Вспышка

Зал был переполнен. Всюду при свете люстр витали остатки золотого серпантина, который не успел еще осесть на пол. Хозяева вечера танцевали и веселились в вечерних платьях вместе с остальными. Между собравшимися протискивались несколько фотографов, которые старались не упустить ни один момент празднества. Вспышки их камер никого не удивляли и не раздражали.
Стряхнув с себя несколько прилипших красочных лент, из всей этой веселой суеты смог выскользнуть один из местных папарацци, попутно сняв с себя внушительных размеров камеру и перекинувшись парой слов со своим коллегой. Тот в ответ кивнул пару раз и что-то ответил, но его слова утонули в потоке общего гама и громкой музыки. Хотя он и не ожидал услышать ответ, потому что повернулся спиной к залой и уверенной походкой направился к выходу.
Наконец он смог выбраться из общего хаоса, в котором не было слышно даже его собственные мысли. Вдобавок глаза болели от столь яркого света, поэтому он почувствовал невероятное облегчение, спустившись на несколько ступенек вниз по направлению к бару для обычных посетителей отеля. Из зала для торжеств доносился приглушенный гул голосов и непринужденный смех, даже можно было увидеть силуэты гостей, пробегавших мимо приоткрытой двери.
Но фотографу нравилось больше это место, которое находилось около стеклянной стены, откуда открывалась непередаваемая панорама ночного города.
Хотя был и выходной день, но за стойкой никто не сидел, лишь бармен лениво протирал стаканы тряпочкой и смотрел телевизор, не останавливаясь на одном канале более 2-3 минут. Заметив, что к нему направляется посетитель, бармен отложил пульт от телевизора со стаканом и облокотился на стойку.
- Что будете пить? -  спросил он, смотря на свое отражение в наполированной стойке бара.
Фотограф был знаком со всеми ценами в фешенебельных отелях, поэтому выбор напитков и еды всегда ставил его в тупик. Он пытался всегда выбрать нечто подешевле, но в итоге все равно его кошелек за одно посещение заметно худел. В этот раз ему хотелось просто воды, но будучи в отеле, он понял, что дешевле будет выпить воды из-под крана в туалете за углом. Поэтому просмотрев все бутылки, стоявшие за спиной бармена, он коротко попросил принести ему газировки.
Бармен послушно направился в конец стойки, достав из-под стойки стакан и трубочку и направился к аппарату с газировкой. Пока он наполнял стакан, фотограф присел за дальний угол стойки, откуда можно было видеть центр светящегося города, как на ладони. Он снял с себя бейдж аккредитованного фотографа, на котором красовались его фотография с именем и фамилией. Линд Крейв. Все было четко и понятно для амбалов из охраны, которые не привыкли задавать излишне много вопросов, как и для администрации отеля, которые не могли не пропустить столь меткое имя в своих списках.
Бармен не заставил себя долго ждать. Он принес стакан с газировкой, положил в него трубочку и рядом оставил чистую салфетку, а сам предпочел удалиться в угол, откуда было удобнее смотреть телевизор.
Линд вынул из стакана соломинку и положил ее на салфетку рядом со стаканом. В стакане плавали кубики льда. Он пригубил газировку, подержал ее немного во рту и поставил стакан на стойку и повернулся в сторону ночного города, чьи огни напоминали больших неоновых светлячков.
Его рука невольно потянулась к фотоаппарату. Он навел фокус, выставил режим ночной съемки и сделал несколько снимков для себя. Дома он ими насладиться в полной мере.
Для себя Линд решил четко. В зал сегодня он больше не вернется. Его слишком сильно раздражала суета и грохот голосов. Сегодня он был не в настроении дольше выдерживать безудержное веселье. В запасе у него было несколько весьма удачных снимков, которые после незначительного ретуширования можно будет показать заказчикам, которые желали помнить об этом мероприятии и рассказывать друзьям и знакомым, показывая всем яркие фотографии – единственное доказательство того, что это было не игрой воображения, а реальностью.
Пожелания его нанимателей могли подождать как минимум неделю – обычный срок для обработки всех фотографий, хотя обычно Линд старался закончить эту работу в первый же день, пусть даже проведя бессонную ночь, лишь бы избавиться от этой ярмарки тщеславия. Затем он стирал начисто все исходники из своего компьютера, из фотоаппарата и начиналась затем жизнь с чистого листа вплоть до нового заказа.
Надо сказать, что он не любил работать вместе с другими фотографами, которые должны были со своего четко установленного места снимать все, о котором можно было бы рассказать, но которое было недостойно храниться в памяти у присутствовавших на шумном торжестве. Ему приходилось зачастую тыкать буквально пальцем в нечто происходящее и кричать во весь голос, чтобы кто-то в итоге вовремя нажал кнопку спуска затвора и ничего не упустил. Некоторые его коллеги по цеху очень любили отлынивать от работы и пользовались доступом к шведскому столу и бесплатному бару, хотя затем плата делилась поровну между всеми. Однаком в работе с командой было одно неизменное преимущество. Он мог всегда незаметно выбраться с какого-либо мероприятия с несколькими сотнями снимков, которые всегда играли роль прикрытия на случай непредвиденных обстоятельств, и даже поехать домой, если за ним не наблюдала бдительная охрана или же тот, кто платил за все торжество. Обычно же видя кого-либо с профессиональным фотоаппаратом на шее, никогда не возникало никаких вопросов, а уж в лицо его никто не стал бы запоминать.
Тем не менее зачастую Линд отдавал предпочтение пленочным фотоаппаратам, придерживаясь расхожего мнения, что цифровые фотографии уничтожают саму ценность фотографии, давая возможность сделать много снимков, не заботясь об их качестве и значимости. Иначе дело обстояло с пленочными фотоаппаратами, где количество кадров было всегда ограничено, но тем не менее каким-то порой мистическим образом количество достойных внимания фотографий увеличивалось в разы. Поэтому сегодня снова в ход пошла старая добрая пленка.
Скорее от скуки нежели исходя из профессиональной закалки Линд снова взял свой фотоаппарат. По его расчетам на пленке должно было остаться несколько кадров, порядка 5 или 7. Точность никогда не была одним из его достойнств. Что-то просто ему подсказывало приблизительное значение, и оно порой оказывалось абсолютно верным.
Сделав вид, что он поправил какие-то настройки своей аппаратуры, Линд прицелился и сделал несколько снимков интерьера. Особенно его привлекли кресла, с обитыми красной тканью сиденьем и спинкой, с вычурными ножками и подлокотниками, отделанными под старину. Их он даже удостоил отдельного крупного плана. Затем внимание его привлекла стенка за барной стойкой, заставленная различными бутылками. Он навел на нее фотоаппарат, якобы заинтересованный коллекционным экземпляром виски с золотой пробкой. Вспышка на мгновение осветила помещение.
Бармен удостоил происходящее лишь кратким косым взглядом, решив видимо, что перед ним находится еще один чудак-фотограф, который ищет интересные кадры, чтобы их потом можно было выставить на каком-нибудь фотобиенналле. Он перекинул через плечо полотенце и снова уставился в экран.
Линд был вполне удовлетворен своей работой, положил свой фотоаппарат на стол и как бы невзначай нажал на кнопку спуска затвора таким образом, чтобы в кадр попал бармен. Один лишь щелчок и мерное жужжание за тем возвестили о том, что пленка подошла к концу.
Еще один щелчок – открылась задняя крышка и он без труда извлек пленку, которая замоталась в свой домик, как улитка. Линд оставил лежать выпотрошенный фотоаппарат на стойке, играясь с самой пленкой, то подкидывая ее, то раскручивая на стойке.
Гул из зала все не стихал. Раздавались отдельные возгласы, взрывы смеха, даже иногда короткие аплодисменты. Гремел звон бокалов наряду со взрывами хлопушек, осыпавших гостей разноцветными конфетти и серпантином. Веселье было в самом разгаре, и по всей видимости гости могли долго не расходиться. И в городе полицейские могли без проблем отловить нескольких подвыпивших лихачей после этого торжества.
У Линда начала побаливать голова от этого гула, который вибрацией отдавался в его голове, а затем синхронизировался с его сердечным ритмом. Он даже чувствовал, как пульсирует жила на его левом виске. Сейчас он бы не отказался от сигареты, но в помещениях нынче не курят да и он отродясь не курил, хотя при необъяснимых обстоятельствах он всегда мог найти у себя в кармане зажигалку. На этот раз у него оказалась металлическая зажигалка с крышкой, огонь которой горел ровным синим пламенем, как у свечи. На него можно было смотреть не отрываясь, просто поставив на стол перед собой.
Линд подцепил одну часть катушки, где должна находиться пленка до ее проявки, надавил и с хрустом вытащил ее оттуда. Вокруг было достаточно темно, поэтому можно было надеяться, что пленка не будет засвеченной.
Он раскатал несколько сантиметров и эту ленту поднес к окну и начал рассматривать негативы.
Кругом веселившиеся люди. Единственное, что объединяло все эти фотографии. С разных ракурсов, менялись лица, действо, декорации, но общее оставалось. То в стороне стояли какие-то важные персоны, державшие в руках по бокалу с шампанским, то посередине молодая пара не скрывала своих чувств. Или же молодые люди, стоя рядом с официантом, деланно махали, играя на объектив камеры… Дальше описание можно было не продолжать, так как все происходящее повторялось примерно в такой же последовательности. Приглядевшись пристальнее в лица людей даже на негативах, можно было увидеть, зачем они на самом деле пришли сюда. Можно было насчитать от силы двух-трех человек, которым веселье доставляло искреннюю радость. Остальные же пришли посмотреть на вложение своих инвестиций или же просто-напросто решили их как можно быстрее окупить; в глазах можно было увидеть лицемерие, чревоугодие, любовь к тщеславию за деланной скромностью, которые видели кулуарные интриги и жалость и отчаяние побежденного. И все скрывалось за взрывами веселья, которые раздавались, как залпы новогоднего салюта, с такой же яркостью и насыщенностью.
Линд подумал, что сегодня был явно не его день. Даже его шестое чувство подсказывало ему отказаться от этого заказа и провести день в уединении, отключив все возможные средства связи с внешним миром. Однако он решил попробовать. Его тянуло сугубо любопытство и возможно некая доля легковерия, что в этот раз ему непременно повезет с событием, на которое его пригласили работать. Он ожидал искренности, а не деланности. Маскарада, на котором маски были бы всего лишь бутафорией, привезенных специально для атмосферности, а не тех масок, скрывающих истинные корыстные порывы души присутствующих.
От этого осознания ему стало несколько тошно. Даже прохладная газировка не могла скрыть подступившую горечь. Или же это была изжога от креветок, подаваемых на фуршете? Тем не менее Линд решил для себя, что день прошел из рук вон плохо и то, ради чего он так основательно готовился, пошло коту под хвост. Он вполне мог отказаться от своей доли заработка, поскольку был убежден, что остальные приглашенные фотографы сделали достаточное количество снимков, чтобы удовлетворить вкусы даже самых взыскательных капиталистов.
Он открыл зажигалку, резко покрутил колесико, и разгорелся огонек. В любом случае у него была газировка, так что он мог быстро потушить ее. Он поставил ее за стакан так, что огонек получился несколько удлиненным в отличие от того, каким он был на самом деле. Затем он поднес к огоньку конец пленки, который начал сразу же плавиться и растекаться, выдавая иногда магниевые всполохи. И так дело шло кадр за кадром. Постепенно лица начали исчезать с лица земли, ведь нет фотографии, значит, недоказуемо, что это было на самом деле. Единственное доказательство реальности уничтожалось прямо на глазах.
Уже половина пленки была расплавлена, а ее темные останки стекали на барную стойку. Из зала бурные всплески восторга постепенно стали тускнеть. Они раздавались уже с меньшими интервалами, словно радовалось все меньшее число человек. Все остальные звуки потеряли свою живость, а стали неестественно пластиковыми, словно их извлекали из токарного станка. Свет, заливавший прежде весь зал, начинал постепенно затухать, его очаг переносился ближе к сцене, расположившейся в глубине зала. Серпантин больше не вился на полу. Двери закрылись.
Линд отодвинул пленку от огонька зажигалки в тот момент, когда  кадры основной съемки закончились, а остались лишь разрозненные, пожалуй, даже любительские кадры ночного города, барной стойки и интерьера.
Всякий раз применяя подобные жесткие меры, он чувствовал себя опустошенным, чуть ли не преданным. Ему хотелось скрыться и не показываться вовсе нигде и никогда. Убежать от всего и плевать на то, что могло произойти и то, что произошло. Нет фотографий – нет доказательств, значит, нет состава преступления.
Он лишь достал из внутреннего кармана рубашки смятый по краям снимок, сделанный на камеру Polaroid. Моментальный снимок запечатлел лишь мгновение, лишь момент движения, в итоге он получился смазанным. Но он не решался до сих пор его выбросить. На нем был лишь силуэт девушки, проходившей мимо. Цвета ее платья, ее лица смешались в различные полосы, которые скорее походили на неоновые вывески на улице, резко оканчивавшиеся краями снимка. Линд не знал ни ее имени, ни ее адреса. Она могла быть образом, снившимся ему по ночам или же невидимой нимфой на страницах книги, которую он читал в детстве. Она явственно проходила мимо, но даже на снимке можно было увидеть, что она посмотрела на него. Мимолетно, лишь вспышка, не задерживаясь на месте, упорхнула прочь.
Он подумывал оживить этот образ, но даже его воображение не было в силах воспроизвести вновь тот миг, когда он сделал этот снимок. С тех пор он с ним не расставался. Понимая, что он был слишком глуп, увлеченно дожидаясь того момента, когда вместо серого нечто наконец-то проявится окружающий его мир во всех красках, он не мог себе простить того, что он не побежал за ней в ту же секунду, как только она попала в его объектив. Но он привык видеть мир по-своему, через свою призму, поэтому задержка была неизбежной. После сокрушения, самобичевания и жалости к себе он решил сменить аппаратуру и занялся фотографией всерьез и увлеченно. С манией параноика, вечно ищущего своего невидимого преследователя.
Она поддерживала в нем огонь жизни, порой даже могла вылезти наружу, поэтому ему невиданным усилием воли приходилось ее сдерживать. Так что никто ничего не мог заподозрить. Впрочем как и тот факт, что Линд вел поиски по-своему.
Закрыв свой фотоаппарат и перекинув его через плечу, он отнес стакан бармену и спросил несколько запинаясь и одновременно извиняясь:
- Простите, но вы не подскажете, разве не в этом зале должен проходить банкет по случаю юбилея? Понимаете, меня просто наняли заснять это торжество.
- Видимо, Вы ошиблись отелем. У нас отродясь не было банкетного зала здесь, - смотря в экран телевизора ответил бармен.
- Спасибо. Скорее всего это моя ошибка. До свидания.
Бармен даже не потрудился ответить, но простим его, он же был занят.
Линд развернулся, поднялся по ступенькам, чтобы дойти до лифтов и спуститься в главный холл. На его пути, прямо перед ним находилась запертая двойная дверь с желтой табличкой, которая гласила, что дверь вела в подсобное помещение, а для большей убедительности рядом стояла тележка уборщиков.
Он улыбнулся и оглянулся, чтобы снова посмотреть на ночной город, который мерцал в сумраке наперекор темноте. Это сияние и запомнилось Линду. Ведь это было их реальностью.