Суицид

Повестью пока что заниматься не могу, так что будут просто рассказы-наброски разных моментов.



... Первая серьёзная попытка покинуть бренную землю у меня была лет в пятнадцать. Глупые неглубокие царапки по рукам не в счёт: сделав это один раз, больше в силу аффекта, я вскорости узнала, что для удачного свершения нужна ванная, полная горячей воды, что-то поострее старого скальпеля и отсутствие человеческого внимания в течение длительного времени — и досадливо отказалась от этой идеи, потому как горячей водой в маленьком городишке и не пахло (мылись с помощью ковша и тазика — какая ванная, вы о чём?), а остаться одной дома на сколь-нибудь длительный срок тоже не было возможности — пять человек в двушке, совмещённый санузел, если всё семейство и ехало куда-то, то я, конечно же, была в их числе.
Зато я знала, что можно отравиться таблетками. Не выпотрошить всю аптечку - нет, таблетки должны были быть специальные, особенные, снотворное или что-то вроде.
Когда только начались летние каникулы, друзья-панки поведали мне о замечательных упарывательных свойствах димедрола. По их словам, если правильно принять всего шесть таблеток (правильность приёма заключалась в интервалах между таблетками и в том, что надо пить много воды), а потом запереться в тёмной комнате, можно словить немного весёлых глюков. Воодушевившись, я приобрела в аптеке одну пачку димедрола — нервничала немного, что аптекарь спросит "а зачем это тебе, девочка", потому как вроде он только по рецепту отпускался, но всё прошло гладко.
А вот с глюками гладко не пошло: я всё правильно приняла, добросовестно сидела в тёмной ванной около пятнадцати минут и, в конце концов, плюнув на всё, пошла спать.
Уж не знаю, чем мне приглянулись ощущения от димедрола. Заторможенность, вялость, сонливость — и при этом невозможность уснуть: как только я пыталась, меня будто сводило судорогой, невозможно было долго лежать в одном и том же положении, приходилось двигаться — рывком, и сон от этого слетал в момент. Таким образом, часы под димедролом, проведённые на кровати в комнате,были не самыми приятными, но... Но всё же мне понравилось. Мир становился медленным и спокойным, я становилась медленной и спокойной, и так было проще — я глушила свои эмоции, свои печали и переживания.
Я обычно принимала с самого утра примерно полпачки и проводила оставшийся день в счастливой заторможенности. Родители ничего не замечали; даже если я не уходила гулять и валялась в полудрёме на кровати, на мамин вопрос о том, почему я дремлю средь бела дня, достаточно было ответить, что я ночью читала интересную книжку.
А вот друзья были в курсе, и Л. активно это не одобрял, хмурился, и, кажется, жалел, что рассказал мне о таблетках. На его укоры и расспросы "ну зачем тебе это надо, чем тебе это интересно" я отвечала слабой улыбкой, пустым взглядом и тихим упрямым: "Надо". Не объяснять же ему было, что большая часть моих печалей и переживаний происходит из-за чувств к нему!
Летом, в июле, мы с О. должны были ехать в лагерь для школьного актива. Мы весь учебный год были представителями класса в "совете школы", занимались немного школьной стенгазетой, и за это нам перепали халявные путёвки.
Готовиться к поездке я начала заранее. Накупила димедрола по разным аптекам, дома распотрошила пачки и все таблетки ссыпала в прозрачный пузырёк с резиновой пробкой — в таких обычно порошки для инъекций продают.
Упарывалась я не каждый день, ещё и О. обещала тоже с собой взять немного (да, я и её подсадила на это дело), так что у меня было всего тридцать штук таблеток по 3 мг.
И вот, накануне поездки, на прощальной попойке я поругалась с друзьями, с ними со всеми, причём ладно бы просто поругалась — у нас зашёл разговор про труЪ-неформальство, и С. с некоторым презрением сказал, что всё моё неформальство происходит из-за нестандартной внешности, а, мол, будь я худенькой — то и была бы обычной девчонкой, и не пила бы сейчас портвейн в лесу с панками, и не красила бы волосы в зелёный цвет. Остальные пацаны его поддержали, даже моя первая любовь, и в итоге я пришла домой в слезах, с мыслью, что у меня нет и не было друзей, что я никому не нужна и не буду нужна, что я уродина... ну, в общем, весь типичный депрессивно-подростковый набор, вдобавок разогнанный алкоголем.
Сначала я накатала какую-то длинную телегу в своём дневнике, потом, выудив из тайника пузырёк с таблетками, отправилась с ним в ванную - якобы умыться перед сном. Братья уже спали; мама сквозь дрёму окликнула меня, когда я пришла, и снова уснула; папа был в отъезде.
В ванной, щурясь от резкого света, я вытряхнула весь пузырёк на ладошку. Полная горсть таблеток. Я заворожённо смотрела на неё, пытаясь осознать — что, вот и всё? Я это сделаю, вот прямо сейчас? И больше ничего не будет?
Алкоголь подогревал решимость, и я отмела все сомнения.
С одного глотка впихнуть в себя всё не удалось; я поперхнулась, во рту была противная горечь. Выпив воды из-под крана, я проглотила оставшуюся часть и, опираясь руками на раковину, подняла взгляд к зеркалу.
На меня нахлынуло странное ощущение: я только что сделала выбор, который уже не отменить. Я осмелилась. Всё очень серьёзно. И что, и вот так — всё? Я сейчас усну навсегда?
Горько улыбнувшись ненавистному отражению в зеркале, я закрыла воду и отправилась в комнату. Дневник с сумбурной прощальной записью — раскрытым, на стол рядом с кроватью. Постояла у постели братьев, посмотрела на них. Вздохнула.
Укутываясь одеялом, закрывая глаза, я испытывала странное облегчение и умиротворение. Таблетки уже начинали действовать — быстро, очень быстро, конечности уже наливались знакомой тяжестью.

Через несколько часов я нашла в себе силы сползти с кровати и добраться до ванной. Меня тошнило.
Значительная часть таблеток вышла в нетронутом виде; часть из них была растворена наполовину. Содрогаясь в спазмах над унитазом, я с горечью думала о том, что теперь уже точно не умру. Проклинала дешёвый портвейн, думая, что тошнит меня из-за него.
Когда стало светать, я измученно лежала в своей постели. Большую часть ночи я попеременно блевала и пила воду в огромных количествах: от димедрола всегда нападал дикий сушняк. Сна больше не было, в этом обдолбанном состоянии спать не получалось.
Я лежала и думала о том, что надо пришить пуговицу к халату, который собираюсь брать с собой в лагерь. Но встать было тяжело. Я уставилась на огромный плакат с Земфирой, который висел на стене напротив изголовья. И тут она со мной заговорила.
Ласково, с укором, она спрашивала, зачем я это сделала? Почему я хочу умереть? Я пыталась оправдаться, но она с незменной ласковой улыбкой отвергала все мои аргументы и продолжала дружески журить за глупый поступок.
Очередная реплика сорвалась с моих губ каким-то непонятным сипом, и галлюцинация прошла.
Когда я всё-таки принялась за халат, бок о бок со мной оказался Л. В драных джинсах, безразмерном балахоне он сидел на кровати, обхватив колени руками, и спрашивал: ну и зачем? Зачем ты это сделала? Мы не хотели, чтобы ты делала это, мы просто пьяные подростки, которые несли всякую чушь, а ты... Зачем?
Автобус в лагерь отправлялся от школы в восемь, мама собиралась встать часов в шесть, чтобы помочь мне собраться и проводить — но сейчас было едва-едва пять утра. Я пришла в её комнату и забралась в кресло напротив дивана. Мама лежала на боку, лицом ко мне, губы были приоткрыты во сне, кудряшки разметались по подушке. Некоторое время я с нежностью и грустью смотрела на неё, а потом мама со мной заговорила — очень тепло и ласково. Она спросила, почему я проснулась так рано и зашила ли я халат; спросила, как я вчера погуляла; сказала, что будет скучать по мне, пока я буду в лагере. Я хотела сказать ей, чтобы она уже поднялась с постели, но вместо этого я издала невнятный хриплый звук, который испугал меня саму, и наваждение прошло.

Когда мама на самом деле проснулась, я уже умылась и заправила постель. Удивившись, что я поднялась раньше неё и даже уже успела пришить пуговицы к халату, она помогла мне собрать оставшиеся вещи. Не помню, завтракала ли я. В любом случае, вкуса еды я не почувствовала.
Мою заторможенность и молчаливость мама приняла, наверное, за последствия раннего подъёма. Мне всё время хотелось пить. Едва мы вышли из дома, я кинулась к ближайшей палатке и купила полтора литра минералки, и уговаривала маму на вторую бутылку, но она удивилась: зачем мне столько? До лагеря ведь ехать всего пару часов. Её больше беспокоило, не захочу ли я в туалет посреди дороги, если выдую столько минералки, чем то, откуда у меня такая жажда.