Невозможность слов

******

Левая рука вновь и вновь сжимает пачку Virginia slims, превращая строгость граней в бесформенность картонного комка. Правая рука с трудом, от непрекращающегося дрожания пальцев, удерживает давно погасшую сигарету. Доктор Ира никогда не курила, но всегда имела при себе пачку. Для любимой подружки-терапевта. Ей нравилась их давняя игра. Неожиданное окончание пачки, стремительное появление Эжени на пороге ординаторской роддома и обязательное нудно-нотационное ворчание по поводу кожи, волос и запаха курящих женщин, сопровождающее выдачу очередной сигаретки. Но сейчас доктор Ира сидит на ступеньках пожарного выхода с давно погасшей сигаретой.  И я сижу рядом с ней.

Мое тельце, опутанное трубками, интубированное (мне еще нет и нескольких часов, но я уже знаю много красивых и сложных слов), лежит в ста метрах от лестницы - в реанимационной палате. Мои легкие - не могут дышать. Большой, с бесчисленным количеством кнопочек, рычажков, экранчиков и огоньков, Аппарат делает это за меня. Я, конечно, порывался дышать сам (я же мужчина! я не должен быть беспомощным!), но худой, жилистый человек в шапочке с розовыми мишками, упорно заставляет, чтобы я "синхронизировался" с аппаратом, "не сопротивлялся" и держал какую-то "сотурацию".

Мое тельце полностью подчинено Аппарату. Душа же путешествует по межграничью. Оказалось, что граница, разделяющая живых и мертвых, - совсем не толстая, жирная и четкая линия, а смутная, зыбкая и призрачная. Пульсирующая - в рваном ритме то расширяющаяся, то сужающаяся. Я пока понимаю главное - сейчас мне нужно постараться остаться на линии. В межграничье. Потому что ТАМ - мне не понравилось. В первую минуту после своего рождения, пока мне не ввели адреналин в сердце, я практически ТАМ оказался. На небесах. Мои небеса - безбрежный, цветной, насыщенный ароматами, сад. Легкая, еле слышная, музыка и много света. Я, пожалуй, согласился бы на такие условия, но гораздо позже. Там - не вырастают. Там - не взрослеют. Там - не стареют. Бесконечность существования младенца, которого бесконечно вынуждена вскармливать грудью чужая  женщина, умершая где-то далеко, одновременно со мной, в родах? Мои небеса обеспечат мои потребности, но не счастье воспоминаний. У меня их пока еще нет.

— Дыши, малыш, дыши!, — голоса не резкие...спокойные...Мои глаза закрыты. Нет сил поднять веки и посмотреть. Но очень хочеться. В моих генах - огромное количество любопытства...Легкие сжигает изнутри оскольчатостеклянная боль. Моя шея хранит след от двойной удавки пуповины. Я хочу поднять кулачок и помахать неулыбчивому человеку в шапочке с мишками. Но не могу. Я - мертв.
Душа в межграничье способна перемещаться без тела. Со стороны заметно, что люди в масках смотрят на меня - живого (мое сердечко неритмично, но бьется!), а видят меня - мертвого. И тормошат, тормошат, тормошат. Меня - реанимируют...

Двадцать минут назад мне было темно, тепло и больно. Моя голова, неумолимым обручем, сжата в костяном тоннеле. У меня мало сил, мне хочется дышать и я устал от боли.
— Катя! Катя! Ты меня слышишь? Хорошая моя, тужься! За тебя его никто не родит. Вдох и на низ! Со всех сил!
— Есть силы, есть! Тужься, Катя. Разозлись на себя!
— Катя, бл@ть, тужься! Ребенок страдает! Возьми себя в руки!
—Киви? Где Киви? На дежурство не оставили вакуум???? Надо форсировать потуги. Щипцов в стерилизаторе тоже нет????
Катя - моя Мамочка. Моя макушка торчит между мамочкиных ног. Я еще весь внутри. Я - практически мертв. Шею неумолимо утягивает пуповина. Душа ушла в межграничье, и я впервые вижу Мамочку как отдельное от меня существо. 40 недель я не мыслил себя отдельно от нее. Спал, ел, сосал палец, танцевал, икал, капризничал - вместе с ней. У Мамочки нет сил. На ее мягкой, матовой коже - капельки пота. Мамочка - немолодая, большая и очень слабая. Но это моя любимая Мамочка.
Доктор Ира своим хрупким телом пытается ей помочь.
В межграничье легко читать чужие мысли.
Мамочка:
— Я так устала. Я больше не могу. Не могу. Малыш, прости. Помогите ему. Пожалуйста, помогите.!..
Доктор Ира:
— Родная, ну давай же, помогай мне. Соберись. Я без тебя не смогу. Надо быстро. У меня нет ничего. Лишь бы живой. Стучит. Терпи, малыш. Немножко еще. Шеф - сволочь...

Я - родился. Маленькое, бездыханное тельце. Такое человеческое, такое теплое, но такое безжизненное.

Левая рука доктора Иры комкает сигаретную пачку. Я сижу рядом и пытаюсь подбодрить уставшего доктора. Ее мысли похожи на крылья мотылька, сгорающего в пламени свечи:
"...сил нет...скоро сутки на ногах...какой же шеф гад, кесарить надо было...нельзя пускать в роды...только бы выжил...неонатологи - спецы, должны вытащить...малыш - хороший - 3800...дежурства - сплошные минные поля...уйду из роддома...ходить по лезвию...Катя, Катя...28 лет, взрослая девочка уже...Ела в свое удовольствие, мышц нет, про роды не читала...нах...такая работа...домой...коньяк и спать..."
Моя душа ничем не может помочь душе доктора. Вокруг нее воздух все больше пропитывается отчаянием и виной. Как будто мое незримое присутствие неподьемным грузом тянет доктора во времени - назад, назад, назад...

Межграничье вновь пульсирует. Только сейчас оно - расширяется. Мне уже не больно и я хочу спать. Мое тельце начинает меня притягивать. Ура! Я пока не окажусь Там. Я иду к своей Мамочке. Несколько часов невыносимой тоски. Несколько часов и первое, что я запомнил на всю свою оставшуюся жизнь - значение слова "никогда".