Новая собака со старым именем

                ОКОНЧАНИЕ

  Свою собаку Бимом сестра назвала не случайно.   Она у  появилась у нее, когда вышел фильм режиссера  Ростоцкого по повести писателя Троепольского "Белый Бим, Черное ухо" (1977 год), ставший чрезвычайно популярным. Судьба собаки, преданной своему хозяину, и погибшей от руки случайного, жестокого человека, чрезвычайно взволновала советскую аудиторию. Можно сказать, что это был фильм, впервые по-человечески рассказавший о судьбе собаки, вывернувший наизнанку наше собственное нутро.
  Белый Бим, Черное Ухо был собакой большого достоинства, чего нельзя было сказать о наследнице его имени, собачонке сестры. Она дожила до глубокой старости, под конец жизни уже не могла двигаться, сестра трогательно ухаживала за ней, и когда она умерла, ее поводок так и остался лежать на телефонной тумбочке, ежедневно напоминая о ней.
  Нового Бимчика сестра  так и не завела, наверно, не только потому, что хранила верность старому. Жизнь настала другая:СССР уходил в небытие, материальные трудности росли, и для сестры, работавшей лектором обкома партии, а затем помощником председателя облисполкома, всё это было - как ножом по сердцу. Практически перечеркивалась вся её жизнь, и она даже пыталась вникнуть в моё сотрудничество с радио "Свобода", которое началось вскоре после возвращения из Сибири, хотя до этого она его осуждала.
  Но когда я завела новую Жучку, она отдала мне Бимкин поводок, и я взяла, потому что купить нигде не смогла (позже я куплю новый в Варшаве).
  Жучка росла ласковой собакой и постоянно норовила вскочить мне на колени. Я страшно боялась, чтобы из нее не вырос новый Бимчик, и старалась быть с ней построже, хотя делала это, скрепя сердце.
  Моё сопротивление помог сломать один из сотрудников редакции. Как-то мне надо было уехать в командировку на пару дней, и Жучку взял к себе водитель редакции. У него были маленькие дети, и они обрадовались щенку. В день моего приезда водитель привез Жучку в редакцию, она забилась под стол, и когда ее хотели выманить оттуда, скалила зубы и огрызалась.
  Но вот Жучка услышала мой голос, и что тут началось! Она носилась из комнаты в комнату, из угла в угол и никак не могла остановиться. Это была настолько непередаваемая, бурная радость, что все присутствующие ахнули.
  Наконец, совсем обессилев, Жучка улеглась у моих ног. "Возьмите ее на руки, она еще такая маленькая",-сказал один из сотрудников.
  И хотя тень Бимчика меня по-прежнему преследовала, я взяла, успокоив себя тем, что собаки должны наследовать характер собаки. "Иди сюда",- позвала я Жучку, похлопав себя по коленям. Она встала, внимательно посмотрела на меня ("правильно ли я тебя поняла?") и запрыгнула на колени. Я погладила ее по спинке, пощекотала за ушками,- и Жучка счастливо и блаженно закрыла глаза.
  По вечерам, когда я ложилась спать, Жучка садилась у моей кровати и наблюдала, как я читаю книгу. Иногда я опускала ногу и гладила ее по спине. Может быть, именно ради этого момента она и высиживала терпеливо часами у моей кровати.
  Когда я выключала свет и говорила:"Всё, пора спать", Жучка некоторое время пребывала всё в той же позе, потом заскакивала в кресло у окна, напротив моей кровати, где было ее спальное место.
  Если у меня случалась бессонница, и я ворочалась с боку на бок, Жучка спрыгивала с кресла, усаживалась у моей кровати, словно говорила:"Я готова разделить с тобой все твои печали".
  Жучка выросла небольшой красивой собачкой. На поводке она ходить не любила. Когда мы выходили во двор, о чинной прогулке не могло быть и речи. Еще в квартире она всячески сопротивлялась тому, чтобы на нее был надет поводок. А во дворе буквально извивалась и рвалась из рук, чтобы избавиться от него.
  Иногда я не выдерживала и отпускала ее, и тогда носящуюся по двору Жучку невозможно было словить и затащить обратно в квартиру. И я вспоминала о деревне, в которую ее хотели отвезти. Вот бы где для Жучки был простор!
  За моими баталиями с Жучкой обычно наблюдала "Кошкина мама" - так прозвали девицу, которая жила в квартире на первом этаже, и всегда возившуюся с кошкой, которая жила у  нее. До нашего отъезда в Сибирь, она еще училась в школе, и часто приходила к нам, чтобы муж помог ей решать задачи по математике.
  Поначалу мы удивлялись этим ее неожиданным приходам, что называется, без приглашения и не глядя на время, потом привыкли, делая скидку на то, что мать воспитывает ее одна.
  Ко времени нашего возвращения из Сибири, девочка выросла в долговязую, некрасивую и больную туберкулезом девицу в очках. Мать ее умерла, и в квартире она жила одна, училась на вечернем факультете какого-то института и устроилась работать бухгалтером.
  Так она рассказала о себе, когда мы повстречались во дворе. Во дворе мы встречались и по вечерам, когда я выводила Жучку гулять, а она -свою кошку. Потом у нее появилась еще одна, которую она подобрала на улице, и, видимо, после этого ее и прозвали "Кошкина мама".
  Жучка относилась к ней вполне лояльно, и когда мне понадобилось на две недели уехать за границу, я договорилась с ней, что она присмотрит за ней, предварительно щедро заплатив не рублями, а долларами, что тогда было еще в новинку.
  За границей, думая о Жучке, я постоянно испытывала чувство тревоги, и не могла понять, почему. Разумеется, меня испугал вид квартиры "кошкиной мамы", когда я зашла к ней перед отъездом. То, что я увидела, привело меня в остолбенение:и без того узкий коридор был уставлен тазами и ведрами, так что продвигаться по нему можно было лишь гуськом.
  Кухня же имела такой вид, будто недавно подверглась бомбардировке, стены в разных местах были обшарпаны, из них вываливались куски штукатурки. Плита и раковина были грязны и уставлены немытой посудой, обеденный стол - кастрюлями и тарелками с остатками еды.
  Пол - в грязных подтеках, весь заставлен пустыми банками и бутылками. Среди них пять или шесть непочатых бутылок водки.
  Самое удивительное, что "кошкина мама" ничуть не смутилась, увидев, что я потрясена увиденным. "Надо как-нибудь ремонт сделать,- небрежно сказала она.- Всё уже обветшало, проходите сюда, в комнату". В комнате была не застеленная кровать, стул с наброшенной на него одеждой, на столе разбросаны кипы бумаг. "Беру работу на дом, перешла в своей конторе на сдельную работу",- пояснила хозяйка.
  Еще одна комната была закрыта. "Там всякий хлам складываю",- пояснила она.
  Несколько примирила меня с "кошкиной мамой" стопка книг на этажерке. Когда человек любит читать, не всё потеряно. Но и тут она меня удивила:оказалось, что она большой поклонник Кастанеды, и советовала мне почитать его.
  Своё недоумение (и это еще мягко сказано) я постаралась нейтрализовать тем, что "кошкина мама" любит животных. Жучка привязалась к ней, даже рвется к ней в дверь, когда мы проходим мимо ее квартиры. Чего еще надо? Но откуда тогда тревога на сердце, которая меня не отпускает? Ну в самом деле, что там может такого происходить, чтобы тревожиться?
  Однако сердце не обмануло меня. Первое, что я увидела, войдя в квартиру,- блюдце с засохшими макаронами и плошку с остатками воды.
  В квартире царила тишина и пахло не свежим воздухом.
  Полагая, что Жучка у "кошкиной мамы", я открыла все окна и пошла в спальню переодеться после дороги. И когда я стала переодеваться, из-под кровати осторожно выглянула... Жучка.
  Боже мой! Что же сделала "кошкина мама" с собакой, что та даже не поверила в появление хозяйки? А вид у нее был такой изможденный, будто ее и не кормили толком, и не выводили гулять.
  И так оно и оказалось, когда я потребовала у "кошкиной мамы" отчета. Она ничего не отрицала, стала возвращать мне деньги, я их не взяла, но с тех пор перестала с нею здороваться.
  Кстати, кошки от нее тоже убежали, хотя она каждый вечер выходила их искать и призывать.
  Жучка от пережитого потрясения оправилась, и вновь стала веселой, хотя, завидев "кошкину маму", уже не рвалась к ней. Но в поведении на улице стала еще более неуправляемой. Она рвалась бегать, и теперь, когда я спускала ее с поводка, уже не довольствовалась двором, а убегала на пустырь недалеко от дома.
  Но прежде надо было перебежать дорогу, и однажды ее подбила машина. Я в ужасе закричала и закрыла лицо руками, а Жучка неожиданно подскочила и со всех ног бросилась к дому. У подъезда я взяла ее на руки и внесла в квартиру. Там она уползла в спальню и спряталась под кроватью, забившись в такой угол, что я не могла достать ее, чтобы отвезти к ветеринару.
  Я сама уже пол-жизни не хожу к врачам, и решила, что раз мне не удается ее достать, значит, она сама справится со своей бедой. Если моя теория верна,- что собаки приобретают характер хозяйки.
  Но пытаясь выманить Жучку, чтобы она попила хотя бы воды, я плакала, потому что никакого ответного отзыва не было. И я не могла избавиться от тоскливых мыслей и на работе, и каждый раз возвращалась домой безо всякого настроения.
  Где-то дней через пять я так же без настроения открываю входную дверь и вхожу, не глядя по сторонам. Но чувствую, что что-то не так. О, Боже! Жучка! Прислонившись от слабости к стене, она смотрит на меня и ... улыбается, довольная произведенным эффектом!
  От радости я и плакала, и смеялась, и готова была обнять не только Жучку, но и весь Божий свет.
  С того дня Жучка пошла на поправку, но машин, даже одного гула их, стала бояться, чему я только радовалась. С ее-то непоседливостью, долго ли до новой беды?
  Но беда всё равно пришла. Однажды вечером Жучка жалобно посмотрела на меня, тяжело вздохнула и ... умерла:сердце не выдержало всех перенесенных потрясений.
  Я приходила в опустевшую квартиру, и глаза сами наполнялись слезами. Я всё не могла примириться с тем, что Жучка не выбежит мне навстречу, не бросится ко мне с радостным визгом...
  С тех пор я действительно больше не завожу собаку. Была ли бы у Жучки другая судьба, дай я ей другое имя? Не знаю. Но Жучка была, и я помню ее до сих пор.