Гражданская

Бешенство матки, отягощенное классовой ненавистью, зашвырнуло Клавдию в беспомощные  объятия литературного критика.

Часть первая

-  Интересно, их кто-нибудь ест? – сучковатая палка гнула балетную ножку хрупкой поганки.
Лето стояло дождливое, грибы – червивые, мужчина – на негнущихся ногах. В деревне было откровенно скучно, в городе – и того хуже.
-  Здесь хотя бы есть, кого покритиковать, - ворчал грибник, - а там, - он махнул посохом в сторону мегаполиса, - увы. Измельчала пишущая братия, измельчала. Все больше про конкретных чиновников, да толстосумов. Где масштаб обобщений? Глубина мировоззрения, черт побери? Где, я вас спрашиваю?
Поганка виновато склонила шляпку.
-  То-то и оно.  Все вы такие: чуть что – и в кусты.
Тресь!
Голова с плеч и помятая пачка* осталась один на один с каплями дождя.

-  Петровна, а где у вас тут культур-мультур?
Хозяйка повернулась к постояльцу, не выпуская ухват из рук.
-  На баб потянуло?
Прозорлив народ русский. Чем только не засоряли его по-детски наивную душу, ан нет - не вышло! Зрит в корень.
-  Ты уж и скажешь… Да я так просто спросил.
-  А чего тушеваться-то? Вона Клавдию потревожь – она девка шустрая, на мужиков падкая.
Петровна обтерла руки о выцветший задолго до «перестройки» фартук, поправила съехавших платок и лукаво улыбнулась.
-  Парень, ты, еще молодой – семидесяти нет, нечего углы в избе подпирать. Сбегал бы в сельпо, а то хочешь – к Матрене.  Она намедни первач выгнала – может чего и осталось.
-  Я, пожалуй, лучше в магазин схожу.
-  Во-во. Там и Клавдию встренишь.
-  Она продавщицей работает?
-  Упаси Господи! Дояркой. На фермера батрачит.
-  А в магазине тогда что делает? Помогает?
-  Она подсобит, как же…
Петровна достала носовой платок с пол-аршина, шумно высморкалась.
-  А ты сходи, милок, узнаешь.

-  Опят ты здесь околачиваешься. Говорю же тебе: городской за вином не приходит.
Гладко выбритые пеньки Клавкиных ног нагло выглядывали из коротких резиновых сапог и терлись около прилавка.
-  Шла бы домой. Мне скоро закрываться.
Продавщица Люська демонстративно гремела ключами, и сама нет-нет, да и поглядывала в открытую настежь дверь.
-  Че я дома-то не видела? Больно нужен мне твой приезжий… А че: так ни разу и не заходил?
-  Неа. Вражина. Так что, Клавдия, чёкай ни чёкай, а чокаться тебе сегодня с кабанчиком. Кстати, когда резать-то будешь?
-  Ближе к Новому Году, если картошки хватит. Дороже продам.
-  И то верно. Нет, и сегодня не пожалует, гад. Чем там Петровна его приворожила, ведьма старая? Давай закурим что ли?
Товарки вышли на крыльцо. Теплый сентябрьский вечер обнял мощные покатые плечи.

*мини-юбка балерины

Часть вторая

-  Добрый вечер! А кто у нас будет за хозяйку? – глаза посетителя заинтересованно скользили по лицам курильщиц.
-  А это смотря чего попросишь, гражданин хороший. Ежели выпить-закусить, то ко мне, - Люська поправила юбку.
-  А если на сладенькое потянуло, то милости просим, - Клавдия поправила грудь.
-  А если и то и другое, то опять ко мне, - не сдавалась Люська.
-  А если и то, и другое, и третье… - Клавка встала в дверях.
В проеме за ее спиной  едва просматривался небогатый набор потребительской корзины.
-  Ну, пока еще я здесь хозяйка, - продавщица грудью пошла на таран.
Надо сказать, что ее бюст мало чем уступал Клавкиному, а кое в чем даже и превосходил. Но об этом знали немногие избранные, но тактично помалкивали – опасаясь задеть самолюбие темпераментной подруги.
Неискушенный в хитросплетениях провинциального кокетства гость слегка опешил. На мгновение он, даже, пожалел, что не обратился к Матрене. Но тут соперницы прижались спинами к дверным косякам и втянули животы, приглашая войти.
С трудом просочившись через bustmade*  турникет, мужчина добрался до прилавка.
-  У Вас водка есть?
-  Вам подешевле или подороже? – учтивость Люськи напоминала заколку на голове официантки из к/ф «Полосатый рейс».
-  Им посвежее, - встряла Клавдия.
-  Есть вчерашняя, пойдет? Срок годности
-  До конца смены,- закончила шутку все та же Клавка.   
-  Чьей, простите, смены?
-  Белья. Щас мужики смену белья доносют, в баню пойдут, так всю ханку и скупют. Берите прозапас.
-  Тогда мне, пожалуйста, две.
-  Четыре, - поправили Клава, - и грамм двести пряников для Петровны, какие потверже. Только сразу все не отдавайте, обожрется старая.
-  Сдается мне, барышни, что недолюбливаете вы мою хозяйку.
-  А че ее любить? Она что, трактор?
-  А трактор, значит, можно?
-  Еще как, - Люська мечтательно закатила подведенные химическим карандашом поросячьи глазки, - На тракторе, гражданин хороший, можно с милым кататься. Аж до самого утра.
Ее зрачки положительно не хотели возвращаться на место. Им мешали романтические воспоминания или слипшаяся на ресницах польская тушь.

Пока подруга пребывала «где-то там далеко за рекою-реченькой», Клавдия воспользовалась моментом и перехватила инициативу.
-   Вы нашу библиотеку видели?
-  Не успел еще.
-  Вот и правильно – нечего там делать. Пыль одна, да скука.  Лучше я Вам вслух почитаю. Вы любите книжки читать?
-  Я знаете ли…
-  Пока не знаю.
Подхватив нерадивого кавалера под руку, Клавдия решительно направилась в сторону нарождающегося вечера. Он обещал быть интересным.
*грудьмейд

Часть третья

-  У меня были как минимум две женщины.
Обстановку Клавкиной обители назвать шикарной не поворачивался язык:  стол, стул, металлическая кровать с никелированными набалдашниками  и гобелен «Пастух и Пастушка». Однако ее безупречная функциональность не оставалась без должного внимания:  у женщин она вызывала зависть, у мужчин – понимание.
-  А максимум?
-  Те же – две.
Критик сидел на почетном гостевом стуле, хозяйка – на кровати, подложив под себя подушку. Так ей казалось, она смотрелась выше ростом. Из принесенных их сельпо бутылок две упокоились в углу, так и не успев разобраться « в чем сссобственно дело?».  Оставшиеся свысока поглядывали на прошлогодний соленый огурец, настолько невзрачный, что он был противен самому себе. Единственный свидетель застолья (он же бессрочный квартирант  кот Васька) урчал животом от досады на полатях, проклиная скупердяйство действительного члена Союза Писателей и грозу новоявленных графоманов.
Магическая цифра 2 вскоре превратилась в цифру 3, пополнив коллекцию  на полу и в душе  «еще молодого».

Запланированные разгромные статьи не написались. Мужчина осунулся, ходил угрюмый, перестал смотреть людям в глаза. Он вдруг остро начал ощущать собственную неполноценность.
-   Ладно бы только физическую – это простительно в моем возрасте, - ковырял вилкой бабкины грибы постоялец, - но и духовную.
Критик силился припомнить, когда и при каких обстоятельствах перерезал пуповину, соединяющую его с реальной жизнью сограждан, а не кучки эстетствующих борзописцев.
-  Нет, не помню.
-  Петровна, у меня к тебе дело есть.

-  Что это ты, Клавдия, ко мне редко заходишь? Загордилась, видать.
Люська отпускала подруге блинную крупу и полметра розовых сосисок.
-  Ты бы лучше шоколаду и грецких орехов взяла для кавалера. Говорят, помогает…
-  Не помер бы, - вздохнула Клавка, - посодют. Ааа!!! так им всем и надо! Давай.
«Всем», в Клавкином понимании,  - это обладателям «корочек» о высшем образовании – иногда даже и среднем специальном – чистых носок и очков с диоптриями. Жертвами Клавки становились все мало-мальски подходящие под это определение. Особенную ненависть она испытывала к бухгалтерам и юристам.
«Кровососы» - самое культурное слово, которым она награждала любвеобильных представителей этих профессий. И не только…
В округе не оставалось ни одного дипломированного Дон Жуана, не опозоренного Клавдией на поприще любовных утех.
-  Слабаки! Интеллигенты паршивые! – орала Клавдия вслед очередному ухажеру.
-  Корень у них не тот. Гнилой, - объясняла она Люське на последующем брифинге под навесом с дровами.
Люська, молча, кивала,  с досадой припоминая обрюзгшего руководителя клубной самодеятельности в галстуке лопатой.

Как-то задолго до рассвета – петухи еще не пропели – в окно «старой ведьмы» робко постучали.
Старуха прислушалась.
-  Петровна! Вытька на минуту.
Голос вроде знакомый.
-  Клавдия, ты что –ль?
-  Я это, я. Дело у меня до тебя есть.
 Oh mon Dieu! Как они мне все опротивели. Хорошо, что отец не дожил до этого страшного в своем ничтожестве времени.
-  Иду, иду, милая.

Часть четвертая

Когда до конца творческого (в некоторых отношениях) отпуска оставалось немногим больше десяти дней любовники почувствовали долгожданные изменения в своих разновозрастных, но сблизившихся за это лето, организмах.
 
Клавкино либидо для начала поостыло, как суп на плите, а затем и вовсе испарилось, оставив легкий флер  житейских наблюдений за поведением  однополых фокус –групп в простой, казалось бы, ситуации.
 
У критика, напротив, наблюдалась возрастающая день ото дня потребность в женском обществе не только на зевотных семинарах, но и  на сеновале, в подсобке и меж грядок с капустой.

Столь неожиданный результат бабкиных заговоров привел Клавдию к переоценке жизненных приоритетов: ее потянуло к духовности и - ёшкин кот! -  образованию.  Она выкрала из библиотеки книжку («с картинками»), но в спешке не обратила внимания на название. Ей достался учебник по анатомии, и она узнала для себя много нового, до чего раньше у нее «просто руки  не доходили».

То ли Петровна переборщила с отварами, то ли у кореньев вышел срок годности, но критик решительно забросил прихваченную из города периодику и взялся за садовый инструмент. Первым наперво  он обрезал лишние с его точки зрения веточки на кустах смородины. Этого ему показалось мало, и он пошел дальше. «Коси коса пока роса» подсказала услужливая память профессионального филолога, и мужчина, облачившись в бабкин передник на голое тело, вышел поутру в луг. Под натиском его творческого энтузиазма трава ложилась на манер подгулявших солдат, застигнутых врасплох командой «воздух!». Однако плечо «зудело», коноплянки умирали со смеху, и сказал критик, что «сие есть хорошо».

-  Ничего – ничего, мы еще посмотрим, как запоет этот олух царя небесного, эта отбеленная кровью моих предков черная кость, когда убедится в безнадежной фригидности ярчайших представителей - как это у них – «аграрного сектора». Vous savez ce que je veux dire, ma сherie*?
Васька, увлеченный чтением диссидентского романа  Яна Флеминга  «From Russia with love», буркнул что-то наподобие  «Вау».
-  Фи, Vasiliy! От кого Вы нахватались этих слов?
-   Блохи, мадам. Блохи.

P.S. Эту любопытную историю поведал кот Васька, когда охотничья страсть привела меня с лопоухой собачкой в те края, где еще не перевелись дичь и хорошее французское произношение.

Au revoir

*Вы меня понимаете, мой дорогой?



24.08.13