Бабий Яр

Это - первый в мире репортаж с места событий после освобождения Киева осенью 1943 года о зверском уничтожении более ста тысяч человек в Бабьем Яру. Автор: Бернт фон Кюгельген. Перевод:Эмма Жарикова
************
Советский штаб расположился в Святошино. Я настаивал на том, чтобы
мне дали возможность поговорить с пленными. В сопровождении майора Эпштейна я выехал вечером в Бабий Яр. Ноябрьская погода испортилась.
Холодный дождь хлестал в лицо. Эпштейн нашел нам ночлег в сторожке на еврейском кладбище. Ночь темна. Мы спотыкаемся о камни, заборы, решетки,  бетонные поребрики и не понимаем, почему всё это лежит на дороге. Может быть, тут был бой? И тут окапывались солдаты? Или всё это разрушено снарядами?

В сторожке нас ждали пожилые супруги, не евреи. Их жилой дом был
разбомблен, поэтому они приютились здесь. Эпштейн спросил, что значат все эти разрушения на кладбище. Старики, укутанные в тряпки непонятного происхождения, смотрели на нас оловянными глазами привидений.

- Не удивляйтесь, если завтра утром вы увидите ещё больший ужас,-
ответил тонким голосом старик,- там вы увидите ад, преисподнюю мертвецов, да, мертвецов!
Эпштейн неуверенно переводит...
Что такое несет этот старик? Он присел перед нами, как библейский

Хиоб. Его глаза светятся в темноте. Где витают его мысли?
- Фашисты разрушили кладбище. Недалеко отсюда находился их лазарет. Когда они выходили гулять, они крушили здесь всё. Они
опрокидывали надгробные камни, ломали решетки и всё, всё. Потом пришли эсэсовцы и забрали камни в ущелье. Из камней построили печи
и сжигали в них много, много людей.

Он поднимает свой костлявый палец и крутит им в воздухе.
- Тысячи тысяч погибли в печах. Днем и ночью, днем и ночью висел в
воздухе запах горелого мяса, а дым, поднимавшийся из ущелья, он был
таким вязким, когда оседал на нас...и мы не могли отмыться... отмыться...

Старик всё кивал и кивал головой. Его жена молча сидела рядом и тоже беспрерывно кивала, подтверждая слова мужа...Эти люди пережили
страшное потрясение и были ещё в шоке. Они даже не прикоснулись к хлебу, которым мы угостили их. Эпштейн пытался еще раз заговорить со стариком, но тот молчал и укладывался в соседней комнатке на конские попоны и какие-то тряпки.

Мы осмотрелись. В доме было не на что лечь. Эпштейн постелил свою шинель на пол, мы легли на неё и укрылись моей. Собачий холод и сырость охватили нас. Сквозь дверь дул ледяной ветер. Нечего и думать о сне. Старики не выходили у нас из головы. То, что сказал старик, кажется загадочным, непостижимым.

И всё же, что случилось в Бабьем Яру? Кого убивали и сжигали?!
Тысячи и тысячи тысяч?! Я переспрашиваю Эпштейна. Он не знает. Серый
рассвет пытается заглянуть через слепое оконце. Старики ещё спят.
Мы находим немного дров, разжигаем огонь и кипятим воду.
Эпштейн молчит. Мы грызем черные сухари и пьем горячий чай. Оставив вещи в сторожке, мы выходим.

На кладбище- опустошение и разруха. Там не осталось камня на камне. Видны взорванные участки земли. Бывшие могилы перерыты, раскопаны, затоптаны сапогами. На могильных плитах выдолблена
свастика. Черной краской намалевано: "Сдохни, Иуда". На одном из
камней ещё видна фамилия усопшего: "Давид Левинсон (1867-1927)", но
тут же увековечили себя оккупанты: "Otto R. ich war hier"- тут был

Отто Р. "10 дней до отпуска! Уррра!", "Эгон подминает Ольгу",
"Хайни Мэннхен 24.10.1942" и множество других надписей подобного
"содержания" - "визитные карточки" выздоравливавших фашистов...
Я представил себе, как они - забинтованные, хромающие, прыгающие с костылем на одной ноге, сами едва избежавшие смерти, - изгалялись там над могилами умерших...Так воспитала их геббельсовская пропаганда: на еврейском кладбище можно всё!

Но ещё больший ужас ожидает нас дальше. К лагерю военнопленных мы должны пройти через овраг. Тропинка спускается круто вниз. Перед нами - Бабий Яр. Какой-то странный темный песок покрыл землю. Ни
травинки, ни кустика. Всё черно. Вдали торчат на фоне неба какие-то темные чудовища, похожие на жаб, выползших из болота...Старик
говорил о сожжении людей. Неужели это следы?..

Это следы! То, что издали выглядело, как темный песок, оказалось пеплом от человеческих костей! Их остатки заполнили всё дно оврага. Суставы и черепа не сгорели в порошок. Фашистам не хватило
времени. В пепле сгоревших людей ещё видны челюсти, ещё можно различить зубы...

Мы приблизились к темным жабам. Это надгробные камни, взгроможденные друг на друга, как платформа, огороженная по кругу жаровней. Жирный черный налет покрыл все камни. Резкий запах горелого мяса наполнил воздух. Дожди не смогли обмыть камни. Старик был прав. Тут взорвался ад. Кровь застывает в жилах, когда думаешь о том, как горели здесь люди!
 
Бестии не могли скрыть дым.
Черные облака, вырвавшись из яра, были сигналом ужаса! Они тянулись над Киевом. Огонь стал оружием массового уничтожения людей. Потрясенные, мы переходим на другую сторону Бабьего Яра, к
лагерю военнопленных. Эпштейн предъявляет наши документы.
 
Продолжение  http://www.proza.ru/2013/08/26/996