День рождения анти-евы

I.

Третьего дня гуляли три дня по буфету. Институтский друган и собутыльник, Серега, выдавал дочку замуж. Давно я не был зван на свадьбы. По возрасту. Сверстники женятся, и повторно, и в-третьих, и в-четвертых, и уже без маскарада, и на юных девах. Потому похороны случаются чаще. Похороны – тусовка, конечно, не та, все чему-то удивлены и чем-то напуганы. Зато на кладбище можно объять всех и сразу.

За месяц до события “невеста” позвонила и пригласила на церемонию и праздничный ужин.

- Сколько ж тебе годков, Ксюшечка? – спрашиваю.

- Двадцать три, – молвит.

- Не против ли природы в столь свежем возрасте закатывать себя в асфальт тепленький? Может, погуляем еще, девочка? Годочков до тридцати, а в тридцать пять ребеночка родить можно, а?

- Вы, уж, дядя Гриша, за всех нас погуляйте, с вас станется, а мы традиционно прозябать станем, влача свой семейный жребий, не взыщите.

Ну, понятно, девочка умненькая, медакадемию в этом году закончила. Будет врачом лучевой диагностики. Красавица-раскрасавица!

- Ксюшечка, детка, ты ж мне, как родная. На руки, бывало, тебя малютку, возьму, ты сразу пукать начинаешь; пропукавшись, глазищами в меня вопьешься, слюнки пустишь, да как загулишь! За бороденку меня, мохнорылого, ручкой схватишь, да так оттаскаешь, не ребенок – ноотропил! В тебе, если, сомнение какое насчет замужества имеется – милости прошу. Это по моей части. Я, известно – циничный подонок, но группа поддержки из меня – хоть куда. Сколько я юношей с душой растопыренной и дев, сердцем замороченных, уговорил от преждевременной окольцовки, не счесть. Некоторых за пять минут до венчания! Говорили, что, мол, вспять невозможно, что, уж, гости в сборе, и студень сварен. И, представь себе, до сих пор благодарны, поздравления шлют. А недавно, один такой, что как порядочный человек обязан был жениться, но вовремя мною наставленный, прислал из Австралии полпуда копченой кенгурятины.

- Что ж вы, дядюшка, против супружества законного так настроены? Что в нем дурного, непотребного? Антропосы женятся, антропосихи замуж выходят, только вы бобылем неприкаянным маячите. Даже обидно за вас.

- Я, кистеперочка, стольких друзей-приятельниц, павших смертью храбрых на поле брани семейной, оплакал… Видишь ли, взаимно поднадоевшие супруги выделяют вовне такую гадость, в сравнении с которой боевые отравляющие вещества времен первой мировой – средства от запотевания подмышек. И не сразу сей ядовитый флюид действует. Через несколько лет. Исподволь. Отравляет, причем, обоих. Смотришь: до официального брака, были люди самобытнейшие, яркие индивидуальности, гордые и интересные. Только начнут жить вместе – где они? Куда все подевалося? Не-ту-ти. По отдельности шагу сделать не могут. Решения самостоятельного не примут. Вот, ей-ей, ягодицы разлученные – правая и левая. Одна без другой смешны и нелепы, почти бессмысленны, а сложишь вместе – все равно – жопа!

- Будет вам, дядюшка, юродствовать, да смешить меня. Вы приходите, да порадуйтесь со всеми.

- Ладно, – говорю, – непременно буду, погляжу, на ваш старт-апичек…

Подарок же нужно какой-нибудь! Деньгами – как-то картонно. Фондюшницы и электовафельницы молодым по-барабану. Нашел я в ларце фамильном брошечку золотую, с александритом, еще дореволюционную. Кого спросить, пошлый подарок или нет? Может нынешнее племя дар сей за издевательство примет? У одной ведуньи, что с камнями вслух разговаривает, и, в последнее время, преимущественно с ними, поинтересовался-таки. Она на меня дикой кошкою набросилась:

Ты, что, рехнулся, боговый?

Александрит – он камень одиночества и грусти.

Негоже, грех, невесте сей презент вручать!

Уж, если непременно хочешь ты,

Крамольный камень бедной девушке впендерить,

То жениху скажи, чтоб к этой броши,

Он серьги заказал,

Кольцо, или какой-другой ассексуар.

Ну, брошь-то эта, поди не пошлей самой свадьбы и всех дурацких политесов, ея сопровождающих. Решено! Подарю брошь. Назло.

Теперь – соорудить тост. Надо что-нибудь психологическое. Что есть брак? По классике – это снятие табу инцеста. Но за свадебным столом, средь шампанского и грустных селедочек, слово «инцест» может кого-то рассердить или поставить в тупик. К тому же, про табу инцеста в двух словах не объяснишь так, чтоб не обиделся никто. Тост свадебный должен быть коротким, как выстрел. Я сочинил тост про независимость.

«Дорогие молодожены, сегодня – День рождения семьи. Конечно, это будет семья нового типа – союз сильных, красивых и независимых людей. Согласно этой модели, нельзя, как бы не хотелось, манипулировать друг дружкой с помощью секса, денег и чувства долга. Не проедайте друг другу плешь, индуцируя в партнере чувство вины. Именно оно – причина депрессий, инфарктов, желудочных язв, запойного пьянства, разборкок с привлечением соседей и сотрудников МВД, и прочих псориазов, без коих большинство людей не мыслит своего семейного счастья. Нарожавши чад, по достижении ими совершеннолетия, гоните их куда-подальше. Лучше на другой континент. Не принуждайте посещать ваши торшерные дни рождения с недожаренными голубцами и полиуретановым мясом по-французски. Не держите отпрысков возле своих жоп, и не требуйте возврата любви назад, прибегая к жалким мелодраматическим тирадам. Не мучьте и внуков всякими мерзостями о Дедах Морозах, аистах с ублюдками в клювах, рассуждениями, что раньше было лучше, патриотизме, вечной любви и женской покорности. Пусть дети и внуки посетят вас (визит вежливости) исключительно в день ваших похорон, и, окропив слезой признательности невзрачную вашу плоть, произнесут: «Спасибо мама и папа, что вы не были эгоцентричными задницами». Этого достаточно. Хочу опустошить этот бокал (рюмку, фужер, кубок) за День Независимости, который вы станете вспоминать и отмечать ежегодно, желательно по-отдельности и в разных полушариях. Горько»!

Не очень пафосно?

В день свадьбы я с разбега запрыгнул в узкие джинсы (чтоб не обжираться), молодежные кеды, легкую рубашечку из мятого хлопка пр-ва Бангладеш, и с чайной розочкой за ухом явился на событие. Жениха я видел впервые. Грацилен. Худоват и бледен лицом. Похож на рыцаря. Да, вылитый сервантесовский Дон-Кишот. Невеста, так вообще – бутон. Кожею бела. Костью легка. Волосом черна. А брови, так и вовсе – тонкие, густые, дужками, как логотип “Макдональдс”. Грузинская княжна! Что-то лермонтовское. Бэла! Я быстро запустил в публику этот мем, и уж, через полчаса все говорили: «грузинская княжна… грузинская княжна»…

Брачевались на свежем воздухе. В декоративной беседке, как в имбецильных американских комедиях. С гирляндами синтетических ленточек и бусинок, играющих на ветру. Они непрерывно лезли брачующимся в глаза и рот. Портили всю церемонию. Именно оттого невестино “да” прозвучало не так искренно, как требовало приличие, и походило больше на немецкое “йаволь”, в переводе означающее “что за идиотский вопрос”? Жених лишь с третьего раза надел кольцо на палец избранницы, и с четвертого – попал в кольцо сам. Со стороны могло показаться, что это венчание двух бедолаг-паркинсоников. При очередном порыве ветра молодые даже запутались в этих дурацких лентах, нервничали, дергались, пытались вырваться, как некогда старина Лакоон и его непутевые отпрыски. Но безуспешно. Чем больше они рыпались, тем туже эти детали свадебного декора обездвиживали их. По всей видимости нейлоновые удавки символизировали абсолютную прочность и нерушимость брачных уз-з-з.

Даме из ЗАГСа, полагаю, неплохо заплатили за проведение выездного ритуала. Видит бог, она старалась, пустив в ход весь арсенал психотехник, известных со времен египетских жрецов. Бубнила в фонящий микрофон банальности запредельной душещипательности в сопровождениии лакриматической музыки. Местами завывала, модулировала и форшлажила, как профессиональная исполнительница скандинавской руны «На смерть викинга». Когда привезли невесту в коробчонке-”порше”, ведущая церемонии перешла на визгливый тирольский йодль, напомнив присутствующим блестящее выступление Гитлера на съезде НСДАП в 1934 году. Даме-церемонимейстеру удалось-таки растрогать публику, довести родителей жениха и невесты до состояния непрекращающейся икоты, всех прочих – до психического метеоризма. Полуторацентерная блондинка в розовом бархате, в профиль – вылитая Джоконда, от пережитого упала в обморок. На меня. Нам вызвали “скорую”, которая так и не приехала. Весь вечер я был подавлен.

Кстати, моя нянька, баба Катя, что не только приучила меня к бутылочке и первоклассному мату, называла свадьбу – «свальбой». То есть, когда девку надо свалить из отчего дома, устраивают «свальбу».

Молодым никто не сказал, что свадьба – это не хор нежных херувимов с дудочками и розами, как на свадебных приглашеньях. Инициация есть инициация. Ни одна скотина, кроме меня, не предупредила ни жениха, ни невесту, что свадебка – целый комплекс традиционных издевательств, с пропусканием через строй и шпицрутенами, собенно со стороны старшего поколения – двоюродных дедушек и бабушек из сельской местности. Групповой БДСМ! Причем, чем дальше сук генеалогического древа, на коем болтается гость, тем более в нем садистского пылу, инициативы и претензий к юной семье.

Я пытался, бог свидетель, оградить милую Ксюшеньку от поругания, но фальцет истины потонул в потоке лживой пропаганды ее родни, алчущей свежей крови. Мол, мы все, блять, чрез это прошли, и ты помайся, девонька. Говорят, что женщины быстро забывают муки родов благодаря окситоцину. Со свадебными впечатленьями, видимо, неутомимый гормон поступает аналогично.

По Лоренцу, что у людей, что у зверушек, ритуал должен способствовать уменьшению внутривидовой агрессии и напряжения. За это открытие Лоренца похвалили, пожурив за сотрудничество с нацистами, и дали нобелевку. Выгода же молодых от ритуальной попойки весьма сомнительна. Известно, что подношения гостьми конвертиков с ассигнациями и сигнатурами «от того-то и от того-то», никоим образом не покрывают диких расходов на этот балаган. Напротив, поздравляющие до последнего оттягивают момент вручения денежной компенсации, за причиненные окольцованным страдание и унижение. Меж тостами и заливными языками в желе, гости просчитывают, нельзя ли в последний момент уменьшить размер вознаграждения, умыкнув бумажечку-другую. Придираются к мелочам: шампанское тепловато, могло быть и “Моет”, а не “Абрау”, к тому же – полусладкое, хотя бутылочная этикетка и официантка настойчиво врут, что это – «брют».

Сразу после официальной части, когда внимание достопочтенной публики отвлечено было гигантской пирамидой из фужеров с шипучим “Дюрсо”, подскочил к Дон-Кихоту с Бэлой и прошептал:

- Детки, вас еще не затрахал (в смысле – не утомил?) этот фарс с киданием чрез плечо стаканов, рисом и розовыми лепестками?

Молодые посмотрели на меня с пониманием… весь их look показывал, что фарс действительно трахучий.

- Ну, так бегите, пока не поздно, я вас отпускаю, не то потом хныкать будете, и говорить, что я накаркал… Мы тут без вас справимся, погуляем…. А поехали ко мне? На дачу? Вискаречку хорошего купим. Есть немножко калифорнийской травки… музычку послушаем… В прудике поплаваем. Соседка Людочка мантов постряпает…такие славные у нее манты.

“Манты” и “травка” произвели эффект. В какой-то момент Ксюша и «рыцарь» уже готовы были внять здравому смыслу, который в тот момент олицетворял я … Но опустили глаза. Ага, понятно: «положение обязывает”. Статус кво. Ну-ну. Меня оттеснила сточеловечная толпа поздравляющих и поздравляющихся.

Потом был ужин. Дискотека. Крики «горько». Только молодожен вкусит какой-нибудь фаршированный профитроль, а тут, со всех сторон, как нарочно: “Горько-горько-горько”! Попробуйте христоваться с полно набитым ртом. Молодые сперва целовались по-настоящему, с чувством, взасос, потом стали просто прислоняться губками друг к дружке по-птичьи, потом только терлись велюровыми щечками. Так юные жены научиваются имитировать оргазм.

Больше всего мне понравились креветки, запеченые в сливочном соусе в маленьких кокотницах, изображающих морские раковины. Когда их подали, соседи по столу убежали танцевать. Съев свою порцию, я принялся за порцию соседа справа, потом – слева, потом я съел всех креветок на столе и попросил депрессивную официантку убрать пустые раковины. Мои соседи, вернувшиеся разгоряченными с танцпола, даже не догадались, сколь бессовестно они были мной объедены, и весь оставшийся вечер интересовались, почему я ничего не ем и только пью.

Впрочем, еще мне понравились уличные перекуры (постановление Госдумы) в компании Ксюшиных институтских подруг и приятелей. Очень образованная, скажу вам, молодежь. Пьют мало, не как мы в их прекрасном возрасте, в-основном, сухач и пиво. Веселятся практически трезвыми. Хорошо одеты, причесаны и помыты. Кроме того, высоко культурны: любят и слушают “Куин” и “Битлов”, и слыхом ничего не слыхивали об Алене Апиной и Вике Цыгановой.

В заключение был многоярусный торт, дизайн которого явно был навеян усыпальницей Мао Цзедуна. На верху бисквитно-сливочного мавзолея заурядная надпись “С Днем Свадьбы!”, небрежно выполненная шоколадными какашками. Я из этих какашек выложил бы: “Все равно – к эндокринологу”! Ибо торт был велик даже для 150 приглашенных.

Ах, да, еще был фейерверк! Точно такой же, как-то устроили в честь победы Веллингтона при Ватерлоо. Все радовались. Ксюшина матушка, улучив промежуток между залпами, рефреном повторяла: “Бля-а, это ж мой годовой оклад. Горят мои денежки синим пламенем”! Говорилось это шепотом, но театрально, с хохлацким пронаунсом, чтобы слышали все. Деньги горели не только синим пламенем: сполохи искуственного северного сияния расцвечивали копченое ижевское небо всеми цветами спектра…

Притащившись домой я вспомнил, что завтра меня ожидает продолжение праздника, но уже в дикой природе. Свадьба получилась безукоризненной, почти идеальной. Скушно.

 

II.

Наутро родители молодой, оплакав за ночь годовой оклад, пущеный на шутихи, зарулили на новеньком “ниссане”, чтоб увезти меня подальше от раскаленного бетона. Продолжение банкета запланировано было в 50 км от города-крематория в форелевом хозяйстве – базе отдыха “white only”.

Прежде, чем приступить ко второй части повествования, я сделаю небольшое отступление, чтоб лучше познакомить вас с персонажами. С невестой, вернее, теперь уже молодой женой, Ксенией – дочерью моего друга вы почти знакомы. Папа Сережа – тихий, флегматичный, симпатичный, интеллигентный мужик, провинциальный доктор непровинциальной ментальности, выпивающий, любящий хорошую музычку и преданный семье. Алкоголь – его единственное развлечение, но мне кажется, оно Серегу совсем не портит. Скорее, Серега портит алкоголь. Его жена, Ксюшина мама – педагог. Лариска. Красивая. Изящная. Черноволосая. Ведьма. Эпилептоид. МышцА-к-мышцЕ, ни одной жиринки. Хохлацкие гены делают ее схожей с гоголевской Панночкой. Когда она злится, а это ее единственное развлечение, лицо искажается инфернальной гримасой, да так, что вы этой еще ядреной тете, которую еще хочется, не дадите меньше восьмидесяти. Зеленые глаза светятся желтым. Затаившись, ждешь вопля: “Вампиры, вурдалаки, позовите мне Вия”!

Всю свою жизнь, блестящий ум, фигуру, женственность, и, мне лишь известный лиризм, Лариса потратила на преподавание обалдуям разных дисциплин и борьбу с мужниным пьянством. Разводилась, выставляла с чемоданами на улицу, но пускала вскоре назад из бабского тщеславия, принимаемого ею самой за христианскую милость к падшему. То есть, как говорят у нас в Голливуде: просрала тему. Она почти не называла мужа по имени. Просто “алкоголик”. Он привык и не обижался.

Серега, напившись, засыпал. В любом месте: за столом, на табуретке, на диване, за рулем, стоя, как лошадь, порой – на унитазе, запершись в сортире изнутри. Последнее окружающим создавало неудобства. По-правде говоря, Серега – нарколептик, как Кутузов, а никакой не алкаш. Но Ларису было не убедить.

Я был свидетелем на свадьбе Сережи и Лоры еще в прошлом веке. Первые 10 лет брака не принесли им наследников. Лариса обследовалась где можно, и где нельзя. Эскулапов вердикт был один: детей не будет никогда!

Однажды по пьяной лавочке, я уговаривал Лору перестать лечиться у гинекологов, и заняться чем-нибудь полезным. Она завелась, и впервые продемонстрировала миру Панночку. На меня это не произвело ни малейшего впечатления. Я обозвал ее гнусной истеричкой. Она меня – козлом. Мы подрались. Она царапала мне лицо. Я пытался ее, сучку, душить. Она кусалась, подбираясь к сонной артерии. Во время этого знаменитого сражения при Иже, супруг Сережа мирно предавался нарколептическому забытью под торшером. Через девять месяцев они разродились очаровательными двойняшками – Ксюшей и Настей. Так что, к появлению детей у моего друга и его жены-ведьмы, я имею самое непосредственное отношение. Серегины были только сперматозоиды. Драйв – мой.

Ксюша и Анастасия слеплены из разного теста. Ксюша из песочного. Настя из слоеного. Непохожи внешне. Характеры тоже разные. Ксюша любила меня (не понятно, за что), Настя – ненавидела (тем более, не понятно). Помню, как они, еще четырехлеточки, гостили у меня на даче, и все время ссорились. Настя кричала: “Дядя Гриша плохой”! Ксюша спокойно говорила, что я хороший. И так много лет.

Ксюша унаследовала от отца его флегматичность и интеллигентность, Настя – мамину сучность, стервозность, красоту и ведьмизм. Если в детстве сестрички не ладили из-за меня, то в старшие лета они просто не ладили. Обе поступили в мединститут. Настя в Питере. Ксюша в Ижевске. Настя вперед выскочила замуж за вполне достойного и зажиточного чухонца.

Бывая в гостях у друга, предупреждал Лору, что жертвенность Панночки чрезвычайно опасна для самой Панночки. Говорил, что Настька, унаследовавшая ее ведьмину сущность, найдет себе мужика, которого станет сверлить днем и ночью, и не важно за что: за пьянку, за трезвость, за низкую зарплату, за высокую зарплату, за то, что не бывает дома, за то, что мешается под ногами, etc. Ксюша же напротив, на муже ездить верхом не станет, а, чего доброго, будет с ним на равных. Выпимшая училка, поскольку была неглупа с пеленок, каждый раз соглашалась, на лике своем изображала аналог просветления. Но как только в поле ее зрения попадал мирно кимарящий за столом супруг, она тут же включала Панночку, разлагаясь и смердя на глазах и носу: “Не, ну вы только взгляните, опять, скотина, нажрался”!

Иногда я развлекался тем, что спаивал эту милую заблудшую ведьму. На следующий день она не могла оторвать башки от подушки. Когда мы с Серегой начинали с утра “лечиться” дареным врачебным “Араратом”, разводя мангальчик с маринованной свинкой на заднем дворе, фурия не носилась, не бесновалась, и не обзывалась алкоголиками.

Вчерашняя публика со свадьбы, несколько поредевшая и дрябловатая, естественно не в коктейльных платьицах, но в одежде для пикника, кучковалась возле задней дверки жениховского “порше кайена” на ижевской набережной: ждали когда подъедут остальные. В джипе мудро был организован опохмелочный буфет с широким ассортиментом напитков и закусок. Отец жениха ужом скользил меж народу, несколько сервильно вопрошая, все ли ладом было накануне и нет ли какой доброжелательной критики в адрес церемонии и ресторанного застолья? Все, кроме меня, отзывались о бракосочетании и трапезе в превосходной степени, убеждая счастливого отца, что никогда прежде ни в чем подобном никто из них не участвовал, что все было даже “слишком”, все было по-европейски и дорого. Я поблагодарил Серегиного свата за приятное времяпрепровождение, но: “Но… как говаривал генералиссимус Сталин: “Есть, товарищи, еще, отдельные недостатки”. Отец жениха напрягся в некоем умилении в ожидании вердикта. Я с ехидством впечатал свату ноту протеста: что это за свадьба без поножовщины?

Толпа хрипло захихикала, сдобренная шампанским и теплой водочкой, и подхватила мою идею. Слышались возгласы о том, что, и, правда, что это за русская свадьба без мордобоя? Что действительно чего-то не хватало. Изюминки. Шарму. В конце-концов успокоились тем, что можно инсценировать какой-нить междусобойчик.

Кортеж из дорогих авто выдвинулся в направлении форелевой фермы. Черные джипы и лимузины столь неистово блестели на солнце и столь торжественно тащились по пыльной гравийке, словно это и не свадебный поезд, а похороны сицилийского дона, чье грешное тело члены клана доставляют в семейный склеп родового гнезда.

Место проведения второго дня свадебки было выбрано весьма удачно. Лес. Озера, кишащие форелью и карасями, и без оных, для людей. Бревенчатые коттеджи-отели со всеми благами цивилизации, вроде биде. Дивной чистоты воздух. Целый бак осетровой(!) крепкой ухи. Роскошная баня на берегу чистейшего прудика. Море высококачественной выпивки. Застолье. Поздравления. Снова крики “горько”. Смущенные вчера улыбки молодых пред поцелуем сегодня напоминали трупный оскал. Одним словом: отдыхай!

Но… не было, интриги, не было сюжета, за который можно было б ухватиться, развить его, да кульминировать! А после оттрахать всех участников действа гусиным пером, смоченным чернильцами, да во все дырочки! Думаете я не понимаю, что не я не Гоголь и не Чехов? Понимаю. С критикой у меня порядок. Думаете не ведаю, на что замахиваюсь? На святое замахиваюсь! Пригласили на свадьбу? Сиди, пьянствуй, или в озерце поплавай, на солнышке погрейся, или попарься, или рыбку полови. Бабу, какую-нить, чей муж теперь пьян, ласкою замани в сосенки, в конце-то концов! Ан нет, ходишь неприкаянно, то с одним выпьешь, то с другим покуришь. Уж ближе к вечеру, очутился я в компании сельских родственников жениха, что под сенью дубрав и под водочку пели частушки с контекстным матом, называемым в простонародье “картинками”. Очень жалею, что не включил диктофона, так увлекся прослушиванием, но одну small-folk-song-таки запомнил:

Мы приехали на север с чемоданом кожанным,

А вернулися домой с ***м отмороженным…

На рубленой лавке подле меня окопался с бутылкой водки деда Леша из с. Каракулино, тоже рубленый, как говорится, из всего дерева. Дед сетовал, вздыхая, что современные свадьбы играют коряво, плохо и пошло. “В наше-то время, – бухтел дед, попыхивая беломориной, – и деука ревет, и мамки ноють, не понятно, похороны, или чо? А ноне всем весело, будто в цирке”! Я неподдельно сочувствовал дедушке, и, чтоб “присоединиться”, стрельнул у него горькую папиросину и опрокинул с ним стопарь “Журавушки”. Дед гундел дальше, понося нынешнее поколение за неуважение старших и забвение дедовских могил. Его внучка не была у бабки на погосте, аж четыре года(!), хотя сельское кладбище в двух шагах ходу. Мы выпили еще. Дед заводился, розовел, вещал все более драматически, узрев во мне профессионального зрителя. В паузах его обвинительной речи я искусно вставлял: “Ваще!”, “Ужас”!, “Безобразие!”, “До чего мы дошли!”, “****ец!”, не балуя дедушку полиморфизмом реакций. Вдруг старикан вскочил, поняв, наконец, что пора “бить в колокола”! Action!

Ума не приложу, откуда в его руках оказался совок и веник? Нет, ****ь, скажите, какая тварь снабдила старого козла – веником и совком? Кто-то из обслуги? Ну, не с собой же он его привез! Дед со свитой родственников продвигался к молодежи, уже расслабившейся и резвящейся на лесной полянке, и вовсе не ожидающей подвоха. Свита стала требовать, чтоб молодые проследовали за ними на веранду, где необходимо провести обязательный ритуал. Ну, знаете, когда разбрасывают деньги по полу, а невестка должна соскрести их в совок.

Конечно, нашей Ксюшечке-красавице-умнице сие мероприятие пришлось не по душе. И денежки она соскребала лениво, вяло, всем видом показывая, что она устала, и что лучше бы погулять ей, молодочке, со своим рыцарем в предзакатных лугах, среди цветочков и пчелок, шмелей и жужелиц. Толпа традиционалистов-консерваторов улюлюкала и недовольно шипела, принимая ксюшину медлительность за саботаж. Но Ксения – девушка гордая, дочь гор.Она не собиралась плясать ни под чью дудку. Тут этот дедок, ну, с которым я только что выпивал, подскочил, так это бодренько, и резко ударил ногой по ручке злосчастного совка с монетами. Со всей силищи. Сотни монет ударили нашей Бэле прямо в лицо!

Немая сцена продолжалась неопределенное время. Я со всеми застыл в ожидании: что дальше? Что чувствовала Ксения в тот момент я знаю. Моя профессия научила меня чувствовать чужие чувства. Конечно, это был гнев. Не какая-нибудь сраная обида, а самый гневный из всех гневов мира! Гнев императрицы! Ксюшин избранник, средневековый рыцарь, стремглав набросился на обидчика. С огромным трудом нам удалось отвоевать у него мерзкого старикашку. Хорошо, что у Кихота не было меча, или шпаги, не то погожий августовский вечерок рисковал превратиться в “кровавую баню”. Не сомневаюсь, что в состоянии аффекта он заколол бы всех родственничков-консерваторов. Кто мог еще вчера подумать, что он настолько горяч? Но не о рыцаре теперь речь. Он – хороший парень, и повел себя достойно.

Ксюша. Ксюха. Ксения. Ксения Сергевна. Она достала одну монеточку из нежнейшего ушка, выплюнула еще одну из очаровательного ротика, провела своим розовым язычком по маленьким жемчужным зубкам: все, слава богу, были целехоньки и невредименьки. Сейчас она встанет. Обведет всех присутствующих гордым, разочарованным, взглядом грузинской княжны. И, как когда-то Алла Пугачева, тихо, но чтоб и на галерке слышали, скажет: “Все уволены. Пш-шли вон”! Потом растворится в августовских сумерках, может с рыцарем, может одна, как захочет, и, только вы ее и видели…

Ксения поднялась с колен. Она выглядела растерянной и уставшей. Наши с ней взгляды встретились. О-па! Я часто выдаю желаемое за действительное! Она встрепенулась. Глаза ее заблестели желтоватым инфернальным блеском. Появился так хорошо знакомый потусторонний оскальчик. Она улыбнулась как ни в чем не бывало. Вздохнула… “Все в порядке, гости дорогие, веселье продолжается”! Остаток вечера она была, как никогда, нежна и мила со всеми.

Выбор сделан. Что ж, королеве она предпочла затрапезную ведьму. Властию, ей данной, она могла бы стать Созидательницей новых миров: бирюзовых, голубых, изумрудных и золотых. Выбрала месть. Власти над мирами предпочла кустарное местечковое колдовство. Клану Биркукиных (это фамилия мужа) теперь конец. Всех изничтожит. По одному станут увозить в коробченках на черных лимузинах в склеп родового гнезда.

Я подошел к маме Ларисе и поздравил ее с новорожденной (вернее – новопреставленной) ведьмой. Лариса запросто, но не без кокетства, поблагодарила. Ну еще бы, в их полку прибыло! Лишь мы с ней, да сестрица Настенька заметили неоново свечение глазок Ксении Сергевны. Добро пожаловать, Ксюшенька, во второсортный женский мир.

“Вампиры… вурдалаки… позовите мне Вия”!

 

Август 2013, Соловьевская дача.