Девушка, пахнущая кофе с табаком

Ее волосы имели удивительный запах. Они были пропитаны атмосферой кафе, в котором она проводила большую часть своей жизни. В них улавливался аромат темного черного кофе и подавлялся запахом сигарет и засушенных трав табака. Она говорила, что запах ее волос - это запах ее жизни, и, когда они перестанут так пахнуть, - она перестанет жить или просто жизнь ее станет другой, что она ненавидит. «Перемены, как быстрая скорость, почти равны смерти» - повторяла она.
Цвет их так же был крайне интересный. Она была ни черна, ни светла, ни рыжая. Они, казалось, будто хамелеон меняют свой оттенок в зависимости от угла, с которого на них посмотреть, от света и настроение госпожи. При тусклом свете ламп, в кафе, они казались как-то красноваты, но если бы посмотреть на нее на улице, пред дверью кафе, когда она только хочет в него зайти, то они, то кажутся потухшим огнем, то горящим и обезумевшим пламенем.
Глаза ее тоже привлекали взгляды. И не меньше, чем ее прекрасные длинные локоны. Они были светло карего цвета, даже, возможно, с какой-то желтизной, а по краям шел ярко-зеленый ободок. Нет сомнений, что в Средние Века ее бы приняли за ведьму.
Она была не очень общительна. Все знали ее внешне, но никто даже не имел понятия, откуда она, как ее звать, и кто она вообще. Зато она знала всех работающих и частых, как и она, гостей этого кафе. Честно говоря, люди боялись смотреть ей в глаза. Они притягивали к себе и, если ты в них уже посмотрел, то тяжело было оторвать взгляд. А сама ж девушка, вселялось такое чувство, что в это время смотрит не в твои глаза, а в твою душу, проникает в твои самые тайные желания и фантазии, мечты, читает мысли и воспоминания, и будто подпитывается твоей энергией.
Она приходила каждый день в это кафе, заказывала чаще всего мармелад и черный чай, иногда горячее какао с зефиром, и очень редко капучино и тоффи. Сидела в глубине зала, за угловым полукруглым столиком и читала толстые книгу, которую оборачивала бумагой, чтоб никто не увидел обложки с названием. Бармены за стойкой всегда шутили, что она учит новые заклинания и проклятия со своей черной книги магов.
Не знаю даже, пытался ли кто-то когда-то с ней заговорить или все боялись это сделать. Она ж сама, если хотела, начинала с тобою разговор. Но это было очень редко. За весь год, что она уже посещала это кафе, она заговорила, наверно, всего с тремя людьми, не считая меня, и то короткими и крайне несуразными, кажущимися, не в тему сказанными словами.
 Каждый божий день девушка приходила в кафе, обычно в часа 4 вечера, и сидела до самого заката. Когда ж заходило солнце, она завораживающе проводила его взглядом через окно, часто дотрагиваясь рукою до стекла и чуть-чуть облокачиваясь на него головой. Когда скрывались последние лучи светила и сумерки переходили в глухую ночь, она прятала свой блокнот в сумку, брала книгу подмышку, оставляла деньги рядом с чашкою и немного мелочи официантке, и, молча, уходила.
Частым гостем также в этом кафе был один художник. И, признаться, он ходил в него, только ради этой девушки. В его альбоме карандашом было написано уже более ста зарисовок ее профиля, анфаса, отдельно глаз, что завораживают взглядом и могли, словно той медузы горгоны, заставить любого закаменеть, губ, что пленят желанием, рук, лежащих на столе, кажущихся, такими нежными и изящными, грациозными. И что удивительно на всех картинах она совершенно разная, но в тоже время мы можем понять, что это никто другой, а именно она! Нет ни одного похожего портрета, ни одного похожего штриха или растертого резинкою мазка.
Его тоже держали за чудака. Когда девушка покидала кафе, он всегда пересаживался на ее место и не позволял официантке подходить к столу. Он поглаживал его рукою, мял салфетки, которыми она вытирала губы. На них всегда оставалась ее помада, которую этот странный человек аккуратно сцарапывал ногтиком и размазывал по пальцам. Этот ритуал повторялся изо дня в день и никто, кроме новых, случайно зашедших, в это убогое место, не обращал боле внимания. После он обнюхивал свои ладони, закрывая глаза и, казалась, наслаждаясь этим действием. Не знаю, может он и правда улавливал ее аромат, или просто настолько хотел почувствовать его, что сам себе внушал это. После получаса такого таинства он доставал альбом и грязными пальцами на белых листках бумаги оставлял  полоски красной, порой коричневой, женской помады. Затем он просто уходил, обычно резко поднимаясь и делая решительные и широкие шаги по направлению к выходу.
На вид он не был красавцем. Его голову всегда покрывала шляпа, в ковбойском стиле, с веревочками, что завязывались под подбородком. Он не снимал ее в помещении, даже если ему делали замечания. Но тут уже все настолько привыкли, что этот нюанс никого не раздражал. С правой стороны волосы его длиннее, нежели с лева. Все тот же бармен, шутя, говорил, что он, художник, специально выбрил одну сторону, чтоб патлы не мешали смотреть на ведьму.
Но покинем его. Что было еще удивительного в той молодой девушке, так это ее наряды. Она всегда приходила в платьях. К счастью, погода в Сант'Онофрио позволяет это делать! Даже в самый пик холодов, достаточно. в принципе, накинуть лишь кофточку сверху. Все ее платья всегда были приталены и уходили в пол. Она любила темные цвета: то на ней было одето темно зеленое бархатное платье с достаточно большим круглым вырезом в виде капли на спине; то в бардовом платье с рукавами-фонариками; то в прекрасном черном с длинным горлом и рукавами, что доходили до самых кончиков ее тончайших пальцев; то в синем на бретельках с откровенным декольте; то в дерзком темно красном с голою спиною вообще.
Я случайно зашел в это кафе. День был жарким, работы было много, а на тот момент я подрабатывал курьером. Я мотался по городу и помню, в один момент просто понял, что если не остановлюсь хотя бы минут на 10, то меня остановит что-то другое и, главное, чтоб не навсегда. На жарких лучах заблестела вывеска. Я подъехал ближе и заглушил мотор своего мотоцикла. «Недорогое кафе – это то, что надо» - подумал я и зашел внутрь. Я заказал себе холодного пива и сендвич, быстро пробежался глазами, пытаясь найти свободное место. Таких оказалось три: возле окна, напротив этой самой девушки, самый ближний столик к двери, об стул которого та ударялся, когда посетители сильно раскрывали ее, и за барной стойкой. Я думаю, вы догадались, какой столик я предпочел. Я сел у окна и принялся жадно уплетать свой бутерброд. Я выпил пиво и попросил принести мне еще одно. Выпив второй бокал, я почувствовал себя переполненным. Я откинулся на спинку стула и довольно положил руки на живот. С моего кармана выпали ключи. Девушка подняла глаза, оторвавшись от книги. Я словил ее взгляд, поднимая ключи с пола. Когда я выровнялся, она уже сидела за моим столиком.
-Стив.
-Я…
-Почему ты так долго? Я уже боялась, что ты не придешь.
-Я…
-Я читаю книгу, которую ты мне посоветовал. Мне осталось меньше 30 страниц до конца. Я так волнуюсь за Сьюзан, будет ли они вместе с Джорджем, поправится ли он и сможет ходить… Но ты мне не говори! Я хочу сама узнать концовку!
Я почувствовал, как на меня недобро уставилась еще одна пара глаз. С тени полей шляпы на меня смотрели два серый несчастный глаза. Они излучали такую боль, такую обиду, такую злость и одновременно огорчение, такое разочарование и тоску, которую я никогда не встречал ни в одном взгляде. Они были похожи на глаза раненного животного.
-Я не Стив. – вдруг резко сказал я.
Она остановила свой рассказ. Улыбка исчезла с лица, а глаза потускнели.
-Простите. – добавил я.
Она ничего не ответила, встала, забрала книгу и пересела за свой стол. Затем вдруг резко подскочила, прикрыла рот рукой, будто, чтобы не закричать, собрала свои вещи и выбежала из кафе. Я попросил принести мне счет. Официант принес его и я сразу же на месте и расплатился. Но, когда уже собирался уйти, я почувствовал снова взгляд. Он сжигал меня и он был ближе, чем прежде. Я обернулся. На месте девушке оказался тот мужчина, в шляпе, с звериными глазами. Ими он попросил меня присесть. Я послушался. Он молчал. Это начинало меня немного раздражать. Время шло, а работы у меня было еще по горло.
-Знаете что, хотите что-то мне сказать – пожалуйста, а на глупости и вашу ревность иль еще что там у меня времени нет!
Его запачканные в угле пальцы перебирали один другой. Наконец, он положил руки спокойно перед собой на стол. Я посмотрел на часы.
-Так все, достаточно. – сказал я и привстал, как вдруг, неожиданно он заговорил:
-Она ничего не помнит.
-Простите?
-После той ночи.
«Прекрасно» - подумал я – «Ему некому душу излить».
-После той аварии – сказал художник.
-Какой аварии? – удивленно спросил я.
-Мы с ней попали в аварию.
-Как?
-Дорога была мокрая после дождя, а тут эта кошка, я не справился с управлением, мотоцикл разбился об фонарь.
-И что после?
-Она обошлась сотрясением и… амнезией.
-А Вы?
-А я шрамом на всю жизнь
Я посмотрел на его лицо, прикрытое волосами.
-И не только на лице. – сказал художник – Точнее и даже не на лице.
Он тяжело вздохнул.
-Она помнит все, что было до этого. Прошло полгода, а она все живет тем днем, когда мы с ней должны познакомиться. Мы были друзьями по переписке и в тот день мы условились о долгожданной встречи тут, в этом кафе, за вот тем вот столиком, где она сидит. Я пришел раньше, но она уже была здесь. Она читала книгу, что я ей посоветовал. Она была прекрасна. Она и сейчас прекрасна. Она всегда прекрасна. А я… Мы выпили. Не знаю, какой бес потянул меня сесть за руль. Она предлагала пройтись пешком, но я сказал «Не бойся, милая, я первоклассный водитель». Она попросила тогда не ехать быстро, но мне хотелось показать ей, на что я способен. Я ненавижу себя за свое эго, за ту ночь, за то, что сломал жизнь и ей, и себе, нам…
-Почему Вы не подойдете к ней сейчас!
-Смеетесь? Посмотрите на меня! Я – уродец! А она ждет красавца-«принца» на мотоцикле! – он помолчал немного – Да и это нечего не даст… На утро она опять все забудет… Знаете, какое у меня самое дорогое воспоминание? Запах ее волос. Они настолько пропитались этим кафе, за тот час, или два, который она здесь провела. В них смешался запах табака, сигарет и кофе. Я вдыхал его, когда мы ехали по дороге. Она сидела спереди. От головокружительного счастья мне хотелось закрыть глаза. Но старался удержаться. Она заметила это и засмеялась. Ее ясный смех покрыл улицу, хлынул волною ввысь, отбился от серебряного месяца и спрятался в моем сердце. Она сказала тогда, что это запах для меня и, что она теперь всегда со мной будет ходить в это кафе, пить кофе и курить сигареты, сказала, что перемены равны смерти, так же, как бешеная скорость, но раз мы рискуем сегодня, то пусть это будет последний риск навсегда… И она была права. Хотя и не понимала тогда смысл сказанных нею слов. Это был наш последний риск, наша последняя перемена. Я больше не вожу мотоцикл, она теперь всегда пахнет кофе и табаком.