дом - планету, по условиям и состоянию атмосферы схожую с нашей, а главное, полную полезных ископаемых и ресурсов, способных поддерживать нашу жизнедеятельность. Она находилась в одной из соседних галактик и путешествия на нее не скоро стали доступны. Многие годы ушли на создание сверхсветовых звездолетов, способных пересечь огромное  пространство космоса. Потом были фотографии новой планеты, схемы галактики, изучение спутников, проба грунта, кислорода, первые экспедиции. Даже тесты на животных и отчеты по выживаемости. Обо всем этом было написано сотни научных работ и книг, снято фильмов документальных и фантастических. Много легенд сложилось о флоре и фауне новой планеты, много мифов о ее обитателях. Она имела множество сторонников и критиков, и длинный номер с буквами вместо названия. И все же в наших практически не пригодных для жизни условиях она стала казаться последним спасением, раем. Ее так и стали называть Эдем.
Чудо произошло годы спустя, когда мы уже находились в критическом положении, - Эдем начал заселяться. Только не бывает сказок в реальности:  по площади новая планета  была намного меньше нашей Земли.  Для заселения был четкий лимит – огромный удар по нашему разросшемуся пятнадцатимиллиардному обществу. Вот так начинается любая загвоздка.
Постановлением «первых лиц» плановому переселению подлежали (естественно, после них самих) космонавты, инженеры, проводившие застройку «новой земли», военные (в первую очередь высшее руководство и офицеры, но и без солдат не обойтись), врачи, ученые и все их семьи. Разумеется, всех, кто работал на Эдеме, перевозили сразу же, как планета стала открыта, остальные стояли в длинной очереди с настолько сложной иерархией, что я уснул бы, приди мне в голову ее описывать. Кстати, мне пора уже и появиться.
Так случилось, что я не вошел в группу первых переселенцев и не стал частью колонии очередников, отправленной вслед за ними. На момент моего рождения была отправлена одна такая колония, состоявшая из нескольких тысяч людей,  а до развала нашей системы их стало три. Представляете, насколько мало? По подсчетам ученых наша планета разорвется на триллиарды частей, когда мне исполнится тридцать лет. Я ничем не отличался от остальных очередников, жил в самой обыкновенной семье с матерью и старшей сестрой и обладал весьма посредственными способностями. Даже имя мое не оригинально – Александр Корин (хотя не могу судить о своих шансах попасть в космос, зовись я Гай Юлий или Белл Паркинсон).
Моя мать, сколько себя помню, все время стояла в очереди, читала списки, подавала заявки, только чтобы записать нас в следующую колонию. Так делали все. Это была забота каждой семьи на планете, первая и последняя тема в разговоре, это звучало в пожеланиях, тостах и проклятиях. Мы заполняли анкеты, декларации, мать  носила их в департамент, с кем-то вечно ссорилась  и кому-то звонила… И бесконечно ждала. Я был, наверное, единственным, кого это не интересовало. Мне нравились обычные детские игры, развлечения, видеоигры, шалости, фантастические истории, а не разодранный бюрократией и взятничеством мир.
Я рос в изолированном секторе оцепленного города с названием «Циалковский 23». Небо довелось мне увидеть лишь раз через стекло противогаза в переводе из другого сектора. Уровень радиации и ядовитых испарений на поверхности планеты был настолько высок, что нес моментальную смерть всему живому. Но небо поразило меня своей широтой и охватом:  пожелтевшее, затянутое газовой пленкой, но все-таки невообразимо красивое и далекое.  Оно мне часто снилось. А, может, мозг просто нашел лекарство от клаустрофобии, которой страдали все дети в современном мире?  Ведь все мы заперты в тесных коробках, спасающих нас физически, и разлагающих морально.
Сектор представляет собой закрытый бункер на территории района с общежитиями, лазаретом, школой и, если имеется аккредитация, другими образовательными учреждениями, полицейским участком и местным самоуправлением. Еда и лекарства – по талонам, посещаемость школы обязательна, работы мало.
В нашем классе все мечтали стать врачами или учеными, чтобы улететь на Эдем. Конечно, конкуренция в этих профессиях огромная, но фантазиям детей это не мешает.  Один я не думал ни о чем таком – читал про сказочные миры с магией и разглядывал 3D-модели. Вся информация была цифровой и легкодоступной, только вот давно  утратила свою востребованность.
Школу я не очень любил. Меня утомляли уроки истории, на которых мы изучали нашу планету со времен ее основания: все эти эволюции, развитие государственности, образование культурных ценностей, поиски ресурсов, войны, перестройки, разрушения… Точные науки я тоже находил довольно скучными: физические расчеты, разбор механизма реактивного двигателя, опыты и уравнения вгоняли меня в тоску.  Наверное, я был самым унылым  из класса. Не глупым, ведь учился я довольно прилично, но лишенным ярких особенностей.
Мне было двенадцать, когда пришла новость о сборе следующей колонии. На ее формирование отвели три года, началась подача документов. Моя мать сошла с ума. Не в прямом смысле, но мне порой так казалось.  Она все бегала по многокилометровым очередям, заверяла какие-то бумаги, и много нервничала. На самом деле у нее было мало шансов попасть в колонию: ни денег, ни связей, ни госдолжности или даже приличной профессии. Она была обычным фармацевтом и работала в аптеке на нашем этаже. А вот сестрица моя молодец – встречалась с сыном знаменитого хирурга, первым на очереди. Хоть кто-то в нашей семье умел устраиваться. Она вечно повторяла мне «Лекс, ты безнадежен. Ты не расставляешь приоритетов». Ее любимое слово. И хоть я не отвечал, меня это раздражало. Как и бесконечное заполнение анкет и сдача анализов.
Я помню, как собирался в школу, а мать повторяла: «Тамара, Лекс, не забудьте взять справки об обучении!» - и прочее в этом же роде. Я их нарочно забывал. Школа располагалась довольно далеко, чуть ли не на другом конце этажа. Тамара обычно убегала вперед меня, и я плелся один через весь сектор. Было шумно и грязно, стены обклеены старыми облезлыми плакатами и исписаны граффити, среди мусорных контейнеров под обтрепанными схемами спали бомжи. Тусклое помещение и спертый воздух говорили о недостатке энергии и забитых кондиционерах, но администрации было плевать. Хорошо хоть денег хватало, чтобы не пропускать радиацию.
Школа наша имела пять ограниченных зон, в которых мы должны были помещаться, как попало. Четыре младших и четыре средних класса вместе. Старшие отдельно, еще столовая, спортзал и учительская. Никуда не деться, и как хочешь, так и мирись с этим однообразием.
В этот день было две основные темы для разговора: колония и экстренное закрытие сектора «Чкалов 14» из-за сбоя радиационной защиты. Это повлекло прибавления народа и в нашем секторе – эвакуированных и незараженных ведь надо срочно переселять. Хотя приятного мало, когда и так живешь жизнью консервированной кильки.  Наш класс все разрастался, и меня это бесило. Хоть бы половину в эту колонию спихнули.
Я упал на свое обычное место, готовый скучать на уроках, и тотчас попал в самый эпицентр обсуждений.
- Как думаешь, - потянулся ко мне мой приятель Вик Цин, - на «Чкалове» был взрыв?
Он никогда не здоровался и не спрашивал, как дела у собеседника. Просто начинал разговор, как будто вы с ним уже полчаса что-то обсуждаете.
- Если бы был взрыв, то отключились бы системы жизнеобеспечения, и никто не выжил.
- Ну ты даешь! Ты слишком пессимистичен, - еще одна глупая его черта – вечно повторять умные словечки, услышанные в школе или научных фильмах. – Я же не говорю про большой взрыв.
- Нам никогда не расскажут, как было на самом деле. К чему это обсуждать?
- Вот дерево! Что с тобой не так? – разозлился Цин. – Не хочешь даже предположить?  У тебя мозг вообще не работает!
Я должен был обидеться или даже врезать ему, но не сделал ни того, ни другого. Мне казалось, он слишком глуп, чтобы понять почему.
На несколько минут мы замолчали, но вскоре Цин снова толкнул меня. Он не из тех, кто мог долго не разговаривать.
- Вон, смотри, одна из чкаловцев – ее перевели в наш класс. Есть возможность узнать все от первого лица , - всегда он говорил как взрослый, хотя слушать этот бред мне было смешно.
Но я невольно посмотрел в ту сторону, куда он указывал. Перед нами через ряд правда сидела новая девочка. Но до чего она была странная! Короткие волосы, чуть скрывающие шею, были не просто очень светлыми, а немного сиреневатыми, совершенно необычными! А локти, видные из-за спинки стула были так бледны, что, казалось, отражали свет. И это ее платье в мелкий цветочек – так уже и не одевается никто – вместе с грубыми ботинками делало ее очень тоненькой и хрупкой.
- Ты к ней подойдешь или я? – спросил я Цина и мы оба захихикали. Да уж, было над чем – мы бы никогда на такое не решились, не смотря на его болтливость и мою грубоватость, ведь оба были замкнутыми и немного стеснительными.
Но я не выпускал ее из вида весь день. Она сидела тихо и мало отвечала, но все же я заметил тонкий голос, который мне понравился. Такими голосами не хитрят и не обманывают, а я это очень ценю. А после уроков мы случайно столкнулись.
Я как раз вывалился из класса, а точнее был выдавлен массой освобожденных учеников, и в момент ликования свободы почувствовал сильный толчок. Кто-то налетел на меня и чуть не сбил с ног.  Сначала я решил, что это неугомонный Цин, но, подняв глаза, обнаружил ту странную новенькую.  Толкучка у дверей швырнула ее прямо в меня, девчонка ударилась и выронила свой ежедневник и планшет.  Я наклонился, чтобы помочь ей, ожидая, что она сразу же убежит, но девочка молча приняла мою помощь, а потом посмотрела на меня, очень весело улыбнулась и сказала:
- Спасибо!
У нее были фиалковые глаза, чуть  темнее волос, и очень необычное лицо.  Я даже потерял дар речи – я как-то не особенно умел общаться с девчонками. Сразу начинал запинаться и терять нить разговора. Даже внешности своей немного стеснялся: у меня на лице было несколько крупных веснушек, и я всегда думал, что собеседница смотрит прямо на них.  Она как будто почувствовала мое настроение и сама продолжила.
- Слушай, я тут совсем потерялась, не доведешь меня до локации Д-812. А то некому меня встретить сейчас.
Я послушно кивнул и повел ее – это было совсем недалеко от моего дома, за перекрестком.
- Ты из «Чкалова»? – через некоторое время спросил я, поскольку она молчала, а мне хотелось поговорить. – Там, кажется, много людей заразилось и погибло, - но тут же пожалел о своих словах.
Девочка сразу замкнулась и опустила голову, только кивнув.
- Ой, извини, если я что-то не то сказал! Меня зовут Александр, или просто Лекс.
Она подняла голову и мило улыбнулась.
- Да ничего. Редкое у тебя имя, мне нравится. А я – Ника, от Вероника.
Мне хотелось сказать, что мне нравится ее, но это было сложнее, чем проглотить лимон. Никогда не чувствовал себя так глупо!
- Гляди! – мы проходили мимо нового яркого плаката, и Ника остановилась. Это был информационный лист об отправлении колонии с эпичным изображением звездолета на фоне космоса. «Salvation A02» - гласил заголовок, видимо название корабля.
- Что это значит? – спросил я.
- Спасение... Говорящее название.
- Да уж. Прямо верх пафоса. – В моих словах было слишком много презрения, чтобы не обратить на них внимания. Сам удивляюсь, почему я это сказал.
- А ты бы не хотел попасть на звездолет? – Ника заговорила как раз на ту тему, которую я так не выносил, но грубо отвечать или прерывать разговор я не стал – она ведь не знала об этом, да и вообще она девочка. Ох уж эти девчонки!
- Да как-то не особенно, - я специально придал голосу безразличие. – Что там делать? Лететь в неизвестность? Лучше уж, когда знаешь, что тебя ждет и смирился с этим.
- А как же твои родные? Мне бы вот не хотелось, чтобы с моими что-то случилось.
Я не ответил, а просто начал ковырять информационный лист. Там что-то говорилась о сроках отправления и условиях подачи документов.
- Я в одном не уверен, что на Эдеме так уж и хорошо, - сказал я скорее себе, чем ей.
- Тут я с тобой согласна, - Ника медленно продолжила идти, и я за ней.  – Все описания слишком идеальны, чтобы быть правдой. А вдруг там не совсем пригодная для жизни атмосфера?  Или злобные хищники населяют планету? Или разумная раса человекодроидов, агрессивная к людям? А еще есть такие насекомые, которые могут отложить ядовитые личинки тебе в глаз или в руку…
- Да брось ты!
- Неужели тебе совсем не интересно?
Она так сходу придумывала, что невозможно было это не представлять.
- В любом случае я никогда не попаду в колонию и не увижу всего этого.
Развеселившаяся Ника вдруг замолчала и перестала кривляться. Я не смог объяснить этих странностей в ее поведении и потому мне казалось, что я ее чем-то обидел. Сделалось жутко неловко и непонятно, я проклинал и себя и всех этих непонятных особей женского пола.
А она вдруг достала планшет и включила 3D-модель. Заиграла легкая грустная музыка, экран воспроизвел темно-серую картинку с мелкими светящимися точками, а потом стал закручиваться и образовываться в голубоватый шар, затянутый белой дымкой. Через секунду он стал похож на старую модель нашей планеты, мы такие рассматривали на истории.
- Это Эдем, - опровергнула мои мысли Ника. – Он очень красивый, и на этой модели совсем не такой жуткий, как в наших предположениях.
Я был даже немного заворожен и наклонился поближе к модели. Она была настолько четкая, что казалась реальной.
- Знаешь, - очень тихим голосом вдруг заговорила Ника, - Эдем не настолько мал, чтобы так ограничивать его население. Они это делают специально.
Это «они» прозвучало так таинственно, но я не стал задавать вопросов, я догадывался, о ком она говорит. Теория заговора была довольно популярна в наши дни, но я старался не задумываться, как и почему в колонии отсеиваются люди.
- Кто решает, кому полететь, а кому нет? – продолжала Ника. – И почему все остальные просто молчат и ничего не делают, когда им отказывают.
- Может все просто привыкли к такому положению вещей.
Наша модель стала привлекать внимание бродяг, и я посоветовал Нике убрать планшет. Через некоторое время мы подошли к перекрестку, и я помахал ей рукой.
- Я, кстати, живу вон там, на несколько отделений дальше. Так что можем… эээ…, - снова я стал запинаться перед ней и смотреть в пол, а потом разозлился сам на себя и выдал, - можем ходить на занятия вместе.
- Да, давай, - просто ответила она.
И мы стали встречаться каждое утро по дороге в школу.
Оказывается, у нас было много общих интересов – Ника тоже любила сказочные миры. Мы с ней читали Джордана и Линта, играли за хранителей в популярной онлайн-игре, любили все необычное и фантастическое. Она была довольно скромной девчушкой, но очень умной. Могла рассказывать такие истории, что у меня дух захватывало, и я не понимал, как в ее голове все это умещается. Она знала названия большинства звезд в нашей галактике и когда они были открыты, рассказывала про разрушительные пульсары и умопомрачительные взрывы целых систем. Она говорила, как здорово было бы просто путешествовать по Вселенной в маленьком звездолёте, исследовать новые системы и планеты, наблюдать за красивейшими явлениями космоса. Даже меня это увлекло, и я полностью погрузился в ее мир.  Ника хорошо рисовала и учила меня, она где-то раздобыла грифель и бумагу (настоящая ли она была, не знаю, ведь все деревья на планете давным-давно сгинули), мы придумывали собственные истории и писали комикс, который я позже заносил в виртуальный экран планшета, поскольку не мог овладеть искусством чертить от руки. Да, с ней было в тысячу раз интереснее, чем с Цином.
А помешанность на колонии все возрастала. Народ в округе становился импульсивным, напряжение росло. Как-то вечером после нашей длительной прогулки я вернулся домой и обнаружил свою сестру, рыдающую на кухне, а мать возле нее. Обычно Тамара не возвращалась так рано, а гуляла с друзьями до самого отбоя. Но причина ее возвращения и состояния скоро стала понятна.
- Он броосиил меня…, - слова были еле слышны за всхлипами и слезами, - бросиилл… Представляешь, мам?
- Ну, всякое бывает, милая. Тебе не нужно так мучить себя теперь.
- Не му-у-учить? Он меня кинул, как последний…, - Тамара просто заливалась слезами.
Мать посмотрела на меня в отчаянии, и я сел рядом, чтобы поддержать ее. Жалости к сестре я не испытывал – наверное это было плохо – но и просто так уйти к себе было бы неловко.
- Ему.., - всхлипывая, объясняла она, - его отцу… ну и ему, всем, пришел паспорт на звездолет… он отправляется в колонию…
Она заревела и шлепнула голову на руки. Мать вздохнула и погладила ее по плечу.
- Представляешь… он не позвал меня с собой… сказал… мы должны расстаться… потому что… потому что… Скотина!
Больше из ее лепета понять ничего было нельзя. Я встал и направился в нашу комнату – пока  мать с сестрой сидели на кухне, там было немного тишины. Вся эта ситуация меня совершенно не удивила. Да даже если бы Тамаре вдруг повезло, вряд ли бы она вспомнила про нас с мамой.
Я как раз стрелял в биороидов на своей видиосистеме, когда мать зашла ко мне.
-Ты уроки сделал?
- Ага.
- Никаких контрольных не будет?
- Если что, у Ники спишу.
- Нельзя так эксплуатировать подругу. Она и так учится за двоих, - мать села ко мне на кровать, видимо, ругаться  у нее сил уже не было. – Эти дурацкие машины, - она продолжила тихим голосом как бы про себя. – Все самоуправление – просто компьютеры со встроенными задачами. Им плевать на нас, они нас бросают на произвол судьбы. Мы умрем здесь.
Она сама заплакала. Я бросил свою игру, подтянулся и обнял ее за плечи. Я был уже не маленький, чтобы обмениваться нежностями с мамой, но сердце сжималось смотреть на нее в таком состоянии. А ведь обычно она была сильной и жесткой. Видимо, сейчас ее нервы не выдерживали вовсе.
- Ничего, - она сжала мне руку, - ничего Лекс. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы с Тамарой могли жить. Я потрачу на это всю энергию, и мы улетим с этой проклятой планеты.
В тот момент я понял, насколько разные люди собрались под этой крышей. И насколько мы пали духом и отчаялись. Даже я в этот вечер был подавлен и огорчен.
Дальше все шло своим чередом. Я продолжал встречаться с Никой перед школой, моя сестра стала больше тусоваться, а мать все бегала по инстанциям. А мы взрослели.  Время летело так быстро, я не успел заметить, как из девочки моя подруга превращалась в девушку. Ее несуразные платья скрывали фигуру, из-за них она выглядела младше своих лет. С девчонками из класса Ника как-то особо не общалась, а вот они выглядели с каждым годом все откровеннее. Когда мы учились в последнем классе средней школы, у нас вообще не осталось ни одной девочки, которая не красилась бы или не носила топов, кроме Ники. Даже глаза девать было некуда, и я, как и все мальчишки, невольно обращал на это внимание.
- Ты на нее посмотрел! – возмутилась как-то Ника, когда я случайно провел взглядом одноклассницу.
- Нет, не смотрел!
- А то я не видела! Нравится она тебе?
Я аж покраснел от злости и не нашелся, что сказать. Только глаза опустил, а надо было ей ответить.
- А я тебе нравлюсь? – Ника как-то резко вдруг понизила голос.
- Конечно, мы же друзья, - какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что я несу бред. Так оно и вышло.
Ника сразу пронзила меня особенно гневным взглядом.
- Ах, друзья! Это все потому,  что я не похожа на эти расфуфыренных девах? Ну ничего, я тоже умею так одеваться.
Больше она мне за весь день ни слова не сказала, а я так и не понял, в чем моя вина. Наверное, в этот момент она стала превращаться в девушку – непонятную, обидчивую и чересчур эмоциональную. Я даже как-то загрустил немного. Домой я шел один, что была крайне непривычно, пинал всякое старье – микросхемы, раздолбанные генераторы, и злился – на себя или на нее понять не мог. На следующий день она меня удивила.
Да весь класс был шокирован, когда Ника заявилась в коротком топе с сеткой, юбке и таких классных высоких ботинках с узкой платформой, которые подчеркивают форму ноги. У меня челюсть отпала, Вик глаза выкатил, все девчонки ахнули в голос. А Ника показательно села передо мной, повернулась и беззвучно сказала:
-Ну что, съел?
Да, я действительно съел. Её. Глазами. Понять не мог, и как я раньше не замечал, до чего она красивая: стройная фигурка, ноги длинные, чистое лицо с красивыми глазами… И далее. Я еще не думал так о ней никогда и боялся сморозить глупость. С другой стороны, мы были друзьями, и я ее хорошо знал, потому смущаться было глупо. Но я смущался, как в первый день знакомства. Стоял после уроков и ждал ее, искал в толпе, вываливающей из класса, и все сжимал запотевшие кулаки. Ну не дурак!
Наконец она вышла, как-то мило переговариваясь с учителем истории (я заметил укол нового неприятного ощущения внутри себя, но еще не давал себе в нем отчета), а я все злился и злился. Потом повернулась ко мне, подмигнула, и ы вместе пошли домой.
Почти всю дорогу мы молчали. Я понимал, что надо что-то сказать, но не мог выдавить ни слова. А Ника слишком торжественно улыбалась. Невозможно было смотреть на эту самодовольную ухмылку, уже у самого перекрестка я напряг все силы, развернулся к ней и… Вместо чего-нибудь обидного сказал:
- Ты очень красивая.
- Я знаю.
Ее ответ был словно пощечиной. Но ошеломлению моему не было предела, когда она тоже развернулась и поцеловала меня в губы. Это был мой первый поцелуй, и единственный раз, когда я целовался с ней. Не помню всего спектра моих эмоций, только влажные теплые губы и неодолимое волнение в груди. Она вся красная отстранилась. Я тоже покраснел. Мы попрощались и разошлись. Так просто и глупо. До сих пор жалею, что не остановил ее тогда.
Следующим утром она уже ждала меня на перекрестке. Я весь вечер накануне собирался с духом, искал слова, готовился поговорить с ней, но как только увидел, словно язык проглотил. А Ника просто поздоровалась и взяла меня за руку.  Мягкое тепло ее кожи воодушевило меня, я понял, что в наших отношениях что-то изменилось, но пока не хотел понимать, что именно. И ничего не сказал. С тех пор мы всегда шли, держась за руку. Нас немного дразнили в школе, но быстро перестали – к тому времени многие девочки и мальчики начинали встречаться друг с другом. А мы просто еще хотели побыть детьми.
Однако все менялось вокруг нас. Последние семьи эвакуировали в колонию. Наш этаж не очень-то опустел, но все же две-три семьи исчезли. Матери моей так и не удалось добиться паспорта на «Спасение», она стала крайне раздражительной и все чаще подвергалась нервным припадкам. Смотреть на это было жутковато, и мы с сестрой стали реже бывать дома. Мама даже обратилась  ко врачу, после особенно сильного приступа, который испугал нас с Тамарой: сначала разнесла чуть ли не всю кухню в истерике, а потом схватила лазерный нож и стала полосовать себе руки. Тамара ее еле-еле утихомирила. Ей прописали сложные лекарства, после которых она становилась вялой и слабой, очень безразличной к окружающему. Меня все это угнетало.
Я не очень-то любил распространяться про семейные проблемы, и мало говорил о них даже с Никой. Может, моя скрытность стала началом наших ссор. Но в основном я привык винить колонию. Моя подруга все никак не смирилась, что я не хочу попасть на звездолет, не хочу путешествовать по космосу и увидеть новые миры. Ее все это завораживало, она мечтала увидеть звезды и туманности, пронестись рядом с кометой, а я был приземленным  и зачерствелым по ее словам. Ника все придумывала, как мы будем рассекать пространство, уверенно обходя астероидный пояс, оставленный нашим спутником, на собственном звездолете – она будет пилотом, а я механиком.
- На Луне часто проводились эксперименты, - рассказывала она, - атомные взрывы, радиационные излучения, столкновение элементарных частиц. В конце концов, ее кора просто не выдержала и раскололась, угрожая Земле смертоносным градом. Тогда было принято решение распылить ее. Но тысячи мелких астероидов все еще крутятся на нашей орбите, заслоняя от нас энергию солнца.
- Прямо как на уроки истории. И где это ты набираешься терпения вычитывать такое?
- Лекс, а я вот не понимаю, как можно быть настолько нелюбознательным?
Порой ее упреки были невыносимыми и я не сдерживался, и грубил ей.
- Почему сразу не любознательный? Если меня не интересует космическая пыль, дрейфующая по вселенной, это еще не значит, что я тупой. На себя посмотри, чуть услышишь, что кто-то не хочет в космос, сразу считаешь его идиотом и начинаешь смотреть свысока.
- Не правда! Я вовсе не считаю тебя идиотом. Ты умный парень, но зря тратишь свои способности. Ты мог бы изобрести что-нибудь или стать знаменитым и попасть в колонию…
- Знаешь что? – прервал я ее. – Я бы не попал в твою драгоценную колонию, даже если бы меня туда пригласили! Даже если звездолет будет из золота, и на обед там будут подавать настоящий шоколад, а за мной пришлют сопровождение из чернокожих рабов.  Пропади он пропадом!
Ника остановилась и побледнела после этих слов. А потом резко развернулась и убежала. Я пытался ее окликнуть, чтобы понять, в чем дело, но бесполезно. Мы ругались и раньше, но всегда очень быстро мирились – ненавижу ссориться. Однако в этот раз Ника и говорить не захотела. Напрасно я ждал ее следующим утром на перекрестке – она не появилась и в школу не пришла. Два дня ее не было на уроках, а я мучился совестью и неизвестностью. Наконец, решился, и на третий день пришел к ее дому.
На вызов вышла женщина лет сорока, очень опрятно и хорошо одетая, видимо, ее мать. Светловолосая и строгая. Я поздоровался, и она сухо улыбнулась мне.
- Ты, видимо, Лекс? Ника очень много рассказывала о тебе.
- Да? А я хотел узнать, почему она не ходит в школу три дня. Можно ее увидеть?
- Она немного приболела и не хочет выходить. Но, уверена, вы скоро встретитесь и поговорите. Вы хорошо дружите.
Больше ее мама не сказала ничего, а я с поникшими плечами поплелся домой. Приболела? Вранье. Я знал, что моя подруга иногда страдала приступами клаустрофобии, но больше никаких недугов за ней не наблюдалось.  Наши гены модифицировали еще в утробе, а радиация не вредила поколению секторов.
Вечером я гадал, что же могла произойти с Никой, и почему она не хотела меня видеть. Музыка в моем аудиочипе звучала на полную громкость, когда вдруг меня толкнула Тамара – пришла со своих вечерних гулянок.
- Эй, между прочим, это невежливо!
- Невежливо – это людей толкать.
- Девушка не должна ждать парня поздно вечером под дверью, ты настоящий хам.
- Девушка? – я подскочил как идиот. - Какая?
- Твоя девушка! Ника, Лика, Вика… как ее там? В общем, иди.
Я выскочил пулей и действительно обнаружил Нику у дверей.
- Привет, - не зная, с чего начать, я замолчал.
Мы просто стояли под мигающим светом генератора, опустив глаза и думаю, над словами. Если бы я знал тогда, что вижу ее в последний раз, я бы вел себя не так. Но разве можно что-то изменить теперь? Она так и останется в моей памяти самой любимой девушкой и самой глупой ошибкой. Ошибкой, потому что я ее упустил. До сих пор не забыл я ни одного слова, сказанного ей тогда.
- Я должна поговорить с тобой. Видишь ли… это очень сложно. Просто пойми. Мой папа – он инженер-разработчик. Ты, может быть, слышал про него – Эдуард Ассман.
Я не слышал.
- Он придумал и разрабатывал двигатель на Saltation’не, тот, который позволяет кораблю так быстро перемещаться в звездном пространстве …  Мы улетаем с колонией. Завтра мы отправляемся в карантин на два месяца. Лекс, я больше тебя не увижу…
Она заплакала. А я стоял и молчал, будто превратился в каменную статую. Как-то мысли и чувства сразу исчезли, показалось, что я растворился в пустоте и больше не существу.
- Мы… обязательно придумаем что-нибудь… нет, я уверена, что ты и твоя мама с сестрой попадете в следующую колонию.
Она бросилась мне на шею, и я почувствовал, как крупные капли затекают под толстовку прямо на грудь, но оттолкнул ее и убежал в дом. Мне не хотелось никого видеть, я просто включил аудиочип погромче и забился в дальний угол.  Как же я теперь сожалею об этом! Как я мог оттолкнуть ее, оставить там одну, не попрощаться. И больше ее не увидеть!
Я не пришел к ее дому, не знаю, во сколько они покинули наш сектор, и простила ли она мой поступок. Я только раз встретил упоминание о ее семье – фамилия ее отца стояла на моем учебнике по физике в ряде составителей. Файл с ним я стер с планшета.
Что-то умерло во мне в тот день, закрыло дверь в большую часть моих эмоций. Я совершенно забросил учебу и просто наблюдал, как мир катится к чертям. Анархии и беспорядка вокруг стало больше, люди сделались недовольными и агрессивными, болезнь матери усиливалась. Думаю, меня подкосило и еще одно событие.
Где-то через полторы недели после нашего «прощания» с Никой я вернулся после школы и обнаружил сестру, собирающую вещи.
- Что ты делаешь?
- Я ухожу. К матери зайду попрощаться на работу… нет, лучше позвоню. Или оставлю записку.
- Куда уходишь-то?
Она бросила сумку и посмотрела на меня. Не могу сказать, что испытывал к ней сильную привязанность, но она моя сестра, и мне всегда было спокойнее осознавать ее наличие.
- Уезжаю в колонию.
- Что-о-о? С ума сошла что ли, кто тебя звал?
Она явно не была настроена на длительные пояснения и продолжила собирать вещи.
- Я не одна. С Вексельбергом, он там кому-то заплатил за два паспорта… В общем, так.
Я аж сел от неожиданности.
- С Вексельбергом? Это владелец аптеки, где мама работает? Тот толстый старикан с сальными волосами и потным лицом? – постепенно суть происходящего стала доходить до меня. – Так ты, значит, продалась ему, да?
- Заткнись! – вскипела Тамара. – Ты еще не дорос, чтобы рассуждать о таких вещах. Что хочу, то и делаю.
- А как же мама? Как же я? – я просто растерялся и стал таким беспомощным, что до сих пор стыдно. – Она болеет, я не справлюсь один. Мне нужна твоя поддержка.
- Мама поймет. Она всегда хотела для нас самого лучшего. Да и ты переживешь, - она подхватила сумку. – Я хочу спастись, понимаешь? Хочу нормальную жизнь вместо этой помойки. Так что au revoir!                              

И сбежала. Матери она все-таки оставила сообщение. Не знаю, что она там сказала, смотреть я его не хотел. И вообще больше не говорил об этом. Мама же немного даже обрадовалась, все мечтала, как мы попадем в следующую колонию (надеялась, что ее оправят сразу после этой) и встретимся с Тамарой. А меня зло брало при одном упоминании имени сестры, так я в ней разочаровался.
Но она не долетела до колонии. Пару дней спустя я услышал в новостях о нескольких разбившихся частных кораблях, направлявшихся к колонии – среди погибших мелькнула фамилия Вексельберга. Думаю, она была с ним. Обычное дело на нашей опасной планете. Матери я об этом не сказал, чтобы лишний раз ее не расстраивать. Все равно мы вряд ли улетели бы отсюда. Так мы и остались вдвоем, она в мечтах, а я в унынии. Salvation улетел, унося с собой спасенных. Я им не завидовал.
Наш мир медленно рассыпался на глазах. Время  уносило с собой надежды, хрупкие союзы секторов, законы и порядки, установленные заброшенными компьютерными программами, души людей. Мы уже были погибшей планетой, доползающей до конца своих последних лет, и оставляющей за собой кровавый след астероидов, радиоактивного облака и несбывшихся надежд. Свои последние пятнадцать лет Земля уже заживо гнила.
Наш сектор стал напоминать разграбленную вандалами могилу.  Последний срок был полгода. Через полгода мне исполнилось бы тридцать лет. Я помню, как выходил из лазарета со свидетельством о смерти матери и пописанным согласием на утилизацию тела. В последние месяцы своей жизни она стала совсем плоха: то впадала в истерические припадки и никакие успокоительные не помогали ей, то все твердила, когда же новая колония и почему не приходит паспорт для нее и меня, даже почту проверяла, то лежала без чувств и лишь иногда шептала имя моей проклятой сестры. Я даже почувствовал немного облегчения, когда она отмучилась. По крайней мере, мама не увидит всего того беспредела, который теперь творится в коридорах этажа. Не увидит нашего конца и моей смерти.  Я с ней уже смирился.
Наверное, это ужасно звучит, но в наши дни таким никого не удивишь. Я просто шел домой без желания туда вернуться. Коридоры стали опасными, рынок практически не работал – все отделения были закрыты, еще можно было достать искусственное питание и минимальный набор средств гигиены, но они уже никого не интересовали. Об аптеке стоило забыть. Еще осталось казино (которое некому было запрещать) и школа, думаю, работала, хотя туда никто не ходил. Предприятия закрывались одно за другим, массовая безработица породила беспорядки, беспорядки уничтожали последние следы цивилизации.
Стены давили на меня, врожденная клаустрофобия давала о себе знать. Было душно и тяжело дышать, в ушах вечный противный гул, отвлекающий от собственных мыслей. Я вернулся домой, и захлопнулся от всего этого. Просто врубил экран с каким-то древним фильмом, опустился на единственный стул и закинул ноги на панель управления. Конечно, я нигде не работал. После школы были еще порывы писать сюжеты для игр, но они были никому не нужны. Мы - последнее запланированное поколение. Тогда я распродал почти все, что было в доме, продукты и сухой алкоголь покупал у скупщиков на деньги, выигранные в казино. Или выполнял мелкую работенку на этажах. В общем, никак не строил свою жизнь. Единственным моим желанием было запереться от внешнего мира, найти настоящие наркотики и жидкий качественный виски, вкус которого я и не знал, и закинуться вместе с классной девицей, так же как и я, уверенной в полной безысходности. И весело ждать конца. Но даже такая моя жалкая мечта не могла осуществиться. Теперь можно было достать только сухой заменитель спирта, и то с трудом, а он не одурманивал как следует. А девчонкам вечно что-то надо, они не могут просто смириться с происходящим. Нет, им подавай надежду на спасение, планы на будущее. Или мне попадались только такие. В общем, я увяз в своей тоске, когда раздался видеозвонок.
- Дружище, я бы выпил с тобой за упокой, если б было что, - со временем Вик не утратил своей привычки не здороваться. Но только он мог мне позвонить. – Ты там как?
- Отвратительно.
- А, ну как всегда. Рад за твой оптимистичный настрой! А новость уже слышал?
- Что еще за новость? – не знаю, как сказать ему, что мне не интересно.
- Да ты что, мужик! Все порталы только об этом и кричат. Новая колония отправляется на Эдем – последний звездолет с Земли! Last Hope Z12, с прямой доставкой в будущее!
Да, действительно, я заметил как-то больше суеты в коридорах в последнее время, но не смотрел новости и давно забросил Сеть – все равно связь с остальными секторами почти прервалась.
- Ну и что с того? – я даже не полез проверять эту новость. Может, он шутил, может, люди придумали это, чтобы хоть на что-то надеяться.
- Как что? Мы можем попытаться попасть на него! Дать взятку кому-нибудь, все продать, подать документы... Что угодно!
- И сколько у нас шансов, по-твоему? Минус сто! Они просто собирают всех своих оставшихся приятелей и грабят все, что не успели ограбить. Сколько людей отправилось на предыдущих кораблях? О скольких они не подумали?
- Лучше попытаться, чем сидеть как ты и ныть о смерти и беспомощности.
- Да катись ты со своими попытками, - он окончательно вывел меня из себя.
- Тогда оставайся здесь один, неудачник, - Вик отключился прежде, чем я успел запустить что-то в экран.
Колония! С чего опять ее собирать? Только ели еще осталось, что увезти с этой проклятой земли. Или кого. Колония свела с ума мою мать, убила мою сестру и отобрала единственную подругу. Я ее ненавидел. У нее был только один плюс: она увозила всех ублюдков, и можно было спокойно сдохнуть в приятной компании.
Но людей вокруг взбудоражила эта новость. Они все носились, то громили все, то пытались восстановить связь, чтобы узнать подробности. А потом все стихло. В нашем секторе появились стражи. Я давно не видел представителей закона, даже забыл, как их форма выглядит. Черные мундиры с золотыми знаками отличия, маски на лицах и оружие, - все это внушало страх жителям этажа. Они проводили обыски, забирали кого-то с собой, закрывали казино и нелегальные ларьки. Из коридоров пропали все радости жизни, превратив их в пустырь. Никто не понимал, что происходит. А потом они дали объявление на центральном перекрестке. Суть его сводилась к сбору новой колонии. Они сами искали тех, кому выданы были паспорта. Никакой паники, никаких беспорядков. В секторе вводилось военное положение, над нарушителями порядка – моментальный суд. Видимо, их кораблю угрожала опасность от нахлынувших толп, раз они так жестко ограничили свободу.
Я по-прежнему был тих и незаметен и считал, что не представляю интереса для стражей. Но ошибался, потому как однажды они постучались и в мою дверь.
- Отряд  Ц-23, откройте дверь!
Хоть был и крайне удивлен, но я знал, как действовать. Нас этому учили в школе, повторяли каждый год. Я открыл им и встал к стене, уперев в нее руками. Поэтому не видел, сколько человек зашло ко мне, и что они делали. Меня обыскали и после этого немного приглушенный голос (наверняка из-за маски) заговорил:
- Александр Корин?
- Да, это я.
- На ваше имя направлен запрос на немедленную  экстрадицию.
- Что? – не понял я.
- Вероника Ассман направила запрос на создание паспорта на вас. Так что собирайтесь.
Ассман… До боли знакомая фамилия. Но я поверить не мог.
- Что? – только глупо повторил.
- Повезло тебе мужик! – засмеялся кто-то за моей спиной. – В колонию отправляешься!
В колонию… Ника добралась до Эдема! И не забыла меня. Осознание этого факта выдернуло меня из реальности. Она направила прошение на мои документы. Она путешествовала по космосу, как мечтала. Она простила меня… Но потом другой факт меня вернул на землю. Колония!
Я оторвал руки от стены и повернулся.
- Не собираюсь никуда! К чертям вашу колонию, чтоб заглох ваш звездолет.
Их было пятеро, и они расхохотались. Видимо, впервые столкнулись с такой реакцией. Тот, кто стоял ближе всего ко мне (и, видимо, со мной и разговаривал), обратился:
- Это не обсуждается. Собирайте вещи, у нас нет времени. Вы немедленно отправляетесь в карантин. Колония отбывает на Эдем.
Но меня было невозможно убедить. Обида на прежние годы вскипела в моих венах, я уже потерял надежду, и она не была мне нужна. Где они были, когда мы страдали? Когда умирала моя мать? Когда мир катился в пропасть на моих глазах?
- Это не Эдем. Это саммит воров, жуликов и убийц Вселенной.
- Возможно, но тебя на него тоже пригласили, так что делай выводы, - сильный удар под ребра выкинул меня из сознания.
Все потемнело в глазах, и я не могу дать отчет в том, что было после. Очнулся я уже в карантине – в белой узкой комнате на белой постели, встроенной в стену. Больше напоминало тюрьму, у меня только в ушах застучало. Боязнь замкнутого пространства сводила меня с ума. На руке была бирка с буквами и номером: LH_Z12. Я не пытался сорвать ее, не долбил в стены – видимо, мне ввели исполинскую дозу успокоительного. Времени я тут тоже не наблюдал, поэтому не знаю, сколько я торчал в одиночестве, наедине со своим страхом.  Все произошло именно так, как я когда-то в шутку предположил, словно мои слова отразились от Вселенной и плюнули в меня на обратном пути. Только вместо сопровождения из рабов меня встретил конвой, а шоколад заменили на внутривенный ввод питательных веществ через капельницу. И в том, что звездолет будет из золота, я сомневался.
Позже меня выпустили к остальным: здесь было несколько сотен людей с такими же бирками на руках. Нас кормили чем-то безвкусным, постоянно брали анализы и заставляли тренироваться перед полетом в космос. Сначала я пытался понять, почему не сопротивляюсь, а потом до меня дошло, что в свои прививки они добавляют успокоительное. Все здесь ходили, как сомнамбулы и только выполняли заданные команды. Мы провели так около двух месяцев, а потом нас отправили на звездолет.
Если много лет проводить в одном и том же помещении  без перемен, идти по тем же дорогам, вставать, ложиться, есть и пить в одно и то же время, видеть те же лица и стены, а потом внезапно оказаться в совершенно другом, незнакомом месте, можно сойти с ума. Мне все время казалось, что это сон или я попал в научно-фантастический фильм. Просторные сектора, компьютеры, много опрятных сотрудников – все это я видел только на экране планшета. И я летел на Эдем, к ней… А главное, я увидел его. Не помню, как мы взлетали – в этот момент всех нас ввели в искусственный сон, но помню, как очнулся в своей новой комнате. А передо мной – огромное окно, сквозь которое я узрел мир. Ноги мои подкосились, я подскочил и прижался к толстому стеклу, чтобы не поверить своим глазам.
Мы оставляли позади астероидный пояс Земли, миллиарды частиц пыли отходили назад, открывая вид на абсолютную тьму космического пространства, в которой горели лишь маленькие точки: где-то ярче, где-то бледнее, где-то собираясь в кучки, а де-то рассыпаясь по одной. Так много пространства! У меня закружилась голова, и я чуть не упал.  Я ведь всю жизнь провел взаперти под железным потолком и среди стальных стен. А тут столько места, столько свободы мне открылось! Нет, этот мир просто не мог быть настоящим. Я пожирал глазами эту звездную пустоту, когда подо мной появился край нашей планеты. И она повергла меня в ужас. Уродливый, грязно-оранжевый шар, затянутый шлейфом камней. Как язвы на нем блистали кратеры ядерных взрывов, трещины и ядовитые облака. Этот мир, разорванный нашими пороками и капризами, словно стыдясь своего безобразия, пытался скрыться под разрастающимся Солнцем. И я понял, что увижу его конец, и оглохну под нахлынувшим чувством вины. Я отдалялся, а мир с укором смотрел на меня. Мир, который разрушили мы…