27 декабря-1 января

В этот новый год, я хотел закутить по полной. Я решил избавиться от всех тех сбережений, которые я хранил. Нужно же было избавиться от всего старого.
В Москву прилетал еще один мой старый друг – Витька. Он работал почтовым летчиком, в Сибири. Редко он приезжал на юг, или на запад, или на восток, он вообще очень редко, куда бы не было, приезжал.
Однажды, будучи юным и наивным, я подумал, что тоже смогу найти себе место в Сибири. Приехал туда и дал себе зарок, что больше ни при каких обстоятельствах не поеду на север. Холодно, голодно и одиноко. Может, я и ужасный нытик, но мысль только вырвавшись, тут же падает в снег.
Ему нужно было уладить некоторые дела, и он приезжал 31 декабря в Москву. И вот я решил собрать старых друзей вместе и устроить  пирушку. Но 27-ого числа ко мне в дверь постучалась Вера, и попросила пожить до 2 января. Я согласился, все же она мой друг. Выглядела она ужасно: красный нос, красные щеки, и уже синеватые пальцы.  Все мои вопросы она обходила молчанием.  Мне было жалко оставлять ее одну в новый год, и предложил пойти с нами. Вера отрицательно покачала головой и отвернулась.  Я решил остаться с ней. Черт пойми, что творилось тогда у нее в голове. С шизофрениками всегда трудно общаться, но она была скромней и молчаливей всех, с кем я когда-нибудь был знаком.
Вы спросите, зачем я оставил друзей, которых не видел много лет, ради душевнобольной девушки, которая даже не разговаривала со мной. Не знаю. Внутреннее чувство подтолкнуло меня, и я остался с ней.

Все эти дни я пил по-черному. Я не страдаю алкоголизмом, даже не думайте, я пил когда мне хотелось. К сожалению, так говорят все алкоголики. Из-за того, что я пил, я не помню новый год, не помню, о чем мы говорили с Верой, что делали, где были. В память врезался лишь один кусочек.

Когда били куранты, мы были на Красной площади. Кричали, веселились и радовались. Потом Вера потащила меня обратно домой. Шли мы долго и в конец замерзли. Дома она приготовила какао (откуда она его взяла, до сих пор неизвестно), и начала говорить. Не знаю, может это все слишком долго копилось, может кто-то надоумил ее до этого, но правда остается правдой, пусть и такой горькой, она исполнила свое предназначение и ушла.

— Ты не задавал себе вопроса: зачем ты живешь? В свои 16 я начала карьеру художницы. Какая карьера может быть у гуманитария? Ты можешь надеяться на себя.
Я никогда не спрашивала себя об этом. Я знаю, что совершу что-то и уйду. Но слишком много жду. Мне тяжело жить.

За те дни я часто замечал, что Вера стала заикаться и нервно дышать. Она путала и пропускала слова, оглядывалась и пугалась, когда до нее дотрагивались. Иногда она подолгу сидела за кухонным столом и смотрела в окно. Она могла просидеть так час и два или три. Я очень за нее беспокоился, просил сходить со мной к врачу, но какие врачи могут быть 1 или 2 января? Ей становилось хуже, но ничего с этим поделать не мог. 2 января она исчезла. Я говорю серьезно, я отлучился в ванную, а когда пришел, ее не было в квартире.
К слову о друзьях: они отлично провели время и без меня. Витька заглянул ко мне 2 числа, рассказал про свою жизнь и про то, что женился и в скором времени у них в семье ожидается прибавление. Как я был счастлив за друга! Хоть кто-то живет полноценной жизнью.  В тот же день он улетел обратно.
7 января я получил известие о его смерти. Была пурга, видимость была нулевая, но Витька спешил к семье. После этого я ненавижу самолеты.