Астры

    Дачный участок Олега Дмитриевича Вешина находился на самой окраине садоводства, и хотя он был обнесен со всех сторон высоким забором, с него постоянно воровали. После того, как три года назад у него в который раз украли почти все помидоры, он решил «плюнуть на все это огородничество» и не выращивать больше ничего кроме цветов и кое-каких плодово-ягодных деревьев, не требующих большого ухода: груши, яблочек, ирги. Раньше он почти не уделял цветам внимания, росли какие-то сами по себе, рядом с домиком, а теперь увлекся. Особенно понравилось ему ухаживать за астрами. Он высаживал их из рассады, выращенной дома (чтоб быстрей начинали цвести), на отдельную круглую клумбу, которую расположил как бы особняком от других цветов, ближе к домику. Часами, забыв обо всем, мог он с ней возиться, прихорашивая ее. Астры получались крупными и красивыми. Вешин даже установил напротив них лавку, чтоб можно было в конце дня сидеть и, отпивая чаёк, любоваться. Любоваться он мог подолгу...

    Олег Дмитриевич сам не совсем понимал, любуется ли он астрами именно как цветами, или он любуется в большей мере своей работой – тем, как аккуратно и со вкусом обустроил он свою клумбу. Вешин не находил ответа и сомневался, есть ли ответ, но все же продолжал размышлять.  «Иными словами, - думал он, - любовался ли бы я так этими астрами, если б их вырастил кто-то другой?..» Его это беспокоило, ему хотелось, чтоб было так, ибо в любовании клумбой, как результатом своей работы, он находил элемент нарциссизма, и ему казалось это немного «неподобающим». Постепенно, впрочем, беспокойные мысли уходили, и Вешин предавался соблазнительным мечтам, например, о том, что однажды сделает альпийскую горку, может быть, даже парочку горок. Но эту клумбу все равно будет любить больше всего. Так мечтал он и размышлял, иногда даже не замечая, как наступал вечер, и краски астр, отгорев в особом закатном свете, гасли в наступающих сумерках...

    Время от времени к Вешину заходил сосед, Иван Андреевич, – они называли друг друга по имени-отчеству - и они вместе жарили шашлык, и пили вино или пиво. Взяв по стаканчику, они садились на скамейку перед астрами и беседовали. Беседы бывали о том, о сем, но сосед почему-то никогда не хвалил его астры, хотя они были перед глазами, и, казалось бы, похвала, - и не просто похвала, а настоящее восхищение напрашивалось само собой. Сам же Вешин почему-то чувствовал, что спрашивать первому как-то неловко – вроде как, это означает, что он напрашивается на похвалу. Наконец, как-то раз, поняв, что сосед сам так никогда и не выскажет ничего, Вешин залпом допил стакан и решился:

    - Правда, красивые у меня астры?..
    - Да, - ответил сосед, внимательно обводя их взглядом, как будто видя их в первый раз, - Астры у тебя славные...
    Вешин ждал, что он еще что-нибудь добавит. И сосед добавил, глядя на них пристально, как бы изучающе:
    - Но знаешь, что я тебе скажу. Красивые они, бесспорно... Только вот...
    - Что? – слегка напрягся Вешин.
    - Глубины недостает такой вот красоте.
    Олег Дмитриевич усмехнулся: замечание явно было «не по существу». И все же он был несколько разочарован сдержанной реакцией своего соседа.

    В следующий раз, недели через две, сосед вновь зашел к нему в гости. Выпив по стакану вина, они, как и в прошлый раз, сели на лавку перед астрами. Закурив, сосед также пристально, слегка сощурившись, оглядел астры и вновь отметил:
    - Да, пожалуй, глубины недостает этой красоте…
    На этот раз Вешина это задело.
    - Что ты имеешь в виду? – спросил он.
    - Как тебе сказать... Не знаю, - он пожал плечами, - Астры красивые, безусловно. Но это, как тебе сказать... Поверхностная красота.

    Вешин уставился в траву у своих ног, он был расстроен. Он никак не ожидал, что замечания соседа могут произвести на него столь тяжелое впечатление. Но это было так. Он очень уважал своего соседа и ценил его мнение по разным вопросам. Иван Андреевич был его старше почти на десять лет. Врач по образованию, сотрудник медэкспертизы, он был человеком весьма широко образованным и, в отличие от многих медиков, живо интересовался самыми разными вещами, часто никак не связанными с медициной, - от политики и искусства до новых сортов моркови. Кстати, в отличие от Вешина, он на своем участке занимался почти исключительно «полезными» посадками, цветов у него почти не было.
    Дальнейший разговор в тот злополучный день не клеился, сосед пытался о чем-то заговорить, рассказывал какой-то интересный случай из своей практики, но Олег Дмитриевич не проявлял ни малейшего интереса.

    Когда Иван Андреевич ушел, Вешин подошел к клумбе... Он почувствовал, что смотрит на нее уже немного другими глазами. К нему закралось подозрение, что сосед прав, и он не мог от него избавиться. Более того, это подозрение стало перерастать в уверенность - подспудно, невольно, как ни сопротивлялся этому Олег Дмитриевич. «Да, он прав, почему я сам раньше этого не замечал? Поверхностная это красота...».

    Нет, Вешин не стал любить свои астры меньше – скорей, наоборот. Но теперь к его чувству любви и восхищения примешалось чувство жалости, и он не был этому рад.
    Бедные цветы - они ни в чем не виноваты, они такие, какие есть...

    …

    Как-то Вешин взял двухнедельный отпуск – специально, чтоб провести его у себя на участке, благоустроить его получше, поухаживать за цветами... Первый день отпуска был очень жаркий, жаркий и душный, он весь измотался, пока работал. Ближе к вечеру в калитку кто-то требовательно с силой постучал, скорее всего ногой, почти ее вышибая. Испугавшись, и не подумав, Вешин поспешил открыть. На участок вломились мужчин, от них разило спиртным, глаза их были, как говорится, «залиты». У одного - того, что был поменьше - был свежий шрам по всю щеку, с характерным ребристым узором, как если б ему заехали по лицу раскаленной арматуриной (возможно, так оно и было).

    - Есть что-нибудь выпить, а?.. – спросил один из них.
    - Нет, у меня нет, - ответил Вешин, совсем растерявшись.
    - Как нету-то, ты что, ёпт, а если найдем?..
    - Нет, у меня правда, мужики…

    Но они уже двинулись на него, или возможно не столько на самого него, сколько к его домику, а он как раз преграждал им путь. Вешин попятился. Они надвигались медленно, но в их нетвердой поступи была твердая решимость найти что-нибудь выпить. Как измученные участники какой-то экспедиции, после долгих дней тяжелейшего перехода, без радости, без улыбок, но с предвкушением счастья, подходят к конечной точке маршрута, так и они шли к заветному домику, в котором, как они полагали, должна находиться водка. Один из них, тот, кто шел впереди, выглядел сильнее и злее. Вешин был очень напуган. Каким-то краем сознания он вдруг вспомнил про клумбу с астрами, огибаемую дорожкой к дому. Он оглянулся, шагнул в сторону, чтоб не наступить на нее и продолжил пятиться.

    Теперь клумба была между ним и ими. Вторженец, шедший первым, не стал ее огибать, и пошел прямо через нее. Вешин, видя это, на какой-то момент утратил равновесие, запнулся и упал задом наперед. Чем вызвал взрыв хохота человека, шедшего через клумбу. Но Вешин не слышал, как он смеялся. Он смотрел на его ноги, стоящие на клумбе, смявшие его астры... Его разобрала страшная злость. Он начал подниматься, рука случайно наткнулась на черенок маленькой «саперной» лопатки, оставленной там накануне, после выпалывания одуванчиков. Вешин схватил ее, вскочил на ноги и с силой метнул ею в человека, стоящего на клумбе. Лопатка попала ему острием в лоб – получилось это случайно, Вешин никогда не упражнялся ни в метании ножей, ни тем более лопаток, – тем не менее, бросок оказался удачный, а лопатка у него всегда была хорошо наточена. Улыбка сошла с лица пораженного человека, он пошатнулся и упал. Лопатка лежала рядом...

    Второй из вторгшихся, кажется, растерялся и несколько отступил назад, переводя взгляд то на Вешина, то на своего поверженного товарища. Он был в шоке. Вешин тем временем двинулся вперед, нагнулся, не спуская глаз со стоявшего человека, поднял лопатку. И пошел на него... Тот, видя это, вышел из оцепенения, отступил еще на шаг, сунул руку в карман, – блеснув на солнце, прищелкнув «крыльями», «бабочка» обратилась в нож. Он глухо матерился... Вешин подошел к нему, остановившись, не доходя до расстояния вытянутой руки, держа лопатку наготове. Вторженец, вроде бы, решил ретироваться, вроде бы, струхнул. «Я ухожу», - сказал он как можно более миролюбиво. Не опуская нож, он начал медленно отступать…

    Но Вешин не намеревался дать ему уйти. Если он уйдет, то все расскажет, и за ним, Вешиным, очень быстро приедут. Нет, нельзя давать ему уйти. Вешин машинально вспомнил один прием, отработанный в армии много лет назад. Он сделал резкий, но ложный выпад лопаткой. Навстречу ему рванулся нож. Вешин едва успел увернуться, но смог тут же нанести удар сбоку по голове. Удар оказался точным и сильным. Человек коротко вскрикнул, - «бабочка» выпала из его руки, и раскрыв «крылья», померкла в траве. Человек же упал на четвереньки, вцепившись в землю, застонал, как будто под тяжким грузом, - он не хотел валиться, сдаваться. Вешин нанес еще один удар, по затылку. Человек рухнул, дернулся, и застыл.

    Вешин обернулся – ему показалось, что первый издал стон. Стон не повторился, но он заметил, как шевельнулись пальцы на распростертой руке... Какое-то время Вешин смотрел на него, с ужасом и отвращением – видя, как часть клумбы смята его телом. Потом подошел, наклонился над ним: его глаза был открыты, бессмысленный взор устремлен на Вешина, он едва шевелил губами, видимо, пытаясь что-то произнести... Вешин добил его одним ударом, со всей силы раскроив череп чуть выше лба.

    С вторженцами было покончено. Надо было убрать трупы с глаз долой, - перед тем, как закопать их, вдруг кто-нибудь зайдет. Вешин стащил их за сарай, накрыл кусками старого линолеума... Вытер пот с лица. Только теперь он почувствовал боль и заметил, что ранен. Ему не удалось полностью избежать «бабочки» - ее лезвие рвануло ему кожу на боку, рана сильно кровоточила. Вешин зашел в домик, смазал йодом вокруг раны, кое-как перевязался. Он не успел потерять много крови (спасибо адреналину), и даже чувствовал прилив сил – правда, прилив лихорадочный, но другого ему сейчас и не требовалось.

    Вешин очень быстро решил, куда закопать трупы. Он закопает их под клумбой. Он взял в сарае самую лучшую новую лопату, надел кирзовые сапоги и строительные перчатки, чтоб не сорвать мозоли, - подошел к клумбе с астрами. Ему горько было видеть, как она изуродована. Он провел рукой по смятым астрам, в глазах его помутилось. Но сокрушаться было некогда. Не все цветы пострадали, и клумбу еще можно было сделать заново. Вешин аккуратно отделил от земли лопаткой (той самой) сломанные и смятые астры и сложил их отдельно в сторону. Потом еще более аккуратно по одной выкопал те астры, которые были целы, и тоже отложил их. И те, и другие он отнес немного в сторону, чтоб не засыпать их землей при копании ямы. И приступил к рытью…

    Плодородный слой он снял быстро, скидав его в отдельную кучу и накрыв пленкой, чтоб потом не смешать с находившимся под ним глиноземом. Копать он натренировался еще прошлым летом, когда рыл яму под новый туалет. Вешин рыл почти не останавливаясь, усталости он не чувствовал. Но было очень душно. Он взглянул на небо, над горизонтом густо засинивало – скорее всего, собиралась гроза, так что надо было ускориться. Как назло, почва пошла каменистая, лопата брала ее плохо, поэтому он сходил взял лом, чтобы взрыхлять им землю. Но даже с ломом земля поддавалась плохо. Вешин впервые почувствовал усталость, он все чаще останавливался, чтоб перевести дух. И то и дело отпивал воды из пластиковой бутылки. Наконец, каменистый слой был пройден, под ним оказалась песочная почва, сравнительно легко поддававшаяся лопате. Вешин ощутил новый прилив сил, «второе дыхание», и заработал быстрее. Он копал, копал и копал. Он был охвачен каким-то яростным и вместе с тем радостным воодушевлением. «Значит, говоришь, не хватает глубины?» - приговаривал он, копая, - «Глубины не хватает, да?.. Ну, сейчас, будет тебе глубина... Обязательно будет, да...» Яма росла, - в ней ему было уже глубже, чем по пояс, и поднимать лопату, выкидывая землю, приходилось все выше – выше и труднее. Труднее еще и потому, что куча земли вокруг ямы росла, и чтоб она не ссыпалась обратно, кидать приходилось дальше. «Не хватает глубины! не хватает глубины!», – колотило в его сознании. Постепенно Вешин углубился в яму настолько, что подумал, ему будет не вылезти. Яма была уже ему по плечи. Хватит уже, решил он.

    Не с первого раза выбравшись наверх, он немного расчистил от земли подход к яме. Пошел за телами, притащил, схватив подмышками, и свалил в яму сначала один труп, потом второй. Легли они неровно. Вешин спрыгнул в яму и - так как диаметр дна ямы не позволял выпрямить их полностью - сложил их «вальтами» в немного согнутом виде.

    Вылез, собрал отложенные смятые и сломанные астры и накидал их поверх тел. Потом бросил рядом с телами лопатку, она воткнулась в землю - «все равно я больше ей не смогу работать». Тем более что у него была другая, почти такая же. Взял лопату начать засыпать... И только начал, как вдруг подумал, что наверно нельзя так сразу. Вытер пот с лица краем футболки. Опершись на лопату, встал около ямы – уже могилы, подумал он, - глядя вниз на тела убитых... Что могут подумать археологи будущего, через пятьсот, через тысячу лет, если вдруг раскопают это захоронение? – вдруг задался вопросом Вешин. А почему через тысячу?.. Ее раскопают значительно раньше, и не археологи, а следствие. От этой мысли его передернуло. Нет, нельзя этого допускать. Он посмотрел вокруг, все было тихо, скоро должно было начать темнеть. Кроме того, сгущались тучи, сгущались и подходили ближе – грозы уже точно было не миновать... Вешин мысленно представил себе молнии и вдруг подумал, что про что-то он вроде бы забыл, но про что именно, не смог вспомнить...

    Он вновь приступил к работе. Просто засыпать яму землей можно было достаточно быстро, но по мере закапывания, ее надо было хотя бы немного утрамбовывать, иначе земля и вместе с ней клумба могли потом очень быстро просесть. Да и земли лишней много останется. И надо было еще успеть посадить обратно цветы. Слой за слоем Вешин засыпал яму, спрыгивал в нее и топтался в ней, и прыгал, приминая землю, благо, что сапоги были достаточно тяжелые. Яма была засыпана. Земля вошла все же не вся – ту землю, что осталась, Вешин сносил за сарай. Тем временем начало уже темнеть, сумерки подступали, и поддувал, пока несильно, но уже всерьез, предгрозовой ветер. Вешин наспех уложил плодородный слой земли, немного подравняв его граблями и лопатой. Оставалось немного: посадить обратно уцелевшие цветы. Клумба и раньше была засажена нечасто, и он решил было подсадить в нее еще какие-нибудь цветы, но быстро отказался от этой мысли, - астр больше нигде у него не было, а «примешивать» цветы других видов, ему показалось, будет как минимум некрасиво. Садить цветы он старался аккуратно, но получалось как-то медленно, а ветер крепчал. Когда он закончил, почти стемнело.

    Вешин разогнул спину и сразу же почувствовал страшную усталость и тяжесть во всем теле. Какое-то время он просто стоял, тупо глядя перед собой на клумбу. Потом повернулся отнести в сарай инструменты: лопату, грабли и посадочный совок. Сделал шаг и наткнулся взглядом на одну смятую астру. Он почему-то ее упустил, не бросил в яму вместе с другими искалеченными цветами. Он узнал ее, эту астру, – она была не такой как все, другого сорта, с более пышным цветом, он посадил ее в этом году «ради эксперимента». И вот она была поругана, растоптана чьей-то грязной подошвой... Вешин отбросил совок и грабли и со всей силы вдарил по ней острием лопаты. В какой-то безумной ярости он ударял по ней снова и снова, пока она не была вся искромсана. После этого он отшвырнул лопату, и издал дикий безмолвный крик – крик торжества и крик отчаяния – подхваченный ветром, он взмыл над участком, над садоводством, пронесся к лесу, и еще дальше, дальше, - к темным тучам, к небу, к звездам, к иным галактикам... Обессиленный, Вешин упал на землю.

    Возможно, он потерял сознание, но лишь на какие-то несколько мгновений. Очнулся он, ощутив, как по нему ударяют капли дождя. Ветер окреп, было уже совсем темно. Он поднялся, не без труда, и пошел в домик. Он чувствовал полную опустошенность. Включил свет, снял повязку с раны, обработал ее на скорую руку, снова перевязал, обратно выключил свет. Как будто чтоб скрыться... Ему жутко хотелось выпить, он потянулся в холодильник, где стоял флакон с 90-градусным медицинским спиртом и бутылка воды для его разведения. Флакон со спиртом!.. Его вдруг передернуло. У него же был спирт! Он совсем забыл, что у него есть спирт, иначе он конечно отдал бы его эти двум уродам. И тогда, наверно, всего этого можно было избежать! Вешин плеснул в большой стакан спирта, разбавив его на глаз один к одному водой. Сел у стола напротив окна, - оно как раз выходило на клумбу. Сделал хороший глоток, закусив куском хлеба и свежим огурцом. Снаружи уже бушевала гроза. Самих молний не было видно, они пылали с другой стороны от дома, но Вешин видел их яркие отблески. На мгновения они освещали клумбу. На мгновения вспыхивали астры в неровном набегающем свете и снова погружались во тьму. Он еще отпил из стакана, и продолжал так отпивать, пока спирт в нем не закончился. Тогда он еще налил себе спирта, почти наугад разбавив его, так как в комнате было очень темно...

    Медленно, вместе с теплом, разливающимся по телу, к нему пришло осознание того, какой страшный поступок он совершил. То, что он сделал – страшный поступок. Он лишил жизни двух живых людей, которые его собственной жизни не угрожали. Не следовало убивать второго. Да, он конечно сообщил бы, но скорее всего ему, Вешину, ничего бы не было. Ведь когда он метнул лопаткой в первого, так случайно получилось, что он его убил, - чисто случайно. Да и не до конца убит он был, как потом выяснилось, - но ведь он сразу этого не знал. Так думал Вешин... И сомневался в том, что он думал. Ведь трудно сказать заранее, как посмотрело бы на это следствие. Запустил лопаткой – убил. Превысил меры самообороны, или как это называется?.. За это можно получить срок. Пусть небольшой... Нет, не дали бы ему срок. Ведь он не намеренно, не хотел убить. Или хотел?.. Но как бы они доказали?.. Значит, все-таки хотел. Теперь ничего уже не исправишь. Но что для него важнее, что страшнее для него _сейчас_, когда злодеяние уже совершено: страх перед наказанием, несравненно более строгим, чем если б он вовремя остановился, или же осознание того, какое зло было им содеяно?.. Вешин не мог сам себе ответить на этот вопрос. Он был уже пьян. Но одно он знал точно: он совершил страшный поступок. Ждет ли его наказание, нет ли, но совершенное злодеяние останется с ним теперь навсегда. И если там, в морозных небесах, окажется вдруг Бог – суровый старик в тулупе, каким он его представлял, – когда-нибудь ему, Вешину, придется жестоко пред ним ответить. Второму следовало дать уйти... Вешин пьянел все больше. Почему он убил второго? Из ярости ли, из мести?.. Но он ведь даже не ступил на клумбу – Вешин четко это помнил. То есть он просто, что называется, попал ему под горячую руку?.. Нет, Вешин точно помнил – он убирал свидетеля. И не столько даже из страха перед возможным наказанием, сколько из страха перед... да, перед всей этой тягомотиной, которой будет сопровождаться следствие. Ему пришлось бы отвечать на кучу вопросов, рассказывать все в деталях, доказывать, убеждать... Возможно, и даже вероятно, что все в итоге решилось бы в его пользу. Но то, что ему пришлось бы пройти через всю эту уголовно-процессуальную тягомотину... Буквально нескольких мгновений хватило тогда Вешину, чтоб все представить – возможно, это пронеслось где-то в подсознании – и его это напугало. И он пошел на убийство.

    Черт возьми, ему надо было просто убежать!.. Пусть бы они перерыли весь дом. Пусть истоптали бы все клумбы! Зато обошлось бы без смертоубийства. Вешин представил, как он побежал бы: вышмыгнул бы в калитку, и побежал бы по дороге, вдоль заборов, в сторону леса... Он обернулся, - убедиться, что его не преследуют, что за ним никто не бежит. Но он ошибся! Эти двое бежали за ним! «Стоять!» - кричали они, - «Стой, сучара!» Вешин забежал в лес – в надежде, что сможет там спрятаться – в кустарнике, в какой-нибудь яме... Но он запнулся о пень в траве, – запнулся и упал, растянувшись в траве всем телом... Тут они его и настигли. Вешин перевернулся на спину, опершись на локти, приподнялся. «Ты чё побежал, сука?..» Вокруг не было ни души, за кустами у края леса их вряд ли могли увидеть с дороги. Вешин был напуган. «Ты чё, бля, язык проглотил?..» Вешин вдруг нащупал под рукой что-то твердое и достаточно крупное, - камень. Он изловчился и швырнул его в одного из людей – того, кто был крупнее, и попал ему в нос. Человек схватился за нос, оторопев от боли. Вешин сразу же вскочил, пнул его между ног. И когда тот загнулся, взял с земли тот же камень и нанес ему удар в область темени. Мужчина рухнул. Вешин выпрямился... Второй мужик вынул нож, но нападать не решался. Какое-то время они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Ни один из них не хотел поворачиваться к другому спиной. Вешин стал медленно отступать, пятиться. Это придало другому храбрости. Он сделал выпад ножом, - скорее всего, чтоб просто пугнуть, так как в любом случае не достал бы, но Вешин все-таки отскочил, неуклюже, и упал. Его противник засмеялся. Вешин почувствовал, как злость вскипает в нем и ударяет изнутри в голову, - рука по-прежнему сжимала камень, но бросить его он не решался: вдруг промахнется?.. Его противник уже, видимо, чувствовал себя победителем. Он показал на своего поверженного товарища. «Что ж ты сделал, сука?.. Что ж ты сделал, а?!» Он, казалось, распалял сам себя, но все-таки не знал, как поступить дальше. Вешин, тем временем, решил подняться на ноги. «Лежать!» - крикнул его противник и попытался его пнуть. Но Вешин схватил его за ногу и сильно дернул к себе – мужик завалился на спину. Вешин бросился на него, нацелившись обеими руками на его руку, сжимавшую нож, – ему удалось схватить ее. Завязалась схватка, в которой его противник поранился. Рана была несильной, но он испугался, почувствовав боль, и ослабил хватку, что позволило Вешину вывернуть ему руку и выхватить у него нож. И он вонзил его ему в шею – острый нож вошел быстро и мягко. Человек захрипел и отчаянно дернулся, словно в какой-то попытке вырваться, но смерть уже крепко в него вцепилась: по телу пробежали короткие судороги и он затих. Вешин, видя, что с противником покончено, «отвалился» на спину, и какое-то время просто лежал, уставившись в небо. Потом вытер кровь с рук о траву, поднялся...

    Он не знал, что делать дальше. Не оставлять же их здесь?.. Надо их притащить на свой участок и там уже закопать. Вешин побежал на участок за веревкой. Участок был не так далеко, хотя Вешину казалось, когда он убегал, что бежал он очень долго. Вернулся, понял, что переволочь двоих за раз ему не под силу. Поэтому сначала привязал веревку к тому, кто был крупнее, к первому, к ногам, и поволок его... Люди украдкой выглядывали из окон своих дач, смотрели, как он за собой волочет чье-то мертвое тело, и сразу же отходили от окон – они не хотели, чтобы он видел, как они смотрят. Но Вешин все равно замечал их взгляды, никто из них не вышел, не спросил ничего, не предложил помочь... А волочить было трудно. Трудно и неудобно, веревка больно врезалась в плечо. А ведь еще надо будет копать яму...

    Вешин встряхнулся, прекратив игру воображения. Да, все закончилось бы тем же самым, подумал он, только еще бы пришлось тащить. Даже если бы он попытался убежать, все закончилось бы так же, как все и закончилось. Ему пришлось бы их убить и закопать. За окном продолжал идти дождь, хотя уже не так сильно, гроза уже уходила. Это хорошо, что ливень такой прошел, все следы крови наверняка смылись... Вешин уставился в темноту. Кем были эти люди, которых он убил?.. Он ведь даже не рассмотрел их толком. Им было наверно лет по тридцать с небольшим, намного моложе его, Вешина. Какие-то неблагополучные типы – ну а какие еще могли вломиться?.. К тому же настроенные агрессивно – что еще он мог сказать о них?.. Пожалуй, ничего. Но ведь не всегда же они такими были. Когда-то же они были нормальными молодыми людьми. Или нет?.. Наверно, нет. А детьми?.. Когда-то они были детьми – маленькими, подвижными, забавными несмышленышами... Он представил, как они разговаривали сами с собой, как это свойственно маленьким детям, когда они одни во что-нибудь играют, - что-то говорят за героев своих игр. Кто знает, может быть, они даже дружили с детства... И к нему вдруг пришла отчетливая мысль, что он убил их, этих детей, беспомощных, беззащитных... Кто-то когда-то сказал ему, что нет большего счастья, чем когда просыпаешься ночью от смеха смеющегося во сне ребенка.

    Вешин налил себе еще спирта, плеснул в него воды, поболтал, чтоб смешалось, и выпил, не закусывая. Нет, этого не может быть. Они уже были взрослыми самостоятельными людьми. Вешин был уже слишком пьян, чтоб нормально соображать... Но от алкоголя ему стало хорошо. Пить больше он не хотел, отошел от стола, лег на кровать. Задумался...  Все же интересно, насколько они были взрослыми?.. Ведь человек никогда полностью не взрослеет. Например, плакали ли они когда-нибудь в последнее время, в последние годы? По пьяни, возможно, и плакали, - Вешин невольно поморщился, - а в трезвом уме, от чего-нибудь, во время просмотра фильма, или от грустной книги?.. Помнили ли они свое детство, любили ли вспоминать его?.. Вешину этого не хотелось. Человек, часто вспоминающий детство, наполовину в нем остается, - лишить его жизни... Вешин вздохнул. Он вдруг вспомнил, когда сам был ребенком, они жили в обычном пятиэтажном доме, в подвале которого у них была кладовка. Там, в кладовке, много чего было, но ему был важен только старый чемодан с обитыми железом углами - большой чемодан с игрушками.

    Вот отец открывает дверь в подвал (рядом с дверью в подъезд): ступеньки, идущие вниз, характерный подвальный запах, изгибы труб – для него это каждый раз как погружение в какой-то особый таинственный мир... Вот они проходят направо по коридору – дверь в их кладовку, совсем простая, сколоченная из необструганных досок – отец открывает висячий замок, включает свет – они внутри. Отец берет, что ему надо – какой-нибудь инструмент, банку огурцов или еще что-нибудь – а для него открывает чемодан с игрушками. Это старые игрушки: звери, пластмассовые и резиновые, машинки, кораблики, разные фигурки - он ими уже играл раньше, и родители их от него убрали, чтоб они не успели ему надоесть. Маленький Вешин рад встрече со старыми знакомыми. Это радость иного рода, чем от новой игрушки, - не столь восторженная, быть может, но более теплая, проникновенная. Ему можно взять две-три игрушки, выбор отнюдь нелегкий, и Вешин полностью погружен в него... Отец его поторапливает. На их место кладутся игрушки из дома.

    Что еще он помнит такого, что не хотелось бы забывать?.. Печать фотографий... Поверх чугунной ванной клались старые хорошо подогнанные то ли столешницы, то ли спинки от кроватей – Вешин уже не помнил точно – так что получалось подобие стола. На него слева устанавливался большой увеличитель, под ним рамка, и рядом ванночки – с проявителем, с водой, с фиксажем, еще с водой... И специальная мандариново-красная лампочка на подставке. Ее включали, выключали «верхний» свет. Ванная комната погружалась в оранжевый полумрак. И начиналось действо. Печатал отец, мать помогала, говорила, сколько экземпляров какой фотографии надо сделать, перекладывала снимки пинцетом из одной ванночки в другую, покачивала их, что-то комментировала. В ванночке с проявителем, медленно покачиваясь, проступал из ниоткуда очередной снимок.  А он, маленький Вешин, сидел между родителями и смотрел. Иногда тоже покачивал ванночку: белый лист фотобумаги медленно неравномерно темнел, – затемнения превращались в очертания объектов, предметов, людей – и вот в них уже можно было узнать родителей, родственников, знакомых и самого себя, в мягко мерцающей воде. Но скоро Вешину надоедало, да и тесно было втроем, и он возвращался в обычный мир...

    Не считая частых ссор родителей друг с другом (ссорились они чем дальше, тем сильнее, хотя так и не развелись), у него было благополучное детство, и он вспоминал его с теплотой. Каким было детство у этих двух убиенных им типов – вряд ли столь же хорошее, хотя кто знает... Вешин попытался вспомнить, было ли что-то, о чем он мечтал, когда был ребенком. Да... На той стороне улицы, где они жил, были одни пятиэтажки, а через дорогу от их дома, немного наискосок, стоял девятиэтажный дом. И в нем, как он знал, был лифт. Вешин мечтал в нем прокатиться – он никогда не ездил в лифте. Но для этого надо было перейти дорогу, а ему это естественно было запрещено. Однажды с друзьями они все-таки попытались ее перебежать, но кто-то из взрослых вовремя заметил и закричал, пришлось вернуться. Дома его ждало наказание. Когда Вешин немного повзрослел, он, конечно, уже мог перейти дорогу. Но желание уже ушло: на то он и повзрослел. Он и сейчас очень часто проезжал мимо того дома, хотя жил уже совсем по другому адресу. Иногда ему в голову приходила мысль зайти в него и проехать-таки в том лифте – в конце концов, ведь детские мечты должны сбываться. Но скорее всего там сейчас домофон, так что так просто не зайти, да и лифт наверняка установлен уже другой. Да и вообще это как-то было бы глупо. Вешин подумал, что то была его первая мечта в череде всех тех, которые не сбылись, - не потому что не могли сбыться, а потому что они как-то сами уходили.
    Дождь за окном кончился. Воцарилась тихая ночь. Вешин засыпал...

    ...

    Утром он проснулся рано, от тошноты и жуткой головной боли. Пошевелившись, он ощутил боль во всем теле, - болели мышцы рук, ног, болела поясница и вообще вся спина – все от вчерашнего перенапряжения. Он кое-как заставил себя встать, выпил стакан воды, вышел наружу, за домом его вырвало. Утро было прохладным, туманным. Вешин подошел к клумбе – она выглядела какой-то озябшей... Он смотрел на нее где-то с полминуты, не в силах испытывать никаких эмоций, и вернулся в дом. Лёг... Ворочаться было больно. Кроме того, побаливала рана на боку, но Вешина больше беспокоило его страшное похмелье. А рану по-хорошему надо было б зашить, но он был уверен, что и так пройдет – на нем всегда все заживало как на собаке. Если б было что-то серьезное, кожа бы вокруг распухла. А так это было просто как большая и глубокая царапина. Он едва нашел в себе силы обработать ее и перевязаться. Да, все было б по-другому, подумал он, если б вчера он дал им флакон со спиртом: и они были бы живы, и у него бы не было столь страшной интоксикации. Почти весь день он провел лежа на топчане, пил воду и выходил только, чтоб сходить в туалет или проблеваться. Изредка Вешин слышал, как по дороге за забором мимо его участка кто-нибудь проходил или проезжала машина, и у него замирало сердце, - он весь напрягался, вжимаясь в постель, совершенно инстинктивно. На несколько секунд он забывал о своем похмелье, – оно затаивалось вместе с ним. Но вот все снова было тихо, и Вешину казалось, оно с новой силой скручивает его. Хотя за ночь он не выспался, заснуть не получалось. Ему очень давно, возможно никогда, не было так плохо. К физическому мучению примешивался стыд – тот самый стыд из-за того, что «как он мог вчера так напиться». Странным образом, ему стало казаться, что и преступление он совершил «по пьяни», что если б не напился, то все бы обошлось. Голову в затылке терзала тупая боль. Радовало только, - хотя нельзя это назвать радостью, - что он может спокойно «отмучиться» в постели, что нет необходимости идти куда-то. Ведь вчера мог быть не первый день отпуска, а скажем, обычное воскресенье. Одна мысль, что сегодня ему могло быть нужно идти на работу, заставляла его съеживаться в ужасе, подобно сжавшейся от прикосновения гидре. Только под вечер ему стало лучше, появилось даже подобие аппетита – он немного поужинал, в холодильнике было достаточно еды. Мысли все время возвращались к происшедшему накануне – к содеянному. Ему было страшно, что его преступление раскроется. У него даже возникла мысль пойти во всем сознаться. Нет, ни в коем случае, тут же подумал он, это означало бы проявить малодушие, ничего еще не предопределено. День постепенно закончился – убитый похмельем день... За окном стемнело, слышался стрекот ночных насекомых, Вешин снова засыпал...

    Утром его разбудил стук в дверь. Не успел Вешин приподняться и сказать «войдите» (не успел и испугаться), как дверь уже распахнулась, - вошедшим был его сосед, Иван Андреевич. Между их участками проход был свободный. Он поздоровался. Вешин не сразу ответил на приветствие – он никак не мог толком проснуться, только тупо глядел на Ивана Андреевича. А тот тем временем перевел взгляд с Вешина на комнату вокруг, задержал его на столе и сосредоточил на пустом флаконе из-под спирта (на нем была соответствующая этикетка).

    - Доброе утро, - сказал наконец Вешин, откинув покрывало и садясь на краю постели, - Не ожидал тебя увидеть.
    - А я на три дня взял отгулы, - не дожидаясь приглашения, сосед сел на табуретку.
    - О, что это, у тебя рана? – он указал на перевязку Вешина, сразу как-то посерьезнев.
    - Да поранился вчера, ерунда. Отгулы – это хорошо.
    - Что случилось? Как ты так поранился? Давай я посмотрю, я все-таки врач, - он хотел встать и подойти, но Вешин отмахнулся.
    - Не надо, ничего особенного, упал не совсем удачно.
    Иван Андреевич взял пустой флакон и бесцеремонно понюхал горлышко.
    - Ты пил что ли?.. – засмеялся он, с удивлением взглянув на Вешина, - Я, кстати, тоже не ожидал, что ты тут окажешься.
    - Да, я же взял отпуск на две недели. Отмечал первый день...
    - Один?..
    Вешин не стал ничего отвечать, опустив голову, как бы виновато.
    - Бывает, да, ну ладно... Ну а я собственно всего на пару минут заехал. Просто проверить, как тут всё, после грозы вчерашней ночью. Дела у меня в городе.
    - Жаль, - покривил душой Вешин, - Мне скучно здесь одному...
    - Послезавтра приеду на целый день! Красиво у тебя на участке. Я вот думаю, тоже что ли, одними цветами заняться... Но как я, без своих корнеплодов?.. Не проводишь меня? Пойдем покурим, душно у тебя в домике. Полюбуемся заодно.
    Он вышел из дома, Вешин вслед за ним.
    - А что-то клумба у тебя, поредела как будто, нет?.. – спросил он, закурив.
    - Да я давно хотел разредить ее. Слишком плотно была засажена.
    - А... Не, мне пожалуй раньше больше нравилось, – он еще раз скользнул по клумбе равнодушно-оценивающим взглядом, стряхнув в сторону пепел с сигареты, и они прошли дальше.
    - О, а это что?.. – Иван Андреевич заметил нож-бабочку, валявшуюся в траве, и поднял ее, - Интересный ножик. Твой?..
    Вешин взглянул на нож, - ошарашенно...
    - Ага, мой, - ответил он внезапно охрипшим голосом, и откашлялся, - Я вчера, должно быть, его выронил. Спасибо.
    Иван Андреевич покосился на повязку Вешина.
    - Показал бы ты мне все-таки свою рану. С этим лучше не шутить.
    Вешин взял у соседа нож, повторив «да ерунда». Иван Андреевич еще походил по его участку, нахваливая его цветы...
    - Жалко наверно, когда отцветают? Может, тебе продавать их?
    - Не жалко. Всё когда-нибудь отцветает, - философски отметил Вешин.
    - Ну, ты послезавтра здесь будешь?.. – спросил Иван Андреевич, переходя на свой участок.
    - Да, я все дни здесь буду. Заходи, как приедешь.

    Они пожали руки и разошлись, каждый к своему домику.
    Чёрт, думал Вешин, как я забыл про этот чёртов нож?.. Он вспомнил, как закапывая яму, он подумал, что про что-то забыл, а про что именно, не смог вспомнить, – оказывается, это был нож. Он повертел его в руках - выглядел он каким-то жалким, бесполезным – мертвая отлетавшая «бабочка». Вешин раздолбил его кувалдой, и оставшиеся куски выбросил в туалетную яму. Весь следующий день он ловил себя на мысли, что боится выходить со своего участка, благо что запас еды в холодильнике еще оставался.

    ...

    В пятницу Иван Андреевич приехал только к обеду. Вешин прибирался на участке и возился около клумб. Сосед приветствовал его, как всегда, радушно, похвалил погоду, – присели на скамейку, заговорили о том, о сем. Иван Адреевич поделился новостью:
    - Объявления видел, пропали два человека. Предположительно в районе нашего садоводства.
    Вешин хотел что-то сказать, но смолчал.
    - Ты их не мог видеть случайно?.. – спросил Иван Андреевич.
    - Как они выглядели? Фотографии там есть?..
    - Двое мужиков, годы рождения там указаны: по тридцать с чем-то лет...
    Далее Иван Андреевич вкратце передал их описание, приведенное в объявлении. Но Вешин прослушал, что он говорил. Его мысли перенеслись к тем минутам, когда кто-то требовательно постучал в дверь, он открыл, и там стояли эти два маргинала, у одного «красивый» шрам чуть ли не на пол лица...
    - Судя по всему, не очень благополучные типы, - продолжил сосед и, поправляя ремешок на сандалете, хотел еще что-то добавить, но Вешин его перебил:
    - Нет, не видел, - сказал он спокойно, - С таким шрамом на щеке, я б запомнил. А давно они пропали?..
    Иван Андреевич хотел было ответить на его вопрос, как вдруг что-то «передернулось» в его мыслях. Рука как будто сама собой потянулась за сигаретой. Он не сразу смог зажечь спичку...
    - Давно ли пропали?.. Ну как давно... В понедельник вроде как... Ушли и не вернулись...
    - Может, еще вернутся...
    - Может быть.
    Иван Андреевич замолчал, задумался, дымя сигаретой...
    - Как твоя рана?
    - Ничего, почти уже зажила.

    Разговор перешел на другие темы, но складывался плохо, мысли обоих собеседников были заняты другим. Через какое-то время Иван Андреевич поднялся: «Ну, ладно, пошел я к себе, сорнячки подергаю. После дождя захватывать все стали».

    Вешин заметил некоторую перемену в настроении соседа, но объяснить для себя он ее не мог. То есть он чувствовал, что, возможно, он что называется «попал под подозрение», но не понимал по какой причине. Ну, рана у него. Ну, нож валялся на участке. Ну, астр на клумбе меньше стало. Напился он в тот день. Но всего этого недостаточно. Вешин, конечно, не мог догадаться, что о шраме на щеке он сказал в тот момент, когда его сосед только _хотел_ упомянуть эту «особую примету», отмеченную в объявлении.

    ...

    Прополов одну из грядок, Иван Андреевич зашел в дом и прилег. Мысли его были заняты Вешиным. Еще тогда, позавчера утром, увидев его, он догадался, что с ним что-то неладно: он выглядел слишком подавленным, - даже для человека, напившегося накануне, - слишком изменившимся. Как будто что-то произошло. И эта клумба с астрами – да никогда бы он по своей воле не стал бы вырывать из нее «лишние» цветы – не было на ней лишних цветов, клумба выглядела идеально, по крайней мере, в глазах Вешина, он ведь на нее не мог налюбоваться. И еще рана, нож, якобы выроненный... Но тогда Иван Андреевич не понял что к чему. Ему все это показалось немного странным, но не более того. И сегодня, когда он увидел объявление о пропаже каких-то двух типов, возможно, в районе их садоводства, он вовсе и не думал как-то связывать это с Вешиным...

    Бывают же люди, подумал Иван Андреевич, у которых вся жизнь, можно сказать, умещается в одном каком-то происшествии, или в поступке. Возможно даже в преступлении. И которые как будто только для этого и родились. То есть все их прочее существование, до и после, как будто совсем не содержит в себе ничего сколько-нибудь примечательного. Вешин, возможно, был одним из таких людей. В сущности, в его жизни не было почти ничего, что наполняет ее смыслом у нормального человека, - ни семьи, ни нормальной работы, ни какого-либо дельного увлечения, кроме этих дурацких цветов. Просто вяло протекающий жизненный процесс. И тут, на тебе... Как это могло произойти?.. Возможно, ворвались на его участок, оттоптались на этих его цветах, которыми все у него засажено, - и он психанул и их «порешил». Перед этим, скорее всего, была драка, от которой у него рана. Интересно, как он с ними расправился?.. Наверно, лопатой, как еще. Иван Андреевич невольно усмехнулся от этой мысли... Олег Дмитриевич Вешин, его сосед по даче, спокойный, вроде бы, уравновешенный человек. Он давно его знал, Вешин не раз помогал ему на участке, и он никогда в нем не замечал ничего «подозрительного». Тем паче склонности к насилию... Напротив, он всегда ему казался совершенно безобидным добрым человеком. Правда, он, пожалуй, чересчур меланхоличен. А в тихом омуте, как говорится... Не раз Иван Андреевич в этом убеждался... Интересно, куда он дел трупы?.. Наверно, во время грозы спрятал где-нибудь в лесу. Стаскал в темноте по одному и спрятал. Впрочем, может быть, он все это придумал. Может быть, Вешин вовсе не причастен. Но почему он тогда скрыл, что видел их?.. В любом случае, надо завтра пойти рассказать о своих подозрениях в полицию. Чисто по-человечески он сочувствовал Вешину, но если он совершил преступление, оно должно быть раскрыто...

    Иван Андреевич вышел на крыльцо, присел. Вешин на своем участке возился с маленькой тяпкой у одной из своих клумбочек, выкапывал сорные травки. Покопав немного, он поднимался и смотрел. Так художник смотрит на свою картину после того, как сделает несколько мазков. Как же он все-таки лелеет свои цветочки. Как-то раз какие-то фиалки, что ли, зацвели у него плохо, так он ходил с таким видом, будто у него любимая тетушка лежит при смерти. Положим, он, Иван Андреевич, тоже любит свои корнеплоды, но он никогда не стал бы из-за них так убиваться. Уродились – хорошо, не уродились – и бог с ними.

    Он вдруг подумал о себе. Во многом он, пожалуй, был противоположностью Вешина. Он попытался вспомнить, когда у него в последний раз было плохое настроение, - и не смог!.. Он всегда был счастлив. Всегда жил насыщенной интересной жизнью, каждое утро он просыпался, предвкушая новый день, каким бы трудным он ни предстоял. С его профессией, как он считал, по-другому нельзя, иначе можно спиться или сойти с ума. Он любил свою работу, был рад общению с людьми, с коллегами и друзьями. И к нему тоже тянулись люди, даже Вешин, несмотря на свой замкнутый характер, - его, похоже, только цветы по-настоящему радуют. Да и то только летом, поскольку, как знал Иван Андреевич, у себя в квартире он цветов не выращивал. Интересно почему...

    Иван Андреевич достал сигарету, но прикуривать не стал, только сидел и мял ее в руке, пока она не разрушилась. Почему бы ему самому первому прямо не высказать Вешину свои подозрения?.. Что-то мешало ему сделать это, и он не сразу понял, что именно. Он боялся, что Вешин признается. «Да, это я. Они вломились ко мне на участок, потоптали мои цветы, и я расправился с ними, да. Так получилось... Я просто вышел из себя, когда увидел...», - Вешин не смог договорить, ком застрял в горле, - так Иван Андреевич представил себе его «признание». Он чувствовал, что Вешин не стал бы запираться. И тогда у него, Ивана Андреевича, не останется другого выбора. Впрочем, он и сам себе его не оставляет. Но это он сам. Он считал Вешина своим другом, хотя нельзя сказать, чтоб они особо близко общались, - только как соседи по даче. Но ему все равно будет тяжело пойти заявить в полицию. Но преступление не должно оставаться нераскрытым. Больше всего он сейчас хотел, чтоб в итоге его подозрения оказались беспочвенными. Или же ему просто хотелось, чтоб он этого больше всего хотел. А в глубине души он надеялся, что окажется прав в своих догадках. Это польстит его самолюбию. Иван Андреевич не мог разобраться в своих истинных устремлениях.

    Вынув из пачки другую сигарету, и теребя ее в руках, он вновь посмотрел на Вешина – на то, как с каким старанием он ухаживает за своими цветами. Он был повернут к нему спиной, футболка промокла от пота на жаре, худая спина... Иван Андреевич вдруг остро почувствовал его, Вешина, уязвимость. Даже почти беспомощность. И тут же подумал: возможно ли, что он догадался о его подозрениях?.. И каким образом? Непонятно. Но как-то он заугрюмился под конец разговора. На всякий случай надо сегодня ночью запереть дверь изнутри. Мало ли что теперь можно от него ожидать... Чушь!.. Вешин на это не способен. «Завалить» в приступе бешенства – это одно, расчетливо убить – совсем другое. Тем более его, Ивана Андреевича, с которым они так хорошо общаются. Вешин никогда так не поступит. Снова не закурив, Иван Андреевич сломал и отбросил в сторону и эту сигарету. Но все же дверь на всякий случай надо запереть. Он начинал раздражаться от своих мыслей. Короче, какими бы ни были его истинные желания, в любом случае в полицию надо сообщить. Сегодня он не готов, но завтра – Иван Андреевич взглянул на Вешина – завтра да. Если сможет... Он отбросил тяжкие мысли, поднялся и наконец закурил.

    ...

    Тем временем, пропалывая клумбы, Вешин думал, не пойти ли ему и рассказать все соседу. «Слушай, насчет этих пропавших. Это ведь я их убил. Они вломились ко мне на участок, потоптали мои цветы, и я  расправился с ними. Так получилось. Жаль конечно». Но он быстро отбросил эту мысль. Зачем? Что это изменит? Если уж сосед действительно заподозрил его и соберётся заявить, просить его не делать этого просто глупо. Будь что будет. Плевать на всё. Закончив прополку, Вешин отложил тяпку и зашел в домик. Внутри было прохладно. Он вздохнул глубоко, потянулся и прилег. Он вдруг представил себя персонажем триллера. Вот ночью он пойдет и зарубит Ивана Андреевича. Пока тот мирно спит. Топором. Вешин позабавился, думая, как бы он разделал Ивана Андреевича на куски, а потом под покровом ночи сносил бы их в лес по частям в мешках. И тогда он, Иван Андреевич, точно уже никуда и ничего не заявит. Ему сразу стало стыдно за свою фантазию. Он бы, разумеется, никогда так не поступил, даже если бы точно знал, что сможет уйти от наказания. Хладнокровно зарубить ни в чем неповинного человека, только чтоб обезопасить себя, – нет. А Ивана Андреевича он вообще считал своим другом, причем наверно единственным. Вешин закрыл глаза... Он попытался вспомнить, когда впервые испытал чувство одиночества.

    Когда-то, много лет назад, от него ушла жена. Он так и не понял истинной причины, она сказала просто, что ошиблась в нем и больше с ним жить не хочет. «Ты оказался не тем человеком, каким я тебя представляла». Они прожили вместе всего два года. Хорошо хоть дети у них не появились. Жену он по-настоящему любил, расставание далось ему нелегко. Одно время, оглядываясь назад, он думал, что именно этот разрыв был причиной его растущей самоизоляции. Но потом понял, что то была лишь первая «веха». Впоследствии у него были другие женщины, он любил их, не меньше, чем когда-то бывшую жену, и они его любили. Но ни на ком он уже не хотел жениться. Не то чтобы он боялся связывать с кем-то свою жизнь, терять свободу и тому подобное, просто сама мысль, что придется налаживать совместный быт, общаться с родственниками жены, приспосабливаться как-то к новым условиям, - сама эта перспектива была ему крайне неприятна. И в какой-то момент отношения прекращались. Связи становились все более непрочными, и в последнее время он вообще перестал встречаться с женщинами. С работой у него тоже все не очень хорошо складывалось. Хотя он в принципе любил свою профессию, вся рабочая рутина и, главным образом, необходимость подчинения начальству и взаимодействия с коллегами очень сильно тяготили его. Он часто менял места работы, и нигде не мог нормально «прижиться». В итоге он устроился на работу не по специальности, и даже не по уровню его образования, но ему она подходила, так как была не в коллективе и ограничивалась лишь выполнением четко прописанных инструкций, ничего «сверх». Дача перешла ему в наследство от родителей, и постепенно стала его единственной отдушиной. Наличие дачного участка только усилило его отчужденность от «внешнего мира», от людей. Друзей у него всегда было мало, а в последние годы они вообще все куда-то исчезли. (Или скорее исчез он, Вешин, - он это понимал.) Оставался только Иван Андреевич, но если он продаст свою дачу, то скорее всего, их общение прервется. По всем общепринятым представлениям его, Вешина, жизнь, что называется, «не сложилась». Но, как это ни странно, сам он так не считал. Всё было так, как ему «на роду написано», и другой жизни он для себя просто не представлял. Так когда он испытал впервые чувство одиночества?.. Он никогда его не испытывал. Только сегодня - в первый раз. Сегодня он впервые почувствовал, что, в сущности, он один - «как перст». И это уже никогда не изменится. Если бы пропал он, Вешин, вряд ли кто-то стал бы его особенно искать. На работе сразу же взяли бы другого. А участок... Кстати, кому бы он перешел?.. К участку бы наверняка стал «прицениваться» Иван Андреевич...

    Отдохнув на топчане, Вешин пошел дальше возиться на клумбах. Вечером, когда уже смеркалось, они еще раз поговорили с соседом, – почему-то каждый стоя на краю своего участка. О том, какую погоду ждать завтра, о чем еще разговаривать?.. Сошлись на том, что будет хорошая. И разошлись спать. Стояла тишина. Вешин услышал, как Иван Андреевич в своем доме запирается изнутри. Он горько усмехнулся. Ладно. Будь что будет.

    ...

    Ночь была ясная, спокойная, Вешин ворочался и не мог уснуть. Обычно он быстро засыпал, иногда правда не мог уснуть в полнолуние. Но эта ночь была безлунной, а он все равно не мог уснуть. Что его ждет завтра?.. Он ворочался с боку на бок, сна ни в одном глазу, время тянулось медленно. Тиканье часов на стенке раздражало, Вешин вынул из них батарейку и снова лег. Мысли, обрывки мыслей смешивались в голове, куда-то уплывали, растворялись как бы, но заснуть по-прежнему не получалось. Вдруг в калитку кто-то тихо постучал. Вешин был слишком сонным, чтоб его это напугало, - встал неохотно, пошел открывать...

    За калиткой оказались двое убитых им мужчин. Их лица были бледны и спокойны, с белыми шрамами от его лопатки. Вешин жестом показал, чтобы они входили. Они тихо прошли мимо и подошли к клумбе с астрами. Встали около нее и молча на нее смотрели. Вешин понимал, что все происходящее - всего лишь его сон, но проснуться не мог. Через какое-то время один из мужчин что-то тихо сказал другому. Тот глянул в сторону сарая, кивнул. Они оба прошли к нему, он был незакрыт, и вышли оттуда с лейками. Рядом был большой бак, где они набрали воды... «Я днем поливал», - сказал им Вешин. Но, не ответив ничего, и даже не взглянув на него, они стали поливать астры. Тонкие струи воды тихо шуршали, падая на цветы. Окончив поливать, они отошли немного, и вновь стали просто смотреть на клумбу. Вешин подошел к ним, - отчего-то он чувствовал некоторую неловкость, и чтоб как-то сгладить ее, спросил: «Может быть, вы хотите выпить?.. У меня есть». Но один из них – тот, что был с ожогом - прервал его: повернувшись, приставил палец к губам («тише!»). Вешин замолчал. Они явно к чему-то прислушивались. Он прислушался тоже. От астр шел легкий шорох, как если б их все еще поливали. Шорох усиливался и дробился, начиная напоминать шепот, на непонятном ему языке. Человек с ожогом повернулся к нему, и улыбнувшись, указал вверх. Вешин взглянул на небо – оно было полно звезд – маленьких, больших, ярких – ему показалось, он никогда не видел столько звезд, и чтоб они были такими яркими. То здесь, то там мелькали метеоры. Давно, казалось бы, с юности, забытые созвездия открывались ему вновь. Тянулся Млечный путь, сияя бездной еще более глубокой, чем само небо. Вешин не мог оторваться от этого зрелища. И тут он вдруг вспомнил, что где-то читал или слышал о некоем поверье, что астры могут шептаться со звездами. И звезды так мерцали, словно откликались. А шепот тем временем делался отчетливей. Да, то был шепот, не просто шум, но Вешин не мог его разобрать. «Что?.. Что они говорят?», - спросил он у незнакомцев. Но те, улыбнувшись, лишь покачали головами. Он вновь взглянул на звезды... Какие-то токи прошли сквозь него. Какое-то неизъяснимое счастье, в котором нет никакого смысла. Пронзительная печаль. Какое-то осознание чего-то. Слезы навернулись на его глаза. Не в силах сдержать плач, он опустился на лавку у клумбы, закрыл лицо руками. И проснулся...

    Первым делом пощупал глаза, они были совершенно сухими. Все-таки он заснул... Вешин сел на кровати, - нажав на кнопку подсветки, взглянул на часы на руке. Было уже почти полчетвертого. Он снова захотел уснуть и так, чтоб без сновидений. Вроде бы где-то оставался еще пузырек со спиртом. Надо было сразу выпить, подумал он. Налил немного, разбавил, выпил, закусив редиской (угощение Ивана Андреевича). По телу разлилась приятная теплота. Вешин лег и сразу же заснул крепким без сновидений сном.

    ...

    Проснулся он не слишком поздно. Встал не сразу, полежал немного, вышел на крыльцо. Утро было туманным, но туман уже начинал рассеиваться. Вешин прошелся по участку, обратив внимание, что у соседа домик по-прежнему закрыт - наверно, тоже не сразу заснул. День обещал быть солнечным и жарким, и все вокруг как будто с нетерпением предвкушало, когда он разгорится. У Вешина, к его удивлению, было отличное настроение. Работать на участке совершенно не хотелось. Он решил пойти прогуляться...

    Надев кирзовые сапоги и легкую «штормовку», Вешин закрыл домик, калитку и пошел по дороге к лесу. У него не было определенной цели (грибной сезон еще не настал), он просто хотел подышать лесным воздухом и насладиться его прохладой. Шел он быстро, пружинистой походкой. Вдоль дороги местами рос иван-чай. Мимо него, навстречу, не обратив на него внимания, пробежала какая-то собака. Через несколько минут он свернул в лес, здесь он сбавил шаг. Ему не хотелось ничего пропустить. Чуть подальше вглубь была полянка, там на старом бревне он увидел греющуюся ящерицу, - заметив его, она юркнула в щель. Вешин присел на это бревно и прислушался: пели, щебетали невидимые птицы. Он подумал, что если он посидит так совершенно неподвижно, как бы притворившись пнем, какая-нибудь необычная птица может вылететь на поляну. Он просидел так довольно долго, но никто так и не вылетел, хотя щебетанье не прекратилось. Вешин вздохнул с сожаленьем и поднялся. Пройдя поляну, зайдя дальше в лес, он вышел на какую почти заросшую дорогу и побрел по ней, оглядываясь по сторонам. Совсем рядом, чуть впереди, с шумом выпорхнула из травы и улетела какая-то птица, достаточно крупная, – он не успел даже заметить, как она выглядит. Он постоял немного, приглядываясь (может, за ней вылетит другая?), и пошел дальше... Больше птиц не выпархивало, и ему, впервые за утро, взгрустнулось. 

    Он подумал, что наверно как раз в эти самые минуты Иван Андреевич идет в ближайшее отделение полиции, чтоб рассказать о своих подозрениях. Ну и пусть. В тюрьму он не пойдет. Нет. Если его преступление раскроют... Вешин не хотел дальше ничего думать. Будь что будет, но в тюрьму он точно не пойдет. И он сам удивился тому, с какой легкостью он отбросил все мрачные мысли о своем ближайшем будущем. Сбоку от дороги была чья-то нора, с насыпанной у входа свежей кучкой земли. Интересно чья, - наверно, грызун какой-то, - не может же это быть лисица, люди слишком близко... Он все шел по дороге вперед, и кажется, догадывался, куда она должна привести. Птицы щебетали; стрекотали и жужжали разные насекомые. Вешин остановился около большого муравейника. Он мог ясно различить муравьиные тропки, идущие от него. Подойдя ближе, он слегка похлопал его ладонью, затем понюхал ладонь – в нос ударил сильный запах муравьиной кислоты. Он аж поморщился. День постепенно разгорался. Солнце мощными лучами пробивало листву деревьев и питало собой лесной покров. Солнечные блики раскрашивали лес – оттенки зеленого, черного, бурого... И все вокруг в движении, даже старые деревья. И Вешин двинулся дальше…

    К нему вновь вернулось прекрасное расположение духа. Он давно не чувствовал себя таким счастливым. Он вспомнил древнюю легенду, суть которой была в том, что нельзя думать, что ты счастлив, пока не настала смерть. Потому что всё еще может измениться. Вешин любил эту легенду, но сейчас с ее «моралью» он был не совсем согласен. В отношении себя, по крайней мере. Ибо, что б ни ждало его впереди, его обретенная радость жизни его уже не оставит. Будет всё – всё, как прежде: сожаления, хандра, апатия – но все это будет лишь на поверхности, а внутри души у него всегда будет светло. Вешин остановился, обернулся на пройденную дорогу – ему показалась, на ней он оставил все то, что тяготило его. Для большинства людей, думал он, солнце, звуки, тени, краски окружающего мира являются лишь фоном их «основной» жизни, - приятным, наверно, но только лишь фоном. Но почему не может быть по-другому?.. То, что ты видишь вокруг себя, всю эту красоту, стремящуюся к жизни, - всё это может составить главную суть существования, а все остальное, вся так называемая жизнедеятельность, – не более чем средство, чтобы не упустить главное... 

    Он шел, размышляя так, и скоро вышел к месту, где были свалены куски старого бордюра и прочий бетонный и металлический лом. Он так и думал, что рано или поздно наткнется на свалку. Куда еще могла вывести дорога?.. Из бетона торчали кривые ржавые арматурины – как антенны, принимающие странные, доступные только им сигналы. Свалка была здесь устроена, вероятно, очень давно. Бетон сильно потемнел, и местами покрылся мхом, лишайником. Среди его кусков пробивалась к свету молоденькая осинка. Между ржавым швеллером и согнутой арматуриной поблескивала паутина, на ней сидел паук-крестовик. Еще там было много цветов, - иван-чай на краю свалки; еще какие-то синие, название которых Вешин не знал; ярко-оранжевые жарки; ромашки – родственницы астр. Вешин подошел ближе, к одной из них подлетела оса и уткнулась в ее корзинку. Вокруг было как-то особенно тихо, даже птицы, казалось, примолкли... Вешин долго смотрел на эту свалку -  те, кто ее здесь устроил, вряд ли думали о чем-то, кроме как просто, подальше от глаз, избавиться от всякого строительного хлама. А в результате получилось что-то типа алтаря... Ветер прошелся по вершинам деревьев над головой.

    ***

    Несколько лет миновало с тех пор. Забота о клумбе с астрами постепенно отошла на второй план. Нет, Вешин по-прежнему любил ее, ухаживал за ней и даже обложил «для красоты» специально подобранными булыжниками. Но гораздо больше внимание уделял он теперь двум альпийским горкам, которые одну за другой соорудил на своем участке. Эти горки он обожал и очень ими гордился.

    Что касается того злополучного происшествия, в садоводство к ним тогда заходил следователь, ходил по дачникам, задавал вопросы. Поскольку его участок был на краю, в начале одной из улиц, он зашел к нему в числе первых. Вешин не стал скрывать, что такого-то числа, в понедельник, он был на своем участке, но сказал, что тех двух людей не видел и ничего подозрительного не заметил. Иван Андреевич, его сосед, в свою очередь заявил, что в тот день он работал до обеда, а потом приехал к себе на дачу, однако все было совершенно спокойно, никакие посторонние лица не появлялись, и вообще не было ничего, что могло бы насторожить. Правдой из этого было лишь то, что в тот день он работал до обеда. Очевидно, все это он сказал, чтоб подозрение не пало вдруг на Вешина. К нему, как к сотруднику государственной судмедэкспертизы, было особое доверие. Зачем он это сделал, Вешин его не спрашивал. Соответственно и Иван Андреевич ни о чем не спрашивал Вешина. Возможно, когда-нибудь еще спросит. «А куда ты тогда, Олег Дмитриевич, дел трупы?.. Ведь это ты их тогда убил, не так ли?..» И что он ответит?.. Он не знал, и не хотел об этом думать.

    Постепенно он стал забывать о том происшествии. И начал даже сомневаться, имело ли оно место на самом деле. Слишком оно теперь казалось каким-то странным. Его даже подмывало раскопать землю под клумбой, чтоб воочию убедиться, что когда-то он там кого-то действительно закопал. Но он, разумеется, не стал этого делать...

    В один из вечеров он позвал к себе Ивана Андреевич на бутылочку винца. Они, как всегда, сели около клумбы с астрами на лавке, - теперь она была со спинкой, чтоб удобней было сидеть, Вешин сам ее смастерил. После третьего стаканчика разговор оживился, заспорили что «правильней» (уже далеко не в первый раз), выращивать на участке «настоящий урожай», как делал Иван Андреевич, или просто цветы. У каждого были свои аргументы. Когда все они были исчерпаны, воцарилось молчание, оба собеседника задумались о чем-то. Иван Андреевич закурил, Вешин равнодушно наблюдал, как воробьи объедают с его ирги плоды – он никогда их не собирал, ел только с дерева, так что хватало и ему, и птицам. Он перевел взгляд на клумбу:
    - Правда, красивые у меня в этом году астры?..
    - Да они у тебя всегда красивые. Ты так за ними ухаживаешь... Но как тебе сказать, - Иван Андреевич "смерил" клумбу испытывающим взглядом, - Глубины не хватает такой красоте.
    Вешин в ответ только рассмеялся. Теперь-то он точно знал, что его сосед ошибается!..

г. Иркутск, 2013 г. tabatin@mail.ru