156-ая запись дневника

Сегодня 3 года, как я начала вести дневник. Дневник своей старости. Какого чёрта она вообще со мной приключилась?! Жила себе полной жизнью, потом небольшой спад был, признаю, климакс же никто не отменял. Но чтоб такое заунылье наступило...я никак не ожидала. Иногда удивляюсь: как это мне, Зиночке, 73 года? Да откуда же они набрались? И когда длина моей юбки стала до мерзопакостности скромной? Вся подлянка состоит в том, что это произошло постепенно. Коварством, хитростью, неспешностью жизнь-таки взяла меня. Дрянь, просто дрянь какая-то вышла, а не жизнь: самого главного — семьи да богатства — я не нажила. И ладно бы пропадала целыми днями на съёмках или характер был скверный. Вроде середнячком была. Нет, даже золотой серединой не всегда можно жить припеваючи.
И теперь я одна, совсем одна, постигаю всю мудрость и всю низость человеческого существования. Каждый день приносит какое-то новое понимание. Я вспоминаю своё детство и понимаю, чего мне ни в коем случае нельзя было делать. Я вспоминаю юность и понимаю, что нужно было сделать, как можно скорее. Я вспоминаю молодость и понимаю, что нужно было хотя бы попробовать. А всё остальное я вспоминаю только как набор событий, механических, отвлечённых, почти меня не касающихся. Ну а что мне с того, что у Майи Михайловны муж на молодых баб в женских журналах смотрит? Конечно, смотрит, а она чего хотела? Чтобы он таких же тёток, как мы, в аптечных брошюрах глазами пожирал? Глупо.
 Я не сказала ей, что когда покупаю несколько журнальчиков с тв программой в супермаркете, то тихонько между ними подкладываю Пентхаус или Максим, и тогда продавщица на автомате пробивает их все подряд, не замечая обложек. Да, я не читаю статьи о протеиновых коктейлях или преимуществах одного автомобиля класса люкс над другим. Чихать я хотела на эти их мужские шалости. Мне бы просто посмотреть на них, этих молодых мужчин, которые ещё чего-то хотят, ещё куда-то стремятся, ещё кого-то любят или надеются полюбить. Вчерашние наивные мальчики, которые сегодня смотрят на окружающих с раздражением, лёгким презрением, смешанными с жалостью. Особено такие взгляды достаются таким, как я. Таким, как мои подруги и их мужья. Мы для них почти не существуем. Точнее существуем, как слой общества, о котором постоянно что-то перетирают политики, которых жалеют молодые мамочки, которым предназначенны определённые места в метро. Я разглядываю эти фотографии по несколько минут, останавливаясь почти на каждой. Молодая женщина, полистав такой журнал, посмотрит может быть на пару-тройку мужчин, да и то либо в спортивной форме, либо в плавках, либо в дорогом костюме. А ну вот, я как раз и перечислила три типажа. У меня же другая дурь. Теперь, вот теперь, когда я - то, что я есть, я смотрю на все лица. Они все мне интересны. Почти все привлекательны. Я не вижу на них морщин. Мне становится хорошо. Я изучаю их выражение глаз. Пытаюсь догадаться, что за человек за ними скрывается. Я смотрю на их губы. Они ещё кого-то по-настоящему целуют. Я завидую. Я завидую женщинам, которые могут с ними просто заговорить, могут их завлечь одним только обращением по имени, могут завести их, поправляя причёску. Я тоже это раньше умела делать, но делала гораздо реже, чем следовало бы. Скольких мужчин я могла бы осчастливить! Сколько мужчин сделали бы меня счастливой на целый день! Цифры множатся в моей голове, и мне становится дурно от напряжения. А потом так грустно, что это ощущение никак не описать. Оно такое тяжёлое, такое набитое безвозвратностью моментов, что от этого тошнит. Где-то в районе желудка и сердца так противно, что это ни с чем не сравнить. В таких случаях я листаю дальше, чтобы отвлечься на содержание статей. Там бывает не лучше. Давно уже принято любую сторону интимной жизни ковырять и разбирать бесконечно долго. Авторы статей этим пользуются вовсю. Они могут посвятить этой несчастной точке Джи три, ТРИ страницы писанины! Какая к чёрту точка Джи с мужиком, который тебя не возбуждает? Да он мозоль натрёт и на точке, и на своём пальце, а результата не получит. Зачем друг друга мучить, если нестыковка сразу на лицо? Нет ведь, будут рассуждать про то, что усталость, что быт...тьфу. Ну нет ничего страшного в том, что люди не подходят друг другу. Главное: вовремя это понять и не мучать друг друга долбанной толерантностью, терпимостью и гнилыми надеждами.
И вообще, куда меня понесло? Опять я вспоминаю своих бывших. А ведь я листаю журналы не за этим. Я их листаю, чтобы немножко пожить сейчас. Немножко погулять, попить кофе, посидеть в парке с этими полувоображаемыми-полусуществующими мужчинами. Я не делаю ничего, что мешало бы окружающим. Я просто у себя дома, в своей голове проживаю то, чему уже никогда не случиться по-настоящему. Я общаюсь, я флиртую, я ...
***
Вчера я ходила в церковь. Насколько я верующая? Да ни насколько. Ноль. Но-о-оль. Никакая я, в плане веры. На восьмом десятке хочется просто, чтобы нигде ничего не болело, а это, к сожалению, невозможно. Так чего же это я буду себя утешать всякой белибердой и дальше массировать ноги, которые неизвестно как долго смогут меня на себе носить? Я лучше просто ноги помассирую, не отвлекаясь на всякие сказочки и умности. Однако, в церковь я хожу. За последние пару лет я тупо научилась нескольким действиям, которые надо выучить, чтобы не привлекать к себе внимания, а в идеале: сливаться с толпой. Лицо скорбит, руки прижаты к груди, походка медленная, обречённая. С походкой проблем меньше всего. По-другому я больше уже и не умею. Что-то ноет в костях между спиной и задницей, хоть плачь. Только наберу темп на прямой пустой дороге, как вдруг резко потянет там что-то и я уже ковыляю в своей привычной черепашьей манере. Плечи разогнуть больше не могу. Они так и смотрят вперёд. Тянутся за шеей, видимо.
 Зашла я в церковь, сделала весь ритуал и бегом к монашке, которая занимается подачками. Так называются вещи-одежда-еда, которые приносят люди для неимущих. Мои доходы позволяют мне покупать еду, к тому же кушаю я совсем чуть-чуть, а вот с одеждой начались проблемы. И денег не хватает, и тело всё больше куда-то изгибается...вот я и хожу за такими подачками. Они меня очень выручают. Размер мой проще простого: когда маленький, когда средний. Я всегда сухощавая была. Стройненькая, помнится, как веточка. Все платья на мне сидели. Все шорты и юбки были мини-мини-длины. При этом, у ног сильные икры. Это всегда удивляло моих любовников. Говорили, что им такой диссонанс безумно нравился. Теперь то уж никто мне не присвистнет вслед, а я так хотела бы. И одеваться красиво хочу, и помаду хочу идеально красного цвета, а тушь — с макси-эффектом, чтобы ресницы шуршали. Ресницы. Их мало, и они совсем русые. Как несколько пятен на моих волосах. Раньше веселее было.
И вот я подхожу к Анечке. Эту девочку все так называют. Кажется, что ласково, а на самом деле, выуживают что-нибудь более-менее качественное из общей кучи. Я не осуждаю никого. Сама так делаю. Раз в две недели я прихожу порыться в ворохе одежды, и почти всегда мне везёт. Я ухожу домой то с кардиганчиком трикотажным, то с юбкой, то с большим уютным свитером. Иногда везёт на майки. Однажды, я принесла домой шедевр — бежевую футболку с надписью: "I'm sexy and I know it". Хорошо, что прихожане не знают в массе своей английского языка, а то бы засмеяли меня на всю церковь так, что даже голуби в колокольне захохотали бы. Если бы они только знали, какая счастливая я топала обратно к себе. Да, я секси, и ай ноу ит. Это они ни черта обо мне не знают. Не видели они, какой я была жгучей красоткой, как около меня машины одна за другой останавливались, как меня до утра мучали ласками молодые красавчики. Да я эту майку с 15-ти лет должна была носить не снимая, но в моё время текстильная промышленность просто-напросто не выпускала такого товара. Раньше приходилось быть соблазнительной в ситцевом платье-рубашке и сандаликах с носками. Ещё ничего, если каблучок есть. Тогда можно было походочку придумать интересную, так сказать. А теперь пишешь на простой майке послание всем окружающим и собираешь урожай. Да, Зиночка, только ты не собираешь.
В этот раз Аня почему-то сразу протянула мне отдельный пакет. Я не успела спросить почему-отчего, как она устало проговорила: "Там опять Ваши размеры, Зинаида Паллна. Никто на них не зарится". Оказалось, что к праздникам принесли очень много вещей и Анечка разбирает их с самого утра. На моих швейцарских часах - подарке одного поклонника - было уже почти три часа. Я благодарно взяла то, что мне причиталось, и даже не открыв пакет, ушла. Я думала о том, как безрадостно проходит жизнь Анечки, что она сама в этом отчасти виновата, что при нашей с ней разнице в 50 лет, мы ведём одну и ту же жизнь. Какая же она дура! Я говорю без злости. Я говорю, как есть. Дура. Не узнает она никогда, как жарко бывает в морозную зимнюю ночь под лёгеньким одеялом на двоих; как поцелуй любимого прилипает где-то над верхней губой и долго держится там, хотя ты уже едешь в вагоне метро, а расстались вы ещё наверху 15 минут назад; как больно тебя может обидеть расставание с любовником и как долго ты будешь всё равно продолжать его любить.
Почему-то невыносимо долго ключ не хотел вставляться в замочную скважину. Руки немеют. Пальчики мои, бегавшие по клавишам пианино, теперь ни черта не могут. Каждое действие может закончиться тем, что придётся всё начинать сначала. Когда мне удалось открыть входную дверь, я быстро заскочила в квартиру, заперла дверь и стала разминать кисти рук: раз-два, раз-два, раз-два. Вот так-то лучше. Вот так пальчикам тепло. Вот так кровушка бежит, куда ей следует. А сейчас: время обновок! Пакет объёмный, но лёгкий. Значит весенняя коллекция моя пополнится. Я стала дурачиться: потрясла пакет, как мешок с бочонками русского лото, и выкинула все вещи разом на пол. В комнате запахло персиковыми духами. Когда я начала веселиться, я почему-то забыла, что мне придётся каким-то образом сесть на пол или наклониться. Не без труда я выбрала и выполнила второе. Через скрежечущую боль я разогнулась обратно с ворохом одежды и положила её на гладильную доску, так что вещи оказались как раз на нужной мне высоте.
Первый же лот заставил меня поджать губы: удлинённая полупрозрачная блуза без рукавов. Кремовая, с искусственным жемчугом, пущенным по воротнику. На груди два кармана. На левом большое сиреневое пятно. От черничного варенья? От детского пюре из баночки? От ягодного десерта в ресторане? Вторая вещь: джинсовые шорты до середины бедра. Прямые, с отворотами. На заднице мазок белой краски — бывшая хозяка села на скамейку в парке. Я рассматривала один предмет за другим: большой квадратный бело-рыжий платок с длинной зацепкой и пятном от кофе, шифоновую юбку в складку без пуговицы над замком, мятного цвета джемпер с треугольником посередине и несколькими почеркушками синей шариковой ручкой, леопардовую жилетку из искусственного меха с отрывающимся капюшоном. Мне стало противно.
Противно от собственной старости, от своего восхищения этим тряпьём, от своей зависти той жизни, которую вела хозяйка вещей. Я ведь всё поняла по этому пакету с одеждой. У неё муж и ребёнок. Может даже несколько детей. Может даже она тайно видится с каким-нибудь мужчиной для настроения. Она работает. Она себя уважает. Она проводит время в интересных местах, с интересными людьми. Я вижу её: она танцует на вечеринках. У неё модная стрижка и укладка. Красивые стрелки на глазах. Маленькие аккуратные серьги, которые она часто забывает снять на ночь. Браслет из трёх верёвочек на руке. У неё ещё нет морщин. Она сама наклоняется за упавшей ручкой. Она бегает по утрам. Бегает.