Другое Солнце. Часть 4. Точка 36

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830
Точка 31: http://www.proza.ru/2013/08/24/1894
Точка 32: http://www.proza.ru/2013/08/25/92
Точка 33: http://www.proza.ru/2013/08/25/176
Точка 34: http://www.proza.ru/2013/08/25/1659
Точка 35: http://www.proza.ru/2013/08/25/1798

36. Смена дислокации. Исходная Точка: Воспоминание #5, предательство, предложение, от которого невозможно отказаться.



Знаешь, Ирка, отсюда, из этого момента, события того времени кажутся такими далёкими… Словно всё это неправда. Словно всё это мне приснилось. Словно нас с тобой никогда ничего не разделяло.

Я не держу на тебя зла — не получается. Наверное, я от природы не злопамятная.

Но я понимаю, что ты вряд ли сможешь когда-нибудь относиться ко мне, как раньше. Как в те волшебные годы нашей с тобой юности. Я понимаю, — но я бы всё отдала за то, чтобы вернуть те времена. Знаешь, мне никогда не было так хорошо, как тогда, с тобой.

Но, наверное, ничего не поделаешь, да?

Мишке стало плохо вечером того же дня. Я позвонила Герману, и вскоре пришла машина — чёрный, наглухо затонированный микроавтобус "Мерседес" с мигалкой. Китайца погрузили внутрь и увезли. Герман сказал, чтобы я ни о чём не переживала.

— О нём позаботятся. Это спецклиника ФСБ. Лучше, чем в Германии, — он поцеловал меня в лоб. — Не бойся, детёныш. Он поправится.

Нет, я не сомневалась. В конце концов, если Герман сказал «поправится», значит, так оно и будет. За Мишкино здоровье я не волновалась. Я даже думала о том, что у него есть очень хороший шанс вылечиться от зависимости и стать нормальным человеком…

Я верила, что всё будет хорошо. Ну, почти всё.

Та девушка. С того момента, когда мы разминулись с ней там, на улице, я не могла думать ни о чём другом. О том, как он на неё смотрел. О том, что на меня он так никогда не посмотрит. Хорошо, Ирка, что ты её не видела. То есть хорошо, что ты не видела ту её, тогда. В тот день. Хорошо, что тебе повезло не оказаться на моём месте.

И я завидовала — конечно! Будь я на Мишкином месте, я бы и сама, наверное, влюбилась в неё. Уж очень она была хороша. Но я была на своём месте, и это значит…

Теперь я понимала тебя, Ирка. Раньше я думала, что эта твоя ревность несерьёзна, что это просто… Игра? Тем более я и подумать не могла, что… Что этот китаец… Что я…

Господи, какая глупость. Если бы ты только знала, как бы я хотела забыть всё это, переиграть, пережить заново, начать с нуля, и никогда, никогда не повторять прошлых ошибок!

Вот только ошибки ли это?

В конце концов, чем бы всё это ни было, мне никогда не отменить прошлого. Нашего с тобой прошлого, нашего с Ли прошлого. Пусть даже со стороны кажется, что его было так мало, что ничего особенного не случилось…

Впереди была неизвестность. Да, Мишка поправится. Выйдет из клиники здоровым. Дюше дали три года, так что у слабовольного китайца не возникнет соблазна вновь утонуть в этом болоте. Он сможет начать жить заново.

И я знала, что ты, конечно, приложишь все усилия, чтобы быть с ним. И я, наверное, тоже… Но ведь нет никаких гарантий, что он не даст от ворот поворот нам обеим, правда? Ведь он никогда не любил ни тебя, ни меня, верно? Хотя ты же упрямая. У тебя есть шанс пробиться. Своим упрямством. Своей целеустремлённостью. И, если тебе повезёт, в один «прекрасный» момент он сломается, махнёт рукой. Позволит тебе быть рядом, лишь бы уже жить спокойно, без всех этих кипучих страстей и мыльных опер.

Ты можешь сорвать свой куш. Можешь. А я?

А что — я?

Кто-то, уже не помню, кто, сказал: искусство игры — не играть в проигранные партии. Так может, эта партия была проиграна мной с самого начала?

На этот вопрос у меня нет ответа. И не будет — пока Мишка в клинике. Что толку рассуждать о том, что могло бы быть, что может быть, а может и не быть? Как бы грамотно ты всё ни спланировала, как бы всё ни просчитала, всегда есть место одному маленькому недочёту, который испортит все твои планы.

И вот поэтому я стала ждать.


…


С тобой за всё это время мы виделись только единожды, — помнишь? А накануне мне позвонил Герман и сообщил, что кризис миновал, и Ли понемногу идёт на поправку. И осторожно добавил: парень может не вспомнить каких-то эпизодов своей жизни, может быть, последние события.

И знаешь, после этих слов во мне затеплился огонёк надежды. А что, если он забудет ту девушку? Это, как мне казалось, увеличило бы мои шансы.

Твои, впрочем, тоже, Ирка.

Помнишь? Ты вызвонила меня, и мы встретились на Патриарших. Ты рассказала, что отец и правда посадил тебя под домашний арест. А ещё ты спрашивала: что с ним, куда его увезли, как он себя чувствует? И я делилась с тобой полученной от Германа информацией. Ты так радовалась хорошим новостям, но я почему-то никак не могла отделаться от этого ощущения, от напряжения, которым, казалось, был пропитан воздух. Ты улыбалась, но это была ненастоящая улыбка.

Ты уже тогда меня ненавидела, Ирка…

Ты хотела проведать Мишку в клинике. Я объяснила, что это не простая больничка, а спецклиника при ФСБ и, наверное, попасть туда непросто, если вообще возможно. И ты, как ни странно, сразу же согласилась, словно сдалась. Нет так нет. Я сказала, что Герман скорее всего позвонит, когда Мишку выпишут. И ты, улыбнувшись, сказала, что нам нужно будет устроить вечеринку по этому случаю. Правда же? И Мишка будет рад, ведь кроме нас с тобой, у него совсем никого нет.

На том порешив, мы распрощались. Я было предложила тебе прогуляться, но ты отказалась, сославшись на то, что отец запретил тебе долго гулять. Что поделать?

Нет так нет.

И мы расстались, и это был предпоследний раз, когда мы хотя бы притворялись подругами.


…


Герман позвонил — правда, не сразу. Его голос показался мне каким—то странным. Он поведал о том, что Мишка выписался. Я страшно расстроилась, ведь я хотела встретить его из больницы. А Герман словно не хотел мне говорить всего, но в итоге признался: из больницы Мишку забрала ты, Ирка.

Как ты узнала адрес? Наверное, твой отец задействовал свои знакомства. У каждого свои связи.

В общем, так или иначе, ты сделала первый ход.

Белые начинают и выигрывают?

Я нашла вас в Мишкиной квартире. Помню, как ехала туда, дрожа от волнения, кусая губы. Ли открыл дверь и широко улыбнулся; на какой-то миг я даже забыла о своих страхах. Но дальнейшее было… Ужасным. Невыносимым.

Ты была там. В этом дурацком переднике с ромашками, вся такая домашняя, ты приветливо улыбалась мне. А Мишка, дуралей этакий, рассказывал мне — мне! — что ты спасла ему жизнь, с помощью отца устроив его в спецбольницу!

Он и правда не помнил. Не помнил самого главного. И ты смогла повернуть ситуацию так, что моментально оказалась на коне.

Ли, кажется, был совершенно счастлив. Он говорил, что не ожидал от тебя такой заботы. Говорил, что ты даже пошла против отца. Что он не желал помогать наркоману, который кололся вместе с его дочерьми, но ты всё-таки смогла переубедить его! Ты победила!

Я смотрела на вас и не могла сказать ни слова. Конечно, я могла бы повоевать. Могла бы привлечь Германа, могла бы через него выйти на твоего отца, могла бы собрать факты и кинуть их тебе в лицо, предательница. Но я… Не смогла. Я чувствовала себя разбитой и уничтоженной. Эта партия была мной проиграна.

А ты объявила, что вы с Ли помолвлены, что теперь живёте вместе. Довольный китаец, бестолковая шахматная фигурка, глупо улыбался.

Это был конец. Мой конец.

Правда, я ещё дергалась. Я улучила момент, когда китаец вышел покурить на лестничную площадку, выскользнула за ним и призналась ему в любви. Ничего лучше мне в голову не пришло. А он… Он сказал, что я очень славная (ненавижу это слово!), что я всегда буду его другом, что он сделает для меня всё, что сможет, но… Прости, сказал он, но я люблю Иру. Я ей очень благодарен. Она спасла мне жизнь. Ну и всё в таком духе. Бестолковый, наивный китаец…

Мы вернулись в квартиру. Я сказала, что мне пора. Пожелала вам удачи, пообещала, что ещё непременно забегу, напомнила тебе, что мы ещё не приготовили нашу вечеринку, потом попрощалась с вами и убежала.

Ступени пролетали под моими ногами. Слёз не было. Была только ужасная, равнодушная, засасывающая пустота где-то внутри.

Благодаря тебе моя жизнь закончилась в 18 лет.


…


Я не знала, что делать. Всё потеряло смысл. Я разом потеряла и лучшую подругу, и парня, пусть даже он и не был никогда моим. И теперь мне было всё равно. Я даже не брала трубку, когда звонил Герман. Дедушку выписали из больницы, он чувствовал себя хорошо, но я только зашла к нему, чмокнула его в щёку и сказала, что очень его люблю, и больше никогда-никогда не заставлю так волноваться.

Хотя я всерьёз думала покончить с собой. Я блуждала по метро и размышляла о том, что можно было бы просто шагнуть на рельсы, с платформы — вниз, перед подходящим составом. И всё. Все проблемы разом испарятся. И я больше никогда не увижу ни тебя, ни Ли. Никогда.

Но я так и не решилась. Я ведь ничего не боюсь, но, наверное, что-то внутри меня сработало, что-то сохранило мне рассудок и жизнь.

И я вернулась домой. Помню, там никого не было. Отец улетел в командировку, у мамы было открытие новой выставки, бабушка увезла дедушку на Дружбу, на нашу старую дачу, так как считала, что там он быстрее поправится.

Пустая квартира — словно моё отражение в неведомом зеркале. Я не могла там находиться. Мне было нечем дышать, словно в этом мире закончился воздух, и остался только пустой, беззвучный, безжизненный вакуум.

И я вышла на улицу.

Был конец августа, преддверие сентября. От лета оставалась тоненькая пустая оболочка, хрупкая, как сухой листик. Кроны берёз во дворе начали покрываться осенней некротической желтизной.

На скамейках почти никого не было. Только на той, что по вечерам освещается последними лучами заходящего Солнца, сидел старенький дедушка, а с ним двое мальчишек: один чуть постарше, наверное, лет двенадцати, а другой — помладше, может, лет десяти.

Старичок, похоже, дремал, а мальчики о чём-то переговаривались, тихо, чтобы не тревожить дедушку. Я невольно улыбнулась. От этой троицы веяло каким-то спокойствием, добротой; казалось, они излучают тихий, неяркий свет. На мгновение я даже позабыла обо всём том, что пожирало меня, словно ржавчина, словно осенняя короста.

Я села на одну из соседних скамеек. Невольно вспомнился тот анекдот, про алкоголика, решившего покончить жизнь самоубийством и в грязном сортире нашедшего сперва недокуренную сигарету, а потом — немножко портвейна на дне початой бутылки.

«А жизнь-то налаживается!»

Хотя, конечно, действительности это не меняло — только мой взгляд на неё. Как обычно.

Неожиданно я заметила, что один из мальчиков, тот, что помладше, отошёл от дедушки и идёт в мою сторону. Интересно, подумала я, чего он хочет?

Подойдя к моей скамейке, он молча сел рядом со мной.

— Привет, — сказала я немного удивлённо, — я могу тебе помочь?

Он обернулся и посмотрел на меня. И я застыла в изумлении, и, не в силах сказать ни слова, потрясённо глядела в его глаза, — в его немыслимые, золотистые глаза без признаков зрачков.

— Привет, — сказал он. — Я — Сонни. А ты Ада, я знаю.
— Откуда?..
— Отовсюду, — загадочно ответил Сонни.
— Что ты хочешь от меня? Кто ты такой?
— Я же сказал, я — Сонни. И от тебя я ничего не хочу, — ну, может, почти ничего. Собственно говоря, я здесь, чтобы помочь тебе. Не пытайся классифицировать происходящее. Объяснить всё это ты всё равно не сумеешь. Во всяком случае сейчас.
— А ты — можешь?
— Конечно. Но я не стану этого делать.
— Почему?..
— Потому что всему своё время. А теперь, прошу: выслушай меня, не перебивая. Хорошо?

Я кивнула.

— Прекрасно. Итак, у меня к тебе предложение. Оно покажется тебе нереальным, невозможным, и тому подобное, но если ты хочешь вернуть себе своего китайца, тебе стоит всерьёз над ним задуматься. Да, я знаю о тебе всё. О твоих родных, о твоей жизни, о том, что происходит в ней теперь. Я знаю о тебе гораздо больше. Я знаю то, чего не знаешь и ты сама. Но это неважно; сейчас главное — моё предложение. Условия просты: я дам тебе возможность становиться кем угодно. Но речь не просто об изменении внешности: ты сможешь стать другим человеком. Ты ведь думала об этом, правда? О том, как было бы здорово переиграть какие-то события в жизни, или, например, вернуть тех, кто был твоими друзьями. Тебе не вернуть Иру. Не вернуть Ли. Знаешь, как говорят — нельзя войти в одну реку дважды? Так вот, я предлагаю тебе приобрести возможность по своему желанию эту самую реку менять. Ты понимаешь, хотя бы примерно, смысл моего предложения?
— Н-не… Не вполне…
— Ох, — Сонни вздохнул. — Да-а… Я знал, что это будет непросто. Ну смотри: у любого существа есть нечто неизменное. В древности это называлось душой, но я предпочитаю слово Сущность. Или суть. И пока у тебя есть твоя суть, ты можешь, умерев и переродившись, стать другим человеком. Но это, во-первых, процесс практически не контролируемый, а во-вторых, эта самая суть в тебе останется всё равно, останется неизменной… Так, кажется я снова усложняю… А, ладно. Смысл моего предложения состоит в том, что ты лишишься этой самой сути. Ты от неё откажешься. Отречёшься. И, как результат, приобретёшь возможность не просто менять внешность, но становиться кем угодно, кем захочешь, пересоздавать себя в кого-то другого. Например, в ту девушку, да? Которую Мишка увидел тогда, в тот день, в которую влюбился с первого взгляда. Помнишь?

Он улыбался. А я чувствовала… Нечто странное. Наверное, именно это называется «страх».

— Ты дьявол, да? Ты предлагаешь мне продать свою душу?
— Что-о? — золотистые глаза расширились. — Кто-кто я? Фу-ты! А впрочем, этого следовало ожидать. Эх, люди. Что же вы с собой сделали. Ошаблонили, загнали в рамки собой же выдуманной чепухи. Ладно… Нет, Ада, я не дьявол. И даже не антихрист какой-нибудь. Я — Дух. Что это такое — объяснять долго, да и ты всё равно не поймёшь. Тем не менее, я могу… Практически всё. Исключение составляют мной же сочинённые правила, хи-хи. И мне нужно… Мне нужно, чтобы ты подписалась на одно крайне важное дело… Хорошо. Скажем по-другому. Понимаешь, Ада, какая штука. Миру приходит конец. Да-да, это можно назвать Концом Света, как вы любите. Но правда в том, что Мир готовится к перерождению. Миры, понимаешь ли, совсем как люди: они тоже перерождаются. Это можно назвать, мм, перезагрузкой. Или, например… Да как угодно. Смысл в том, что ресурс Мира исчерпан. Ещё примерно лет десять — и всё, хана. А после этого Мир возродится новым и посвежевшим, отдохнувшим, как после сна. Но это ещё не всё. Ты, я думаю, понимаешь, что в момент, когда начнётся перерождение, все люди умрут? Правда, если быть точным, большая часть их умрёт ещё раньше, но это не столь важно. Важно то, что все люди, включая тебя, попадут в Ад. Ведь мира-то не будет, перерождаться будет некуда. А когда Мир будет воссоздан, людям нужно будет попасть обратно, возродиться. И здесь есть одна тонкость: человек не может возродиться из одного Мира в другой. Просто не может. А поскольку старого Мира больше не будет, у человечества есть все шансы остаться в Аду навсегда. Понимаешь?
— …
— Ладно, будем считать, что понимаешь… Так вот. Для того, чтобы это дело исправить, я создал… Объект. С помощью этого Объекта люди смогут покинуть Ад. Но сам по себе он… Как бы сказать? Не работает, в общем. Можно даже сказать, не живёт. А пока он не живёт, он остаётся просто Объектом и помочь никому не может. Объект нуждается в активации, нуждается в жизни. Если он оживёт, программа сможет начать функционировать, а люди — выходить из Преисподней в Новый Мир. И для того, чтобы Объект ожил, нужно, чтобы некий человек, такой себе Избранный, вобрал в себя его — Объекта то есть — Сущность. Улавливаешь смысл, да? Я предлагаю тебе отказаться от человеческой сути, попутно обрести способность к, э-э, самопересозиданию и вместе с этим вобрать в себя Сущность Объекта, став таким образом сакральным Существом — Ключом к вратам Нового Мира, чтобы дать людям шанс в этот самый Новый Мир попасть, а не прописаться в Аду на постоянной основе. Понимаешь?

Да. Это было странно, но я и правда понимала, чего он хочет. Но это было настолько… Даже слов не могу подобрать.

А Сонни, казалось, терял терпение.

— Обрести суперсилу и спасти человечество — хочешь? — спросил он. — Вот так вот плоско и банально, как в американских фильмах про супергероев. Великая Радуга, да что же ты такая… Ты пойми, тебе же все карты в руки! Пересоздашь себя в ту девушку, моментально влюбишь в себя своего китайца, пройдёшь с ним Ад и выйдешь в Дивный Новый Мир, созданный для вас. Не? Никак? Давай, девочка, пробейся уже через эту свою плёнку, через эту крышку, которой накрылась. Вылези из яйца, не то задохнёшься. Ты же чувствуешь эту жуткую пустоту, в которой тебе нечем дышать, верно? Вакуум? Вот это оно самое и есть — яйцо твоего восприятия. Давай, птенец, пора ступить нетвёрдыми ногами на землю Этого Мира. Чтобы потом, однажды, расправить крылья…

А я слушала, молчала, а потом… Расплакалась. Сама не знаю, почему.

Сонни опешил.

— Ну дела-а… — протянул он задумчиво. — Если так и дальше пойдёт…
— Почему я? — перебила я его. Он радостно улыбнулся:
— Ура! Хоть какая-то активность. Пусть даже такой до ужаса заурядный вопрос. Дам тебе такой же заурядный ответ: а почему нет? Я изучил твоё дело, ты идеально подходишь для этой миссии.
— И только? Я ведь не одна такая. Наверняка есть что-то ещё, о чём ты молчишь…

Мальчик улыбнулся:

— Само собой. Ты даже не представляешь себе, дитя, о скольком я молчу. И дело не только в тебе. Понимаешь, я — тот, кто… Наблюдает за этим Миром. И за всеми остальными. И следит, чтобы всё было в порядке, чтобы всё работало как часы, чтобы Река Жизни текла, как и прежде, как и всегда. Если уж на то пошло, то в ваших терминах я скорее бог, чем дьявол. Но я — это не только запредельные возможности; это, прежде всего, исключительная ответственность. Если бы ты только знала, сколько у меня, да и у всех Потусторонних сейчас работы! Неимоверное количество. Конец Мира — штука нечастая, так что всё должно пройти как по маслу. И твоя роль тут — наиважнейшая. Главная роль. Так-то.

Я всхлипнула и утёрла слёзы.

— А мои родные? А папа с мамой? Бабушка с дедушкой?
— Всем им ты тоже обеспечишь выход в Новый Мир. Я же говорю — спасёшь человечество. Разве этого недостаточно? По-моему, более чем. Ну что, согласна?
— Я… Мне надо подумать…
— О чём? — поразился Сонни. — О чём тебе надо подумать, девочка? Расклад прост, как пять копеек.
— А почему сейчас, например, а не через десять лет?
— А потому что нет гарантии, что ты выживешь, — весело улыбнулся он. — А мне нужно, чтобы наверняка. Всему свой черёд.
— А Ли точно меня полюбит? — решилась я.

Сонни снова улыбнулся.

— Нет. Врать не стану. Стопроцентной гарантии нет, и никто не может её тебе дать, даже я. Смотри сама. Вот взять ту девушку, что вы видели, да? Если предположить, что Ли познакомился с ней в тот день? Вот просто возьми и добавь её в вашу жизнь. Что бы произошло, как думаешь?
— Ну… Наверное, он был бы сейчас с ней…
— Вряд ли, — мальчик покачал головой. — Учитывая тот факт, что в клинику его устроила ты, а сливки сняла Ира, в этой схеме нет места для неё. Ведь не думаешь же ты, что Ира уступила бы ей? Разве она допустила бы, чтобы Ли достался этой девушке? Кроме того, эта девушка, узнав, что Ли наркоман, могла бы сразу же послать его подальше со своими знакомствами. Иными словами, вероятность того, что сейчас они с Ли были бы вместе, равна примерно полутора процентам, чуть больше. Немного, правда?
— Но тогда… Вероятность и сейчас невысока…
— Существенно выше, чем тогда. Во-первых, Ли вылечился. Во-вторых, Ира думает, что победила, а потому расслабилась. В-третьих, Ли до клиники мог только мечтать о нашей героине (ха-ха, каламбурчик), понимая, что эта мечта никогда не сбудется; тогда как нынче он начал новую жизнь, с чистого, как говорится, листа. Он полон надежд и планов. Он смотрит в своё завтра с оптимизмом. Конечно, он благодарен Ире и не сможет в силу собственной порядочности вот так вот сразу её бросить. Но, выработав правильную стратегию, ты сможешь добиться своего, влюбить его в себя и заставить сделать выбор в твою пользу. Плюс — ты знаешь, что Ирины заслуги украдены у тебя. Плюс внешние данные… Явно будут в твою пользу, а мужчины, как известно, любят глазами. М-да, то ещё изречение… — он помотал головой, словно отгоняя лишние мысли. — Короче говоря, Ада. У тебя есть неплохие шансы, твёрдые 50 процентов. А это, согласись, совсем даже не мало. Но и это ещё не всё!

Я рассмеялась. Он был похож на мальчишку, играющего в «Магазин на диване».

— Ты также получишь возможность, в случае неудачи в Этом Мире, добиться своего в Аду. Да-да, и не надо так на меня смотреть. Ибо там, поверь мне, твои шансы куда как выше…

Да. Звучало это, конечно… Дико. Особенно та часть про Ад.

Сонни тяжело вздохнул.

— Не убедил, да? Эх, ну что за непруха. Ну что же, тогда, судя по всему, мне надо искать другого претендента. Конечно, придётся повозиться, но ведь выбора нет. Ну не могу я обречь людей на вечные страдания в Аду, не-мо-гу. Совесть замучает. Ладно, Ада. Если ты не хочешь, я больше не настаиваю. Я тебе об этом разговоре даже память стирать не стану. Зачем? Всё равно очень скоро сама забудешь. Правда, это будет уже на том свете…

Он встал со скамейки, вежливо поклонился и уже было отправился назад, к своему дедушке и, наверное, брату (только если они и правда были ему родственниками), когда я вдруг схватила его за руку. Это вышло как-то… Автоматически.

Он обернулся, сделав страдальческое лицо:

— Ну что, что такое?
— Я согласна! — выпалила я. Мальчик посмотрел на меня недоверчиво:
— С чего это вдруг?
— Я… Ну… Просто подумала и решила, что… Стоит попробовать!
— Да что ты говоришь… — Сонни саркастически поджал губы. — Ну ладно. Предположим, я всё ещё готов пойти на сделку. Итак, ты согласна со всеми, так сказать, пунктами договора?..
— А что, есть договор?
— Нет, это я образно. Но если очень хочешь, могу сделать. Хотя он ни на что не повлияет.
— Понятно…
— Так ты согласна?
— Да…
— Разум Всеблагой, свершилось! — воскликнул он. — Честное слово, надо было отправить Канцлера, у него это определённо лучше получается. Он же у нас очаровашка. М-да. Что ж, хорошо! Тогда по рукам?

Я поглядела на эту маленькую детскую руку, и моё сердце замерло. Я боялась? Впервые в жизни боялась чего-то?

Наконец пересилив это новое для меня чувство, я пожала ему руку.

— Та-дам! — он радостно рассмеялся. — Троекратное ура в честь героини!
— И что теперь будет? — срывающимся от волнения голосом спросила я.
— Да ничего особенного. А, ну да. Чтобы пересоздать себя, просто мысленно представь себе её, ту девушку, — если, конечно, не хочешь пересоздаться во что-то другое. Мало ли.
— А… Моя душа?
— А нет у тебя никакой души, — улыбнулся он, — так что успокойся.
— И как мне теперь… Бездушной?
— А вот так.

Внезапно мир… Опрокинулся. Небо обрушилось на меня, в ушах зазвенело. Я закрыла глаза, а когда открыла…

Мир изменился. Я знала, что в нём что-то не так, хотя внешне всё было как всегда.

Разве только не было на той скамеечке благообразного дедушки и его внуков.

И где-то вдали, а может, внутри себя, я слышала странный звук, похожий на звон крошечных колокольчиков.

Это Он, поняла я. То, о чём говорил Сонни. Объект.

Он жил — я это чувствовала. Он жил во мне — и всюду. И тихонько звенел. И каким-то образом из этого звона я поняла, что ему хочется со мной встретиться. Он сам был частью меня, точнее, часть меня теперь стала им. Часть меня теперь была им, но она была далеко от меня — и везде. В каждом лучике закатного Солнца, в каждом опавшем листике, в каждом моменте времени — был он, и была я.

Но это была только часть. И откуда-то я понимала, что вместо части должно быть целое. Та часть меня, что оставалась мной, той, старой мной, существовала отдельно от этой новой части, от Него. И я должна была это исправить, стать единым целым, но не представляла, как это сделать. Более того, я плохо понимала, что вообще всё это значит. Во мне поселилась частица того, что я увидела в глазах Сонни. Как он говорил, «потустороннего».

И что теперь?

Странное это было чувство. Страха больше не было, теперь он уступил место… Недоумению? Теперь, наверное, нужно было — как он сказал? Пересоздать себя?

Но ведь это значит, если только я правильно понимаю, что Ада перестанет существовать, уступив место той девушке… Точнее, её копии. Или как?

Так или иначе… Мне немного грустно. Грустно — из-за моих родных. И Германа. У меня ведь никого больше нет в этом умирающем Мире. Если я перестану существовать, что они подумают? Они ведь решат, что я пропала. Переполошатся, поднимут всех на уши, меня будет искать полиция — и не сможет найти. Потому что меня больше не будет. Я перестану быть. Стану кем-то другим…

А дедушка? А что, если у него случится ещё один инфаркт? Что, если он этого не переживёт?

А что, интересно, подумает Герман? Будет меня искать повсюду, но не найдёт?..

Что же мне делать? Неужели, обладая возможностью осуществить свою мечту, я не смогу этого сделать? А я даже не спросила об этом у Сонни, и он мне ничего не сказал…

— Да, это очень на него похоже, — раздался голос за моей спиной.

Я обернулась и увидела фантастической красоты юношу. Никогда не видела таких лиц. Наверное, такими могли быть ангелы. У него были длинные белоснежные волосы и светло-голубые, почти прозрачные глаза. Черты его лица были настолько изящными и тонкими, что больше напоминали женские.

— Но ты на него не обижайся, Ада. Понимаешь, он ужасно занят, а оттого бывает рассеян. И вот для того, чтобы такого не случалось, существую я.
— А кто ты?..

Я была в шоке, иначе и не сказать. «Только бы не влюбиться, только бы не влюбиться», — билась мысль в голове.

— Позволь представиться: меня зовут Валентин Звезда, хотя обычно меня называют Канцлер.

Канцлер! И ведь точно, Сонни говорил тогда о Канцлере. Я невольно улыбнулась: он и правда был очарователен.

— Спасибо, конечно, — прочёл мои мысли Валентин, — но я здесь не затем, чтобы выслушивать комплименты. В сущности, я ненадолго. Дабы исправить твою ситуацию, я могу предложить тебе следующее: я вычеркну тебя из жизни твоих родных.
— К-как это?..
— Так. Я перепишу вашу историю. Для них ты никогда не родишься, точнее, не будешь их дочерью и внучкой. А стало быть, и волноваться о тебе они не станут. Вот так всё просто. Но, конечно, это всего лишь предложение. Если ты хочешь сама уладить эту ситуацию, я не стану ничего делать. Тем более, Духи обычно не вмешиваются в жизни людей, но ведь и ты уже не человек.
— Нечеловек…

Ну да. А я и забыла. Я ведь теперь… Незнамо кто. Или что.

— Не «незнамо кто», а аморф, — поправил меня Канцлер. — Это именно так называется. Эта особенность присуща в основном Духам, но бывают и такие вот интересные исключения. И, надо сказать, этих исключений крайне немного…

А Герман, ёкнулось мне. Он что — тоже меня забудет?

— Да, — быстро ответил Канцлер. Мне показалось, что по его лицу пробежала тень.
— Как-то всё это совсем не весело…
— Какие проблемы, Ада. Не хочешь — я ничего не стану делать. Всё останется, как есть. Хотя на твоём месте я бы не думал об этом. Ты ещё встретишься с ними.
— В Аду?
— Да, это весьма вероятно, — кивнул юноша.

Я вздохнула.

— А я их забуду?
— Ты никого не забудешь, — до того момента, как попадёшь в Ад.
— Как?! И Ли тоже?!
— Тсс, спокойно. Пойми, девочка. Если ты и правда его любишь, то, даже потеряв память, ты сохранишь его в своём сердце. И однажды в Аду вы встретитесь снова. И начнёте сначала. Вообще, те, кого мы любим, навсегда остаются с нами, — где бы они ни были, где бы мы ни были, что бы ни случилось.

Всё это было как-то слишком невероятно. Слишком много невероятного за один вечер. Вся моя жизнь стала совсем другой за каких-то два-три часа.

— И даже меньше, — заметил Канцлер. — Но время, поверь мне, не имеет никакого значения.
— И что теперь?
— Теперь тебе нужно просто принять решение. Да, согласен, это уже второе за вечер невероятное решение, и всё же. Скажи «я согласна», и я мигом всё устрою.

Я утёрла выступившие слёзы. Мама, папа. Дедушка, бабушка. Герман… Мы ещё встретимся, я обещаю! Обещаю…

А сейчас… Я тряхнула головой и подняла глаза на Канцлера.

— Я согласна.

Он улыбнулся и легонько поклонился:

— Как вам будет угодно…

И пропал. Я даже удивилась. И что — всё? Всё уже сделано?

— Просто я работаю с минимумом спецэффектов, — прошептал мне на ухо невидимый Валентин. — Ни о чём не волнуйся, Ада. Всё уже сделано…

Вот как. Всё уже сделано. Я больше не Ада Максимова. У дедушки больше нет любимой внучки — или есть, но другая. А Герман… Как же ты, Герман? Что ты почувствовал сейчас? Неужели ты больше никогда не вспомнишь обо мне? Точнее… Меня никогда не было в твоей жизни… И на том кладбище ты не мне рассказывал историю своей первой любви и первого горя…

Куда теперь? Домой уже не пойти — это больше не мой дом. Ну не к Мишке же! И вот, выходит, мне некуда идти?

С другой стороны, в квартире сейчас всё равно пусто. Отец вернётся через две недели, мама осталась на «бал» после выставки, бабушка с дедушкой на Дружбе. По-крайней мере, я могу переночевать в своём бывшем доме. А завтра… Завтра поглядим.

Ключ у меня, как ни странно, остался; а может, это Валентин так позаботился о моём ночлеге? Если так, то спасибо ему за это.

Я слегка перекусила и уселась за компьютер в кабинете отца. Сразу вспомнилось, как мы с Германом разговаривали здесь в тот вечер… Вообще, я любила этот кабинет. Он был очень уютным. Я примостилась в отцовском кресле с чашкой горячего чая и открыла браузер.

И там, прямо на главной странице «Яндекса», я увидела то, чего никак не ожидала увидеть.

Ту самую девушку, в которую собиралась… Перевоплощаться. Она улыбалась мне с рекламы новой линейки мобильных телефонов. А интересно, подумала я, как её зовут? А то ведь я даже не буду знать своего, пусть и позаимствованного имени.

Недолгий поиск дал результаты: Марика Джалиева, 19 лет, фотомодель из Москвы.

Марика… Я поморщилась. Это имя мне почему-то сразу не понравилось.

Нет. Надо придумать что-то другое. Какой-нибудь более симпатичный вариант.

О, точно! Я улыбнулась, довольная своей придумкой.

Рика. Меня будут звать Рика.



(Читать дальше: Точка 37. http://www.proza.ru/2013/08/26/222)