6. Елизавета Швабская

Я знаю Лилю (никто из нас никогда не звал ее Елизаветой) много лет, наверное, с 1954 или 1955 года. Незаурядный ум, деловая хватка, самостоятельность и решительность. Она старше Любочки на три года, и в эвакуации они были в одном городе (Актаныш, Татария), хотя и жили порознь.

Они были лучше обеспечены в войну, возможно, Гриша Швабский присылал посылки или деньги. Так или иначе, но жили они лучше Берты с Любой и Володей.

Три года разницы в этом возрасте – это очень много. Лиля была старшей, и при своей безапелляционности она верховодила, и для Любочки была непререкаемым авторитетом. Любочка и Лиля сохранили дружеские отношения на всю жизнь. Но инициатива встреч и телефонных звонков всегда принадлежит Любочке. У меня сложилось впечатление, что Лиля милостиво принимает Любочкино внимание.

У Лили небольшой рост, она всегда была толстушкой, потому что ни в чем не могла себе отказать. Она и сейчас беспрерывно что-нибудь ест. Особенно любит шоколадные конфеты. Волосы у нее имели рыжеватый оттенок, а у ее младшего брата Миши они были просто рыжими.

Окончив архитектурный институт, Лиля всю жизнь проработала в какой-то проектной организации в Ленинграде, а в 55 лет (пенсионный возраст для женщин в Советском Союзе) ее попросили уйти на пенсию, что она со смешанным чувством радости и горечи и сделала. Радости – потому что освободилась от тяжелой работы, горечи, потому что считала себя незаменимой и не представляла, как в ее проектной мастерской могут без нее обойтись.

Замужем она никогда не была, детей не завела, хотя очень любила. После смерти матери Лиля жила с отцом, ухаживая за ним. С помощью денег его австралийского брата они обменяли свою комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове на две отдельные, а потом поменяли эти комнаты на двухкомнатную квартиру со смежными комнатами. Со смежными – потому что боялась, что ее «уплотнят». Так она и жила одна после смерти отца до эмиграции в 1991 г. на проспекте Энергетиков, а недалеко в кооперативной квартире жил ее брат Миша с женой Любой. Здесь же неподалеку жила их двоюродная сестра Тамара, дочь младшего брата Николая Исааковича Шахи с мужем Сашей Кулешовым и сыном Виталиком.

Лиля поселилась в Нью-Йорке и жила на пособие (велфер). Кроме того, она ухаживала за трехлетней девочкой, которую полюбила, как свою дочь, отдавая ей всю свою нерастраченную ласку. Эти деньги она копила на черный день, и, бог весть, сколько у нее еще их было. Но она их берегла на всякий случай и бережет и по сей день. По крайней мере, так мне кажется.

Когда у нее не стало этой работы, она решила уехать в Бостон. Там значительно быстрее, чем в Нью-Йорке давали государственные квартиры, за аренду которых надо было платить небольшую сумму. И, на самом деле, такую квартиру, да еще в центре, рядом с консерваторией, она получила очень быстро. Она и раньше бывала у нас нечасто, – надо было приехать к нам в Квинс из Бруклина (Квинс и Бруклин - крупные районы Нью-Йорка), а из Бостона в Нью Йорк за несколько лет приезжала всего 2-3 раза. Мы у нее в Бостоне были тоже пару раз.

Переехав в Америку, Лиля перевезла с собой библиотеку. Много ящиков с книгами, которые даже сегодня, спустя 18 лет, она так и не распаковала. Я не знаю, какие книги лежат в этих ящиках, вероятно, там есть собрания сочинений – подписные издания, за которыми в те далекие годы гонялись. Но теперь она это не читает. Всё свое свободное время она читает на английском языке сентиментальные романы о любви, которых здесь в изобилии. Ей нравится переживать чужую любовь, нравится читать о любви, и мне представляется, что она обожает те места, когда слова любви переходят в любовные игры. Иногда во время разговора Лиля вдруг вставляет какие-либо физиологические откровения, и это в ее устах совершенно не звучит. У меня в таких случаях всегда возникало чувство, что Лиля пытается показать свою осведомленность в половых вопросах. Но делает это она довольно неуклюже.
За несколько месяцев до отъезда в Америку мы с Любочкой были в Ленинграде и заходили к Мише. Там же были Лиля и Тамара. На этой встрече в дополнение к откровенностям Лили звучал еще и мат Тамары. Я не отношу себя к очень чувствительным людям, но в уютной домашней атмосфере и то, и другое звучало для меня, мягко скажем, диссонансом.

Любочка всегда посылает Лиле поздравления и подарки – ко дню рождения, к Новому году, звонит довольно часто. Правда, эти звонки заканчиваются часто безапелляционным мнением Лили, которое Любочка принять не может. Но, поскольку она не хочет расстраивать Лилю, она быстро заканчивает разговор.
Лиля тоже нас поздравляет. Обычно она пишет хорошо срифмованные стихи, написанные каллиграфическим почерком.

Последний разговор с Лилей был совсем недавно в июне 2008 г.

Поскольку я записываю сведения обо всех родных Любочки, я поговорил с Шахой, который был в Бостоне в гостях у своей дочери Тамары. Многих событий Шаха не помнил или не знал, и я решил поговорить с Лилей. Я сразу почувствовал, что она говорит со мной нехотя. Но вначале разговор шел о событиях времен отечественной войны, эвакуации, жизни в Актаныше (Татарии) в 1941-1944 гг., возвращении в Ленинград. Потом я начал спрашивать об ее отце. И вот тут она спросила меня, зачем мне это надо и почему я интересуюсь чужой жизнью. Точнее, жизнью чужих семей (не моей семьи, а чужих). Она сказала, что я не имею права этим интересоваться, если эти люди (или семьи) не хотят.

Я почувствовал, что это вопрос уже обсуждался в их среде; среда — это Тамара, ее муж Саша и сама Лиля.

Я думаю, что Шаха в этом не участвовал, потому что он очень охотно мне рассказывал все, что помнил. И, в частности, он мне дал важную информацию о происхождении семьи Штернов. Мы считали, что эта семья родом из Двинска (ныне Даугавпилс), а, оказывается, отец Шахи Ицек (Исаак) переселился туда со своей женой почти сразу после женитьбы из Утян (Утен), т.е. из Литвы в поисках работы, которой в Утенах не было. Очень интересную информацию я получил от него о его теще Нехе Аароновне и ее муже, крупном враче Клионском. Они были родом из Витебска, и Неха Аароновна хорошо знала Шагала, т.к. они оба в Петрограде работали в благотворительном фонде барона Гинзбурга, – она преподавала музыку, а Шагал – живопись. 

Я возразил Лиле, но боюсь, что не сумел ее переубедить. Правда, мне не очень этого и хотелось, т.к. было скучно.

Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/23/286