По ту сторону всего

                ПО ТУ СТОРОНУ ВСЕГО
«Девочка, хочешь десять рублей? Тут недалеко, в пещере», - сказал корявый грузин, когда Ия в сарафане выщёлкивала семечки из подсолнуха.

Они должны были встретиться возле клёна. Ия стояла и общипывала листок под открытым школьным окном. На подоконнике сидела девочка в джинсах, ещё две примостились на столе. В центре его, с видом довольного достоинства, помещался Он. Между Ним и девочками были разложены карты, и все вглядывались в судьбу под тусклым светом продолговатой лампы на потолке возле доски.

- Что вы здесь развратом занимаетесь? Закройте окно! – ворвался в класс вахтёр в тёмном халате.

Ия поёжилась и обнаружила, что стемнело и наступила зима. Стадион возле школы превратился в огромный каток, и Ия побрела по нему, падая и вставая. Стадион становился всё больше, всё необъятнее, расширяясь и удлиняясь. Огоньки гастронома по ту сторону стадиона становились всё дальше. В гастрономе было уютно и тепло, ходили какие-то люди и продавалось много видов мороженого. Ия лизнула лёд. Нет, конечно, мороженое хорошо есть в мягком кресле, залезая туда с ногами. Но огни гастронома становились всё дальше. Школьное окно позади стадиона давно захлопнулось, и удаляющийся гастроном оставался единственной надеждой.

Ия подняла голову. Над ней нависала огромная чёрная труба, раздувшаяся посередине, словно мешок. На мешке появились жёлтые глаза, открылся рот. «У-у-у!» - завыла труба, и завывание ударялось о лёд, поднималось над холмиками, падало и снова отскакивало. Ия лежала, распластанная, на льду. Школьное окно давно закрылось, а огни гастронома уже почти не были видны.

Ия – воплощение одиночества на всех уровнях: физическом, душевном и умственном. Вокруг нее нет близких людей, в душе – никакого согревающего чувства, а в уме – ни одной мысли, дающей надежду. Она готова идти за чудовищем, продав себя за мизерную цену, лишь бы хоть кто-то был рядом. А то, что этот «кто-то» – чудовище, видно из определения «корявый грузин». «Корявый» – о людях не говорят, это слово напоминает корягу; то есть подошедший к Ие – получеловек-полудерево. И пещера, в которую он зовет, – очевидно, какое-то заколдованное царство вроде пещеры троллей из «Пер Гюнта».

Скорее всего, монстр пришел, чтобы утащить за собой одинокую, отъединенную душу. Но душа еще недостаточно загрязнена; поэтому путь в пещеру-ад пролегает через пустыню кошмаров. Либо душа от них окончательно изнеможет, и тогда ее заберет-таки посланец темных сил, либо, если душа соберет остатки воли и сможет им противостоять, для нее откроется «дорога к свету».

В сцене ожидания Ией монстра становится ясна причина ее одиночества. Ия стоит под открытым школьным окном – под окном в мир, в котором идет реальная жизнь. Но она – сбоку жизни, до нее доносятся лишь отголоски. Она не может присоединиться к жизни – возможно, потому, что не хочет? А почему не хочет – можно понять по картине реальной жизни, разворачивающейся за школьным окном. «Он» – олицетворение мужского пола вообще – привычно и лениво занимает центральное положение, женский пол «примостился» где-то с краешку. Никто не предпринимает никаких действий, только «вглядываются в судьбу при тусклом свете» – отдаются течению тусклой, унылой жизни. В любой момент они могут подвергнуться произволу со стороны грубой силы, воплощенной в образе вахтера в темном халате, который олицетворяет косность, зашоренность, обыденные стереотипы. Обвинив присутствующих в том, чего они не совершали, вахтер приказывает закрыть окно, через которое в тусклую жизнь поступал свежий воздух.

Такая жизнь чужда Ие, и Ия чужда ей.

Но, возможно, именно Ия могла принести в этот мир искру огня со свежего воздуха?.. Поскольку она медлит, окно перед ней захлопнулось. Вокруг стемнело, все покрылось льдом – замерла душевная жизнь Ии, не находя выхода вовне.

Чтобы снова получить возможность встречи с людьми, Ия должна преодолеть огромную ледяную пустыню, наполненную кошмарами. Вариант жизни, к которому она теперь стремится, уже иной, на первый взгляд более радостный. Это – жизнь как гастроном: совокупность различных благ, которые можно приобрести за деньги; как набор удовольствий, которые можно получить, приложив усилия, – честным трудом либо хитростью. Но, представляя себя в такой жизни, она опять-таки воспринимает окружающих как «каких-то» – биологических особей, чье присутствие избавляет от физического одиночества, но – не различая их лиц. Она бредет от одного чуждого мира к другому, только более красочно оформленному. Возможно, поэтому идти так трудно. Цель не вызывает достаточно вдохновения, помогающего преодолевать трудности, но другой цели Ия не видит.

Питаясь ее унынием, ледяная пустыня все расширяется и расширяется. Самая пронзительная черта, показывающая одиночество Ии, – то, что она лизнула лед. Это единственный доступный ей теперь символ радостной жизни – прообраз того, как бы она лизала мороженое. Пронзителен контраст между уютным личным мирком, который она при этом вообразила, – мягким креслом – и темной ледяной пустыней, в которой она реально находится. И как злой дух, найдя человека пустым, «берет с собою семь других духов, злейших себя», так и здесь над опустошенной душой нависают кошмары. Ия остается лежать, внутренне раздавленная, распластанная на льду. Ее дальнейшая судьба неясна.