Каждому своё

       Я живу на первом этаже самой обыкновенной панельной пятиэтажки.
       Из окна комнаты, которая стала для меня и рабочим кабинетом, и спальней, открывается вид на большую детскую площадку. Она возникла однажды перед домом так быстро, что никто из жильцов по-настоящему не успел возмутиться. А когда, наконец, почти все возмутились, то было поздно – поезд ушел… Точнее, пришел на площадку, сходу облюбовав ее две лавочки, посетитель шумный и порой – изрядно выпивший. Чаще всего не один, а с целой компанией. Понятно, что в свободное от работы время.

       Нет, детям тоже, конечно, польза и радость большая – качели, грибок, всякие лесенки и желтого песка вволю. Вид из окна, хочу отметить, очень даже приятный глазу. Березы, тополя, липы, сосны. А впереди, у сетчатого забора возле детского сада, кусты сирени. Красота, когда она цветет…

       Прямо под окном моей комнаты прижился роскошный куст не сирени, а шиповника, который особенно красив, когда цветет или когда на его веточках появляются яркие плоды. И растет он, думаю, не зря. Ведь, например, я ему радуюсь, и, следовательно, в том, чтобы он существовал на белом свете, есть для него большой смысл. Тут, однако, я должен признаться, что моя опрометчивость стала причиной некоторой скорби, выпавшей все-таки на его долю.
 
       Как-то возвращаясь в пятиэтажку из летнего отпуска, я привез в своем багаже несколько кустиков дикого хмеля. Это был не какой-нибудь хмель, подвернувшийся под руку, а необыкновенный. Во-первых, он рос на родной сельской улице, а во-вторых, он так обвил своими длиннющими побегами и широкими листьями одну пустую избушку, "последнюю из могикан" на этой улице, что ни крыши, ни стен не было видно. Даже окон и дверей почти невозможно было разглядеть.
 
       Жизнерадостный хмель!

       Когда я услышал, что вскоре на месте избушки будет построен новый кирпичный дом, то мне нестерпимо захотелось увести к себе в далекие края – за полторы тысячи километров, несколько корешков этого удивительного растения. Размечтался я даже: посажу под окном своей железобетонной ниши  хмель – зазеленеет серая и безликая пятиэтажка этим диковинным счастьем, доставленным с моей малой родины. И для моих глаз – грусть по этой самой малой родине рядом.

      И вот зазеленела хмельная растительность под моим окном, и поползла весело на стены, но ее кто-то вдруг одним махом под корень… Следующим летом – то же самое… И опять лето – и опять моим чувствам одна печаль.

      Так продолжалось не один год, но времена меняются. То ли ветер демократических перемен коснулся нашей пятиэтажки, то ли  обидчик моего хмеля съехал на другой край города, но хмель однажды дожил до осени и спокойно увял, никем не тронутый. И что очень любопытно, кто-то посадил рядом вот этот самый шиповник – кустик махонький-махонький.
 
       Мой хмель не обращал поначалу на него никакого внимания, лез себя по стене, заглядывал усиками в мое окно, но поскольку за стекло ими было не зацепиться, он с любопытством стал поглядывать  на куст шиповника. И вот результат - теперь и не понять сразу, что за чудо растет под моим окном – хмель с яркими красными цветочками. Бывает, что воробьи, мои любимые птички, скроются в нем - как в прятки со мной играют. Тут уж совсем крайность получается – чирикающий дикий хмель с цветочками.

       Облюбовали воробышки шиповник-хмель! Посыплются вдруг на него горохом. Некоторые, самые любопытные, не прочь ко мне даже в открытое окно заглянуть да спросить: «Чив, чив? Жив, жив?», и мне хочется чирикнуть им в ответ… Кстати, тут, под окном, и вокруг -  птиц разных хватает! Недавно примерно сотня грачей нагрянула, перетыкали они желтыми клювиками все близлежащую территорию и улетели куда-то. А вот вороны – дело привычное. Такую  ревизию на детской площадке и окрест ее поутру устраивают, диву даешься… Даже спать от их крика совсем не хочется. Это надо видеть, как одна из ворон усаживается на край, к великому для всех ворон счастью, открытой урны и начинает всё подряд оттуда клювом извлекать. Да еще с таким спортивным шиком, словно какая-нибудь профессиональная волейболистка на подаче мяча…
 
       А воробьи-то как веселятся!

       Я нередко подхожу к раскрытому окну и смотрю на них – за тюлевой гардиной меня не видно. Вот один прыг-скок и вбок чуть ли не на подоконник  и заглядывает ко мне в комнату, головкой вертит туда-сюда. Счастье для этого доверчивого и любопытного воробья, что нет сейчас кошки у нас, а то ведь была тут история. Однажды младший сын вбежал гостиную и как закричит: «Мама, наша Власа – убийца!»  Это надо было видеть, что в нашей квартире началось…
 
       Несчастный воробей метался по квартире, спасаясь и от кошки, и от нас, не понимая, что мы, люди, в отличие от кошки Власы, желаем ему добра; прятался за раскладным столом, за бельевым шкафом, за занавески, в люстру забрался… Повсюду Власа опережала нас, и еще долго продолжалась бы эта чехарда, если бы мы не догадались разбойницу с ее охотничьим инстинктом заманить кусочком сыра в одну из комнат и запереть там!

       Заглядывает воробышек в мою комнату, забыв про осторожность, а я стою и не шевелюсь, чтобы не напугать моего гостя. А он вдруг вспорхнул, и, чирикнув, перелетел на куст в пяти метрах от шиповника. Я никак не поинтересуюсь у кого-нибудь, как он называется? Ну, не о том речь… Веточки длинные, гибкие, до полуметра длиной, тянутся ввысь от земли, и вот на них любят усаживаться воробьи, и раскачиваются, как на качелях. Вот и воробей мой с подоконника – на одну из веточек.. И чирикает, радостный весь… Ладно, чирикай…

       Вдруг воробьи большой стайкой откуда-то посыпались на куст шиповника. Облепили его, радуются, внутри него резвятся, а тут ветер налетел. Неугомонные птички  мигом из шиповника да на этот куст, а он под ветром раскачивается, и они вместе с ним на веточках – вверх и вниз, влево, вправо.

       Ветер стих – они на детскую площадку, и давай на ней крошки вчерашние выискивать. Правда, их тут же спугнула девочка лет семи своим радостным возгласом:
       - Папа! Раскачай меня на качелях…

       Вижу я, что папа шагает с бутылкой пива в руке. Уверенно шагает. Раскачал качели и зашагал к лавочке. Пиво пьет и ждет кого-то, потому что смотрит не на девочку, надо понимать, дочурку, а упрямо в противоположную сторону. Я начинаю соображать, что к площадке идут мама этой девочки и еще одна молодая, видимо, супружеская, пара.

        Раскачивается девочка на качелях, радуется:
        - Мама! Посмотри, как я высоко взлетаю… Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

        Но мама ее не слышит. Она покатывается со смеху то ли от шутки какой-то, то ли от анекдота, И так ее смех разобрал, что от него она и согнется в три погибели, и, согнувшись слегка, начинает раскачиваться из стороны в стороны исключительно верхней частью своего тела, то есть, головой, шеей и плечами. Так ей весело, что ещё немного и брызнут от смеха слезы из глаз.

        - Мама! – зовет девочка. – Посмотри… Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!
        Некогда маме, взяла из рук папы бутылку, пиво пьет.

        Мне, как нечаянному и трезвому зрителю,  было нетрудно догадаться, что до этого пивка было выпито уже немало чего-то и покрепче…

        - Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

      Я не сразу заметил, что к одной из сосен подошел мужчина лет средних, в одежке не модной, но довольно приличный с виду. И вот стоит он, обняв обеими руками сосну, и поглядывает из-за нее на качели с девочкой и на молодое сообщество на лавочке. И так упрямо поглядывает. После некоторых умозаключений я догадался, что он скоро получит желаемое. И, действительно, папа этой девочки взял из рук мамы бутылку с остатками пива и побрел волнистой походкой в сторону, туда, где у детсадовского сетчатого забора росла сирень, которая давно отцвела и ничем уже не была привлекательной. Разве только для папы по причине его малой нужды она была здесь желательной.

         - Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

         Папа допил пиво, отбросил в сторону пустую бутылку и не успел он расстегнуть по причине настойчивой малой нужды ширинку, как «страж» под сосной подобрал ее, бутылку, и ловко спрятал в пакет. И занял свой наблюдательный пункт под сосной.

         - Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

         Маме, видать, было неудобно повторить за папой то же самое на полуоткрытой местности в силу известных причин – наличия, как у всякой женщины,  совестливости и скромности, но понятный инстинкт потребовал немедленного удовлетворения. Она прошла странным зигзагом к одной из лоджий соседней квартиры и вскоре возвратилась к лавочке, на ходу подтягивая джинсы.

         Соседи мне как-то даже посетовали, что подвыпивший слабый пол почему-то выбирает для своих естественных нужд, к счастью, только  малых, именно их лоджию, точнее, уютное место под ней. А мне почём знать?

         - Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

         Похохотали папа с мамой вдоволь и позвали девочку за собой:
         - Пошли домой!

         - Я ещё немножко… Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!  Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!  Ра-а-а-з, два-а-а-а!!!

         Ушли.
         Сборщик тары подобрал валявшиеся возле лавки пустые емкости, подошел и к урне, но ничего в ней, к его горькому сожалению, не обрел.
 
         Воробьи стайкой возвратилась под окно моей комнаты - на шиповник. Весело зачирикали…
       
        2013 г.