Другое Солнце. Часть 4. Точка 30

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693

30. Смена дислокации. Исходная Точка: Воспоминание #2, Чертаново, Дюшина квартира.



— Капе-ец!

Я с трудом разлепил веки. Сколько же я проспал?

Дюшина рябая физиономия маячила в непосредственной близости от моего лица, и я бы не преминул дать ему по носу, легонько, для проформы, но для этого нужно было сделать усилие и поднять руку, а сил у меня не было. К тому же ужасно хотелось пить, а если Дюша обидится, придётся мне либо ждать прихода Мильки, либо справляться самому. Но это было выше моих сил.

Перец ощерился:

— О, ништяк, реагирует. Слышь, фуфел, чего глаза в кучку? Пить хочешь, ага?
— Ммм…
— Ага, хочешь. Сейчас, принесу тебе пить. Тут к нам народец подвалил. Развлекать не заставляю, так что просто побудь тут массовкой, что ли.

Тоже мне шутник хренов.

Дюша Перец, Андрей Егоров. Я знаю его с детства. Когда нам было по пять-шесть лет, родители сбагрили пацана бабке, которая жила прямо над моей квартирой. Мы довольно быстро сошлись — наверное, по причине собственной «уникальности». Я был русским китайцем, но чаще «чукчей», а Дюша — ходячей иллюстрацией к детской песенке про рыжего-конопатого. В общем, сносить насмешки и побои вдвоём оказалось проще, да и, как говорится, «два дебила — это сила». Мы даже научились давать отпор обидчикам — вдвоём сподручнее было.

Вместе учились в школе, вместе получали колы и двойки. К седьмому классу были первыми хулиганами. Это был наш своеобразный протест против общества, в котором не было места таким как мы.

Словом, история обычная.

Дюша, правда, уже в школе увлекался химией и биологией. Из солидарности я тоже на какое-то время увлёкся наукой, но потом мне стало скучно и я переключился на музыку.

А когда пришла пора идти в восьмой класс, померла Дюшина бабка, и родителям пришлось забрать его обратно в Чертаново. Расставаться не хотелось, расставаться было грустно, но ничего не поделаешь. Ещё примерно год мы поддерживали контакт, переписывались, перезванивались, ездили друг к другу. Но со временем эти встречи становились всё реже, звонки и письма тоже постепенно остались в прошлом, и Дюша на долгое время исчез из моей жизни, как и я — из его.

Глядя на него сейчас, трудно поверить, что в детстве мы держались вместе, не давая друг другу окончательно уйти на дно. После того, как Дюша уехал, моя жизнь изменилась. Меня ведь некому было контролировать. Мои родители жили в Китае. Мой отец, китаец по происхождению, служил там чиновником. Он искренне не мог понять желания матери оставить меня в России, но она настояла, и моим воспитанием занялись бабушка с дедом. Дед держал меня в ежовых рукавицах, но сильно пил и однажды схватил смертельный инфаркт. А бабушке за мной было не уследить. С четырнадцати я закурил, с пятнадцати баловался травкой. А в шестнадцать, окончив школу, понял, что теперь я свободный человек, и могу делать что хочу. Тогда я собрал немного вещей, украл у бабушки её сбережения, — поступок, которого я ужасно стыжусь, — и сбежал из дома. Искать меня было некому, терять мне было нечего. Армия мне не грозила — у меня врождённый порок сердца. В семнадцать я подсел на героин и, наверное, долго бы не прожил, но меня каким-то чудом нашла мама. Я не знаю, как ей это удалось. Я жил по впискам, по каким-то мутным квартирам, ночевал в подъездах, в дворницких, на вокзалах, в вытрезвителях.

Бабушка сделала всё, что могла — написала ей письмо в Китай. Как уж ей это удалось — загадка, точно так же, как и то, что мама умудрилась меня найти среди всего этого мусора. И не только найти, но и вытащить. Вылечить. Отец предлагал ей привезти меня в Китай, потому что считал, что мне поможет традиционная китайская медицина, но мама предпочла этой экзотике обычную клинику в Германии. Немецкого я не знал, так что она наняла для меня переводчика. Страшное дело: этот парень, Руди, почти всё время был рядом. У него я даже немного поучился немецкому, хотя всё это время меня не покидало ощущение, будто я — порножурнал, по ошибке поставленный среди образцовых книг в образцовой библиотеке. Я провёл там год — кажется, так. После того, как я наконец оттуда вышел, я понял: нужно убедить маму, что я больше не подсяду, нужно убедить её как угодно, любыми средствами, — только чтобы она отвезла меня обратно. Не то чтобы я был невесть каким патриотом или что ещё, просто это место было слишком уж не моё. Не люблю библиотеки.

Но мама хотела увезти меня в Китай, и эта перспектива ужасала не меньше. Мне стоило немалых трудов убедить её отправить меня обратно; она говорила, что я не слушаюсь бабушку, что она уже старенькая и скоро умрёт, а больше у нас там родственников нет, и обо мне некому будет позаботиться. Но она всегда была мягким человеком, кроме того, очень меня любила. Я же упирал на то, что сам буду заботиться о бабушке, ведь я уже взрослый, я должен чувствовать ответственность за себя и близких. В общем, мне удалось её уговорить. Я торжественно поклялся ей, что буду писать каждый месяц, присылать фотографии…

Прости, мам. Как-то… Не задалось.

Но я и правда умудрился прожить целых восемь лет относительно спокойно и в рамках закона. Желания учиться у меня, впрочем, не было, так что я работал то там, то сям, то сторожем в магазине, то дворником, то продавцом в табачном ларьке, то в газетном. Физической силой я никогда не отличался, и всё же умудрился поработать и грузчиком, и даже охранником в магазине.

Отношения с женским полом как-то не клеились. Ну правильно, кто в здравом уме клюнет на парня, который работает чёрте где и живёт в крохотной квартирке с бабушкой? Да и денег вечно не было.

Когда мне было 26, бабушка умерла. Перед смертью она долго болела, чем изрядно осложняла мою и без того невесёлую жизнь. Я ухаживал за ней, выносил «утку», присыпал тальком пролежни, закупал в аптеке тонны лекарств, наизусть помнил какое от чего; словом, из меня бы вышел неплохой медбрат, или санитар, или как их там называют. Я тешил себя мыслью о том, что мне хотя бы достанется квартира, пусть и старая «двушка», но всё же лучше, чем ничего. Кроме того, таким образом я вроде как отдавал ей долг, отрабатывал те деньги, что украл у неё в прошлый раз.

Хотя у меня никогда не было мысли о семье. Я не представлял себя ни мужем, ни отцом. Тем более, мой организм был изрядно покорёжен наркотой, и бог знает, какие у меня могли бы быть дети. В конце концов, имею ли я право давать жизнь потомству, которое будут постоянно болеть, и только потому, что в юности я торчал от чего попало?

Итак, бабушка умерла. Сбережений у неё почти не было, — в тот раз я забрал большую их часть, — хоронить её было не на что. Положение спасла мама: она приехала и всё оплатила. Я помню, как мы с ней сидели вдвоём на нашей тесной кухоньке и справляли бабушкины поминки. Было грустно и как-то пусто. За окном шёл банальный дождь. Мама должна была уехать уже завтра, и этот день был единственным, когда мы могли побыть вместе. Она ещё раз спросила меня, не хочу ли я переехать в Китай. Говорила, что у папы хорошая должность, что я смогу получить хорошее образование, поступить потом на хорошую работу. Жить хорошей жизнью. Ну да, мне нужно будет подучить китайский. Но, говорила она, это не так сложно, как кажется, особенно когда живёшь среди китайцев и постоянно с ними общаешься. «К тому же, Миша, ты же и сам наполовину китаец. У тебя не должно возникнуть трудностей со всем этим». С другой стороны, говорила мама, подумай. Если ты останешься здесь, что у тебя будет за жизнь? Бесцельная, бессмысленная. Пустая квартира, непостоянные заработки. И никого близкого рядом. А я… Интересно, о чём я думал? Всё верно: у меня никогда не было какой-то цели или чего-то похожего. Я жил по инерции. Вроде так положено — жить. Работать. Платить за квартиру. Ходить в магазин. Копить на что-нибудь стоящее, типа нового телевизора. Обычная жизнь. Быт. Бытовуха. То, чем жили миллионы моих соотечественников, у которых не было возможности уехать в Китай и отца-чиновника. Чем я лучше их?

Так что мама, в очередной раз не сумев меня убедить, снова улетела в Китай.

А я опять устроился работать дворником. В этом было нечто правильное. Нечто медитативное. Я представлял себе, что очищаю мир. Здесь столько мусора, в этом мире, и я должен сделать так, чтобы его — мусора, а не мира — не стало. И я с честью выполнял свой долг перед миром и самим собой.

До тех пор, пока не появился Дюша.

Он жил всё в том же Чертанове. Родители его тоже оказались за границей — в Индии, куда уехали на волне повального увлечения йогой, тантрой-мантрой и прочей ерундой. А Дюша остался. Он закончил химфак и теперь работал в аптеке. Через неё-то он и приторговывал разного рода аптечной наркотой, типа кодеиновых таблеток и прочей чепухи. Небольшой, но стабильный заработок. А ещё Дюша был экспериментатором. У него была лаборатория, — правда, никто из нас не знал, где, — в которой он создавал различные смеси с интересными эффектами. Такой вот он был — Дюша. Любознательный.

Ещё Дюшина квартира была известна тем, что находилась в одном доме с квартирой Виктора Пелевина. Дюша даже утверждал, будто однажды и самого писателя видел.

— Я, — говорит, — на скамеечке сидел, расслабленный такой слегка, да? Тут смотрю — идёт. Пелевин! Мать твою… Прямо по канону: очки чёрные, стрижка короткая. Куртка кожаная. В руках — пакет с логотипом «Пепси». Я на него смотрю, хлебалом хлопаю, такой; а он мне вдруг «мир» показал и в подъезде скрылся.
— Да ты гонишь, — говорил я. На это Дюша страшно обижался:
— Вот ей-Богу! Стал бы я о таком врать!
— Да накурился небось, вот по накурке и пригрезилось.
— Вот те крест! — истово крестился некрещёный Дюша.

В общем, я ему верил. И Милька тоже верила. Ну что с него взять, с Дюшки-то?

Когда он появился, я, конечно, недолго жизнью честного труженика прожил. За то время, что дворником работал, успел скопить немного на чёрный день; а может, и не на чёрный, это уж чисто по восприятию. Дюша доставал и герыч, и траву, и свои «коктейли», а Милька нас иногда коксом баловала, но редко.

Тут стоит сказать о Мильке, пусть даже она в этой истории лицо не столь важное, как Дюша. Помню, как она первый раз завалилась в чертановскую квартиру. Отзвонив какой-то шифр дверным звонком (Дюшина придумка), ввалилась, пританцовывая и напевая:

«Я — маленькая лошадка, и мне живётся несладко…»

И бабахнула по столу здоровущим, килограмма на полтора, пакетом с коксом, просто нереальное богатство. Дюша аж дар речи потерял. А эта девчонка, блондинка, крашеная в синий, с огромными, какими-то мультяшными глазами и в идиотской драной футболке с «My Little Pony» продолжала танцевать и петь:

«…Меня приветствуют все, все как один; я привезла им Новый Мир! Я привезла кокаин!»

Вот такая она была, Милька, обожавшая мультики и кислотные цвета на голове.

Отец у неё служил в милиции. И дед по отцу — тоже. Вообще, по отцовской линии у неё все мужчины служили в милиции. И отец, естественно, мечтал, что у него родится сын и продолжит его дело. Так же и дед был уверен, что родится мальчик; у него уже всё было готово, все друзья и связи, чтобы внука пристроить, когда придёт время.

Но — судьба иронична — вместо сына родилась дочь.

Отец был вне себя, деда чуть инфаркт не хватил, — а всё потому, что Милькина мама им условие поставила: родится девочка — никакой милиции. Но в долгу оставаться новоиспечённый папаша не хотел и дочку в роддоме так и записал: Петрова Милиция Сергеевна. Мама была против, но слишком поздно спохватилась. Так Милька Милькой и стала.

В школе её не особо дразнили. Знали, что имя чудное не просто так ей дано, отца побаивались. А Милька, надо отдать ей должное, никогда насчёт имени своего не заморачивалась. Тем более в сокращённом варианте оно звучало вполне симпатично.

Говорят, в семье не без урода; вот и у Мильки так было. Среди родственников отцовских был у неё дядька. Работал он примерно там же, где и остальные — в ФСКН(1). Имея доступ к хранилищу конфиската, дядька воровал оттуда кокс — понемножку, чтобы в глаза не бросалось, и исключительно для себя. Никто об этом не знал, и дядька тихо закидывался в своём кабинете. И всё бы ничего, но Милька однажды его за этим занятием застукала. Ей 12 было тогда.

И ему бы наплести какой-нибудь ерунды, соврать что-нибудь, сказать, что это лекарство, или ещё что. Но этот идиот то ли на измену высел, то ли просто под кайфом не сообразил и Мильке рассказал, что это, мол, волшебный порошок, звёздная пыль, которую ему дарят ангелы. Сука. Понятное дело, девчонка теперь только порошком и грезила. А он ей сказал, что, если она сохранит всё это в секрете, он с ней поделится, — только немножко, а иначе, объяснил он, ангелы тебя с собой навсегда заберут. Как такую девочку славную, и не забрать?

В общем, на том и порешили. И стала Милька кокаинщицей в 12 лет.

Сейчас ей 25. Она, в общем, ничего. Только временами раздражительная очень, вспыльчивая, а ещё избалованная и с манией величия. Но мы с Дюшей её такую любим и бережём, Дюша — потому что она для него в первую очередь поставщик. А я, ну… Да просто жалко девчонку. Могла бы жить нормально. А попала в наш мерзкий, сладкий мирок для уродцев.

Но дело не в Мильке. Дело в том, что у Мильки есть младшая сестра — Ирка. В отличие от пропащей сестрички, она ничего не употребляет (ну, может, иногда косячок дунет), и вообще спортсменка, каратистка. Ей 18, но у неё уже чёрный пояс, и палец в рот ей лучше не класть.

Однако она частенько бывает у Дюши. Приходит вроде как «просто посидеть». И я бы не обратил на неё никакого внимания (тем более что обычно я валяюсь на диване обдолбанный), но Милька как-то раз со смехом рассказала, что Ирка в меня влюбилась, оттого сюда и ходит. А признаться, ясное дело, боится. С другой стороны, в своём обычном состоянии я едва ли способен воспринять её признания.

И когда Перец сказал, что у нас новые люди, я, даже не приходя до конца в сознание, понял, что речь об Ирке — и о ком-то ещё, о ком-то, кого она привела, наверное, для компании, чтобы раскованней себя чувствовать.

И вот теперь я, практически совершив над собой насилие, размежил, наконец, веки и сразу же увидел всю розовую от смущения и восторга Ирку, а с ней — худенькую черноволосую девочку в синей толстовке, смотревшую на меня со смесью брезгливости и интереса.

— Миш, ты меня слышишь? — спросила Ирка.
— Мммм… — это был максимум, на который меня хватило.
— Миш, а я тебе апельсинов принесла, — защебетала Ирка, — ты же любишь апельсины. А это, Миш, моя подруга, её Ада зовут.
— Привет, — равнодушно сказала Ада.
— А чё ты её привела-то? — поинтересовался Перец, оценивающе разглядывая девочку.
— Нуу… — Ирка смутилась. — Я подумала, что ей будет интересно, да и вообще…
— Чё — интересно? На нариков поглядеть? — насмешливо спросил Дюша. — И чё, Ада? Интересно тебе?

И тогда эта странная девочка поглядела на Перца — абсолютно спокойно, как будто всё это было для неё чем-то совершенно обыденным — и сказала:

— Ага.
— Ты смотри, а, — Дюшка покачал головой. — Интересный экземпляр попался. Ну велкам, коли так.
— Мммм! — требовательно промычал я.
— Ой, щас, щас, воды же обещал! — засуетился Перец, пропадая в коридоре. Тотчас же на кухне зазвенела посуда и раздался отборный мат. Ирка захихикала. Ада, напротив, сохраняла просто-таки нечеловеческое спокойствие.

«Прямо Сфинкс какой-то».

— Во, во, — Дюша ворвался в комнату со стаканом воды, — во, Капец, держи, пей.
— Мм!
— Да ты не мычи, ты рот открой! Тоже мне, Минотавр.

Пустыню в моём рту и горле наконец-то оросила живительная влага.

— А почему Капец? — вдруг спросила Ада.
— Так сложилось, — пожал плечами Перец. — Он, как чувствует, что ломка началась, так и говорит: «Капе-ец!». Так и прозвали его. А вообще он Ли. Как Брюс или Брендон, только Миша. Миш, правда ты Миша?
— Ыгх! — булькнул я. — Да, я Миша.
— О! — Перец поднял палец. — Изрёк. Ну что, Миша? Какие мысли?
— Молочка мне дай.
— Молочка тебе, да? — удивился Перец. — Ну молочка так молочка. Читали «Заводной апельсин»? — обратился он больше к Аде, чем к Ирке. Девочка неожиданно кивнула. — Ага, ну вот. Они там пили «молоко плюс». У меня ничуть не хуже. Так что, если кто желает попробовать — прошу. Первый бокал — за счёт заведения, кстати.
— Давай, — вдруг согласилась Ада. Ирка покосилась на неё с подозрением, но инициативу поддержала. — Мне тоже.

Перец оскалился:

— Ваш заказ принят.

Я вдруг поймал себя на том, что довольно беззастенчиво разглядываю эту Аду.

Она и правда была… Интересной. Пушистые волосы волнились, спокойное лицо поражало какой-то… Необычной красотой. Нестандартной. Вроде девчонка как девчонка, миллион таких. Но нет, было в ней что-то… Я никак не мог понять, не мог подобрать слов, чтобы выразить то, что я чувствую. У неё была очень бледная кожа. Очаровательный, чуть вздёрнутый носик. Глаза — тёмно-карие, почти чёрные. И в этих глазах… Или в выражении лица… Было что-то непонятное. Неведомое. Рядом с ней Ирка выглядела самой обычной девочкой, на свои 18. В то же время Ада казалась… Помню, я подумал тогда, что она похожа на тысячелетнего вампира; будто её инициировали в юном возрасте, и она осталась такой навсегда — вечная, неживая. И ей приходится изображать молоденькую девочку, хотя в действительности она старше даже самого города.

По спине пробежала дрожь. Наверное, это просто судороги. Может быть, мой помутнённый наркотиками разум увидел того, чего нет. Может быть. Тем более, я никогда не был суеверен, никогда не был склонен к мистицизму. Странное дело…

Краем глаза я заметил, что Ирка злится. Она явно не ожидала, что я уделю столько внимания её подружке. Ох уж эти барышни… Скорее бы уже вернулся Перец со своим «молочком плюс».

— А вот и я! — лёгок на помине, Дюша поставил на столик поднос с четырьмя роксами(2).
— Выглядит как простое молоко, — заметила Ада.
— Зато какие ощущения, — подмигнул Перец. Девочка не отреагировала.
— Пока что никаких. Хотя вкус странный, — вставила своё слово Ирка. Ей явно хотелось внимания. Причём желательно моего.
— Это ничего… — смеялся Перец, делая небольшой глоток.
— А что ты туда добавляешь?
— Секрет фирмы, Ирочка. Кроме того, рецептур множество, я и сейчас каждому своё сделал. Между прочим, как там Миля поживает?
— Да как обычно, — Ирка пожала плечами. — Бесится немного, как обычно, но в целом ничего.
— Заглянет к нам скоро?
— Да чёрт её знает. Я у неё о таких вещах не спрашиваю… — Ирка скучала, слушая Дюшины речи, и косилась на меня с надеждой. Но я… Мне она была безразлична, если вдуматься.
Зато Ада…

Не знаю, что Перец подмешал в молоко на этот раз, но меня уже конкретно тянуло в сон. Ирка это видела и мрачнела с каждой минутой.

— Засыпаешь, Капец? — спросил размытый, расплывчатый Дюша. — А и то, поспи. Я тебя разбужу, когда ребята придут.
— Да похрен на ребят. Что вы, маленькие, что ли? Без меня расслабляйтесь, дайте поспать спокойно.
— Ну ладно…
— Малята, не скучайте, — пробормотал я. — Ирка… Не куксись… Ада… Ада… Приятно было… Познакомиться… Как-нибудь ещё поговорим…

Она улыбнулась — это было последнее, что я помню. Такая красивая улыбка.

А потом я провалился в глубокий, словно колодец, сон.



(Читать дальше: Точка 31. http://www.proza.ru/2013/08/24/1894)
(1) ФСКН — Федеральная служба по контролю за наркотиками.
(2) Rocks — Невысокий универсальный бокал с толстым дном, хорошо подходящий как для миксов, так и для чистых крепкоалкогольных напитков. Объем классического Рокса — 250 мл, но может колебаться и от 120 до 240 мл. Другие названия бокала — Олд-фешенд, Лоуболл — бокал старинного стиля.