Лагерные песни

Итак, лагерные песни: «На Колыме где тундра и тайга кругом», «На заливе тает лед весною», «Этап на Север», «Пятьсот километров тайга», «Черные сухари», «Седой» и т.д. Ах, чуть не забыл! На популярнейшую в 40-е годы мелодию «Брызги шампанского» (соперничать с ней могла только «Рио-Рита») уголовный мир откликнулся очередным своим шлягером:

Новый год, порядки новые
Колючей проволокой лагерь обнесен,
И всюду чудятся глаза суровые –
То смерть голодная глядит со всех сторон…

Как-то сразу вспоминаются строки бывшего «тройного зэка» (слова писателя В.Каневского) – советского поэта Ярослава Смелякова («Если я заболею», «Хорошая девочка Лида» и т.д.):

Когда встречаются этапы
Вдоль по дороге снеговой,
Овчарки рвутся с жарким храпом
И злее бегает конвой.
Мы прямо лезем, словно танки,
Неотвратимы, будто рок.
На нас – бушлаты и ушанки,
Уже прошедшие свой срок…

Какая емкая картина! Бери кинокамеру и снимай: вот тебе общий план – снежная столбовая дорога и в бушлатах два встречных этапа, вот тебе крупный план – рвущиеся «с жарким храпом» овчарки и напирающая толпа замерзших зэков в трижды отслуживших бушлатах и ушанках…
«Рука мастера!» - глубокомысленно скажет скептик. И, возможно, добавит: - «А ведь зря автор привел эти строки: на их фоне лагерные воровские песни будут выглядеть совсем примитивно!»
Согласен, что многие из этих песен – не шедевры, но и в этой специфической среде было немало талантливых личностей с незаурядными литературными и музыкальными способностями.
Например, одну из самых известных лагерных песен «По тундре, по железной дороге» написал зэк с неплохими поэтическими задатками. Начинается она лирическим пейзажем:

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой зеленый наряд…

Есть вариант первой строки более сильный: «одуряющим маем»… Это прекрасно! Весна, все вокруг зазеленело, сорвал зэк какую-то травинку, растер заскорузлыми пальцами, вдохнул аромат и решил: «Все. Надо бежать!»

Мы бежали с тобою, замочив вертухая (вариант: «опасаясь погони» - В.М.)
Опасаясь тревоги и криков солдат.

Побег с убийством охранника – дело серьезное. Тут уже некогда любоваться пейзажем, но поэт и в зоне поэт:

Лебединые стаи нам навстречу летели
Нам на юг, им – на север – каждый хочет в свой дом…

И пара емких, лаконичных мастерских строк:

Эта тундра без края, эти чахлые ели,
Этот день бесконечный, ног не чуя бредем.

Есть вариант тоже неплохой:

Этот день бесконечный, эта тундра без края
Мы бежали как волки. Ног не чуя бредем.

Погода, вроде бы, на стороне зэков:

Дождь нам капал на рыло,
Им – на дуло наганов.
ВОХРа нас окружила
«Руки вверх», - говорят.
Но они провернулись: окруженье пробито.
Нас теперь не догонит револьвера заряд.

Есть более геройский вариант последних строчек:

Кто на смерть смотрит прямо –
Пули брать не хотят.

Но перевес явно на стороне охранников:

Лай овчарок все ближе, автоматы слышны

И обычное для воровских песен запоздалое:

Я тебя не увижу, моя родная мама

А сопротивляться уже бесполезно:

ВОХРа нас окружила: «Руки вверх» - и кранты.

Но и в этот момент поэт есть поэт – он успевает заметить, что

В черном северном небе,
Ворон каркая кружит.

Прямо как в народном эпосе: начинали побег – «летели лебеди», попали в переплет – «ворон кружит».
Припев песни:

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута-Ленинград».

Однажды я слышал такое исполнение припева: слова те же, но после слов «Воркута-Ленинград» поется протяжно, как гудок паровоза: «Ленинград-Воркута-а-а-а…»
Поселок Воркута возник в 1931 году, городом стал с 1943 года. Следовательно, песня не может быть сочинена раньше 30-х годов, но, как это бывает нередко с народными песнями, над ее текстом работали не один год. Есть в ней куплеты, написанные в 1953 году:

Рано утром проснешься – на поверку построят.
Вызывают: «Васильев» - и выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу и их любит народ.

Действительно, 5 марта 1953 года за подписью Ворошилова вышел указ об амнистии. Буденный к нему никакого отношения не имел, но благодаря песне Дмитрия Покрасса на слова Д’Актиля «Марш Буденного» в народной памяти эти две фамилии давно слились в одно целое:

Буденный – наш братишка
С нами весь народ.
Приказ: «Голов не вешать
И глядеть вперед!»
Ведь с нами Ворошилов,
Первый красный офицер…

С другими указами можно связать появление еще одной популярной лагерной песни:

Этап на Север. Срока огромные.
Кого не спросишь – везде указ.
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые
Быть может видишь их в последний раз.

У читателей может возникнуть немало вопросов: - «Что за указ?», почему «срока огромные?» и почему так мрачно настроен бывалый зэк: «Быть может видишь их в последний раз»?
А потому, что 4 июня 1947 года вышло два указа Верховного Совета СССР, согласно которым незначительные сроки – до 2-х лет за кражу были резко увеличены (в зависимости от тяжести преступления) от 4 до 25 лет. Воры, которые раньше отделывались легким испугом, теперь получали «на всю катушку». Вот герой песни и загрустил: увидит ли он еще свою любимую?
И совсем уже профессионально написана широко известная лагерная песня «За вагоном вагон»:

Чередой за вагоном вагон
С мерным стуком по рельсовой стали
Спецэтапом идет эшелон
В колымские дали.
Заметает пурга паровоз
Кроет окна морозная плесень,
И порывистый ветер унес
Из вагона тоскливую песню.

А каким контрастом звучат строки:

Здесь на каждой ступеньке конвой
Ощетинил свои пулеметы…

и

Две доски вместо мягкой постели…

И вдруг совсем лирические:

И, укутавшись в синий дымок,
Нам кивают угрюмые ели.

По популярности с упомянутыми песнями могла соперничать, пожалуй, разве что лагерная песня «На заливе тает лед весною». У нее типичное начало лагерной песни: где-то весна, а нас с тобой увезут куда-то на север:

На заливе тает лед весною
И в садах деревья зацветут (вариант «ромашки» - В.М.)
Только нас с тобою под конвоем
Далеко на север увезут.

Песня не блещет поэтическими находками, но отдельные куплеты очень крепенькие:

Снова эти крытые вагоны,
Стук колес неровный перебой,
Снова опустевшие перроны
И собак конвойных злобный вой. (вариант: «По которым нас водил конвой» - В.М.)

Да и заунывная мелодия песни (помните, как у поэта Дмитриева: «Еще щемящая такая и непонятная тоска») как нельзя лучше подходит к этим словам.
Есть оголтело-воровское направление в некоторых песнях:

Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня!

Но мы ведь уже вспоминали, что в лагерях, особенно сталинских, сидели не только закоренелые уголовники.
Тем более интересно лирическое направление в лагерной песне.
Теме лагерной любви (и такое бывало) безымянный автор посвятил очень известную в СССР песню – «На Колыме где тундра и тайга кругом».
Тут вам и первая встреча:

Шел крупный снег
И падал на ресницы вам
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошел к вам и руку подал,
Вы встрепенувшись поднялись.

Из лагерной песни «Полюбил я тебя, кареокую» мы можем узнать, что такое лагерная любовь:

В лагерях не имеем мы права
Откровенно друг друга любить.
Только с риском попасть под облаву
Будем ночью друг к другу ходить.

В песне «На Колыме»… любимая освободилась раньше («пришла весна и кончился твой срок»), а герой песни отсидел еще не один год пока «по актировке», не покинул лагерь. И вот финальная встреча героев песни:

Огни Ростова поезд захватил в пути.
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя больную, совсем седую
Наш сын к вагону подводил.
Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок.
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок.

Из этих строк ясно, что песня написана ростовским зэком и это, конечно, тешило самолюбие ростовского преступного мира: известно, что «Одесса-мама, а Ростов-папа». В то же время одесских песен полным-полно, а известных бесспорно ростовских две-три.
Запоздалое сыновье чувство звучит в уже упомянутой песне «На заливе тает лед весною»:

Скажет: «Может сын еще вернется
А кто любит – долго будет ждать»
Может быть и вам кому прийдется
Эту боль как матери узнать?»

Звучит в уже упомянутой песне «На заливе тает лед весной».
А тема материнской любви звучит в лагерной песне «Я по тебе соскучилась, Сережа». Казалось бы – простенькая, самодельная песенка. И рифма в ней простенькая, но как точно передана подлинность чувств простой рязанской старушки:

Я по тебе соскучилась, Сережа,
Истосковалась по тебе, сыночек мой,
Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже
И в сентябре воротишься домой.

А что волнует каждую мать?

Позавчера была я у гадалки
Она ворожит на тебя, сыночек мой,
Что эта дева с русою косою
Она верна тебе и ждет тебя домой.

Есть похожий вариант куплета:

Ах эта дева с русою косою
Она гадала, Сережа, на тебя,
А у самой поблескивала в ухе
Серебряная с камешком серьга.

Эта – «серебряная с камешком серьга» звучит несколько фальшиво. Стала бы простая сельская женщина в письме к сыну в лагерь подчеркивать такую деталь? Поэтому я выбираю предыдущий куплет.

Песня написана под явным влиянием творчества Сергея Есенина: тут тебе и «вишневый сад расцвел как белый дым», и события описываются из рязанской глубинки, и не случайно имя героя песни – Сережа.

Интересна переписка зэка с женой. В песне «А на дворе чудесная погода» он жалуется ей на жизнь и просит прислать «хоть черных сухарей». Очень интересен песенный ответ жены, в котором она прямо в лоб спрашивает:

Ты получил амнистию большую.
Так напиши, вернешься ли? Когда?
А может быть, нашел себе другую,
И я навек остануся одна?

И нельзя не восхититься, когда она, с чисто женской хитринкой, добавляет:

Так знай, что и у нас тут, в нашем крае
Жизнь не стоит на месте, все течет,
Учти, на всякий случай, Колька-фраер
Мне день и ночь покоя не дает.

Тема любви сына к матери прекрасно описана в очень любимой зэками песне «Седой». Действие ее разворачивается «где-то на Севере дальнем в местах отдаленных». Молодой зэк по кличке Седой получил от матери весточку:

Милый сыночек, я тяжело заболела
И, не увидев тебя, не хочу умирать.

Седой совершает побег, в котором и погибает, а на зону приходит запоздалое письмо, в котором мать пишет:

Милый сыночек, теперь я здорова,
Ведь не увидев тебя, не могу умирать…

А вот какое совершенно теплое и светлое чувство ожило в груди зэка в песне «Иволга»:

Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами,
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами…

Из большого количества лагерных песен особняком выделяется одна. Назвать ее политической нельзя, так как в отличие, допустим, от песни Алешковского «Товарищ Сталин – вы большой ученый…» в ней не фигурируют слова «марксист», «левый уклонист» и т.д., но, с другой стороны, полное отсутствие воровского песенного налета указывает на то, что песня была написана каким-то несчастным из миллионной армии тех, кто был сталинскими щепками:

Я помню тот Ванинский порт
И гул парохода угрюмый
Как шли мы с этапа на борт
В холодные мрачные трюмы…

Есть вариант: «вид парохода угрюмый», есть «рев парохода угрюмый». Это уже детали, картина в обоих случаях такая: идет бесконечная толпа заключенных в «холодные мрачные трюмы», как в преисподнюю. В следующем куплете этот «гул – рев» еще более усиливается – «хрипел пароход, надрывался». Это «надрывался» хорошая находка безымянного автора. Общая беда сближает зэков, хотя бы в момент погрузки:

От качки стонали зека,
Обнявшись, как родные братья,
Лишь только порой с языка
Слетали глухие проклятья.

Есть вариант “от качки стонали борта”, что тоже неплохо – даже металл и тот еле-еле выдерживает свирепую морскую стихию.
Шли в трюмы, проклиная Колыму, ту самую, что в уголовном фольклоре названа “чудной планетой”, потому что там ”девять месяцев зима – остальное лето”. Многие искренне были убеждены:

Сойдешь поневоле с ума
Возврата назад больше нету.

Далее следует куплет, давший второе название песне “500 километров тайга…” и имеющий (кроме неизменной первой строки), большое количество вариантов:

“Пятьсот километров тайга,
И нет никаких там селений.
Машины не ходят туда,
Бредут спотыкаясь олени”

Варианты второй строки: “в тайге этой дикие звери”, “где нет никаких там селений”, “качаются люди как тени”; вариант третьей строки: “не ходят туда поезда”, но во всех вариантах куплет заканчивался словами – “бредут, спотыкаясь олени ”. Последние введены, наверное, для северного колорита, вряд ли олени “бредут, спотыкаясь…”. Вариант “качаются люди как тени” в следующем куплете объясняется:

“Там смерть подружилась с цингой
Забиты битком лазареты”

и вытекающее из этих строк:

Быть может вот этой весной
И вы не дождетесь ответа.

К смерти на Колыме привыкли. Самое страшное для зэка, если его уже не ждут близкие. И вместо двух предыдущих строк есть вариант:

Напрасно и этой весной
Я жду от любимой привета.

В те годы было немало случаев, когда от отца (матери) отказывались другие члены семьи (пример: сын-отказник в фильме «Холодное лето 53 года». И такое это было ужасное сталинское время, что это – увы! – не было единичным явлением. Вот как по-будничному описывается такой эпизод в книге Натальи Тушновой «Валентина Серова. Круги отчуждения» из биографии советской кинозвезды Валентины Серовой (отец ее был инженером гидротехнических сооружений, первый раз «сел за растрату» в 1930-м году, а в 1937-м попал на Соловки): «Правда он (отец – В.М.) не проходил по статье «враг народа», не был политическим. Тем не менее Роднуша (так звали близкие маму Валентины) посоветовала – хуже не будет, и Валя публично отреклась от отца на собрании, когда вступала в РАБИС (профсоюз работников искусств)». Вот так.
Но вернемся к песне. Есть вариант заключительного куплета песни:

Я знаю, меня ты не ждешь,
В широкие двери вокзала
Встречать ты меня не придешь,
Об этом мне сердце сказало.

Но известна другая, безжалостная концовка:

Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь,
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь, не узнаешь.

«А если придешь, не узнаешь…» - это в песне не для красного словца. Одна из самых титулованных узниц сталинских лагерей графиня Мария Ростиславовна Капнист сидела дважды (с 1941 по 1949 по статье 58-1-а – связь с подозрительными людьми и с 1951 по 1958 по статье 58-10 – антисоветская агитация), причем, последний год отбывала в страшных рудниках Степлага – жилье в шахте на глубине 30 метров под землей, а работа – на глубине 60 метров.
В различных источниках описывалась шокирующая сцена возвращения амнистированной графини. Перескажу ее своими словами.
После освобождения графиня прибыла в Киев поездом. Встречавший ее мужчина, влюбленный в красавицу-графиню с 1917 года, не узнал в вышедшей из вагона старухи свою прежнюю любовь.
Представьте себе ужасное состояние женщины, когда на перроне осталось два человека: она, постаревшая в сталинских лагерях, он – еще неплохо сохранившийся мужчина и он говорит ей: «Вас не встретили и я не встретил – возьмите эти розы».
Гордость настоящей графини не позволила ей подойти к нему первой. И стала бывшая красавица-графиня с успехом играть в советском кинематографе то ведьм, то старух.
Вот вам и подтверждение строки: «А если придешь – не узнаешь».