Пурга

               
 Гружёная машина с трудом преодолевала очередной снежный занос. Мотор натужно, с какими-то утробными всхлипами, перемежаемыми позвякиванием и постукиванием, казалось, он вот-вот надорвётся и окончательно заглохнет,  продолжал медленно крутить колёса.
В кабине, не смотря на дополнительное, самодельное утепление стенок кошмой, было холодно и неуютно.
Лобовое стекло всё время запотевало, и Андрей тряпкой старался его оттереть, но помогало ненадолго.
 Свет фар еле-еле пробивал метров на пять-шесть беснующуюся впереди снежную круговерть, а затем упирался в сплошную, непроницаемую для  электрического света стену. 
Андрей пытался хоть что-то рассмотреть немного дальше впереди машины, но снежная круговерть была настолько сильна и плотна, что свет, казалось, просто исчезал в ней. От постоянного напряжённого всматривания глаза болели и слезились.
«Ну и погодка, сто чертей ей в печёнку!» – пробурчал устало Андрей. При такой погоде только дома на тёплой печи лежать…
 Чтобы дать хоть на мгновение глазам отдых, он перевёл взгляд на щиток приборов. В холодном, равнодушно-зеленоватом свете лампочек тускло подрагивали  стрелки приборов. На них, казалось, тоже подействовал сумасшедший холод за стенками кабины: спидометр показывал скорость не более шести-восьми километров в час. 
Даа, с такой скоростью я ещё долго не выберусь на трассу - мелькнула тревожная  мысль, и Андрей быстро взглянул  на стрелку указателя уровня топлива - «Ё-ма-ё! Это когда же я столько сжёг соляры?!»
Андрей озадаченно покачал головой - чёрт! Чёрт! Чёрт! Хоть бы хватило добраться до трассы, там выпрошу у кого-нибудь…. Не оставят, надеюсь, в беде товарищи-водители, проворчал он.
Подумав так, он непроизвольно прищурил глаза, пытаясь пробить, раздвинуть снежную пелену, чтобы увидеть боковую границу лесной дороги.
 «И на кой ляд я поехал по короткой дороге? А откуда я знал, что пурга начнётся, откуда?» – Андрей, держась одной рукой за руль, другой хотел почесать затылок, но тёплая меховая шапка  не позволила этого сделать.
В голове, не прекращаясь, продолжало тревожно гундеть - «Ни  что же не говорило, что погода изменится, ничто…. Время зимы прошло, календарь на весну повернул, а тут на тебе…»
А пурга продолжала бесноваться.
Сквозь рёв мотора прорывался нескончаемый вой окончательно озверевшей пурги, казалось, она  всеми силами пытается не дать машине выбраться из своих цепких, обжигающе-ледяных объятий.
«Хоть бы не застрять! Ты уж машинка постарайся, иначе нам с тобой будет полный «капут» в лесу…. Тебе, не знаю, наверное, а мне уж точно будет капут!» - упрашивал Андрей  железного коня, и все его мышцы, как и его душа, были напряжены одним напряжением с маши-ной. Они срослись телом и душою в одно целое, в единый организм, казалось, он и машина… - его сердце билось вместе с сердцем машины – мотором.
Андрей даже на мгновение представил: заглохни мотор, и его сердце тоже мгновенно перестанет биться в груди. Поэтому он всеми фибрами своей души, до кровавых незримых ран, помогал мотору, и молил бога, чёрта, ангелов, всех святых, лишь только об одном – чтобы не остановил мотор своё натужное гудение!
Что помогало машине продолжать движение? Просьбы-молитвы Андрея, или же кто-то более сильный, чем человек, но машина преодолела очередной сугроб, и мотор, казалось, облегчённо вздохнув, хотел уж совсем запеть свою радостную песню победы, но неожиданно кашлянув, замер.
 В кабине мгновенно воцарилось гнетущая тишина, лишь за стенами кабины как-то злорадно и, наверное, это показалось Андрею, радостно взвизгнула пурга.
Андрей вначале как-то даже и не сообразил, почему в кабине перестал раздаваться гул мотора, а потом, сквозь мгновенную непонятливость в его сознание пробилось – заглох мотор! Он успел даже чертыхнуться обиженно: «Ну, надо же такому случиться, и так не вовремя!»
А ещё через мгновение в голове суматошно заскакали мысли - «Почему? Что случилось? А как же яаа…?!»
 Это – «А как же яаа?» - постепенно перебило все остальные мысли. Это заставило  его задуматься над случившимся, и мгновенно получить ответ – замёрзла солярка, вот почему заглох двигатель! 
Плохо, очень плохо, испуганно подумал он, и стал лихорадочно вспоминать, что в таких случаях делали опытные, бывалые водители.
«Нужно сделать факел и прогреть трубопровод…» - вспомнил он, и стал шарить рукой между сиденьем и капотом, отыскивая проволоку и какую-нибудь тряпку.
Неожиданно, как-бы сбоку, в поле его зрения попала мелькнувшая за лобовым стеклом посторонняя, похожая на собаку, тень. Странно, успел подумать Андрей, откуда здесь собака? И почти мгновенно сознание подсказало ему – это не собака, это волк! Собаки меньше размером!
 Но откуда – всё ещё не совсем понимая произошедшего, спросил он себя испуганно - их же не должно здесь быть! Ведь старики-старожилы говорили, что их уж лет десять, как не стало, то ли ушли куда-то, то ли охотники перестреляли… Мне же нужно наружу…, мне же надо трубопровод прогреть…
Перестав искать проволоку и тряпку, Андрей пристально всмотрелся в снежную круговерть.
Волк был не один! Их было несколько, и они даже не думали уходить от машины.
 Что же делать, что же делать? – лихорадочно думал он, и не находил ответа.
В голове промелькнула откуда-то появившаяся мысль – а если попугать их сигналом? У меня же воздушник!
И он надавил на кнопку - раздался рёв!
Этот механический рёв смог даже перебить завывание пурги.
Волки вздрогнули, а один из них даже, наверное, от сильного испуга, подскочил на месте.  И тут же они, не оглядываясь, исчезли в снежной круговерти.
Не прошло и минуты, и они вновь показались из снежной пелены. Они не ушли, они вернулись, и гурьбой бросились под машину.
Странные какие-то волки, подумал Андрей, и ещё раз надавил на кнопку сигнала. Вновь, разрывая вой пурги, понёсся гудок сигнала, но ни одна волчья морда из-под машины не показалась!
Ушли?! Не ушли?!  Сидят под машиной? Как узнать? – опять забилась мысль  у него в голове. А если не ушли?! Что тогда делать? Через час двигатель окончательно замёрзнет, и я не смогу его запустить…, как тогда быть?!
Андрей немного посидел не шевелясь. Тёплые унты и тулуп с рукавицами из собачьего меха пока не пропускали к телу леденящий наружный холод, но… сколько это может продолжаться, тревожась, подумал он, и осторожно приоткрыл дверку.
 Пурга как- будто только и ждала этого момента: она, дико взвыв, сразу бросила в кабину огромную охапку снега, и заплясала, и захохотала, а потом и вовсе визгливо завыла. Казалось, она обрадовалась, что у неё появилась новая жертва!
Андрей быстро захлопнул дверку. В кабине стало тише, но теперь уже мороз начал одолевать его.
И опять Андрей задумался - что делать? Если я не прогрею трубопровод…
Закончить мысль ему не дал донёсшийся из-под машины волчий вой.
«Не ушли, паразиты! Нашли себе убежище под тёплым мотором, гады!» - сообразил Андрей, и ещё раз, от бессилия что-либо изменить, надавил на кнопку сигнала. Затем, отогнув, чтобы лучше слышать, клапан треуха,  прислушался….
Стало намного слышнее, как выла пурга, и выл какой-то волк под машиной.
Волк выл тоскливо и жалобно, казалось, он проклинал  свою волчью голодную судьбу, разыгравшуюся пургу и холод. Затем, ему стал вторить другой, а потом завыла, перебивая вой и визги пурги, вся стая.
Вой был до того жалобно-тоскливым, что Андрей непроизвольно и сам потихоньку завыл. Завыл от одиночества, от невозможности хоть как-то изменить свою судьбу и, наверное, от тяжёлого предчувствия.
Пурга, бешено набрасываясь на одинокую, остановившуюся посреди леса машину, пыталась всеми силами добраться до сидевшего в кабине, сгорбившегося, и потихоньку,  с подвыванием, плачущего человека. Она пыталась подобраться к человеку через любую маломальскую щель, и находила.
В кабине КАМАЗа становилось всё холоднее и холоднее. Стёкла затянуло ледяным узором, и Андрей, сонно приоткрывая глаза, уже не видел ни света фар, ни снежной пурги - он только слышал её завывание и вой волков. Иногда он вскидывал голову и прислушивался, пытаясь понять,  кто же  воет -  пурга,  волки, или всё же это он?!

                *    *    *
Светило яркое солнце, небо было голубое-голубое, чистое и бездонное – ни облачка на нём. А вокруг маленького Андрюши летали стрекозы – огромные, пучеглазые. Изредка они садились на ветки сирени, на провода, а затем, словно поднятые вихрем, радужным многоцветьем вновь взмывали в небо, как папин самолёт.
Андрей стоял рядом с мамой и, заслонив глаза ладошкой от солнца, всматривался в бездонную голубизну неба - он искал в нём папин самолёт.
Папа, перед уходом на аэродром, пообещал им с мамой, что обязательно пролетит над их домом и помашет им крыльями. Хотя Андрей понимал, папа пообещал просто так, для поддержания их настроения, и он также знал, что папа не сможет пролететь над домом, и тем более помахать крыльями – самолёт же не птица какая-нибудь! Но всё же упорно смотрел в небо – он ждал чуда – вдруг папин самолёт и в самом деле пролетит над ним и мамой и, приветствуя, помашет крыльями.
Он и мама стояли рядом, держались за руки, смотрели в небо, и ждали, ждали долго, очень долго, но самолёт так и не появился…

                *    *    *
Потом были похороны. Мама тихонько  плакала, а Андрюша, не понимая, почему мама плачет, всё пытался её успокоить. Он никак не мог понять, что папы больше нет, и не будет рядом с ним никогда-никогда, что он больше никогда не услышат его заразительный смех, и что они никогда больше не пойдут рыбачить на Днепр.
Он ждал отца, высматривал его среди толпы незнакомых и знакомых ему людей, и надеялся, что папа, вот прямо сейчас, подойдёт к нему и с улыбкой скажет: «Вот и я, сынок!». И хо-тел, чтобы мама тоже ждала и надеялась…



                *     *    *
На вторые сутки пурга выдохлась: перестала кружить и выть снежная круговерть.
Тяжёлые свинцовые тучи унеслись куда-то в сторону Байкала, или куда-то ещё дальше - может даже до самого Тихого Океана. На небе ласково сияло солнце, и в воздухе потеплело.
Горный Алтай вздохнул полной грудью.
Среди вековых сосен и елей тайги гуськом пробиралась небольшая стая отощавших вол-ков. Крупный седой вожак нет-нет да оглядывался назад, на почти полностью укрытую снегом, одинокую, не издающую ни звука, и больше их не пугающую,  машину.
А в находящейся в полукилометре от укрытой снегом машины деревне, вышедшие по-греться на солнышке деревенские старики, покряхтывая, говорили между собой: «Ну, Слава Богу, однако это последняя пурга в нонешнем годе. Весной уж пахнет. – Вишь, как разбесилась напослед, никак не хочет зима уйтить, уступить место Весне».

                ---<<<>>>---