Дядя Миша. Семейные хроники. Рассказ первый

Их было трое на войне, близких и родных, представителей одной семьи: два неразлучных брата, всю жизнь державшихся друг за друга, и их отец, а мой дед, старый вояка-коммуняка, вступивший в партию большевиков еще в семнадцатом году на том перешейке, по которому империалистическая война перетекла в гражданскую.

Дед Рахмейль, маленького росточка и обманно-субтильной конституции, но с железными руками жестянщика, имел характер и повадки боксера в весе петуха, то есть о существовании способа разрешения конфликтов путем переговоров, каковым впоследствии прославились видные деятели еврейского ишува, он и не подозревал. При первых признаках противодействия в его мозгу происходила некая химическая реакция, в результате которой выделялось абсолютное бешенство, высветлявшее глаза и выжигавшее как органические, так и неорганические субстанции, встававшие на его пути.

Жива в нашей семье легенда о том, как дед, не мудрствуя лукаво, вступил в схватку с пятью братьями Изаксонами, огромными, как дубы, балагулами, посмевшими бросить вслед его подопечной, шестнадцатилетней сироте Асне, соленую извощичью идише шуточку. Он вскочил и срубил их одного за другим, нанеся телесные повреждения от легкой до средней степени тяжести.
Братья Изаксоны обиделись и обратились в мировой суд за справедливостью. Но судья, впечатленный разницей между совокупным живым весом истцов и ответчика, не поверил навету и деда оправдал. А голубоглазая кроткая Асна поселилась в доме Рахмейля, принеся ему в приданое целый выводок младших братьев и сестер.

В девятьсот четырнадцатом году было Рахмейлю всего 18, и забрить в солдаты должны были не его, а старшего брата, рассудительного Шмерку, но непреодолимая жажда приключений на свою голову и другие, легкие на подьем части тела, бросила деда на транспортер первой империалистической, сгрузивший его прямиком в мясорубку гражданской.
Дед воевал храбро и расчетливо, с первых дней спинным мозгом усвоив главную науку войны - науку выживания. Маршрут его передвижений и побед мне неизвестен. Семейное предание сохранило лишь одно географическое название времен гражданской войны: на Перекопе дед был распропагандирован Львом Троцким, приехавшим агитировать за вступление в партию большевиков и заодно - в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию.
А дома в Минске, в постоянном поиске куска хлеба, ждала молодая, добрая, политически неразвитая, не знающая ни слова по-русски жена. Прилетая на короткие побывки для залечивания ран, дед рьяно делал свое мужское дело, и, отогревшись, снова уезжал на фронт махать шашкой и палить из трехлинейки, а светловолосая голодная девочка в положенный срок, молча, чтобы не испугать младших братишек, рожала на железной кровати маленького еврея.

Четверо их было - столько, сколько лет длилась гражданская война. Трое слабеньких, тихих, как мать, не дотянувших даже до обрезания, неизвестно где похороненных, неразгоревшихся искорок жизни, и девочка Сара, унаследовавшая активную позицию отца и вцепившаяся изо всех сил в этот свет, чтобы процвесть и умереть - в другую войну, повешенной в гетто за связь с партизанами.

И только тогда, когда Рахмейль вернулся из Красной армии и, собрав знакомых евреев-строителей, провозгласил их коммунистической артелью, которая заработала не за страх, а за совесть, ладя один за другим добротные двухэтажные деревянные особняки с кафельными печками,и в доме запахло если не достатком, то хлебом, - в конце 20 года родила Асна мальчика, на всякий случай, для оберега, названного двойным именем Моше-Арн. И второе имя, даже не произносимое, оставшееся за скобками, потому что всю жизнь он был только Мишей, - исправно исполняло роль и берегло дядю Мишу, и спасало его, когда сильные и веселые друзья-приятели гибли не за понюшку табака, горели танки и крошился лед Ладоги и Свияжа, и офицер НКВД грозил трибуналом - видимо, сам дух первосвященника Аарона окутывал живого тезку спасительным коконом, поглощающим пули и другие неприятности, так что за всю долгую Отечественную войну дядя Миша поймал один лишь осколок и даже сам не знал о том, пока, уже в 63-ем, после знатной баньки с березовым веником не почувствовал колики в спине. О том, что это осколок, который сдвинулся с насиженного места, сообщил Мише друг-собутыльник зубной врач Яшка, он же и удалил его, предварительно заанестезировав пациента тремяста граммами отличного армянского коньяка.

Через два года после Моше-Арна появился на свет тот, которому суждено было стать моим папой. Названный в угоду духу ассимиляции (мы наш, мы новый мир построим!) Аркадием, лицом он вышел в мать, непреклонной волей в отца, а музыкальностью и артистизмом - в Леонида Утесова, тогдашнего кумира молоденьких женщин и мечтательных подростков…

Конечно, когда пришло время выбирать техникум, семья ожидала, что Аркадик согласно фамильной традиции выберет строительный, тем более что отец уже обучил его началам кровельщицкого мастерства и своему главному секрету - работе с ножницами для железа собственной конструкции. Но мой папа рассудил по-иному, и побежал сдавать экзамен в музыкальный техникум, куда и был принят по классу трубы по причине неожиданно оказавшегося абсолютным слуха.

Правда, учиться пришлось недолго, потому что начавшаяся война потребовала от него других талантов, которые тоже нашлись и были представлены на суд Паркам, и, видимо, были признаны достаточными...