Кучеряшки

Он открыл глаза. Проклятая муха! Откуда в этой – его – квартире муха? Здесь не может быть мухи. Не может быть какого-то практически ретро насекомого в его квартире! Муха была. Легко представилось на мгновение, как муху прихлопывает мухобойка, но мухобойки в его квартире никогда не было. Совсем как мухи. Но муха была, а мухобойки по-прежнему - нет. Открыл глаза, лениво размышляя, а не задуматься ли о чем-то вселенски важном, чтоб отвлечься от назойливого напоминания присутствия насекомого в комнате – то есть от жужжания – и не задремать ли аккуратно еще на полчасика? Нет. Спать не хотелось. И к размышлениям не тянуло. Ничего не хотелось. Посмотрел в окно. Там было все в порядке. Вздохнул и сел на кровать. Обвел глазами комнату. Потолок.
В бабушкиной квартире мухи быть могли. Они обладали какими-то необъяснимыми правами на существование там. Но поэтому к ним прилагалась и мухобойка! Все было справедливо: увернулся от удара – отстоял право на ещё один день жужжания – жужжи. Нет – туда тебе и дорога.
У родителей мухи были. Редко. Там читались газеты. А газеты – это известно всем – штука пострашней мухобойки. То есть сохранялось равновесие, как ни крути.
А тут не было ни газет, ни мухобойки. Только муха.
Которая продолжала жужжать.
Он сел. Пол приятно холодил голые ступни, это отвлекло от мухи. Где-то в обозримом будущем маячил завтрак, выход в свет Божий, что значило необходимость одеться и выглянуть на улицу. Делать ни первого, ни второго не хотелось.
 Выходной. Можно забыть весь мир. Если и мир забудет ровно на сегодня про него, это будет к лучшему. Если б знать, как, он с удовольствием оказал бы миру посильную помощь в этом занятии.
Он прислушался к себе, пытаясь сообразить, что же следует подразумевать под словом «завтрак» этим утром.
Хм.  Кофе варить не хотелось.
Да и есть в целом пока не хотелось. Ничего не хотелось.
Встал.
Замер перед телевизором, нащупал рукой пульт, подержал в руках, но на кнопку так и не нажал. 
Мысли, только решившиеся построиться ровным, как им и положено, строем, развеялись звонком в дверь.
Звонок! Мелодия звонка не имеет права быть такой неприятной, даже тревожной!
Следует как-нибудь его все же отключить. Нет, отключать. Как минимум – на выходные. Как максимум – совсем. Кому нужно – откроет ключом. Ключ был только у него. Есть телефон. Позвонят, если нужно. Но – на телефон. По телефону нельзя вломиться в его жизнь. Все имеют привычку вламываться через дверь. Которую все же стоило открыть.

Она стояла за дверью. Обычная она, в длинном свитере на пуговицах, распахнутом, как все, что она носила, цветастая юбка одуванчиками глазела из-под этого коричневого свитера. Разве может быть свитер на пуговицах? У нее могло быть все.
 Волосы в беспорядке спускались до середины спины. Когда они начинали мешать, она откидывала их нетерпеливым, но привычно-обреченным движением назад. Так пастух-библиофил сгонял бы овец в стадо: в конце каждой главы, когда отрывает взгляд от книги.
Любое сравнение, которое приходило в голову в связи с описанием ее, в реальности никогда б ему не встретилось. Она казалась таким же случайным сравнением с жизнью. Скорее выдумкой, случайно забредшей к нему в квартиру. Посетившей его мирок. 
Она держала в руках перчатки. Время от времени совершала ладонью, вместе с зажатыми в ней перчатками, диковинные манипуляции. Дирижер так мог бы наспех повторять выученные на зубок движения любимой мелодии – для полной уверенности, что все в порядке. Каблучок постукивал, но скорее по привычке, чем от ожидания. Он быстро открыл дверь.
Она окинула его взглядом, и в нетерпении слегка наклонила голову. Уголки губ успели подняться, опуститься, брови взлетели и стремительно вернулись в свое спокойное положение.
 Мысленно он покачал головой.
Она заставляла двигаться мир. Она была в движении сама постоянно. Она была – само движение. Этакая константа движения.
Весь вид восклицал: «В каком углу этого дома я могу встретиться с гостеприимством?»
Он сам удивился тому, что они ещё стоят на пороге.
Он посторонился. Она сделала аккуратный шаг внутрь, улыбка расцвела, но успела погаснуть прежде, чем она миновала его. Внимательный взгляд искал. Что? Она не знал. Он знать не мог.
Она влетела в комнату, сразу наполнив ее собой. Огляделась, но могло показаться, что смотрит она внутрь себя, что, скорее всего, было правдой. Прислушалась к чему-то, прошла до окна, прилипла на секунду к стеклу, крутанулась на месте. Перемещаясь в пространстве, непредсказуемо, как тайфун, она двигалась почти бесшумно. Не задевая предметов, не смущая мир своим движением, она раздвигала пространство собой. И увлекала с собой. И пространство передвигалось с ней.
Впрочем, иногда она, задумавшись, роняла все на своем пути, стукаясь всеми частями тела о любые существующие или только подразумевавшиеся углы. Воспринимала это, как должное.
- Кофе? – спросила она, и сама с готовностью проскользнула на кухню.
Она разглядела взлохмаченные волосы. Не заправленную кровать. Пульт в руках. Шторы, раздернутые наполовину. Усталый взгляд. Одну тапку в углу, а другую под диваном. Тени под глазами. Шорты и наизнанку одетую майку. И свет в ванной. Занятая поиском изменений, она не могла их обнаружить. Но старалась. Изо всех сил.
Варил кофе он. Она не варила кофе никогда.
Он разглядывал ее напряженную спину. Даже когда она замирала, создавалось впечатление, что она находится в движении. Беспрерывно. Этакая врожденная нервозность. Броуновское движение ее в ней самой себе, почти не заметное взгляду, но всегда распространяющееся вместе с ее перемещением, висящее в воздухе вокруг облаком, как аромат духов.  Оно ощущалось кожей, его, наверное, можно было потрогать руками.
Иногда ему и правда казалось, что мебель начинала ходить ходуном, когда она заходила в комнату.
Так маленькие дети сидят, не двигаясь, когда им велят сидеть смирно. Они, старательно замирая, начинают ерзать. Упрекнуть не в чем, но и признать, что ребенок замер – нельзя.
Он поглядывал на нее, стараясь не отвлекаться от кофе. Зачем ей пить кофе, она – воплощение бодрости.
- Передвижная электростанция.
Она подняла брови.
- Ты. Равно;. Передвижная электростанция. Маленькая, но с высоким напряжением. Твоей энергии хватило б на отопление и свет для половины нашего города.
Она улыбнулась. Поднялась на ноги. Сделала два шага вдоль подоконника, вернулась обратно, будто разминала уставшее от долгого сидячего положения тело.
Разговор? Не было о чем. Она искала изменений. Он не знал, что ей нужно. От него, от мира в целом. 
Кофе был готов. Он разлил его по чашкам. Она, наклонив голову слегка на бок, что делало ее похожей на птицу, поменяла чашки местами. Он не любил, когда она так делала. И сразу напрягся.
И тут неожиданно улыбнулась сама себе, вскочила, изящно обогнула его, наклонилась к уху и закрыла глаза руками.
- Какого цвета небо, видел сегодня?
Волосы щекотали шею. Она пахла какими-то фруктами.
Он пожал плечами. Мысли смешались, неожиданная темнота теплых ладоней навалилась, что заставило растеряться. На секунду.
- Оно в облаках. Все в кучевых кучеряшках. Голубое там, где близко к облакам и глубокого синего цвета там, где облака далеко. Оно совершенно, непримиримо теплое. А еще я видела у твоего дома мать-и-мачеху. И у меня летнее платье. С него улыбаются одуванчики.
Ее дыхание теплом окутывало ухо. Пальцы мягко прижимались к лицу. Платье, оказывается, шуршало. Как трава, когда идешь по зеленому морю, путаясь в высоких, выше пояса, каких-нибудь васильках.
Руки вдруг уступили место свету. Опустились ему на плечи, немного задержались. Она хотела плакать. Она вернулась на свой стул.
И опять – поза гончей, взявшей след русака.
Прищурилась. Сделала глоток. Перевела взгляд со своего носа на потолок и обратно. Посмотрела в окно. Еще глоток. На плиту. На него. Глоток. На книгу на столе. На обои. Вздохнула. Глоток. На него. В окно.
Он тоже решил посмотреть в окно. Она не хотела этого видеть.
- Я пойду. 
Виновато улыбнулась. Улыбка соскочила с губ на глаза, она повела плечом, прошла мимо него к выходу. Рука пробежалась по столу – взъерошила его волосы – промчалась  по спинке стула. Он встал и подошел к окну.
Щелкнула задвижка.
Небо было синее там, где далеко от облаков. Голубое, там где было близко к ним. И все в кучевых облаках.
Кучеряшках.
Оно было именно такого цвета, как она сказала.
Он услышал, как она сбегает по лестнице вниз.