Конец надеждам

Россия, кажется, устала,
Переворотов в ней не счесть,
Беда, коль истиною стала
Чудовищно продуманная месть!

Она всегда разыщет щель,
Проникнуть,  к власти присосаться.
Как в паутине, бьется «цель»,
Пытаясь с мыслями собраться,

Определить, откуда ждать,
Размеры вражьего удара?
И невозможность совладать,
Растратив силы свои даром.
Противникам государя-императора не до сна. Идут перемещения их групп во времени и пространстве. Одна группа заговорщиков в 8 часов вечера садится ужинать у Николая  Федоровича Хитрово, генерала, поверенного в делах Флоренции. Хозяин не пожалел ни спиртных напитков, ни угощения. За столы уселось до тридцати офицеров. Среди собравшихся  был генерал Депрерадович, командир Семеновского гвардейского полка, оба Ушаковы. Пьют много, не сильно пьянея. Все понимают, что их собрали не просто, чтобы устроить офицерский ужин за счет генерала Хитрово. Здесь находятся те, кто чем-то был обижен императором, собрались те, у кого должны были вот-вот возникнуть неприятности по службе.
И все же вино ударяет в голову, вынося наружу самые крамольные мысли, выговариваемые  сканированным, часто захлебывающимся голосом. Будь соседи абсолютно трезвыми, они бы прислушались, и наверняка, осудили бы говорившего. Подумать только, заплетающимся языком, с красным лицом от выпитого вина, тот говорит такие истины, которые, наверное, давно вынашивались, но не решались открыто появиться, слишком уже опасными были не только для того, кто говорил, но и для того, кто слушал:
«Вот, я думаю, а что даст смена одного государя другим?  Переворот под  «царским именем» не меняет общего положения дел. Выигрывают только те, кто определил цель переворота!  Кто знает, как поступит с нами новый император? Вот бы, одним ударом, да со всеми разом справиться!»
Но подогретая хмелем голова офицера не видит дальней цели переворота: «Устранить, убить и разрушить, ну, а дальше что?»  Вот и приходится остановиться на ближайшей: «Убрать ненавистного тирана!» 
- Поменьше думай, приятель, - говорит поручик Бенедиктинов, выслушав подпоручика Семеновского полка Мамонова - нам сменить бы нынешнего, сумасшедшего царя? А дальше, что дальше?.. Хуже ведь еще для нас, дворян не было! Послушай лучше, что недавно произошло? Как-то один из генералов пытался выключить из службы горбатого подпоручика, как неспособного к полевой службе. Так на бумаге такая резолюция нашего императора Павла появилась: «Я и сам горбат, хотя и не полководец».
Поручик громко захохотал. Сосед присоединился к его смеху. Из-за другого стола послышалась просьба повторить анекдот. Бенедиктинов не отказывает в просьбе. Теперь смеялось большинство присутствующих офицеров.
«А вот я еще слышал, - заговорил кто-то, сидящий вдали, в самом углу комнаты.  Все смолкли, прислушиваясь, говоривший же продолжал:  - Царь в списке лиц, проезжавших через Ригу, заметил фамилию отставного прапорщика Ререна и запросил губернатора Рижского: «Сумневаюсь, чтобы тот Ререн отставной был. А посему, арестовав Ререна, посадить его в рижскую цитадель и уведомить меня об этом!».
Этот анекдот настолько смахивал на правду, что на этот раз мало кто смеялся. «Кто знает, может оно, такое, и было. Резолюция в духе императора».- думалось каждому.
«А вот еще, господа, - начал еще кто-то из офицеров, - наш государь трон испанский предназначил одному испанцу, в Петербург пожаловавшему. А так как трон еще не освободился, так чтобы тому испанцу в нищете не пребывать, ему императором нашим на Украине имение было пожаловано».
Опять взрыв смеха потряс залу.
«А я, вам, господа, - сказал полковник Вяземский, включаясь в разговор младших офицеров, - расскажу то, что произошло в действительности, хотя вполне на анекдот смахивает. Так вот, распекая адмирала Чичагова, Его Величество сказал: «Если вы якобинец, то представьте себе, что у меня красная шапка, что я начальник всех якобинцев, так что слушайтесь меня!»…
Анекдоты продолжали звучать. Но, как ни разгорячены были головы вином, как месть не подталкивала в спину каждого, не могло не появиться мысли о том, что нельзя присягать новому государю при живом, пусть и ненавистном императоре Павле. Главной ценностью дворянина была его честь, присягая подобным образом, совершалось клятвопреступление. Как же после такого произносить так часто, множество раз за день повторяемое: «Честь имею»?
В 9 часов в дом Хитрово, разыскивая генерала Депрерадовича, приезжает полковой интендант и полковой командир говорит приезжему:
«Поди на полковой двор! Там собран батальон в строю, обойди по шеренгам и раздай патроны сам каждому в руки по свертку».
Интендант ушел. Ужин продолжался. По окончании ужина Депрерадович встает из-за стола и говорит:
«В половине двенадцатого вы все должны быть у Талызина. Я направляюсь к батальону моего полка».
От Хитрово часть заговорщиков направляется к квартире князя Николая Зубова. Внешне кажется странным, что нет здесь Платона Зубова и графа Палена. Они, оба, постоянно перемещаются по Петербургу маршрутами только им известными.
              В 11 часов в особняке Платона Зубова, кроме братьев Зубовых собрались  еще около 30 заговорщиков. Вскоре к ним присоединился генерал Беннигсен, входя со словами: «И на жизнь, и на смерть!»
В ответ Платон Зубов, уже, находясь чуть под хмелем, бросился обнимать высокого, сухопарого генерала, со словами: «Наш еси Исаакий, да воспрянем с ним!»  Видимо это были слова пароля и отзыва для заговорщиков…
Самые непримиримые собрались у генерала Талызина. Из генералов здесь были еще Депрерадович и Уваров. Полковники: Вяземский, Запольский, Арсеньев, Волконский, Мансуров, Кутузов
Все заговорщики были едины в своих стремлениях, но не было единства мотивов, двигающих стремлениями.
У каждого были свои личные счеты к царю: один обижен царем, другой сидел в  крепости, третий мстит за свой страх перед будущим, страх, как правило, циничный, «шкурнический»
Итак, в 11 часов здесь происходил уже общий последний ужин. Все разговаривают, пьют. К собравшимся подошел генерал Уваров и спросил: «Готовы ли офицеры пожертвовать жизнью за царевича Александра?» Офицеры один за другим отвечали утвердительно. В разгар ужина появляются Пален, Зубов а после полуночи и Беннигсен.
Офицеры, пирующие за длинными талызинскими столами, встают, когда входят Пален, представительный с приятными чертами лица, 55-летний генерал, не утративший своей внешней привлекательности; Платон Зубов, красивый стройный мужчина. Высокий, сухощавый, прямой, с длинным лицом и орлиным носом, с видной осанкой,  и холодной физиономией, Беннигсен резко выделялся своей наружностью среди круглых, скуластых, курносых русских генералов и сановников. Все пьют… Пьют за здоровье нового императора. Некоторые офицеры смущены и растеряны. Пришло время всем все объяснить. Присутствующие приносят присягу императору Александру. Такого еще не бывало, чтобы принимали присягу, когда царствовал еще живой государь. Ненависть против императора настолько велика, а опьянением сняты настолько остатки благородства, что теперь это преступление не кажется слишком значимым.
Присягу дав, ее нарушив,
Он совесть потерял и честь;
Пятном чернильным лег на душу,
 И до кончины нужно несть.

Ах, фон дер Пален, - двоедушен,
Он, как коварная змея,
Всегда учтив, всегда послушен,
Таких нередко видел я.

Иное дело – Беннигсен,
Как жердь прямой, прямолинейный,
Обязан государю всем,
Монарха предал несомненно
О чем говорят заговорщики. Всех интересует судьба императора Павла. Пален предлагает английский вариант, когда при душевно больном Георге III  было учреждено регентство. Палену возражают, говоря, что царь может сопротивляться.
Пален заявляет: «Напоминаю, господа, чтобы съесть яичницу – нужно сначала разбить яйца». Нужно вначале попасть в замок святого Михаила, потом обговорим и мелкие детали».
Пришли  к выводу, предусматривающим заключение Павла в Шлиссельбургскую крепость.
Решено было разделиться и двигаться к Михайловскому замку двумя колоннами. Пален так и сказал: « Господа, вам надо разделиться – некоторые пойдут со мною, другие с князем Платоном Александровичем. Разделяйтесь!»
Никто не трогался с места.   «А, понимаю, - сказал Пален и стал сам расстанавливать без разбора по очереди, одного направо, другого налево.
Потом, обратясь к Зубову, сказал: «Вот эти господа пойдут с вами, а прочие со мной. Идем!»
Ночная мгла накрыла град Петра,
Мерцают звезды ночи покрывала.
Ни огонька до самого утра,
И нет луны, чтоб с тьмы покров сорвала…

И не построились планеты на парад,
Созвездия своих не поменяли мест,
Не сыплется на землю молний град,
Не залило смолою все окрест.

Хоть век один сменяет век другой,-
И было слишком много предсказаний,-
Меж ними время выгнулось дугой,
Не сокрушая мира созиданий.

Вдруг воздух вздрогнул и запел,
От Финского залива потянуло…
И снег колючий мелкий полетел…
Мгновение прошло, природа вновь уснула.

Потом и ветерок  задул,
Хоть и весна, а влажный и холодный
Там, на плацу военном слышен гул,
А из ворот выходит строй походный…
Батальон семеновцев к замку святого Михаила повел сам полковой командир, генерал-майор Депрерадович.
От талызинских казарм офицеры направлялись небольшими группами по разным улицам, чтобы не привлекать внимания случайных «полуночников». Солдатские массы шли повзводно и поротно, не зная, чем вызвано ночное построение, выдача патронов к ружьям  и само передвижение по уснувшим улицам Петербурга.

И на этот раз неясно всем,
С планом не знакомы офицеры
Знают только Пален, Беннигсен:
«Замок Михаила» - под прицелом.

Ночь глухая, не видать луны,
И морозом чуть сковало лужи,
Кучи снега кое-где видны,
Легкая поземка пляшет, кружит.

По шпалерной шествует отряд,
Все оружье – пистолеты, шпаги.
И не слышит спящий стольный град,
Как идут неслышным мягким шагом.

Замок окружен со всех сторон,
Действуют решительно и смело.
Стая черных поднялась ворон,
Зашумев крылами, улетела.

Внутрь дворца проникли без
Труда,-
В караулах – члены заговора.
И не чует царь – пришла беда,
Верил он мошенникам и ворам!
Заговорщики, понеся немногочисленные потери теми, кто отрезвел и вздумал уклониться от великой цели свержения законного государя-императора, по пути движения, в половине первого ночи вышли к цели. В Михайловском замке жизнь уже замерла: внешние и внутренние ночные караулы заняли свои места, горят немногочисленные свечи, тишина.
Подошедшие к замку батальоны Семеновского гвардейского полка образовали наружное кольцо охранения. Внутреннее кольцо образовала группа из  180 офицеров. Группа из тех, кто должен был действовать, в числе тринадцати человек, прошла под Воскресенскими воротами, от них выход вел к передней комнате императора, что намного облегчало действия заговорщиков
Перед наружной закрытой дверью остановились. Сверху голос верхнего, невидимого караула, спросил:
«Кто такие?»
«Военный совет!» - ответил за всех граф Пален.
Генеральские и полковничьи аксельбанты ввели в заблуждение караул. Голос сверху произнес:
«Проходи!».
10-12 заговорщиков входят в маленькую кухоньку, смежную с прихожей, перед царской спальней. Но, чтобы двигаться к цели, нужно пройти мимо караульного гвардейца Агапеева. Увидев группу людей, Агапеев хотел крикнуть, но граф Николай. Зубов ударил Агапеева саблей по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью.
Как ни странно, но в осуществлении плана заговорщиков сыграли решающую роль полковые адъютанты. Пользуясь служебными правами и возможностями проходить всюду, они стали влажнейшими двигателями дела. Следует отметить - из всех их подпоручика Евсея Горданова, и особенно Александра Аргамакова, племянника всем известного писателя Фонвизина.
По внутренним помещениям замка заговорщиков вел 25-ти летний Александр Аргамаков, поскольку он имел право прохода во все покои замка.
Во внутренних покоях, в коридоре, который вел в комнаты императора Павла на карауле стоял юнкер гвардии Слепышков. Он уже ожидал смены, поскольку часы пробили полчаса, когда увидел, что несколько генералов направлялось прямо в комнаты государя. Юнкер оторопел, но поскольку был приказ: «никого не впускать», он тут же сделал винтовку на руку и остановил их. В тоже мгновение на него бросился офицер и два солдата, зажали рот, вывели вон и сдали в караульню как важного секретного арестанта.
Теперь  оставалось войти в запертый тамбур перед царской дверью. Постучали в нее. Камердинер, находящийся внутри тамбура  встает и спрашивает тихо, стараясь не разбудить царя: «Кто такой и что нужно?»
Вперед выступает Аргамаков, называет себя, прибавляя: «Можно ли спрашивать, что мне нужно? Я прихожу сюда каждое утро подавать рапорт императору. Уже 6 часов! Отпирайте скорее!»
«Как 6 часов? Возразил камердинер, - нет еще и двенадцати; мы только что легли спать»
- Вы ошибаетесь, - сказал Аргамаков, - ваши часы, вероятно, остановились, теперь более 6-ти часов. Из-за вас меня посадят под арест, если я опоздаю, отпирайте скорее»
Обманутый камердинер отпер, и заговорщики вошли толпой
Два камер-гусара  и внутренняя дверь тамбура – вот и все, что отделяют заговорщиков от царя. Крики, минутное сопротивление. Гайдук, или камер-гусар, Кириллов получает удар по голове и падает. Правда, потом он оправился от раны.  Другой гайдук с криком убегает.
Этого крика оказалось достаточным, чтобы государь проснулся. Дверь в его спальню заперта. Но разве это препятствие? Минута, и широкие гвардейские плечи упираются в створки дверей. Нажим и дверь распахнулась.
Участники тех событий в многочисленных мемуарах своих много внимания уделяли самому факту описания последних минут царя Павла. Удивительно одно, каждый из писавших,   старался принизить свою личную роль участия в перевороте.
Анализ сделан, есть расчет.
Но есть и провидение:
Ждет возвышение, почет?
А может быть, падение?

Отсчета планка высока,
Велико расстояние,
Набьешь ли просто ты бока,
Иль с жизнью расставание?
Заговор закончился убийством законного царя, помазанника божьего. А кто более или менее виноват, придется еще истории выяснять. Какова, скажем, вина генерала Беннигсена, который дважды проявил решительность тогда, когда она действительно была необходима? В первый раз это случилось тогда, когда, идущий впереди группы генералов и полковников, князь Платон Зубов, напуганный криками гайдуков, охранявших дверь в спальню государя, так растерялся, что, развернувшись корпусом своим, пытался повернуть назад, всех за собой увлекая. Схватив за руку князя и рывком повернув лицом его к себе, Беннигсен сказал отрезвляющие слова:
«Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком  далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые нас ведут к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед!»
Второй раз это произошло тогда, когда генерал в шляпе, не обнажая головы, с обнаженной шпагой, сохраняющий полное хладнокровие, задержал пытающегося уйти монарха через потайной ход а апартаменты Гагариной, сказав при этом:
«Государь, вы мой пленник, и вашему царствованию наступил конец; откажитесь от престола и подпишите  немедленно акт отречения в пользу великого князя Александра».
Государь был поражен, как апоплексическим ударом, действиями тех, кому он более других доверял. Но, он сказал внятно по-французски: «Non, non!  Je ne souscrirai point!» (Нет, нет! Я не подпишу!»
Николай Зубов наносит удар золотой табакеркой в висок императора. Тот падает на пол, потеряв сознание. Вырывающиеся изо рта хрипы, свидетельствует о том, что император еще жив. Кто-то из офицеров снимает с себя шарф и перетягивает им шею государя.
Оценка случившегося такова:
11 марта 1801 года произошел единственный из русских политических переворотов, осуществленный только офицерами и генералами. О солдатах у заговорщиков была одна забота: чтобы, не дай Бог, о заговоре не услыхали.
«Успей Павел спастись бегством и покажись он войскам, солдаты бы его сохранили и спасли» - эти  слова принадлежали графу  Ливену, одному из видных царедворцев Павловского двора, участнику переворота.
Убийство императора – закономерный, ожидаемый  результат заговора. О том, что его прогнозировал цесаревич,  говорит и отношение его к убийцам отца. Опала, удаление из столицы Палена, Панина, Муравьева, Яшвиля, Платона Зубова было не расплатой за их действия во время финальной сцены заговора, а только тем, что государь  не хотел действовать и жить под их диктовку. Все они, в разное время и в разной мере являлись создателями конституционных проектов, ограничивающих самодержавие.
Кто-то считал устранение императора Павла от власти благом для России?  Но, следует заметить, что прогрессивные реформы его будут отменены.
Восстановлен будет указ «О вольности дворянства»  Следовательно, наблюдался откат назад, а не прогресс.
Наверное, правильнее всех оценил значение Павла Петровича Романова знаменитый А.П.Ермолов, при Павле два года просидевший в заключении: «У покойного императора были великие черты и исторический его характер еще не определен».