Фрагмент 8 директория yh-yiw 564

...которые сутки под чужими звёздами? Днем жара невыносимая. Остается только сидеть в оцепенении, прожигая плоть. Кожа уже привыкла. Красномедного цвета, не слазит. Поразительно быстро заживают любые повреждения.
    Ночи длинные. Хватает выспаться и пройти неведомое количество неведомых дистанций вдоль небесной Ганги, начинающейся здесь с той замысловатой буквицы, на которую кончалась в привычных небесах. Кроме буквицы да куска огромного Змееносца – ничего известного на бархатной карте.
   Сварга Ганга опознаваемо густа, но состоит из совсем других комбинаций светящихся точек.
   Звёзды... Безмолвие. Пустой воздух. Воды еще полфляги, но нужда в ней почти угасла.
   Смысла в движении нет никакого, самоочевидно. Похоже на то, что мир этот стерилен, прожжен дневным солнцем, выстужен ночным космосом.
   Просыпаясь от мертвенного сна, начавшегося на закате, чувствуешь обожженной кожей этот холод, когда песок остыл. Остается только сделать принудительный глоток из фляги, собрать торбу, завернуться в шаль и идти. Покуда слепящее солнце не парализует своими яростными лучами.
   Змея давно впала в оцепенение, болтается на чётках шершавой лентой. А может издохла. Но не воняет. Впрочем и я уже не воняю. Нечем. Когти отросли как у мертвеца. А может...

-Что тебе здесь нужно?
-Ничего.
-Как ты сюда попал?
-Пешком.
-Кто ты?
-Я безумец, разговаривающий сам с собой. К тому же, кажется, мёртвый безумец.

Ночью распорота плоть на руке – кровотечения нет. Вялая густая капля просочилась сквозь надрез и застыла. Спеклась. Даже ночью.
Утром наношу ещё три надреза, глубоких. Всё впустую. За день капли высохли в пыль, к вечеру встали жирные розовые шрамы, а на следующее утро просто белые полосы, как след от царапины недельной давности.


-Убирайся прочь!
-Смешно. Куда здесь – прочь?
-Туда, откуда ты пришел.
-Некуда возвращаться.
Хохочу и вою простуженной гиеной, настоящей смерти всё нет, голоса в голове смешат.


...Соревноваться с регенерацией было забавно. Кожа в полосах, везде куда дотянулись руки. Был бы нож, что эта бритва...
Теперь хочется пить? – смеюсь. Выливаю всю воду в песок.
«Нет!» - кричит, заставляя упасть и тянуть пролитую влагу, вдыхать испаряющиеся капли, оно хочет жить, оно – я?
Смеюсь до заката и после, смеяться до слёз невозможно – нет воды, нет слёз.

Этой ночью холод острее, новая кожа на шрамах тоньше?
Впереди – вода, потому и холод острее. Чует воду?
В воздухе – влага. Есть.
Змея шевельнулась. Не сдохла. А я?
Горло от смеха охрипло.


 Вода. Есть. Есть! Тело ненасытной губкой впитывало воду. От рассвета, когда шрамы, как верблюд безошибочный, вывели по распадку сюда. До самого заката, когда раскисшее от влаги вылезло из благословенной ямы.
Змея не вернулась.
Вернётся.
Нужно обсохнуть. Одеться. Закутаться в шаль.