Другое Солнце. Часть 4. Точка 31

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830

31. Смена дислокации. Исходная Точка: Станция метро «Спортивная», Лужники.



— Эй, братка, просыпайся.

Валерьянка разбудил Ли. Сонный китаец смотрит по сторонам, словно не понимает, где находится.

— Что, приехали уже?
— Ага. Давай, идём.
— А-а…

А ещё эти взгляды.

Локуст постоянно мне улыбается. Поначалу это даже забавляло, но теперь уже раздражает.
Чувак этот, как его. Писатель. Это вообще песня. Даже не знаю, как это комментировать. Похоже, он просто ненормальный.
Лёнька… Лёнька смотрит на меня как-то странно. В его взгляде я вижу то, что видела Рика, когда он затаскивал Саньку-Локуста в тот вагон. Какая-то понятная только ему одному решимость. Он что-то знает? Но что он может знать, чего не знаю я? Глупости.
Ли спит на ходу, но в его мутном взгляде есть что-то из той, старой жизни. Моей жизни. Может, он что-то вспомнил? Может, ему что-то снилось? Может, я?

И только Валерьянка выглядит абсолютно равнодушным. И мне… Жаль. Я вспоминаю, как он рассказывал Рике о своей любви. Как смеялся над ее «геройством» в Аду. Как Ли к Валерьянке ревновал…

А теперь, кажется, я ему безразлична. То есть не «теперь», а «вообще», — это ведь Рика ему нравилась, не я.

А где-то там, впереди — Ирка.

И, честно говоря, я совсем не хочу её видеть.

Мне казалось, я никогда не была мстительной. Может, потому что я почти забыла себя? Я слишком долго была Рикой, наши качества перемешались, и мне кажется, что я никогда не смогу до конца избавиться от неё в себе. От её черт. Её мыслей. Смешно, но она, по-моему, была куда лучше меня. Создание было лучше создателя…

Понятное дело, Ирка будет в шоке. Как говорится, «неприятно удивлена». Совсем как Ли до этого. Неприятно. Можно подумать, мне приятно. Что я — такая, что моя история сложилась так, что вокруг только предательство, а единственный, кто оказался на моей стороне — сын Сатаны. Даже если отбросить столь нелюбимые им клише.

Только вот какого чёрта он так мерзко улыбается?! Так и хочется дать пощёчину.

Но — нет. Не в этот раз. Мне ещё нужен кто-то, кто останется на моей стороне хотя бы пока… Пока — что? А потом что? Ну встречу я Ирку. Ну скажу ей пару-тройку гадостей. Ну увижу, как она зеленеет от страха и злости.

Дальше-то что?

Как я буду жить после всего этого? Что я буду делать? Ли мне не рад — это понятно. Значит, он уйдёт дальше, собирать свою компанию, в сопровождении друзей, и вместе они снова продолжат свой путь — к Стене, за Стену, в Чистые Земли, да хоть к чёрту на рога! Мне-то что делать?! Уйти с Локустом, поселиться в Аду, к вящей радости Доктора? Или что? И Писатель этот…

Я должна встретиться с Германом. Должна. Только он сможет мне помочь. Подсказать, что делать. Указать путь. Дать совет. Так, как умеет только он.

Уж лучше бы я оставалась Рикой. Вот гадство! Но сейчас я и правда думаю, что лучше было бы существовать как подделка, которую все любят, чем как оригинал, который любят только Демоны и ненормальные.

А главное — за что? Чем я всё это заслужила? Миллионы людей живут обычными жизнями, жалуются на скуку, мол, жизнь так однообразна, никакого адреналина, вот живут же люди…

Да. Например, я.

Эх, если бы каждый такой жалобщик мог прожить мою жизнь! То-то я бы на него поглядела, посмеялась бы. Люди никогда не ценят то, что имеют. И спокойная жизнь мнится им рутиной. Идиоты! Дорого бы я дала за такую рутину!

Зато теперь, думаю, у меня будет такая возможность. Очевидно, когда всё закончится, я вернусь домой. Дедушка наверняка соскучился. Герман… Может, тоже? Ну, мало ли как. А я вернусь… Пойду учиться куда-нибудь, найду себе какого-нибудь парня, пусть даже он будет самым обычным, да, лучше бы ему быть самым обычным, типичным, со своими «тараканами», со своими плюсами и минусами. И чтобы никаких Демонов, никаких Духов, никаких Стен, ничего такого! Чтобы обычная жизнь простого человека, чтобы бытовуха, от которой бегут все эти люди. Чтобы простые радости, чтобы букеты цветов на день рожденья, чтобы сессия в институте, чтобы экзамены, мандраж, чтобы друзья, чтобы недруги, чтобы с подругами косточки перемывать преподам, чтобы зависать в социальных сетях, постить фотки с инстаграма. Чтобы смотреть ТВ, ни о чём не думать, ходить с друзьями в кино, чтобы сдать на права или купить их, чтобы дедушка подарил тот симпатичный «мини купер», чтобы ездить кататься, просто куда глаза глядят, без цели, чтобы ветер в лицо, чтобы классная музыка, чтобы тусовки, танцы, клубы… И никакой больше Потусторонщины! Всё, баста! Я устала, я не хочу больше никакого Ада, никакого Межмирья, говорящих Котов, истеричных двойников, ненастоящего Солнца, любых зеркал, кроме того, что в ванной и карманного — в сумочке!..

И вроде бы этому ничего не препятствует, так? Так ведь? Но отчего, отчего тогда в груди это тянущее, ноющее, свербящее чувство? Отчего мне кажется, что это очередной сон, очередная неправда, очередное ненастоящее? Отчего мне кажется, что я обречена на этих чудиков? Господи, как же я устала…

У меня снова дежавю — я ведь по ним специалист.

Всё в точности как тогда, в самом начале, когда Рика размышляла о Стене. Удивлялась, как вообще оказалась в это втянута.

«Всё происходит само собой, словно повинуясь чьему-то замыслу. Звучит банально, но мне кажется, что я не более чем актёр, играющий непонятную роль в спектакле, придуманном неизвестным автором».

Так же как и она, я чувствую, что здесь что-то не так. Что мир — неправильный. Что в нём есть нечто, чего быть не должно. В тот раз это была Стена, в тот раз это была Рика, фактически, в тот раз этой странностью была я сама, факт моего существования. Я была чужеродным объектом, в обычном на первый взгляд мире; я — и Стена. Хотя сама я и не подозревала о своей «странности».

В итоге «обычный мир» оказался Адом, я оказалась ненастоящей, дворник Ли оказался тем, кого я любила и до кучи Предводителем сопротивления (или «непротивления», как говорил Валерьянка), единственный друг — Санька — тоже оказался ненастоящим, маской Демона, сына главного гада нашего Ада, а Стена… Стена, которую я считала исключительно адским атрибутом, оказалась гораздо более глобальным… Объектом.

И что теперь? Можно ли верить миру, который говорит, что всё в порядке? Что всё стало обычным? Можно ли верить своим желаниям, — таким нормальным, типичным? Не рановато ли я расслабилась, не рановато ли размечталась? «Мини купер», ага. Подружки. Бойфренд. Ну да, конечно. Это было бы слишком просто, слишком невероятно. Где-то здесь явно зарыта очередная собака и, скорее всего, далеко не одна.

Тем временем мы вышли из метро.

— Долго идти? — спросил Лёнька, беспокойно оглядываясь по сторонам.
— Недолго, — откликнулся Ли.
— Ну ты чудило: в Аду чувствовал себя как дома, в Межмирье ориентировался лучше других, а в Мире Людей теряешься, — улыбнулся Валерьянка. Точно, подумалось мне. Странный он, этот Лёнька.

Паренёк заулыбался, развёл руками: мол, ну что со мной таким поделать?

Я хмурилась. Я не хотела на них смотреть, особенно на Лёню и Валерьянку. Они… Для них словно ничего не случилось. Они такие же весёлые, как и раньше. И я завидую им…

На поверхности было солнечно. Снег таял, по асфальту бежали ручьи. Странная весна, подумала я. Солнце отражалось в лужах, а мне казалось, что я вижу Стену, сотни, тысячи кусочков Стены. Тысячи крохотных Солнц, тысячи крохотных отражений.

И словно наяву я видела рядом с собой Ёлочку — милую девчушку, по которой успела ужасно соскучиться. Я вспоминала, как мы с ней шли в Библиотеку, и город казался настоящим, мир казался настоящим. И я — то есть Рика — мечтала о том, как бы было здорово, если бы он и правда был настоящим, если бы жизнь не казалась, а была нормальной, обычной. И я думала, что всё отдала бы за то, чтобы так оно и было.

Но мир оставался Адом, Стена оставалась Стеной, за которой нас ждала всё та же неизвестность. И надежда. И мечта — о нормальной жизни.

И вот теперь я здесь. А вокруг — весна. И мир, кажется, настоящий. А я уже ни во что не верю…

Мы прошли под мостом, и на одной из опор я вдруг заметила надпись:

«Глупо даже пытаться изменить Игру! Возможно изменяться только самому!»

И подпись — Пилот. Это я помню, подумалось мне. Но какова надпись…

Игра. Помнится, Хантер говорил о происходящем как об игре, и Валерьянка тоже. Всё это — игра, где каждый ход любого из игроков ведёт за собой новые, исключительные последствия в разных масштабах. Наверное, оттого мои попытки обрести обычный мир настолько бесплодны, — потому что я необычная. Я — игрок. И чтобы получить желаемое, мне нужно что-то сделать с собой; но я не знаю, не знаю, не знаю, что!

Или просто сделать очередной ход.

Чёрт…

— Во, смотри — это «Лужники».
— Ничего себе громадина! — Лёнька был в восторге. — Фантастика! А я думал, такие огромные здания только в Аду бывают.

Ли с Валерьянкой рассмеялись, Локуст снисходительно улыбнулся, Писатель… Писатель, похоже, не обращал на ребят никакого внимания. А на меня смотреть боялся, наверное. Поэтому шёл, уставившись себе под ноги, спрятав руки в карманах куртки.

— И как нам тут найти Ирку?
— Нуу… Наверное, нужно поискать какую-то инфу про этих каратистов и их соревнование, — предположил Валерьянка. — Думаю, они могут жить в гостинице. Где-то тут должна быть гостиница. Кроме того, они наверняка тренируются, разминаются перед соревнованиями. Стоит спросить у кого-нибудь из персонала. Может, знают. Как её полностью звать?
— Петрова Ирина Сергеевна, — вздохнул Ли.

Ирка… Внутри меня жило до ужаса неприятное чувство. Предательство? Да, что-то похожее; вопрос лишь в том, кто кого предал. Кажется, мы уже успели предать друг друга не единожды. И вина друг перед другом… Хотя я ведь не знаю, что у неё в голове; возможно, она просто ничего не помнит, как Санька, Ли и я после Ада. И если она ничего не помнит, то, наверное, думает о соревновании. Ну мало ли о чём ещё.

А я…

Но ведь тогда, вначале, это была не моя вина. Это я понравилась Ли, это он влюбился в меня первым, а не я в него. А Ирка мне ничего не говорила о своей любви к нему. Наверное, она думала, что я сама догадаюсь, сама увижу, пойму. Но ей не повезло: я не только была недогадлива, но ещё и никогда ни в кого не влюблялась, — если только не считать Германа.

А потом пошло-поехало… И каждый раз, смотря друга на друга, мы чувствовали стыд, вину, — во всяком случае, я чувствовала. Но не понимала, почему из-за этого я должна отказываться от своей любви.

«Если друг оказался вдруг…»

А может, пока не поздно, уехать? Я не знаю, где живёт Герман, но думаю, что смогу дозвониться до него по старому номеру. И пускай они встречаются с Иркой, ещё с кем-нибудь, — без меня. И мне не будет больно и стыдно смотреть на неё, и ей не придётся вспоминать худшие моменты своей жизни.

А?

Но отчего тогда мои ноги сами несут меня вслед за ребятами, почему я не развернусь, почему не побегу прочь отсюда?

— Вот там администрация, — говорит Валерьянка, тыча пальцем в сторону четырёхэтажного здания. — А ещё больничка. Теоретически, можно спросить и там. Больше в голову ничего не приходит.
— Ну давай, — пожимает плечами Ли.

Впереди железный забор-решётка.

«А что, если все мы, каждый, с рождения окружён такой решёткой? Как клетка. Просто за всё то время, что мы смотрим на мир через неё, мы о ней забываем. Но она-то всё равно есть. А? А может, наоборот? Может, решётки нет, но нам по какой-то причине начинает казаться, что она есть, и стоит нам сфокусировать на ней взгляд, она станет видна? И она действительно становится видна, хотя раньше её там не было… Как ты думаешь?»

Санька… Твою мать, Локуст, хоть ты и просил её не трогать! Какого лешего ты уничтожил, наверное, единственного нормального человека? Но какая ирония: этот нормальный тоже был ненастоящим. Словно проклял кто: всё нормальное оказывается ненастоящим. Тогда как всё настоящее — исключительно ненормальным. Вот и как с этим жить, скажите мне?

Проходная — как в Аду. Только вместо Ловчих — хмурый охранник.

— Вы к кому?
— Э-э, мы узнать хотели, насчёт соревнований по карате. Там наша подруга выступает, а мы хотели к ней нагрянуть, сюрприз ей сделать, только не знаем, куда, — широко улыбается Валерьянка. Ему вторит Лёнька. Китаец умудряется выдавить из себя подобие улыбки, но получается не очень. Локуст делает вид, что его тут нет, Писатель делает вид, что ничего этого нет. У каждого свой метод, а?
— Проходите, — бурчит охранник.
— Спасибо!

Там, рядом со зданием — небольшая парковка, несколько машин. Там растут ели и какие-то неведомые кусты. Нигде ни соринки.

Лестница вьётся, поднимая к парадному; стеклянные двери тяжелы и открываются с трудом. И снова лестница, небольшой холл и ресепшн. Там — женщина в форме. Тоже охранник?

— Вы к кому?
— А мы, вы знаете, хотели узнать, вот у вас соревнования по карате проходят, а у нас там подруга выступает, Ирина Петрова. Мы издалека приехали, хотели ей сюрприз сделать, навестить её, но не знаем, где она живёт сейчас.

На её лице ни один мускул не дрогнул.

— Подождите.

Она берёт трубку телефона, что-то говорит, потом ждёт. Потом снова говорит. Мелькают слова «карате» и «молодёжь». Кивает трубке, отключается.

— Вам в гостиницу «Лужники» нужно, это в здании Центральной Спортивной арены. Я позвонила на проходную, вас пропустят.
— Спасибо вам большое!

И снова в дорогу. Наконец у главного здания, вызывающего Лёнькин восторг, охранник говорит нам:

— Это вы к Петровой, к каратистке?
— Мы!
— Проходите, на четвёртый этаж поднимайтесь. Там на ресепшне спросите, в каком она номере.
— Спасибо!

— Сколько охраны, — подаёт голос Локуст. — Можно подумать, у них тут форт Нокс.

Однако его реплика остаётся незамеченной.

Лестницы, пролёты. Вдруг вспоминается та лестница, что вела к квартире Рики. И лестничная площадка. Как же всё-таки я скучаю по всему этому ненастоящему…

Писатель кашляет. Вообще, выглядит он как-то не очень. Бледный какой-то… Болеет, что ли? Лёнька смотрит на него с сочувствием.

Лестницы. Вот уже под двойными дверьми цифра 4, — и снова воспоминания из адской жизни. Библиотека, странная нумерация этажей… И склад номер четыре на территории Завода.

Девушка на ресепшне скучает. Окинув равнодушным взором нашу недружную компанию, она спрашивает:

— Вы к кому?
— К Петровой Ирине Сергеевне.
— Номер 113.
— Спасибо.

Писателю явно нездоровится. Он тяжело дышит. Девушка глядит на него с подозрением:

— С вами всё в порядке?

Он машет рукой:

— Да-да, всё хорошо, не беспокойтесь…

Он кажется каким-то больным и старым, словно простуженная птица. Что за напасть… Лёнька подставляет ему локоть, и тот с благодарностью на него опирается.

— Спасибо, Лёня.

Коридор, пол выстлан ковровой дорожкой. На стенах попадаются картины. В «кармане» обнаруживается чиллаут: два бежевых кресла и диван, и низенький журнальный столик, на котором в художественном беспорядке действительно обитают журналы. В кадке в углу живёт монстера. На окне — жалюзи.

Номера на дверях.

— 103, — считает Валерьянка, — 104, 105, 106, 107… Интересно, она в номере? 108, 109, 110…
— Может, ты не пойдёшь? — вдруг спрашивает у меня Ли. Вот это да.
— С чего бы? — голос мой звучит чуждо, словно я — не я, словно я смотрю фильм со своим участием, с самой собой в главной роли. И я — не персонаж, я актёр, и это не одно и то же.

Китаец не отвечает. Ещё бы.

— 111, — продолжает Валерьянка, — 112… Итак, момент истины… 113-й номер.

Простая дверь, как сотня остальных. А за ней — Ирка.

— Хочу напомнить, что в данный момент она не помнит своего адского опыта, — замечает Валерьянка. — Однако все остальные воспоминания, вероятнее всего, на своих местах.
— Да… — рассеяно произносит китаец. — А про Масу мы забыли…
— Ты, может, и забыл, — возражает Валерьянка, — а я — нет. Тем более, проще спросить у самой Ирки.
— Ну да…
— Тогда, думаю, тебе стоит постучать, — советует Дух. Китайцу неловко. Ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь сделал это за него; хотя, если подумать, ему-то что переживать? Это же я тут главный гад. Первая после Хантера.

И Ирка тоже. Рядышком.

Ли стучит в дверь.

— Минутку! — слышится оттуда Иркин голос. Такой знакомый, такой… Словно всё было вчера.

Щелчок замка — дверь открывается.

На ней спортивные штаны и футболка с символикой школы «Кёкусинкай». Всё так же коротко стриженная голова, прозелень пополам с Солнцем в глазах и бронзой отливающая кожа.

Она застывает с открытым ртом; наверное, ждала кого-то, заготовила дежурную фразу… Не сложилось. Я прячусь за спинами, меня почти не видно.

— Мишка?.. А это… Кто? А вы что тут делаете?..
— Мы зайдём? — угрюмо спрашивает Ли.
— Конечно… Заходите.

Она отступает вглубь номера, и мы вваливаемся внутрь. Лёнька, вопросительно взглянув на Ирку, сажает пребывающего в полубессознательном состоянии Писателя в кресло. Валерьянка смотрит на свою ученицу, хитро улыбаясь. Внезапно — я не успеваю разглядеть — он вдруг оказывается у неё за спиной и проводит удушающий приём, но Ирка автоматически приседает, выскальзывая из готовых сжаться в захвате рук, и так же, на корточках, делает подсечку с разворота, — бьёт Валерьянку по лодыжке. Всё происходит за одно мгновение, совсем как во времена адских спаррингов.

— Маладца, Иркин.

Глаза её расширяются, она охает. Ошарашенно смотрит на Валерьянку.

— Сенсей? Валерьянка? Это ты? Господи, это же… Это…
— Вспомнила, — удовлетворённо замечает Дух, — Так вот, Ира, это — Лёня, Учитель нашего Начальника. Самого Ли ты, конечно, помнишь. Это — Локуст, он из Демонов, сын дока Хантера, чувак, чьим Созданием был наш Призрак Коммунизма, которого больше нет с нами.

Ирка переводит взгляд на Локуста. Она определённо в шоке.

— А это, — продолжает Валерьянка, — Писатель. Кто он — никто толком не знает, включая его самого. Но мы с ним немного знакомы, по Той Стороне, и Лёня с ним тоже немного знаком. И вообще, он ничего, неплохой, только сейчас что-то не в тонусе. Так, ну а эта барышня, прячущаяся за Великой Китайской Спиной, как ты уже поняла…
— …Ада! — выдыхает Ирка.
— Точно. Чьим Созданием, к слову сказать, была Рика.
— Рика?!
— Точно. Вот теперь всё встало на места, не так ли? Что ж, со вступлением покончено; дальше уж как-нибудь сами. Кстати, Маса здесь?
— Ага… — рассеяно кивает Ирка, не отрывая от меня глаз. — Здесь… Маса здесь… Боже мой!..
— А поточнее?
— В соседнем номере…
— Спасибо, — Валерьянка улыбается. — Ну, тогда схожу, проведаю его. Мне нужно убедиться, что парень в форме. Так что не скучайте.

С этими словами Дух удаляется. Мы стоим, пытаясь не смотреть друг на друга, Лёнька и Локуст стоят чуть поодаль, рядом с прикорнувшим в кресле Писателем.

И что дальше? Дальше-то что?!

Эх, Хантер, что-то плохой из меня главгад получается. Мне бы сейчас… Не знаю, смотреть ей в глаза, обжигая убийственным таким взглядом. А она бы кусала от волнения губы. Потом наконец набралась бы храбрости посмотреть на меня и пролепетала бы: «Ада, я…», — и тут я бы дала ей пощёчину. Например. А потом сказала бы, что она разрушила мою жизнь. Например. Что, если бы не она, ничего этого не было бы. Ну, может, почти ничего. Если бы, даже если бы она просто не привела меня к Дюше тогда. Если бы наши с Ли пути никогда не пересеклись. Если бы Рика — поддельная, не настоящая — никогда бы не существовала. Если бы… Но ты. Ты привела меня туда, просто потому что стеснялась. Я была нужна тебе как массовка. А вышло, как ты помнишь, иначе. И ты злилась. Ты злилась, потому что понимала — это твоя ошибка. Но мысль о том, что я нравлюсь Ли, была для тебя невыносима. И тогда ты… Ты не предала бы меня. Не солгала бы Ли. И всё было бы иначе. Ты, это всё ты, ты во всём виновата!..

Но вместо того, чтобы сказать всё это, или не всё, я… Молчу. И Ирка молчит. Не говоря уже о Ли, который, кажется, с радостью провалился бы обратно в Ад, если бы представилась такая возможность. Хотя Ли-то, в общем, ни в чём не виноват…

Я молчу. Почему? Может, потому что невольно я вспоминаю Марику? Ту, настоящую, которая выкрикивала мне — то есть Рике — в лицо обвинения, задыхаясь от неизбывного чувства собственного бессилия, невозможности что-либо изменить.

Ирка… Я ведь любила тебя — свою подругу. Единственную. Настоящую. И никогда не жалела для тебя ничего; но ведь Ли — не вещь, а любовь — не последняя конфета в коробке, от которой можно отказаться ради друга.

Я никогда не смогла бы переступить через тебя, ты была для меня образцом для подражания. Почему же ты смогла? Почему ты сумела наплевать на нашу дружбу, так легко от неё отказаться? Почему в одночасье я стала тебе худшим, заклятым врагом?

Но я молчу. И Ирка молчит. О чём она думает? Ненавидит ли она меня? Наверное. Если она вспомнила всё… Интересно, чем закончилась её жизнь?

Ли явно неуютно.

— Прости, Ира… Мы просто… Ты мне попить не принесёшь? — выдавливает из себя он.
— Два стакана, пожалуйста! — тянет руку Лёнька. — Писателю нехорошо.
— Д-да, конечно, — кивает Ирка, уже убегая куда-то. — Сейчас-сейчас!

Журчит вода, и через минуту она возвращается с двумя стаканами. Один даёт Лёньке, второй протягивает Ли:

— Пожалуйста…
— Спасибо, Ира…
— А вы… Ну…
— Понимаешь, какое дело, — тон китайца суховат и официален, но, видимо, по-другому он не может. — Мы… В общем, мне сообщили, что в этом Мире тоже есть Стена.
— Зачем?! В смысле, разве она должна тут быть? А, кстати, Ли, — что насчёт Чистых Земель?
— Я и сам не знаю, — смущённо промямлил Мишка. — Но мне сказали, что когда-нибудь узнаю. А вообще, думаю, это нечто вроде… Икстлана. Или Внутренней Монголии. Или чего-то похожего. То есть это не то чтобы Мир, это… Некая Точка, что ли. Типа, достигаешь просветления — и вот тебе Чистые Земли. Не знаю, короче. Мне объясняли, но я не понял. Сказали, не готов. Не джедай, что поделать. Кстати, Лёнь, Канцлер мне сказал, чтобы я уточнил у тебя насчёт Другого Солнца.
— А что именно? — удивился Лёнька.
— Ну… Что это такое?
— Это нам к Стене надо, — паренёк улыбнулся. — Там это сразу видно становится. И понятно. Но если коротко, Другое Солнце — это ты. Не знаю, распространяется ли это на всех, или только на Кураторов, но…
— Погоди. Что значит — я?
— Отличный вопрос! — Лёнька засмеялся. — Так или иначе, тебе нужно дойти до Стены и увидеть в отражении Другое Солнце. Вот и всё. Примерно то же и с Чистыми Землями. Тебе нужно просто увидеть. Посмотреть и увидеть. Но я тебе так скажу: Чистые Земли — это Мир без Ада. Понял, да? Локуст, скажи ему, что такое Ад.
— Ад — это образ. Иллюзия, созданная тем, кто её видит, существующая только в пределах ума созидающего. Короче, нет никакого Ада, кроме созданного тобой. Когда ты поймёшь, что создавать Ад не нужно, тебе станет ясно, что от свободы тебя всегда отделял только ты сам, — сказал Локуст, глядя куда-то в потолок.
— Точно, и когда ты это поймёшь, ты увидишь, что нет ничего, кроме Чистых Земель. Весь Мир — это Чистые Земли, — Лёнька кивнул. — Понимаешь?
— Ада, помнишь легенду, о которой я тебе рассказывал? — спросил меня Локуст. — Когда люди перестанут создавать Ад, Стикс освободится ото льда. Потому что есть, условно, два Стикса: один в Преисподней, ледяной, а второй — в Чистых Землях, сверкающий и прекрасный. В древности люди его ещё Летой называли. Но пока что мы можем видеть только ледяной. И я живу с надеждой увидеть тот день, когда смогу любоваться свободным Стиксом во всей его красе.
— Ну что, Миш, понятно тебе? — спросил Лёнька.
— Д-да… Кажется, понятно, — китаец робко улыбнулся.

Я сидела в углу комнаты, изредка поглядывая на своих бывших товарищей. Ирка, кажется, забыла о моём существовании, ну или тщательно делала вид, что забыла. Ли тоже расслабился. Писатель, по-видимому, спал.

Чистые Земли, думала я. Икстлан. Избавление от Ада. Высокие цели. Но, Ирка, как насчёт наших невысоких тем? Или ты считаешь инцидент исчерпанным? С другой стороны, я ведь так и не смогла ничего тебе сказать…

— Получается, надо снова идти к Стене? — спросила она. Ли кивнул.
— Вроде того. Нет, конечно, если ты не хочешь, тебя никто не заставит. Путешествие — дело добровольное. Каждый выбирает сам. Так что ты подумай, может, тебе и без этого хорошо.
— Ладно, — согласилась она. — Хорошо-то хорошо, а всё же я иногда себя ловила на том, знаешь, будто чего-то не хватает. И голову ломала, в чём же дело. А всё просто, оказывается.

Она вдруг взглянула на меня. Наши взгляды встретились. В комнате вновь воцарилось молчание.

— Да вы не обращайте на меня внимания, — неожиданно для себя самой сказала я. — Общайтесь. А я устала. Посижу, подремлю. Возьму пример с Писателя.

Они так удивлённо на меня посмотрели. Подумать только…

Потом Ирка сказала:

— Тогда, ребята, идёмте на кухне посидим. Она небольшая, и всё же… А Рика… Ой, то есть Ада и Писатель… Отдохнут тут. Не станем им мешать.
— Правильно, — поддержал её китаец (кто бы сомневался!). — Дельная мысль.

Лёня и Локуст почти синхронно кивнули.

И вот они поднялись, и вышли из комнаты, тихонько притворив за собой дверь. А я осталась с этим ненормальным, но хотя бы спящим Писателем, и своей недремлющей болью.

«Ирка…»



(Читать дальше: Точка 32. http://www.proza.ru/2013/08/25/92)