Слияние противоположных идей эволюц. биологии

Историческая закономерность слияния противоположных идей  эволюционной биологии в ХVIII-ХX в.в.

 

Имена и высказывания эволюционистов взяты из: Н.Н. Воронцов «Развитие эволюционных идей в биологии» (2004), стр. 110-291. Воронцов излагал свои выводы, опираясь на "научный материализм". Здесь же выводы может сделать сам читатель, опираясь на духовное видение происходящих событий.


 Начнем наше повествование с Готфрида-Вильгельма Лейбница (1646-1726) – фигуры энциклопедического склада, логика, физика, лингвиста, биологические идеи которого нередко оказывались в тени его первостепенных математических и философских трудов. Для биологии первостепенное значение имел сформулированный Лейбницем «закон непрерывности». Природа не делает скачков, но между двумя состояниями всегда можно выделить промежуточное, то есть наблюдать переходы. Можно строить и наблюдать непрерывные ряды явлений. Однако сам Лейбниц не распространял свой закон ни на историческое, ни на индивидуальное развитие организма. Лейбниц был сторонником преформизма (роста уже сформированных частей), а эволюция, по Лейбницу, есть цепь развития преформированных зародышей. Изменения, переходы, по Лейбницу, имеют божественное происхождение.

 Здесь следует назвать и имя просветителя-трансформиста Пьера-Луи Мопертюи (1698-1759) - математика, путешественника, астронома и биолога. Мопертюи за 15 лет до русско-немецкого эмбриолога К.-Ф. Вольфа впервые высказал идею о том, что индивидуальное развитие есть эпигенетический процесс (развитие из заранее не сформированных частей). Этот малоизвестный ученый в своем сочинении «Красота природы» (1746) развивал взгляды XIX века или даже начала ХХ-го, которые можно назвать генетико-эволюционными: «Поскольку в случайном соединении произведений природы [комбинативная изменчивость, панмиксия] могут сохраниться лишь те особи, в которых имеются известные соответствия, то нет ничего удивительного, что это соответствие имеется во всех ныне существующих видах [приспособленность к условиям окружающей среды]. Случай [мутации, выживание и элиминация], скажут, создал несметное множество видов… сохранились лишь те животные, у которых наблюдались порядок и соответствие [приспособление к среде], и эти виды, что мы видим ныне, - всего лишь ничтожная доля того, что было произведено слепым жребием [естественный отбор]». Мопертюи делал попытки объяснить исчезновение промежуточных звеньев между видами действием каких-либо катастрофических факторов, но его умозаключения и выводы не были замечены современниками.

 Карл Линней (1707-1778) по праву считается креационистом. Он писал, что «видов столько, сколько их создало Бесконечное Существо». Его знаменитый труд «Система Природы» был издан в 1735 году. В конце XVII – начале XVIII вв. многообразие вновь описанных и постоянно прибывающих форм было настолько велико, что ботаники и зоологи стали буквально тонуть в море накопленного материала. Создание Линнеем систематики как науки было первым и, пожалуй, самым важным внесением порядка в описательную ботанику и зоологию. Видимо, Карл Линней не был консерватором или ортодоксом по натуре, ибо в 13-ом издании «Системы Природы» уже говорил, что «Бесконечное Существо создало в продвижении от простого к сложному, от малого к многому столько растений, сколько есть ныне отрядов. Затем в результате гибридизации возникли современные роды. Затем Природой были созданы виды». Главной заслугой Линнея считается создание системы органического мира, основанной на принципе иерархичности. Из линнеевской схемы следовала дискретность таксонов, их обособленность друг от друга. Современникам казалось, что градуализм трансформистов (идея о постепенности развития) входит в противоречие с этой дискретностью:

 Приложив лейбницевский «закон непрерывности» к систематике, христианский мыслитель, французский биолог-энциклопедист и популяризатор Жорж-Луи Бюффон (1707-1788) выступил в 1749 г. против существования дискретных видов, считая виды плодом фантазии систематиков (в этом можно видеть истоки его не прекращавшейся полемики с Линнеем и антипатии этих ученых друг к другу). Но Бюффон обладал одной чертой характера, а именно – был эклектиком. Отрицая реальность видов в одних трудах, он в других работах не только признавал их реальность, но и предлагал использовать критерий репродуктивной изоляции для разграничения видов. Постоянно переходя от концепций крайнего фиксизма до широкого трансформизма, Бюффон в своих трансформистских высказываниях во многом шел не только впереди времени, но и впереди фактов. Подобная спекулятивность подходов Бюффона, пропагандировавшего в общем верную идею трансформизма, не могла не вызвать резкой критики со стороны Линнея, неизменно предпочитавшего оставаться на почве фактов. Грубые фактические ошибки Бюффона как зоолога вызвали уничтожающую критику со стороны Ж. Кювье и отрицательное отношение к пропагандировавшимся им идеям трансформизма. Заслугой Бюффона можно считать оценку возраста Земли в 70 тыс. лет (1749), в то время как в неопубликованных заметках этот возраст он увеличивал даже и до 500 тыс. лет. Тем самым Бюффон впервые оставил время для протекания эволюционного процесса.

 Французский философ и натуралист Жан Батист Робине (1735-1820) развивает трансформистские взгляды в четырехтомном трактате «О природе» (1761-1766) и пропагандирует справедливость «закона непрерывности», исходя из биологического материала. С точки зрения Робине «Уже давно философы утверждают и повторяют, что природа не делает скачков; что она движется всегда и действует во всем постепенно и незаметными оттенками; что закон непрерывности, проявляющийся единообразно в иерархии существ, образует из них одно бесконечно нюансированное целое, лишенное линий реального разделения; что существуют только индивиды, но нет царств, классов, родов и видов» Он критиковал саму возможность классификации, говоря, что «Человеческой гордыне … было очень лестно заключить природу в границы науки…. Однако, - продолжал Робине на следующей странице, - имеется одно соображение, которое, кажется, оправдывает разделение видов и показывает, что если бы и отвергнуть все прочие аргументы, то его все же пришлось бы сохранить как коренящееся в самой природе. Не следует ли считать животными, относящимися к одному и тому же виду, тех животных, которые путем совокупления производят себе подобных, продолжая и сохраняя сходство известного количества форм; не следует ли относить к различным видам животных, совокупление между которыми совершенно бесплодно или … дает [организмы, не способные] произвести ничего при соединении с каким бы то ни было существом?». Но Робине, с позиций неограниченного градуализма возражал этой точке зрения Бюффона и считал, что различия между крайней особью одного вида и ближайшей к ней особью другого вида будет столь несущественными, что вряд ли они смогут оказаться репродуктивно изолированными. Значило ли это, что градуализм (постепенность развития) и дискретность (прерывистость равзития) вошли в неразрешимое противоречие друг с другом? История говорит нам о другом.

 Верный шаг к объединению трансформистского и систематического подходов был сделан естествоиспытателем и философом Жаном Батистом Ламарком (1744-1829). Как трансформист (сторонник изменения видов) и деист, он признавал Творца и считал, что Верховный Творец создал лишь материю и природу; все остальные неживые и живые объекты возникли из материи под воздействием природы. Ламарк подчеркивал, что «все живые тела происходят одни от других, при этом не путем последовательного развития из предшествующих зародышей». Таким образом, он выступил против концепции преформизма как автогенетической, а его последователь Этьен Жоффруа Сент-Илер (1772-1844) отстаивал идею о единстве плана строения животных различных типов. С наибольшей полнотой эволюционные идеи Ламарка изложены в «Философии зоологии» (1809), хотя многие положения своей эволюционной теории Ламарк сформулировал во вводных лекциях к курсу зоологии еще в 1800-1802 гг. Ламарк считал, что ступени эволюции не лежат на прямой линии, как это следовало из «лестницы существ» швейцарского натурфилософа Ш. Бонне, а имеют множество ветвей и отклонений на уровне видов и родов. Это представление подготовило почву для будущих «родословных древ». Ламарком был предложен и сам термин «биология» в его современном смысле. Однако в зоологических трудах Ламарка – создателя первого эволюционного учения – содержалось немало фактических неточностей, умозрительных построений, что особенно видно при сравнении его сочинений с трудами его современника, соперника и критика, создателя сравнительной анатомии и палеонтологии Жоржа Кювье (1769-1832). Ламарк считал, что движущим фактором эволюции может быть «упражнение» или «неупражнение» органов, зависящее от адекватного прямого влияния среды. Некоторая наивность аргументации Ламарка и Сент-Илера во многом способствовала антиэволюционной реакции на трансформизм начала ХIХ в, и вызвала абсолютно аргументированную с фактической стороны вопроса критику со стороны креациониста Жоржа Кювье и его школы.

 Идеалом для Кювье был Линней. Кювье разделил животных на четыре «ветви», каждая из которых характеризуется общностью плана строения. Для этих «ветвей» его последователь А. Бленвиль предложил понятие типа, полностью соответствовавшее «ветвям» Кювье. Тип – это не просто высший таксон в царстве животных. Между четырьмя выделенными типами животных нет и не может быть переходных форм. Все животные, относящиеся к одному типу, характеризуются общностью плана строения. Это важнейшее положение Кювье крайне существенно и ныне. Хотя количество типов значительно превысило цифру 4, все биологи, говорящие о типе, исходят из фундаментальной идеи, доставляющей немало забот пропагандистам градуализма (постепенности) в эволюции, - идеи об обособленности планов строения каждого из типов. Кювье полностью воспринял линнеевскую иерархичность системы и построил свою систему в виде ветвящегося древа. Но это было не родословное древо, а древо сходства организмов. Как справедливо отмечал А.А. Борисяк, «построив систему на … всестороннем учете сходства и различий организмов, он тем самым открывал двери для эволюционного учения, против которого боролся». Система Кювье была, по-видимому, первой системой органической природы, в которой современные формы рассматривались рядом с ископаемыми. Кювье по праву считается весомой фигурой в становлении палеонтологии, биостратиграфии и исторической геологии как наук. Теоретической основой для выделения границ между слоями стало представление Кювье о катастрофических вымираниях фаун и флор на границах периодов и эпох. Он также разработал учение о корреляциях (курсив Н.Н Воронцова), благодаря которому восстанавливал облик черепа как целого, скелета как целого и, наконец, давал реконструкцию внешнего облика ископаемого животного. Свой вклад в стратиграфию вместе с Кювье внес его французский коллега палеонтолог и геолог А. Броньяр (1770-1847), и, независимо от них, – английский землемер и горный инженер Вильям Смит (1769-1839).

 Известен спор Жоффруа Сент-Илера и Жоржа Кювье. Сент-Илер отстаивал идею о единстве плана Творения абсолютно для всех живых организмов и был приверженцем трансформизма (изменения организмов во времени). Сторонник постоянства видов Кювье говорил о разных планах Творения для разных типов. "Найдите общий план строения червя и слона!" - парировал он высказываниям Сент-Илера. Исход спора был ясен. Жоффруа Сент-Илер был вынужден признать ошибочность идеи о едином плане строения всех типов животных и сдать эти свои позиции.

 Великий Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832) с интересом следил за развитием отношений между Сент-Илером и Кювье. 2 августа 1830 года он делился своими размышлениями о знаменитом споре двух биологов со своим биографом и летописцем И.П. Эккерманом. Гений Вольфганга Гёте смог увидеть, что трансформизм Сент-Илера и креационизм Кювье не противоречат друг другу:

 "В Жоффруа де Сент-Иллере мы отныне и на долгие времена имеем могучего союзника. И еще я понял, с каким страстным интересом относится к этому спору французский ученый мир, если, несмотря на грозные политические события (июльская революция 1830 г. во Франции), заседание 19 июля состоялось при переполненном зале. Но самое лучшее, что метод синтезированного рассмотрения природы, введенный Жоффруа во Франции, теперь более пересмотру не подлежит... Отныне и во Франции Дух, подчинив себе материю, станет господствовать при исследовании природы. Французам откроются великие принципы Творения, они заглянут в таинственную мастерскую Господа. Да и что, собственно, стоит все общение с природой, если, идя аналитическим путем, мы имеем дело лишь с ее отдельными материальными частями и не чувствуем веяние того Духа, который каждой из этих частей предсказывает ее путь и любое отклонение от него приостанавливает или поощряет силой внутреннего закона. ... теперь Жоффруа де Сент-Илер решительно к нам присоединился - и вместе с ним все его выдающиеся ученики и приверженцы во Франции. Это событие невероятно много значит для меня, и я, конечно, ликую, что победа наконец-то осталась за делом, которому я посвятил свою жизнь и потому с полным правом могу называть его своим делом".

 Из этого высказывания Гёте видна его дальновидность, опередившая многие века. Гёте приветствовал привнесение в статический креационизм Кювье динамику трансформизма, но, кажется, эта гениальная идея становится реальностью только в начале ХХI века! Современники не увидели того, о чем говорил Гёте, и остались каждый при своем мнении: Кювье и последователи не приняли трансформизм, Сент-Илер и Л. Окен – не развивали направления синтеза этих двух течений, хотя и те, и другие не сомневались в реальности Творца!

 Термин учения о форме организмов - морфологии - был введен в биологическую науку Гёте, а само учение возникло в конце ХVIII века. Для креационистов того времени понятие о единстве плана строения означало поиск сходства, но не родства организмов. Задача сравнительной анатомии виделась в попытке понять по какому плану творило Верховное Существо все то разнообразие животных, которое мы наблюдаем на Земле. Эволюционная классика называет этот период развития биологии "идеалистической морфологией". Данное направление развивалось и противником трансформизма английским анатомом и палеонтологом Ричардом Оуэном (1804-1892). Кстати, именно он предложил в отношении структур, выполняющих сходные функции применять всем теперь известную аналогию или гомологию, в зависимости от того, относятся ли сравниваемые животные к одному плану строения, или к разным (к одному типу животных или к разным типам).

 Немецкий натурфилосов трансформист Лоренц Окен в своей книге «Зарождение» (1805) выступал убежденным сторонником биогенеза (противником взглядов о самозарождении жизни). Знаменитая формула «Omne vivum e ovo!» - «Все живое – из яйца!», это перефразированное Окена: «Nullum vivum ex ovo! Omne vivum e vivo». (Перевод: Нет живого не из яйца! Все живое от живого.)

 Напомним, что почти до середины ХVII века среди ученых полностью господствовала теория самозарождения жизни – витализм. Считалось, что особая «жизненная сила» способна зародить зародыши жизни в подходящем для этого субстрате. Споры между сторонниками абиогенеза (самозарождения) и биогенеза (все живое от живого) продолжались и в ХIХ веке. Постепенно, в результате этих споров, у широкой общественности складывалось мнение, что самозарождение – это подтверждение материализма, а биогенез – это подтверждение Творения. Трансформизм постепенно тесно связывался с самозарождением, и через него с материализмом, а креационизм утверждал, что биогенез – это доказательство древней как мир концепции, не нуждающееся в дальнейших разъяснениях. Надо знать, что с самого начала развития биологии как науки подобного разделения не было, оно возникло спонтанно, в результате исторического развития биологических идей в той человеческой среде, в которой они оказались. Вы можете убедиться сами, что биология, как наука смогла состояться, только вобрав в себя выводы и достижения ученых, бывших по обе стороны баррикад, мировоззрение которых зачастую было смешением двух напрямую не связанных концепций (например, трансформизма и биогенеза). Лекция Луи Пастера (1822-1895), получившего премию Французской академии в 1862 году за свой знаменитый опыт, содержала уже сформированное мнение о сказанном выше «окончательном» разделении идеологий (7 апреля 1864 года):

 «Какое торжество, милостивые государи, какое торжество для материализма, если бы он мог утверждать, что материя действительно организуется и оживляется сама собою… Ах! Если бы мы еще могли придать ей такую жизнь, которая видоизменялась бы в своих проявлениях вместе с условиями наших опытов, то естественным образом мы должны были бы прийти к обоготворению этой самой материи. К чему тогда допускать первобытное Творение, перед тайной которого мы поневоле должны преклоняться?...»



В связи с проблемой самозарождения жизни скажем и о спорах происходивших между преформистами и сторонниками концепции эпигенеза. Преформизм уже в начале ХVIII века был общепринятой концепцией. Преформисты утверждали, что развитие организма происходит за счет роста уже сформированных в половых клетках частей будущего тела животного, то есть, по сути, отрицали сам процесс развития, сводя его просто к росту того, что уже есть. В свете взглядов о тенденциях развития биологических (и не только) идей, примечателен факт того, что преформисты «умудрились» разделиться на два лагеря: анималькулистов и овистов, споря между собой о том, в сперматозоидах или в яйцеклетках находятся сформированные части будущих поколений. Теперь то мы знаем, что еще не сформированные части, а только код (наследственный материал, хромосомы, ДНК) распределен в сперматозоидах и яйцеклетках поровну, и называется гаплоидным набором. Противоположная преформизму теория эпигенеза была выдвинута Каспаром Фридрихом Вольфом (1734-1794) (а за 15 лет до этого Мопертюи), в диссертации «Теория зарождения» (1759), согласно которой органы и части эмбриона цыпленка (традиционного для этих целей объекта) не предобразованы в первичной половой клетке или в оплодотворенной яйцеклетке, а развиваются из бесструктурной массы. Вольф впервые указал на формирование закладки органов из листообразных слоев, что и стало основой последующего развития учения о «трех зародышевых листках» - эктодерме, эндодерме и мезодерме петербургским академиком Христианом Ивановичем Пандером (1794-1865).

 Пандер начал свое образование в Дерптском (Тартуском) университете, где он учился вместе с Карлом Максимовичем Бэром (1792-1876), и завершил образование в Германии. Именно Бэр был инициатором исследований по эмбриологии куриного зародыша, проведенное Пандером, поэтому нет ничего удивительного в том, что Бэр период своей жизни с1817 года по 1828 посвятил эмбриологии. Бэр разделял основные принципы идеалистической морфологии и подчеркивал, что «отнюдь не материя, а сущность (идея, согласно новой школе) размножающейся животной формы управляет развитием плода». Среди многочисленных открытий Бэра, для развития биологии самыми важными можно назвать: яйцеклетку у млекопитающих; развитие оболочек плода; бластулу – одну из стадий эмбрионального развития животных; а также, гистологическое обособление и морфологическое обособление – выделение в эмбриологии, кроме первичного обособления (зародышевых листков) возникновения соответственно тканей и органов. Бэр выделяет курсивом мысль о том, что «все отдельное содержится раньше в общем, так что нигде не происходят новообразования, а только преобразование». Бэр отмечал, что в науке его времени уже господствовало представление о том, «будто зародыш высших животных проходит стадии, отвечающие постоянным формам низших» и не разделял этого мнения. Он писал: «Подобно тому, как у зародышей наблюдаются отношения не свойственные ни одной взрослой форме, так для них совершенно невозможно и уподобиться некоторым большим группам животного царства.… Далее, зародыш у высших животных на каждой стадии своего развития должен обнаруживать сходство не с той или иной деталью строения взрослых форм, а с их общей сущностью». Можно сказать, Бэр в своей работе продолжил развивать линию Кювье: «зародыш позвоночного является уже с самого начала позвоночным животным (курсив Бэра) и ни в какое время своего существования не обнаруживает совпадения с каким-нибудь беспозвоночным…». «Зародыш каждой формы животных отнюдь не повторяет при развитии другие формы животных, а напротив, скорее обособляется от них. В основе своей, значит, зародыш высшей формы животного никогда не бывает подобен другой форме животного, а лишь ее зародышу». Таким образом, Карл Бэр соединил тип Кювье с учением идеалистической морфологии о плане строения типа с эмбриологическими данными. Надо отметить, что Бэру в равной степени не были свойственные как догматизм фиксистов, так и неумеренный полет фантазии трансформистов. Факты, а не предвзятые концепции приводили его к эволюционным воззрениям. Он создал тот фактический фундамент, на котором Дарвин, Геккель и А.Н. Северцов смогли продолжить разработку закономерностей эволюционной эмбриологии, – каждый в ракурсе своих воззрений, через призму своего отношения к мирозданию.

 Карл Бэр и Чарлз Роберт Дарвин (1809-1882) с большим почтением относились друг к другу. Дарвин отмечал то влияние, которое оказало открытие Бэром закономерностей эмбриогенеза на формулирование Дарвином принципа рекапитуляции – повторения в индивидуальном развитии признаков эмбрионов предковых форм. Так произошло потому, что как верующий человек, Бэр познавал причины сходства, а Дарвин (агностик), видел в сходстве свидетельство возможного родства (курсив Н.Н Воронцова).

 Заметьте, что почти всегда, в истории развития каких-либо идей, современники не могут отделить сами идеи от мировоззрения их автора, полагая, что прочное отождествление этих двух явлений друг с другом не подлежит пересмотру. Интересно то, что степень спаянности мировоззрения и идеи наиболее полна, если автор – материалист, или, если ему «приписывают» эту идеологию, что, впрочем, имеет одно и тоже воздействие на широкую общественность.

 Английский врач и натуралист Чарлз Вильям Уэллс (1757-1814) в 1813 году в докладе на заседании Лондонского королевского общества предположил, что различия в устойчивости европеоидов и негроидов к заболеваниям и различия в цвете кожи возникли в результате вымирания промежуточных неустойчивых форм. Уэллс сравнил этот процесс с процессом искусственного отбора. Доклад Уэллса был опубликован в 1818 г., уже после его смерти. По-видимому, эта его идея осталась незамеченной.

 Английский лесовод Патрик Мэттью (1790-1874) в 1831 году опубликовал монографию «Строевой корабельных лес и древонасаждение». Явление неравномерного роста одновозрастных деревьев, избирательная гибель одних и выживание других давно были известны лесоводам. Мэттью предположил, что отбор не только обеспечивает выживание наиболее приспособленных деревьев, но и может вести к изменениям видов в процессе исторического развития. Таким образом, борьба за существование и естественный отбор были ему известны. Вместе с тем он считал, что ускорение эволюционного процесса зависит от воли организма (ламаркизм). Принцип борьбы за существование уживался у Мэттью с признанием существования катастроф: после переворотов уцелевают немногочисленные примитивные формы; в отсутствие конкуренции после переворота эволюционный процесс идет высокими темпами. Эволюционные идеи Мэттью в течение трех десятилетий оставались незамеченными. Но в 1868 году, после выхода «Происхождения видов», он переопубликовал свои эволюционные страницы. После этого Дарвин ознакомился с трудами своего предшественника и отметил заслуги Мэттью в историческом обзоре 3-го издания своего труда.

 Чарлз Лайель (1797-1875) – крупная фигура своего времени. Он возвратил к жизни понятие актуализма («Основные начала геологии», 1830-1833), идущего еще от античных авторов, а также от таких весомых в человеческой истории личностей как Леонардо да Винчи (1452-1519), Ломоносова (1711-1765), Джемса Хаттона (Англия, Геттон, 1726-1797) и, наконец, Ламарка. Принятие Лайелем концепции познания прошлого через изучение современности означало создание первой целостной теории эволюции лика Земли. Английский философ и историк науки Вильям Уэвелл (1794-1866) в 1832 году выдвинул термин униформизм применительно к оценке теории Лайеля. Лайель говорил о неизменности действия геологических факторов во времени. Униформизм был полной антитезой катастрофизму Кювье. «Учение Лайеля теперь так же преобладает, - писал антрополог и эволюционист И. Ранке, - как некогда господствовало учение Кювье. При этом нередко забывают, что учение о катастрофах едва ли так долго могло бы давать удовлетворительное схематическое объяснение геологических фактов в глазах лучших исследователей и мыслителей, если бы оно не опиралось на известную сумму положительных наблюдений. Истина и здесь лежит между крайностями теории». Как признают современные биологи «катастрофизм Кювье был необходимым этапом развития исторической геологии и палеонтологии. Без катастрофизма развитие биостратиграфии вряд ли шло бы столь быстро» (курсив Н.Н Воронцова).

 Шотландец Роберт Чемберс (1802-1871) – книгоиздатель и популяризатор науки издал в Лондоне «Следы естественной истории творения» (1844), в которой анонимно пропагандировал идеи Ламарка, говорил о длительности эволюционного процесса и об эволюционном развитии от просто организованных предков к более сложным формам. Книга была рассчитана на широкого читателя и за 10 лет выдержала 10 изданий тиражом не менее 15 тыс. экземпляров (что само по себе внушительно для того времени). Вокруг книги анонимного автора разгорелись споры. Всегда весьма сдержанный и осторожный, Дарвин стоял в стороне от развернувшейся в Англии дискуссии, однако внимательно наблюдал за тем, как критика частных неточностей превращается в критику самой идеи об изменяемости видов, чтобы не повторять подобных ошибок. Чемберс, после выхода в свет книги Дарвина сразу встал в ряды сторонников нового учения.

 В ХХ веке вспомнили об Эдварде Блите (1810-1873) – английском зоологе, исследователе фауны Австралии. В 1835 и 1837 гг. он опубликовал в английском «Журнале естественной истории» две статьи, в которых говорил о том, что в условиях жестокой конкуренции и нехватки ресурсов шансы на оставление потомства имеются лишь у сильнейших.

 Таким образом, еще до выхода знаменитого труда в свет, всем ходом развития естествознания уже была подготовлена почва для восприятия учения об изменяемости видов и отборе.

 С присущей ему честностью Дарвин указал на тех, кто непосредственно подтолкнули его к написанию и изданию эволюционного учения (видимо, Дарвин не слишком интересовался историей науки, так как в первом издании «Происхождения видов» он не упоминал о своих непосредственных предшественниках: Уэллсе, Мэттью, Блите). Прямое влияние на Дарвина в процессе создания труда оказали Лайель и в меньшей степени Томас Мальтус (1766-1834), с его геометрической прогрессией численности из демографического труда «Опыт о законе народонаселения» (1798). И, можно сказать, Дарвина «заставил» опубликовать свой труд молодой английский зоолог и биогеограф Альфред Уоллес (1823-1913), отправив ему рукопись, в которой независимо от Дарвина он излагает идеи теории естественного отбора. При этом Уоллес знал, что Дарвин трудится над эволюционным учением, ибо последний сам писал ему об этом в письме от 1 мая 1857 года: «Нынешним летом исполнится 20 лет (!) с тех пор, как я завел свою первую записную книжку по вопросу о том, чем и каким способом разнятся друг от друга виды и разновидности. Теперь я подготовляю мой труд к печати… но не предполагаю печатать его раньше, чем через два года… Право, невозможно (в рамках письма) изложить мои взгляды на причины и способы изменений в естественном состоянии; но я шаг за шагом пришел к ясной и отчетливой идее – верной или ложной, об этом должны судить другие; ибо – увы! – самая непоколебимая уверенность автора теории в своей правоте ни в какой мере не является залогом ее истинности!» Здесь видно здравомыслие Дарвина, а также и джентльменское отношение двух ученых друг к другу, которое ясно прослеживается при анализе переписки между ними. Дарвин, получив статью 18 июня 1858 года, хотел представить ее в печать, умолчав о своей работе, и только по настоятельным уговорам друзей написал «краткое извлечение» из своего труда и эти две работы представил на суд Линнеевского общества.

 Дарвин в полной мере воспринял от Лайеля идею постепенности развития и, можно сказать, был униформистом. Может возникнуть вопрос: если все было известно до Дарвина, то в чем же его заслуга, почему именно его работа вызвала такой резонанс? Но Дарвин сделал то, что не смогли сделать его предшественники. Во первых, он дал своей работе очень актуальное название, бывшее «у всех на устах». Общественность испытывала жгучий интерес именно к «Происхождению видов путем естественного отбора или сохранению благоприятствуемых рас в борьбе за жизнь». Трудно припомнить другую книгу в истории мирового естествознания, в названии которой столь же четко была бы отражена ее суть. Может быть, Дарвину и попадались на глаза титульные листы или названия работ его предшественников, но просто не возникло желания ознакомиться с ними. Мы можем только гадать, как бы отреагировала общественность, догадайся Мэттью выпустить свои эволюционные взгляды под заглавием «Возможность изменения видов растений во времени благодаря выживанию (отбору) наиболее приспособленных». Но, как мы знаем «Строевой корабельный лес…» не привлек к себе внимания.

 Во вторых, и это самое главное, Дарвин смог объяснить современникам причины изменяемости видов на основе проведенных им наблюдений. Он отверг, как несостоятельное, представление о «упражнении» или «неупражнении» органов и обратился к фактам выведения новых пород животных и сортов растений людьми – к искусственному отбору. Он показал, что неопределенная изменчивость организмов (мутации) передаются по наследству и могут стать началом новой породы или сорта, если то будет полезно человеку. Перенеся эти данные на дикие виды, Дарвин отмечал, что в природе могут сохраняться лишь те изменения, которые выгодны виду для успешной конкуренции с другими, и говорил о борьбе за существование и естественном отборе, которому приписывал важную, но не единственную роль движителя эволюции. Дарвин не только дал теоретические выкладки естественного отбора, но и показал на фактическом материале эволюцию видов в пространстве, при географической изоляции (вьюрки) и с позиций строгой логики объяснил механизмы дивергентной эволюции. Также он ознакомил общественность с ископаемыми формами гигантских ленивцев и броненосцев, что могло рассматриваться как эволюция во времени. Дарвин также допускал возможность длительного сохранения некой усредненной нормы вида в процессе эволюции путем элиминации любых отклоняющихся вариантов (например, выжившие после бури воробьи имели среднюю длину крыла), что позднее было названо стасигенезом. Дарвин смог всем доказать реальность изменчивости видов в природе, поэтому благодаря его работе сошли на нет идеи о строгом постоянстве видов. Статикам и фиксистам было бессмысленным далее упорствовать в своих позициях. К сожалению, современники событий, и даже эволюционисты настоящего, отождествили (и отождествляют) отказ от концепции неизменяемости видов с отказом от направления креационизма, имеющего, как было показано, полное право на существование.

 Как истинный приверженец градуализма, Дарвин был обеспокоен тем, что отсутствие переходных форм может явиться крахом его теории, и относил эту нехватку к неполноте геологической летописи. Также Дарвина беспокоила мысль о «растворении» вновь приобретенного признака в ряду поколений, при последующем скрещивании с обычными, не измененными особями. Он писал, что это возражение, наряду с перерывами в геологической летописи, одно из самых серьезных для его теории.

 Дарвин и его современники не знали, что в 1865 году австро-чешский естествоиспытатель аббат Грегор Мендель (1822-1884) открыл законы наследственности, по которым наследственный признак, не «растворяется» в ряду поколений, а переходит (в случае рецессивности) в гетерозиготное состояние и может быть размножен в популяционной среде.

 В поддержку Дарвина начинают выступать такие ученые, как американский ботаник Аза Грэй (1810-1888); Альфред Уоллес, Томас Генри Гексли (Хаксли; 1825-1895) – в Англии; классик сравнительно анатомии Карл Гегенбаур (1826-1903), Эрнст Геккель (1834-1919), зоолог Фриц Мюллер (1821-1897) – в Германии. С критикой идей Дарвина выступают не менее заслуженные ученые: учитель Дарвина, профессор геологии Адам Седжвик (1785-1873), известнейший палеонтолог Ричард Оуэн, крупный зоолог, палеонтолог и геолог Луи Агассис (1807-1873), немецкий профессор Генрих Георг Бронн (1800-1862).

 Интересен факт того, что книгу Дарвина на немецкий язык перевел именно Бронн, не разделявший его взглядов, но считающий, что новая идея имеет право на существование (современный эволюционист и популяризатор Н.Н. Воронцов отдает в этом должное Бронну, как истинному ученому). Рассматривая взгляды другого противника Дарвина – Агассиса, заметим, что этот ученый говорил о важности сочетания методов эмбриологии, анатомии и палеонтологии для определения положения вида или иного таксона в классификационной схеме. Таким образом, вид получает свое место в естественном порядке мироздания. Любопытно было узнать, что горячий сторонник Дарвина – Геккель широко пропагандирует постулированную Агассисом триаду, «метод тройного параллелизма» уже применительно к идее родства и она, подогретая личным энтузиазмом Геккеля, захватывает современников. Все сколько-нибудь серьезные зоологи, анатомы, эмбриологи, палеонтологи принимаются строить целые леса филогенетических древ. С легкой руки Геккеля распространяется как единственно возможная идея монофилии – происхождения от одного предка, которая безраздельно господствовала над умами ученых и в середине ХХ века. Современные эволюционисты, основываясь на изучении отличного от всех других эукариот способа размножения водорослей Rhodophycea (неподвижная и мужская и женская гаметы, отсутствие клеточного центра и каких-либо жгутиковых образований) говорят по крайней мере о двух независимо образовавшихся предках растений. Одновременно выяснили, что «Возникновение митотического аппарата происходило независимо по крайней мере дважды: у предков царств грибов и животных, с одной стороны, и в подцарствах настоящих водорослей (кроме Rhodophycea) и высших растений – с другой» (точная цитата, стр. 319). Таким образом, признается происхождение жизни не от одного праорганизма, а по крайней мере от трех. Во всяком случае, отмечается что, уже «ни одна другая схема, как и предложенная, не может оказаться монофилитической» (там же). К полифилии (происхождению от нескольких, не связанных родством организмов) ученых привела и теория симбиогенеза, объясняющая появление лишайников (соединение водоросли и гриба) (стр. 318). И это – самое главное достижение теории. Кроме того, новейшие исследования говорят о том, что находят все больше примеров, показывающих «распространенность парафилии и в происхождении относительно близкородственных таксонов». Например, у «подсемейства африканских древесных мышей Dendromurinae: род Deomys молекулярно близок к настоящим мышам Murinae, а род Steatomys по структуре ДНК близок к гигантским мышам подсемейства Cricetomyinae. Вместе с тем морфологическое сходство Deomys и Steatomys несомненно, что говорит о парафилитическом происхождении Dendromurinae». Поэтому филогенетическая классификация нуждается в пересмотре, уже на основании не только внешнего сходства, но и строения генетического материала (стр. 376).

Может быть следить за развитием биологических идей под новым углом зрения занимательно, но в рамках представленной вашему вниманию страницы не ставилась задача полностью описывать историю дарвинизма. Думается окончить начатую эпопею, упомянув в заключение о споре (как вы видели, не последним в истории биологии) уже между зарождающейся генетикой и молодым дарвинизмом.

Экспериментальный биолог и теоретик Август Вейсман (1834-1914) в достаточно четкой форме говорил о клеточном ядре как о носителе наследственности. Независимо от Менделя он пришел к важнейшему выводу о дискретности наследственных единиц. Мендель настолько опередил свою эпоху, что его работы фактически оставались безвестными в течение 35 лет. Идеи Вейсмана (где-то после 1863 года) стали достоянием широких кругов биологов, предметом для дискуссий. Увлекательнейшие страницы зарождения учения о хромосомах, возникновение цитогенетики, создание Т.Г. Морганом хромосомной теории наследственности в 1912-1916 гг. – все это в сильнейшей степени было стимулировано Августом Вейсманом. Исследуя зародышевое развитие морских ежей, он предложил различать две формы деления клеток – экваториальное и редукционное, т.е. подошел к открытию мейоза – важнейшего этапа комбинативной изменчивости и полового процесса. Но Вейсман не смог избежать некоторой умозрительности в своих представлениях о механизме передачи наследственности. Он думал, что весь набор дискретных факторов – «детерминантов» - имеют лишь клетки т.н. «зародышевого пути». В одни из клеток «сомы» (тела) попадают одни детерминанты, в другие – иные. Различия в наборах детерминант объясняют специализацию клеток сомы. Итак, мы видим, что, справедливо предсказав существование мейоза, Вейсман ошибся в предсказании судьбы распределения генов. Он также распространил принцип отбора на соревнование меду клетками, и, поскольку клетки есть носители тех или иных детерминант, говорил о их борьбе между собой. Самые современные концепции «эгоистической ДНК», «эгоистического гена», развитые на рубеже 70-х и 80-х гг. ХХ в. во многом перекликаются с вейсмановской конкуренцией детерминант. Вейсман делал акцент на том, что «зародышевая плазма» обособлена от клеток сомы всего организма, и потому говорил о невозможности наследования приобретенных организмом (сомой) признаков под действием среды. Но многие дарвинисты принимали эту идею Ламарка. Жесткая критика Вейсмана этой концепции вызвало лично к нему и его теории, а затем и вообще к изучению хромосом негативное отношение со стороны ортодоксальных дарвинистов (тех, кто признавал отбор единственным фактором эволюции).

Переоткрытие законов Менделя произошло в 1900 году в трех разных странах: Голландии (Гуго де Фриз 1848-1935), Германии (Карл Эрих Корренс 1864-1933) и Австрии (Эрих фон Чермак 1871-1962), которые одновременно обнаружили забытую работу Менделя. В 1902 году Уолтер Саттон (Сетон, 1876-1916) дал цитологическое обоснование менделизму: диплоидный и гаплоидный наборы, гомологичные хромосомы, процесс конъюгации при мейозе, предсказание сцепления генов, находящихся в одной хромосоме, понятие о доминантности и рецессивности, а также аллельные гены – все это демонстрировалось на цитологических препаратах, основывалось на точных расчетах менделеевской алгебры и очень отличалось от гипотетических родословных древ, от стиля натуралистического дарвинизма ХIХ века. Мутационная теория де Фриза (1901-1903 гг.) не была принята не только консерватизмом ортодоксальных дарвинистов, но и тем, что на других видах растений исследователям не удавалось получить достигнутый им на Oenothera lamarkiana широкий спектр изменчивости (сейчас известно, что энотера – полиморфный вид, имеющий хромосомные транслокации, часть которых гетерозиготна, тогда как гомозиготы летальны. Де Фриз выбрал очень удачный объект для получения мутаций и одновременно не совсем удачный, так как в его случае требовалось распространить достигнутые результаты на другие виды растений). Де Фриз и его русский предшественник ботаник Сергей Иванович Коржинский (1861-1900), писавший в 1899 году (Петербург) о внезапных скачкообразных «гетерогенных» отклонениях, думали, что возможность проявления макромутаций отвергает дарвиновскую теорию. На заре становления генетики высказывалось немало концепций, согласно которым эволюция не зависела от внешней среды. Под критику дарвинистов попал и нидерландский ботаник Ян Паулус Лотси (1867-1931), написавший книгу «Эволюция путем гибридизации», где справедливо обратил внимание на роль гибридизации в видообразовании у растений.

Если в середине XVIII века казалось непреодолимым противоречие между трансформизмом (непрерывным изменением) и дискретностью таксономических единиц систематики, то в ХIХ веке думалось, что градуалистические древа, построенные на основе родства вошли в противоречие с дискретностью наследственного материала. Эволюция путем визуально различимых крупных мутаций не могла быть принята градуализмом дарвинистов.

Доверие к мутациям и их роли в формировании изменчивости вида вернул Томас Гент Морган (1886-1945), когда этот американский эмбриолог и зоолог в 1910 году перешел к генетическим исследованиям и, в конце концов, остановил свой выбор на знаменитой дрозофиле. Наверно, не стоит удивляться, что через 20-30 лет после описываемых событий именно популяционные генетики пришли к эволюции не через макромутации (что стало признаваться маловероятным), а через неуклонное и постепенное изменение частот аллельных генов в популяциях. Так как макроэволюция к тому времени представлялась бесспорным продолжением изученных явлений микроэволюции, постепенность стала казаться неотделимой чертой эволюционного процесса (курсив Н.Н. Воронцова). Произошел на новом уровне возврат к лейбницевскому «закону непрерывности» и в первой половине ХХ века смог произойти синтез эволюции и генетики. В очередной раз соединились некогда противоположные концепции. Напомним, что в свете новейших биологических идей, выдвинутых с позиций материализма, сейчас опять происходит отдаление от закона непрерывности, теперь уже не генетиков, а самих эволюционистов. Известный вам С.Дж. Гулд поднял вопрос о пунктуализме (прерывистом равновесии), в противовес общепринятому градуализму, чтобы стало возможным объяснить причины уже очевидной для всех картины ископаемых останков организмов - без переходных форм. (Смотрите страницу: "Макро- и Микроэволюция - Новый взглгяд").

Будем ждать момента, когда теперь уже современные эволюционисты и современные же креационисты осознают необходимость последнего, но самого важного синтеза: эволюции и Творения, или, как к месту вспомнил физик А.В.Лемешко, Творения путем эволюции, ибо, как сказано в Евангелие от Иоанна,

Все через Него начало быть
И без Него ничто не начало быть,
Что начало быть