Пятое воскрешение петра

               
Без края степь, хоть много дней иди,
Гоня перед собой овец отару,
Вся та же зелень трав маячит впереди.
Студеною водою манит Яик старый.

Распластав крылья, в небесах завис
Орел; то плавает огромными кругами,
То их, сложив, несется камнем вниз,
И снова вверх, чуть шевеля ногами.

Обилье трав, хватает их на всех,
Пасут овец башкиры и казахи,
И слышен женский гомон, детский
Смех…
Станицами живут на Яике казаки.

Бывает иногда – соседи пошалят,
(Отбить табун коней и скрыться),
Казачий собирается отряд –
Нарушена российская граница.

По Оренбуржью много крепостей, -
По сути села мелкие, деревни, -
Плетень, глубокий ров и насыпь без затей,
Да частокол из струганных деревьев.

Четыре пушки, казаки, солдаты.
Казармы – те же избы под соломой,
Да старики в отставке – бородаты
Поставить в строй – не выглядит вороной.

Пусть отслужил, старанье жизни всей,
Ну, некуда идти, прошло полвека,
Из них он двадцать пять на страже рубежей…
Состарили, согнули человека.

Здесь началась крестьянская война –
Тень императора, убитого, восстала,
И кровью залита степная сторона,
Для мирных жителей она могилой стала.
 -
Россия особая страна. Здесь, как нигде, верили в доброго царя, которому творить добро мешали люди, его окружающие. И если с царем происходила беда, скажем, смерть, то к этой смерти подходили с предубеждением, виня в этом царское окружение. Так не хотелось верить в смерть царя «благодетеля», что появление человека, называвшего себя царем, которому удавалось случайно спастись, воспринималась с доверием, тем более, если он обещал облегчение жизни им. Чаще всего выдавали себя за царей бродяги, которых в данной местности не знали. Бродяг ловили, сажали, но, поскольку их не сильно охраняли, не чувствуя от них исходящей опасности, те вновь убегали. Просторы страны позволяли долго быть не пойманным. Особенно легко было затеряться в местности заселенной и контролируемой казаками. Правда, казачеству при воцарении императрицы Екатерины II пришлось туго.
Казак становится бродягой,
Судьбой оторванный от стана,
Готов ко всяким передрягам,
Как прежде, вольный и упрямый.

Что дом ему, и что – семейка?
Лишь только временная сеть,
Прорвет ее, найдет лазейку,
Любая не удержит цепь!

Не удержать его, маня
Посулами прекрасной жизни.
Дай саблю, доброго коня,
И будет он служить отчизне.
 Более двух миллионов малороссийских казаков из вольных стали крепостными, соответственно казацкая старшина превратилась в дворян, многие из них стали титулованными вельможами. Возведенная на престол заговорщиками, обязанная им, императрица облагодетельствовала их, раздаривая царских, государственных крестьян сотнями тысяч, с землями, на которых те жили. И бесчисленные фавориты, доставлявшие государыне телесное утешение,  не были ею забыты. Из относительно свободных государственные крестьяне, попадали в тяжкую крепостную неволю. И это происходило тогда, когда государыня официально уничтожила звание рабства. Императрица знала о плутнях и грабежах своих фаворитов, но молчала.  А те, пользуясь ее молчанием, и не зная меры корыстолюбию, одаривали богатствами государственными и самых отдаленных родственников своих. Особенно тяжело было тем, кто на большем расстоянии находился от столицы, контроль там вообще отсутствовал. Люди целиком зависели от действий, скажем, такого чиновника, каким был капитан-исправник, или пристав.  Вроде бы и должность, в масштабах России, не велика. Но, кто бы мог представить, что она такого рикошету когда-то наделает! Но об этом речь пойдет ниже. А пока следует сказать, что по южным просторам яицких степей много разного народа передвигалось. Были такие, которые только набегами и жили. От них крепости создавались. Сколько их и средних и малых по Оренбуржью было построено?..  Нужно знать, что в большинстве своем, крепости в том краю были не что иное, как деревни, окруженные плетнем или забором. Создавались они от копий и  стрел диких племен, промышляющих набегами, Несколько старых казаков, да несколько солдат, две-три  пушки – вот, тебе, и огненная мощь, вот, тебе, и гарнизон крепости! Были народы, которые нуждались в защите. Такими были мирные калмыки-скотоводы, бродяги степей. В свое время сбежали они от притеснявших их мандаринов Китая, к России прибились, и та не трогала ни устоев хозяйственных, ни веры в Будду. Платили небольшую дань – и все!
Казак не ведает покоя,
Постарше станет, сеет, жнет.
А молодой - живет разбоем,
Что нужно, силой заберет!

Да вот беда – сильна держава,
Казачьи вольности не чтит,
Помалу казаков прижала,
Казак ленив стал, больше спит.

А сонный что? Проспал отвагу,-
Чиновник силушку набрал,-
Пришла деньга на всю ватагу,
А он в карман к себе прибрал…

Послали ходоков в столицу.
Оттуда грозное: «Не сметь!»
Прислали палачей в станицу,
По спинам погуляла плеть.

Потом анализ: «Что?  Откуда?
И почему казачий бунт?»
Ито сказать, в России чудо,
Три шкуры с нас всегда дерут!

Эх! Погулял казак на славу!
Пришедший с Дона Емельян,
Потряс основу всей державы,
Но не защитник он крестьян…

Пусть назовут его злодеем,-
Поволжье охватил огонь,-
Ведь зло, посеянное, зреет,
Казачьи вольности не тронь!
 Положение при Екатерине Второй изменилось. Пользуясь неграмотностью калмыков, русские приставы угнетали, поборами обирая мирных людей. Терпели калмыки, да терпения не хватило, решили они вновь откочевать в Китай. Правительство о том проведало и решило послать  вдогонку калмыкам яицких казаков. Никогда меж калмыками и казаками вражды не было. Решили казаки ослушаться. Откуда им было знать, что за сим последует? А ослушание было воспринято чиновниками серьезно, для разговора послали они генерал-майора Траубенберга с солдатами и пушками. Трудно найти диалог между немцем, исполнительным и послушным, и казаком вольным. На площади, вблизи церкви, собралась толпа казачья, конечно не с цветами, не с хлебом-солью, а в полной казачьей амуниции. Разговора нежного и деликатного не произошло. Поставил пушки против казаков генерал, приказал: «Разойдись!»
А куда расходиться, если это – казачий стан, с казачьими порядками и законами. Были требования казаков к власти, они  и решили генералу высказать: «Почему казачье жалованье задерживают?  Почему при выплате члены канцелярии, учрежденной правительством царским в войске казацком, часть жалованья канцеляристами удерживается?  Почему происходит нарушение  прав и обычаев рыбной ловли на Яике?»  Стали немцу говорить, а он «немчура» свое: «Разойдись, а то картечью разгоню!»  Пушкари стали пушки готовить. Не сдержалась горячая кровь казацкая, водкой подогретая. Бросились на пушки, пушкарей саблями порубили. Солдаты бросились в рассыпную. Побежал и генерал. Догнали его казаки и зарубили. Атамана
казачьего за инертность здесь же, на дереве, повесили. Членов канцелярии под арест посадили.
Из казаков рассудительных выделили выборных, чтобы те в Петербург поехали, да государыне императрице все обстоятельно разъяснили. Поехали, да что толку-то? Посадили в острог выборных, плетьми попотчевали, а на Яик войско послали казаков усмирять. Встретилось то войско государево с казаками в 70 верстах от Яицкого городка, сражение произошло. Да только не выдержали казаки картечи пушечной, побежали. Потом их отлавливали и группами под конвоем отправляли. Тюрем не хватало, пришлось арестованных рассаживать по лавкам в Гостином и Меновом дворах. А потом пошли расправы лютые, да кровавые. Запомнили, ох, и здорово запомнили казаки яицкие, как по спинам плеть гуляла, кровью кожу вспарывая! Запомнили и те, кто прощен был, только присягу новую принял. Уже тогда наказанные говорили, пусть и тайно, чтобы враги не слышали: «То ли еще будет!  Так ли мы тряхнем Москвою!»
Ничего правительство не поняло тогда. Все продолжалось, как и прежде. Так же тяжкий гнет заставлял крестьян, жителей окраин государства, заселенных инородцами, поднимать голос свой в защиту прав своих. Снаряжали ходоков. А те, получив, физическое наказание, ни с чем возвращались домой. Казна расхищалась. От канцлера до последнего протоколиста все крало, и все было продажно. Да и с верой православной было не все в порядке. Ограничив монастырские доходы, императрица нанесла сильный удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие деревни нуждались в священниках. Екатерину чрезмерно расхваливали за границей, зная о ней только по переписке с Вольтером. Стал понимать простой люд, за что с царем Петром Федоровичем расправились? «Хотел государь облегчить жизнь крестьянину, так разве чиновники и генералы не станут противиться? Вот почему они царя хорошего, да ласкового извели? А может, и не извели, может и жив еще царь, где-нибудь прячется, да времени удобного ждет?» При таких настроениях ожидание может в реальность превратиться! Так и случилось, десять лет в бозе почивающий император Петр Федорович III, вдруг объявился среди яицких казаков, проживающих на берегах Яика, потом уже, после пугачевского восстания, переименованного указом Екатерины в Урал.
Кто пережил буран в степи,
Тот не забудет резких звуков:
То оглушительно ревет, то тоненько свистит
То громко захохочет прямо в ухо.
То будто затяжной, надсадный вой,
То ржанье одичавшего коня,
То крыльев хлопанье над самой головой,
То чирканье шагов, что рядом семенят.
А воздух впереди стоит стеной,
Его толкаешь, он не поддается,
И надобно к нему скорее стать спиной,
Иначе сделать вдох не удается
Буран в степи приходится описывать потому, что в него попал человек, двигавшийся пешей ногой – больно ласково начинался день. Высоко в небесах светились белые облака. Никакого намека на снегом беременные тучи. Дней пять до того погуливали молодые метели, сменяясь туманами, ростепелями, гололедом. Потом, когда земля полностью обнажилась, словно девица, спать ложась, а пороши еще не легли, мороз ударил, землю коркой сковал, грязь на дорогах закаменела. Путник, чтобы не спотыкаться, шел по обочине. До селения ближайшего версты три оставалось, не больше, как откуда-то с юга налетел буран, смешал землю с небом, слепил глаза.
Мы часто говорим, что вьюга злится,
Но если вьюга только загуляла?
Она пьяна и хочет веселиться,
И снегом распушила одеяло.

Ну, что поделать, нрав ее такой?
Заносы строит, впадины, сугробы,
Метель со стороны любуется собой
Игр у нее невероятно много.

И песен у нее задумчивый напев,
Нам почему-то показался воем,
Мы тоже за столом, изрядно захмелев,
Своею песней не даем покоя,

Мотив перевираем и слова,
Перекричать весь мир готовы.
Так вот и говорят: «Кто в лес, кто – по дрова,
И песнь не спев, мы начинаем снова.
Потемнело на станице, словно вечер пришел. В избе не разглядеть. И Авдотья, жена казака Дорохова зажгла лучину. Скучно смотреть в залепленное снегом окно, вот и Степан решил заняться ремонтом упряжи.
-Авдоть! -  обратился Степан к жене. – Ты, что, не чуешь? Кто-то дверь в сени наши облапливает!
- Да, тебе, померещилось!  Кого в такую погоду принесет?
- А ты, все ж выйди, глянь?
Авдотья вышла, отодвинула засов и всплеснула руками. В дверь ввалилось чудище белое, заснеженное. Она хотела в испуге позвать мужа. Но чудище заговорило миролюбиво:
    - Думал, и помирать в степи придется. Да, вот Бог выручил, к вашей избе привел.
Потом незнакомец долго сидел с хозяином за стаканом хмельного, щами густыми наваристыми закусывая. За разговором узнал Степан. Дорохов, что незнакомца того зовут Емельяном Пугачевым. Что старовер он, пришел на Яик с Дона, чтобы по вере равных людей найти, да в скиту их поселиться.
Как и с чего пошли разговоры по станицам казачьим пошли, теперь уже не выяснишь. Только они,  семейные разговоры больно друг на друга похожими были.
«Что за жизнь пошла, - ядрена вошь, - опять на земле нашей ампиратор объявился? Сказывают, что сам Петр Федорович, своею царственной особой на землю Яицкую пожаловал, на преданность яицких казаков надеясь. Помочь, значит, просит. Не надеется на енералов питерских, да московских, жену его, Катьку, поддерживающих. Задумала жена-злодейка мужа своего извести. Удалось ему скрыться. Долго, горемыка, по России скитался, пока до наших краев добрался. Оно, конечно, дело семейное, внутреннее, как говорят, «муж, да жена – одна сатана!». Сами поссорятся, сами и разберутся, чужой в дело ихнее не влазь, Но тут же царь, не мужик, а божий помазанник! Старшина наша, казацкая, своими глазами видела на нем знаки царские. Скликают народ под знамена царские. Дело – праведное, за него и пострадать можно!» - так думал Федор, бирюком на отшибе станицы живущий. Многие тогда казаки и мужики думали так же, собираясь на войну с царскими генералами.
Никто из простого люда живым императора Петра Третьего не видел. К тому же десять лет прошло, срок велик, человек внешне изменяется, да так, что и признать в нем знакомого тебе не всегда удается. Естественно, Пугачев никакими чертами, делающими его похожим на покойного императора Петра Третьего, не обладал. Был он росту среднего, широкоплеч и худощав. Лицо темное, оспинами тронутое, одного переднего зуба сверху не хватало. Черная борода клином, начинающая седеть. О каком этикете царском мог знать претендент на роль государя, ко всему еще, и неграмотный?
Человек, если решился на себе судьбу императора взвалить, должен быть человеком смелым и решительным. Такими качествами обладал тот, кто потом будет год потрясать, в страхе держать власть царскую. Сколько же раз ловили Емельяна Пугачева, донского казака, к бродяжничеству привыкшего? И всякий раз уходил! Так случилось и на этот раз…
Поймали Пугачева в селе Малыковке по указанию крестьянина, который сообщил, что с ним ехал на подводе бродяга Емельян Пугачев, донской казак и раскольник, с ложным письменным видом, решивший поселиться на реке Иргиз, среди раскольников. Задержали Емельку, в Оренбург доставили. Оренбургскому губернатору появление Пугачева показалось подозрительным, отослал он его в Казань, где тюрьма имелась, и послал донесение в военную коллегию. Заключенные, чтобы жить, вынуждены были в сопровождении гарнизонных солдат ходить по городу и собирать себе милостыню на пропитание. С момента помещения в тюрьму почти полгода прошло, задержали зимой, а уже лето в разгаре было. Сколько за это время Пугачев дум разных передумал? О чем думал Емельян, когда в июньский погожий день по казанской улице шел, в сопровождении двух солдат?. Увидел на одной из центральных улиц тройку. Оттолкнул одного солдата, с другим в кибитку сел и ускакал. Пока пришло из Петербурга решение военного суда, след Пугачева в оренбургской степи растворился.
Объявился на Яике, у казака Михаила Кожевникова. Рассказал  Кожевникову, что он император Петр Третий Меж яицким казаком и донским всегда общий интерес найдется. Нашелся он и на этот раз. Думаю, не просто Емельяну Пугачеву было объявить себя императором Петром Третьим, без согласования с казацкой старшиной?  У меня так сомнения и остались, кто кого, когда и как уговаривал? Скорее всего, яицким казакам нужен был царь Петр, человек в здешних местах неизвестный, которого и выдать можно за императора, чудом спасшегося от смерти. Во всяком случае, таких планов «царских» прежде у донского казака не было. Он планировал остановиться у староверов, к которым относился по взглядам на веру, и мирно жить среди них
Пугачев с самого начала не был самовластен. Зачинщики бунта управляли действиями Пугачева. Он ничего не предпринимал без их согласия, они же часто действовали без его ведома и вопреки его воле.  Они оказывали ему наружное почтение. При народе ходили в присутствии его без шапок, били ему челом, но наедине обходились с ним, как с товарищем, вместе пьянствовали, не снимая шапок, вместе песни казацкие, разгульные пели. Как-то вырвалось, со вздохом, у Пугачева, когда он пировал у казака Дениса Пьянова на свадьбе его младшего сына: «Эх, узка улица моя!»
И это согласуется с теми случаями, которые история сохранила.
 Сержант Крамницкий, которого он пощадил во время взятия одной из крепостей, стал его любимцем и писарем. Он доверял ему многое, и тот никогда не подводил Пугачева. Яицкие казаки, из окружения «государя» удавили Крамницкого, и бросили с камнем на шее в воду. Когда Пугачев осведомился о нем, ему ответили: «Пошел к своей матушке вниз по Яику!» Поморщился «Петр Федорович», только рукой махнул, но слова не сказал. Молодая красавица Харлова, жена повешенного по приказу Пугачева капитана, была пощажена вместе с ее семилетним братом.  К красоте ее «царь»  оставался неравнодушным, одна она имела дозволение в любое время входить в его шатер. Как-то попросила у Пугачева дозволение похоронить тела, повешенных им в крепости. Просьбу ее Пугачев выполнил, но она вызвала подозрения у его окружения, и. он был вынужден приказать расстрелять женщину, которую любил. Вместе с ней был расстрелян  и ее семилетний брат. Тяжелораненые, они  сползлись один с другим, так и умерли обнявшись. Тела их, брошенные в кусты, оставались долго в том же положении.
Я не собираюсь детально разбирать военные действия Пугачева. Хотя, следует отметить, что «Петр Федорович» был знаком с азами военного дела. Знал, как следует поддерживать хотя бы элементарную дисциплину, когда войско его пополнилось значительным количеством крестьян и горожан. Учреждены частые разъезды и караулы, за ними строго наблюдали, в том числе и сам Пугачев, иногда проверял их ночью. За побег из стана мятежников полагалась смертная казнь. Десятник головою отвечал за своего беглеца. А без суровости, как?  Даже самые объективные люди, описывающие действия Пугачева, не избежали стремления показать его войско, как плохо управляемую армию головорезов, толпу.. Подобное высказывалось и римскими писателями, описывающие действия Спартака
Мне хотелось бы напомнить о том, что против Пугачева действовало полтора десятка генералов, более сотни офицеров. Печальная судьба была у первого из генералов, столкнувшегося с Пугачевым. Это был немец, жестокий, педантичный, самоуверенный, имеющий военное образование. Его фамилия – Кар. Кар, дважды разбитый в военных стычках с Пугачевым, понимая, что его ждет печальный конец, позорная насильственная смерть, под предлогом лихорадки покинул армию и поехал в Москву, где пытался быть принятым князем Волконским. Но тот его не принял. В благородном собрании, когда там появился генерал, поднялись такие шум и крики, что тот вынужден был поспешно удалиться. Генерал пытался избежать насильственной смерти от восставших крестьян.  Тщетно, позднее он был убит своими крестьянами, выведенными из терпения его жестокостью. Жестокость и храбрость – не синонимы. Не оставили воспоминаний о своей войне с Пугачевым и другие русские генералы, немецкого происхождения: Рейнсдорп, Брант, Фрейман, Корф, Валленштерн, Биллов, Декалонг.
Да и русским доставалось в хвост и в гриву, скажем генералу князю Щербатову, действиями которого императрица была крайне недовольна. Не лучше выглядели генерал-майоры князь Голицын, Ларионов, Мансуров. Только на фоне их лучше выглядел генерал-аншеф Бибиков, вскоре умерший.
Поговаривали о приезде Суворова, но его не отпускал граф Румянцев-Задунайский. Опасались того, что появление Суворова может привлечь внимание европейских держав к серьезности происходящих в России событий.
Императрица, со слов графа Никиты Ивановича Панина, не знала, кому предоставить спасение отечества? Панин сам  вызвался принять на себя этот подвиг. Сами слова «спасение», «подвиг» свидетельствовали о прозрении государыни, которая вначале не придавала значения происходящему чему-то близ Урала.
Не знала государыня российская, что бунт Пугачева так дорого обойдется стране, разорением всего среднего Поволжья, гибелью огромного количества людей. Несмотря на свое презрение к разбойнику императрица не упускала ни одного средства образумить чернь. Разосланы были всюду увещевательные манифесты. Обещано было десять тысяч рублей за поимку самозванца.
А чего стоит уничтожение дома, где родился и вырос»  разбойник!»
Послано было в Черкасск повеление сжечь дом и имущество Пугачева. Дом был сожжен, пепел его по ветру развеяли, двор окопали, огородили и прокляли на времена вечные. Даже  станицу Зимовейскую велено было переименовать в Потемкинскую.
Да, назвать действия самозванца добрыми никак нельзя. За его продвижением тянулся след, усеянный мертвыми телами.
С кем расправлялся самозванец?  Вешал офицеров, священников. Рядовые, если давали присягу, присоединялись к мятежникам. Бердская слобода, основное место пребывания Пугачева,  была вертепом убийств и распутства. Лагерь был полон жен и дочерей офицерских, отданных на поругание пугачевцам Расстреливали, вешали, топили, четвертовали. В Курмыше  Пугачев велел повесить майора Юрлова за смелость его обличения – и мертвого  секли нагайками. Не щадил он и женщин. Как-то ехал мимо копны сена. От нее отделилась собачка, бросилась на него, облаивая. Пугачев велел разбросать сено. Нашли двух барышень, монашками переодетых  – он их, подумав, велел повесить.
А вот вера в царя Петра Федоровича неукоснительно в сознании люда поддерживалась. Церковная служба  отправлялась ежедневно. На ектинии поминали государя Петра Федоровича и супругу его, Екатерину Алексеевну. Пугачев, будучи раскольником, сам в церковь не ходил. Подходящие к нему кланялись в землю и, перекрестясь, целовали ему руку.
Время шло, уже не за горами был и 1775 год. Пугачев не имел уже намерения идти на старую столицу. Окруженный отовсюду войсками правительства, не доверяя  своим сообщникам, он уже думал только о своем спасении; цель его была пробраться за Кубань или в Персию. Но окружение его, «генералы царские» строго следили за своим вождем. Ему уже трудно было оторваться от преследования, оно шло по пятам его.  Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием. Мятеж свирепствовал более всего. Возмущение переходило от одного села к другому, от одной провинции к другой. Последствия становились ужасными. Можно видеть их хотя бы на судьбе Казани. Разбойники с криком бегали по улицам города, грабя и поджигая дома Пленных жителей погнали из города, били нагайками, - и это несмотря на запрет Пугачева. Особенно отличались башкиры. Они копьями кололи отстающих женщин и детей. Много людей утонуло, переправляясь через речку Казанку.  Народ, пригнанный  в лагерь Пугачева,  был поставлен на колени перед пушками. Женщины подняли вой. Им объявили прощение. Люди, поняв, что останутся живыми, ликовали. На ночь в городе остались те, кого не успели пугачевцы захватить в плен, да они не знали, куда им деться. Крова над головой не было. Самый богатый и благоустроенный город Поволжья практически исчез.
 Что же осталось в Казани после того, как Пугачев побывал там? В городе: из двух тысяч восьмисот шестидесяти семи домов две тысячи    пятьдесят семь сгорели,  25  церквей и три монастыря тоже сгорели;  800 жителей погибло, более 500 пропали без вести.
Те, кто уцелел, ждали на следующий день возвращения Пугачева, а с приходом его – смерти! Представить можно, как ликовали они, увидев войско Михельсона, подходящее к городу. И опять Пугачев вынужден бежать. Но по пути встречающие города  и селения встречали его хлебом солью и пополняли свежими людьми войска.
В Саранске архимандрит Александр принимал Пугачева с крестом и евангелием. Об этом ему  напомнила власть, когда  разбойник Пугачев был захвачен в плен. Священник был предан гражданскому суду. Его повели в оковах в алтарь, возложили на него полное облачение. В таком виде его поставили в середине церкви. Потом вывели наружу, сняли с него ризы, обрезали волосы и бороду, надели мужицкий армяк и сослали на вечное заточение, Народ жалел о преступнике.
Преследование отступающего Пугачева происходило непрерывно. Постепенно его оставляли те, кто стоял в истоках мятежа. Теперь окружение Пугачева так же непрерывно следило за своим вождем, не давая ему скрыться
Наступил момент, когда оно потеряло надежду на военный успех. Пришло время каждому позаботиться о собственной шкуре. Решено было выдать Пугачева головой лицам, представляющим императрицу, и этим позволить надеяться на августейшее прощение. Спешил принять участие в сражениях с бунтовщиком  и будущий прославленный российский полководец Александр Васильевич Суворов. Но, не успел Суворов повоевать с «Петром Федоровичем» Прибыл уже тогда, когда Пугачев был связан своими сообщниками. Потом Суворов, начиная от деревни Мостах, взял на себя функцию охраны самозванца, сопровождая его до самого Симбирска., где «плененного императора встретил граф Панин.  «Как же ты смел, вор, назваться государем?» – грозно спросил он Пугачева. На что, тот ответил громко и спокойно: «Я не ворон, я - только вороненок, а ворон еще летает»» Панин от такого ответа позеленел в лице, ударил Пугачева по лицу до крови и вырвал клок бороды его. Правительство Екатерины стремилось поскорее расправиться с предводителем мятежа. О судьбе его запрашивали из-за границы. Вот что писала императрица российская своему другу философу Вольтеру о плененном Пугачеве: «Но до какой степени может человек самообольщаться, видно из того, что он осмеливается питать какую-то надежду. Он воображает, что ради его храбрости я могу его помиловать, и что будущие его заслуги заставят забыть его прошлые преступления. Если бы он оскорбил одну меня, его рассуждение могло бы быть верно, и я бы его простила. Но это дело – дело империи, у которой свои законы».
Был бы Пугачев грамотным, и имел бы возможность прочитать письма, которые по-французски писала императрица своему почитателю во Франции Вольтеру, он, несмотря на трагизм своего положения, хохотал бы до упаду, читая те характеристики, которые дает лживая насквозь Екатерина. Она даже ввела его в дворянское сословие, сообщая Вольтеру тот титул, какого ни в какие времена не бывало. Я привожу содержание  в русском дословном переводе:
«Маркиз Пугачев, о котором вы опять пишете в письме от 16 декабря, жил как злодей и кончил жизнь трусом. Он оказался таким робким и слабым в тюрьме, что пришлось осторожно приготовить его к приговору из боязни, чтоб он сразу не умер от страха».

Узнала и Европа про маркиза.
Де Пугачев Поволжье потрепал,
Перевернул все сверху и до низа.
Огромной тенью на Россию пал.

Жребий Пугачева решился, он был осужден на четвертование. В десятый день января 1775 года на Болоте был воздвигнут эшафот. Вокруг построены пехотные полки. Мороз жестокий. Офицерам и начальникам было разрешено надеть нагрудные знаки и шарфы поверх теплых шуб.  Все пространство Болота, или, проще говоря, низкой лощины, все кровли домов и лавок, с обеих сторон ее, усеяно было людьми разного пола и состояния. Кричали, гомонили вокруг : «Везут!  Везут!»  Появился отряд кирасир, за ним сани с Пугачевым. Как только Пугачев и его сподвижник Перфильев  взошли на эшафот, тотчас раздалась команда: «На караул!»  После чего стали зачитывать манифест, в котором подробно излагались все данные о Пугачеве. Чтение сопровождалось вопросами, на которые преступник громко отвечал: «Да, я донской казак, Зимовейской станицы, Емельян Пугачев». После чтения манифеста духовник благословил осужденных и спустился. Наступила минута прощания. Пугачев  с крестным знамением, обратился лицом к христианским соборам, потом, кланяясь на все четыре стороны, крестясь говорил: «Прости, народ православный, отпусти мне, в чем я согрешил перед тобою: прости народ православный. По знаку обер-полицмейстер Архарова, экзекутор дал знак. С Пугачева сорвали белый бараний тулуп, разодрали шелковое малиновое полукафтанье. Он опрокинулся назад, и вмиг окровавленная голова его висела в воздухе, палач держал ее за волосы, показывая народу.
Со страшным врагом было покончено. Можно было и вздохнуть легко. Но, обвиняя Пугачева в смуте и бунте, императрица забывала о том, что она и породила эту смуту, придя к власти в чуждой ей стране, узурпировав ее путем насильственного свержения  и убийства мужа, являвшегося помазанником божьим на троне. Чем преступнее Пугачев, надев личину убитого императора?  Он делал то в системе политического беззакония России, что давало возможность рождаться самозванцам. Не он был первым, не будет он и последним!