Другое Солнце. Часть 4. Точка 42

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830
Точка 31: http://www.proza.ru/2013/08/24/1894
Точка 32: http://www.proza.ru/2013/08/25/92
Точка 33: http://www.proza.ru/2013/08/25/176
Точка 34: http://www.proza.ru/2013/08/25/1659
Точка 35: http://www.proza.ru/2013/08/25/1798
Точка 36: http://www.proza.ru/2013/08/25/2076
Точка 37: http://www.proza.ru/2013/08/26/222
Точка 38: http://www.proza.ru/2013/08/27/169
Точка 39: http://www.proza.ru/2013/08/27/194
Точка 40: http://www.proza.ru/2013/08/27/224
Точка 41: http://www.proza.ru/2013/08/27/228

42. Смена дислокации. Исходная Точка: Воспоминание #7, Рика-Ада. Северо-Запад, улицы, метро.



Я шла по улице. Мыслей не было. Я чувствовала, что серой пустоты, которая заполняла меня, стало больше. Домой идти не хотелось, поэтому я просто шла куда глаза глядят. Вокруг сновали машины, ходили люди, всё это жило какой-то своей жизнью. А у меня жизни нет, думала я. У меня теперь вообще ничего нет. А если у меня ничего нет, что же мне с собой такой делать? Вот в чём вопрос.

Неожиданно я вышла к метро. Странно дело, но я никак не могла вспомнить, когда в последний раз ездила на нём. Что ж, раз так, почему бы не прокатиться? Куда? А какая разница? Теперь уже всё равно.

Войдя в вестибюль, я вдруг поняла, что у меня совсем нет денег. Мне стало грустно: неужели я даже на метро не могу прокатиться?

— О, извините! — легонько подвинув меня в сторону, молодой парень в спортивной куртке и жёлтой бейсболке быстрым шагом прошёл к турникетам. Тут он на мгновение замешкался, но сразу же сориентировался, пристроился к какому-то толстяку и проскользнул прямо за ним, не заплатив ни копейки. Усталая женщина в оранжевом жилете, сидящая в стеклянной будке, ничего не заметила. Оказавшись на той стороне, парень обернулся и, широко улыбнувшись, показал мне большой палец.

Я радостно улыбнулась в ответ. Вот оно что!

Выждав удачный момент, я скользнула через преграду за сухощавым, лысоватым мужчиной средних лет. Он понял, что произошло и, обернувшись, неодобрительно покачал головой. Я виновато ему улыбнулась — он покраснел и, пробурчав под нос нечто невнятное, отвернулся. Что ж, кажется, всё не так плохо!

На лестнице мне пришла в голову мысль о том, что я, наверное, слишком легкомысленная. И напрасно. Ведь моя жизнь потеряла смысл, разве не так? Во всяком случае, именно так я и думала, пока шла сюда. Неужели, удивлялась я сама себе, я настолько несерьёзна? Даже странно.

Вот — перрон, и уже гудит подходящий поезд, отгоняя нервных, вечно спешащих пассажиров от края платформы. Меня, правда, он не напугал: я задумалась о том, что было бы, случись всё по-другому; что было бы, если бы Мишка выбрал меня. А в итоге едва не упала на рельсы из-за того, что какой-то здоровяк, не глядя, протиснулся прямо мимо меня к дверям первого вагона.

Секундный страх, впрочем, быстро пропал. Мне было немного грустно, и этот страх был совсем некстати.

Двери с грохотом захлопнулись, и поезд, набирая скорость, покатился по рельсам. Если бы, думала я. Люди ведь часто думают о том, что было бы, если бы. Если бы свернуть не направо, а налево. Если бы купить не квартиру, а загородный дом. Если бы не пойти на предательство, а… Если бы не полюбить. Ведь было бы куда проще, если бы я его не полюбила, правда?

Иногда у меня бывают странные мысли. Я забываю о том, что я — это я. Мне кажется, что я — это кто-то другой, какой-то незнакомый человек…

В черноте окна я вижу своё лицо среди десятков других. Я всё ещё помню, что оно — не моё. Я всё ещё помню девочку по имени Ада. Правда, с каждым днём я помню всё меньше и меньше. И даже хуже. С момента моего появления воспоминаний у меня быть не могло, но вскоре я стала вспоминать события прошлой, Адиной жизни. Я вспомнила всё вечером моего первого дня, после первой встречи с Мишкой. И помнила до самого конца, до третьего дня, хотя понимала, что некоторые воспоминания теряются на ходу, а я даже не замечаю их утраты. Утром третьего дня, до встречи с Мишкой, я довольно хорошо помнила, кто я, кто она, и зачем всё это нужно. Но уже сейчас я понимаю, что не помню и половины. Видимо, с провалом моей миссии что-то критически изменилось. Наверное, в конечном итоге я снова забуду обо всём. О ней. То есть… Кем тогда я стану, интересно? И стану ли кем-то вообще?

Это лицо. Та девушка, с рекламки. Много ли я знала о ней? Почти ничего. Только то, что нашла в социальных сетях. Разрозненная, порой откровенно противоречивая информация. Фотографии. Портфолио. Она ведь модель. Маме… То есть её маме звонили пару раз, похоже, из агентства. Но она прошептала в трубку что-то о моей потерянной памяти. «Боюсь, она не сможет сниматься какое-то время. Амнезия. Да, спасибо…»
Конечно. Она ведь не знает, что её дочь — совсем не её дочь. Правда, когда я забуду об Аде, я, наверное, снова стану её дочерью.

А ещё непонятно, куда же делась та, настоящая Марика? Если я — тут, то где тогда она? Это так странно. Сонни, Канцлер… Они ничего мне не объяснили. Может, нельзя было пересоздавать себя в уже существующего человека? Хотя Сонни говорил, что я могу пересоздать себя в Марику, а значит, он знал, что с ней станет, ведь так? Но они ничего мне не сказали. Возможность пересозидания была в их глазах чем-то вроде конфетки, которой можно подманить доверчивого ребёнка. А я и поверила.

С другой стороны, я же помню голос Объекта. Он существует, в этом нет никаких сомнений. Значит, всё это не просто разговоры…

Размышляя подобным образом, я вдруг заметила, что поезд подходит к очередной станции. Я не слышала её названия, но подумала, что вполне могу сойти тут. В конце концов, какая разница?

Однако сойти не получилось.

Когда двери открылись, внутрь хлынула толпа. Я сразу же оказалась прижата к противоположным дверям. Что ж, похоже, с выходом придётся подождать.

— Следующая станция — «Китай-Город». Переход на Калужско-Рижскую линию. Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы. Уступайте места инвалидам, пожилым людям и пассажирам с детьми, — произнёс из динамиков хорошо поставленный мужской голос. О, подумала я. Вроде где-то в тех краях мы гуляли тогда с Мишкой. Там ещё был этот дом… Что же там было? Эх, кажется, от моей памяти осталось меньше, чем я думала… Единственное, что я отчётливо помню, это Мишка. Всё, что с ним связано — более или менее чётко, но три наших дня — точнее, время проведённое с ним, и его образ — я помню особенно ясно. Наверное, это естественно.

Стучат колеса — тадах-тадах, тадах-тадах. Мигнули лампы. Всё-таки здесь неуютно. На поверхности как-то… Приятнее, что ли. Воздуха больше.

А вот наконец и станция. Ну что, попробуем выйти?

— Станция «Китай-Город». Переход на Калужско-Рижскую линию. Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.

Но толпа уже валом валит в распахнутые двери. Этот могучий поток подхватывает меня и рывком выносит на платформу. Ну, могло быть и хуже. Если бы все эти люди ехали дальше, я бы через них точно пробиться не смогла.

Эта станция, она странная. Двойная. А ещё, у неё нет центра. Поэтому встретиться с кем-нибудь «в центре зала» не получится. Уфф, мне бы только дух перевести…

Люди грузятся в составы, и те с воем уносятся в тоннели. Вечное движение. Думаю, если Ад существует, в нём определённо есть метро.

Но это всё лирика. Я ведь даже примерно не знаю, куда идти. С другой стороны, мне, в общем-то, некуда идти в принципе. Забавно… Хотелось бы мне сейчас поговорить с кем-нибудь… С каким-нибудь другом. Который посидел бы со мной, скажем, в парке, выслушал бы всю мою невероятную историю. Посоветовал мне, как мне быть и что делать дальше. Я ведь… Я — стреляная гильза от холостого патрона. Как пел БГ, «…у меня не осталось почти ничего, чего я мог или хотел бы сберечь…»

Только у него почти, а у меня вообще.

На станции стало попросторнее, хотя то и дело подходили новые поезда, выходили люди… И в этой суете я неожиданно заметила странного… Субъекта. Молодой парень, наверное, Мишкин ровесник. У него были длинные русые волосы, перехваченные на лбу узорчатой лентой, небольшая рыжеватая бородка и усы. Одет он был довольно странно: белая холщовая мешковатая рубаха и бежевые штаны, похоже, из того же материала. А ещё он был бос — как и я, кстати. Смешно. В довершении этой нелепой картины, в одной руке у него болталось самодельное ведёрко — пластиковая баклашка без горла с верёвкой вместо ручки, а в другой — нечто вроде кисти с длинными полотняными лентами вместо щетины.

Он шёл по станции, зачерпывая кистью воду из ведёрка, и щедро кропил ею пол и ближайших пассажиров. Последние, как ни странно, почти не возмущались. Некоторые крестились. Выражение лица у парня было отсутствующее, а губы беззвучно шевелились. Похоже, он шептал какую-то бесконечную молитву.

— Ишь, юродивый, — пробормотала тучная, холмистая женщина, рысцой пробегавшая мимо меня. Мне стало любопытно. Никогда не видела юродивых, да и представляла как-то… Иначе. Наверное.

Я шла прямо на него. Не специально, просто так получилось. И вот, в какой-то момент он меня увидел.

То есть нет, не так.

Он остановился. Его взгляд вдруг стал осмысленным. Он словно приходил в себя, выходил из своего транса. Рука с кропилом замерла; с последнего на пол стекала струйка воды. Парень огляделся. И вот тогда-то он меня и увидел.

По неясной причине мой вид произвёл на него неизгладимое впечатление. Глаза его расширились, ведёрко и кропило выпали из ослабевших рук, притом вода из ведёрка весело выплеснулась на пол и ближайших пассажиров. Кого-то серьёзно залило, в ползущей толпе послышался недовольный ропот. Но парень не обратил на всё это никакого внимания. Он продолжал поражённо смотреть на меня. Рот его открывался и закрывался, словно он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Затем брови его взлетели вверх, а губы разъехались в счастливой улыбке до ушей. Он поднял руки, словно решил сдаться, воздел очи горе, и вдруг рухнул на колени, звонко стукнувшись лбом о гранитный пол.

Толпа зашушукалась, зафыркала, но никто не посмел сказать юродивому ни слова.

— Пресветлая! — возопил парень, подняв, наконец, на меня взгляд.

Мне было жутко неловко и вместе с тем ужасно интересно. Такого я ещё не видела нигде и никогда. Я чувствовала, что на меня обернулись десятки, сотни глаз и теперь ощупывали меня, удивлённо хмурились, жмурились и вообще всячески интересовались моей скромной персоной.

— Благодатная! — парень подполз поближе и разостлался ковриком у моих ног.

Тут я поняла, что так больше продолжаться не может. Недолго думая, я схватила его за руку и потащила прочь от любопытствующей толпы. Нас провожали взгляды разнообразной тональности.

Я быстро шла к выходу — к счастью, до него было недалеко. Парень шагал за мной (спасибо хоть не полз), лопоча что-то себе под нос. Со стороны мы смотрелись, конечно, дико. Тут и там слышались смешки.

— Да давай же, быстрее! — крикнула я, не в силах больше выносить этого принудительного эксгибиоционизма. И мы побежали.

Вырвавшись на свободу, я наконец-то смогла остановиться и отдышаться. Парня наша пробежка, похоже, совсем не утомила, — он её и не заметил. Он стоял теперь, держа меня за руку, и продолжал лопотать нечто нечленораздельное.

— Да что с тобой?!

Он вздрогнул и снова расплылся в улыбке:

— Благословенная!
— Да хватит уже! Говори толком.
— Прости. Просто я так рад снова тебя видеть, что не могу сдержать своего восторга!
— А мы что, виделись раньше? — недоумённо поинтересовалась я.
— Конечно! — по-моему, он даже был немного озадачен. — Я — Иуда, твой верный жрец!
— Кто?.. — кротко спросила я.
— Жрец! Ты благословила меня на служение тебе, Всеблагая. Я изготовил статую из дерева, и дух твой снизошёл в неё! Я ежедневно совершаю обряды. А ещё в Москве открылись 4 новых храма твоих, Великая Мара!
— Кто?..
— Мара, — недоумённо ответил Иуда. — Великая Богиня воды и жизни. А-а, — тут он понимающе улыбнулся, — это ты меня так испытываешь, да? Как в прошлый раз? В тот раз ты была другой… Немножко. Даже не знаю, в чём. Да! — он хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл! На тех плакатах я рисовал твой символ и свой телефон, чтобы люди могли узнать о тебе. Правда, — он грустно покачал головой, — никто так и не позвонил, кроме одного типа из этой конторы. Он сказал, что, если ему ещё раз скажут, что я рисую твой символ на его плакате, он меня лично выследит и начистит мне, э-э, лицо. Он грубее сказал, но я не хочу оскорблять твой слух такими непристойными речами.

До меня понемногу доходил смысл его слов. Похоже, этот чудак верил, что я — некая Богиня, которая явилась ему однажды, и которой он поклоняется с тех пор. Притом до способов поклонения он явно дошёл своим умом.

С одной стороны, мне даже льстило подобное заблуждение. В конце концов, какой женщине не будет приятно, если её назовут богиней. С другой стороны, поклонение — это уже чересчур. Тем более такое… своеобразное.

А он продолжал вещать:

— Твоей милостью, Светозарная, люди лето пережить смогли. Они, сами того не ведая, благодарны тебе без меры. Особливо крестьяне, что хлеб свой растят сами, ибо цари наши и столоначальники заняты исключительно самоблагодетельствованием…
— Так, так, постой. Остановись, — всё-таки это надо было прекращать. — Послушай, Иуда. Ты… Ты ошибаешься. Никакая я не Богиня. Понял? Я обычная девушка. Ну, может не совсем обычная… Но это…

По его лицу разлилась такая радостная улыбка, такое искреннее восхищение, что я поняла: это будет непросто.

— Скромнейшая! Свет твой кроткий да озарит наши души! Моя душа поёт, танцуя в твоём божественном сиянии! Дай же мне вознести хвалу тебе, чтобы весь мир услышал! О…

В этом месте я заткнула ему рот.

— Хватит. Не надо, слышишь? Я тебя прошу. Пожалуйста.

Похоже, это подействовало. Но, кажется, не так, как я планировала. Иуда посерьёзнел, даже погрустнел. В уголках его глаз появились слёзы.

— Кроткая! Ужели снова ты в печали? Ужели отринула мир и ушла в тихий сумрак? О, прошу, не покидай меня! Дай мне испить твоего горя! И пусть я погибну, но выпью его до дна!

Ох. Как же это утомительно… Наверное, настоящим богам тоже было непросто.

— Не плачь, Иуда. Я… Никуда я не уходила. То есть, что это я! Слушай! Я — не Мара! Я — Рика! Понимаешь?? Рика! Я живу на Планерной! У меня есть мама и папа! А недавно… — я запнулась. К чему ему знать обо всём этом. Тем более, что всё это — неправда…
— Ветер — отец твой, Земля — твоя матушка, Великодушная! Я знаю это! А имена твои каждый раз разные. Помню, в прошлый раз твоё имя было Марика. Но я знаю: как бы не назвалась ты, это всё равно ты, всё равно моя Светлая Богиня! В любом образе узнаю тебя, в толпе пёстрой увижу тебя. Ты моё прибежище, мой дом, моё спасение! О тебе мои слова и мои песни!

Я рассердилась. Сколько можно-то?

— Иуда, — сказала я предельно строго. — Или ты сейчас начнёшь говорить как человек, перестанешь называть меня Богиней и пытаться петь мне псалмы, или, клянусь всеми возможными и невозможными богами, я сделаю с тобой что-нибудь нехорошее.

Он растерянно умолк и теперь смотрел на меня во все глаза, хлопая своими длинными, девичьими ресницами.

— Чудны слова твои, Чудотворная. Ой, то есть… Ты странно говоришь в этот раз. В прошлый раз, помню, ты была очень рада псалмам. Улыбалась и танцевала. И просила, чтобы я продолжал.

Да-а, подумала я. Эта Марика была той ещё штучкой. А парень-то и не в курсе.

— Слушай, Иуда… Знаешь, в чём дело?
— В чём?
— Я потеряла память.

Он ахнул.

— Вот оно что! Ха, а я-то уже испугался, думал, что за печаль тебя извела. Как могу я помочь тебе?
— Иуда, пожалуйста, говори нормально. Ох… Помочь… Знаешь, что? Будь другом, расскажи-ка мне, как ты встретил меня в первый раз.

Любопытство во мне взяло верх. Да и потом, это всё же лучше, чем псалмы. И явно веселее, чем моя собственная история.

— О, — протянул он, радостно улыбнувшись. — Это чудесная история. Я помню её, как если бы это было вчера, хотя прошло уже… Три, четыре… Сколько же? Пять лет? Или всё-таки четыре года?
— А говоришь, словно было вчера, — хихикнула я.
— Так потому и говорю! — воскликнул он. — Время-то идёт, а я и не замечаю! Мне всё кажется, что это было совсем недавно…
— Только давай на скамеечку сядем, ладно? Я немного устала.
— Конечно! Вон, я вижу подходящую. Идём, моя Светлая.

Я поморщилась, но решила его не ругать. Светлая так светлая. И где он только свет углядел? Непонятно…

Наконец мы устроились на скамейке. Иуда порывался стащить с себя рубаху — он счёл, что скамейка недостаточно чиста для меня, — но я убедила его в том, что это лишнее.

— Рассказывай уже!
— Да-да. Ну так вот. Ты не помнишь, но когда-то я был наркоманом…

Я маленько опешила. А Мишке, наверное, икнулось.

— Я был наркоманом, — продолжал Иуда, — погрязшим в лживых грёзах и иллюзиях. В конце концов я настолько запутался в этих картинках, что позабыл дорогу домой…
— А что ты принимал?
— ЛСД, псилоцибы. Но в основном мухоморы сушил, это же проще. И натуральней.

А вот это я уже где-то слышала, подумалось мне. Я никак не могла вспомнить, но, похоже, мы с Иудой уже встречались… Когда? Может, в прошлый раз он тоже встречался со мной? То есть со мной — Рикой! Или нет? А-а, чёрт!

— В своих скитаниях по этим странным и порой страшным мирам я часто встречался с разными… Существами. Они, впрочем, обычно бывали ко мне равнодушны. Бывали и агрессивны, но редко. От Крылатого Стража Моста, например, я еле ноги унёс. Ещё немного, и распался бы на плоскости. Но однажды, открыв глаза, я обнаружил себя в… Совершенно нетипичных декорациях. Место, в котором я оказался, не было похоже ни на один из виденных мной ранее миров. Меня окружал белый свет. Я решил, что умер и по какой-то нелепой ошибке оказался в Раю, хотя по всем правилам должен был попасть в Ад… Но потом я услышал голос… И Он, Тот, Чьего лица я не видел, Тот, Кто сидел в сиянии белого цвета, назвал меня по имени и сказал мне:

«Знаю тебя, знаю, что с тобой, знаю, что было, знаю, что будет. Великая доля выпала тебе, ибо ты разбудишь Новое Солнце. Есть дева светозарная, что сокрыла лик свой, потерявшись сама в себе, позабыв о том, что она — жизнь дарующая, Светлая Богиня, чьё предназначение — в спасении рода людского от Смерти Мира и Ледяного Ада. Ты посвятишь свою жизнь ей, будешь преданным её Воином. С твоей помощью сможет она покинуть предел человеческого Мира и, озарив своим сиянием Ад, зажечь над ним Другое Солнце, Солнце Нового Мира, что станет путеводной звездой для всякого, кто ищет спасения. Верных апостолов своих выведет она из Преисподней, чтобы Мир человеческий возродился из пепла…»

Голос стих. Свет, заливающий всё вокруг, померк, и я обнаружил себя в своей комнате… Пророческие слова Духа, что явился мне, всё ещё звучали в моей голове. Тогда я опустил глаза и увидел перед собой раскрытую тетрадь. Наверное, это был один из конспектов… Я ведь был когда-то студентом… В общем, я стал читать. В попавшемся мне отрывке было сказано следующее (я помню этот текст наизусть):

«…малоизвестной ипостасью Мары является Богиня воды, варианты имени которой также различались в зависимости от региона. Кочевые племена западных кангар (с конца IX века известных, как печенеги), обитавшие в засушливых степях к западу от среднего течения Сырдарьи, почитали Маржану, или Мармар — богиню дождя. Её отцом считался Ветер, матерью — Земля. Ей в жертву приносили жемчуг, который символизировал капли дождя и напоминал о воде своим происхождением. В разные времена Мармар считалась и богиней-матерью людей, богиней-предком; и богиней-покровительницей женщин и домашнего очага. В итоге все эти представления сводятся к единой сути: Маржана, или Маржан, или Мармар — богиня жизни, вероятно, всех её аспектов. Учитывая тот факт, что в древнеславянских верованиях Мара — ещё и богиня смерти, становится отчётливо видна цикличность в жизни древних восточноевропейских и среднеазиатских племён. Особенно это было актуально для кочевников, которые перегоняли свои стада вслед за нежаркой, дождливой погодой, превращавшей подчас гибельную степь в зелёные благодатные поля, полные жизни…»

Похоже, это и правда была какая-то лекция, но за своими трипами и тропами я давно забыл не только всю эту учёбу, но и последние несколько лет собственной жизни. Однако в тот момент я думал совсем о другом… Я думал о Духе, и о пророчестве, которое он оставил. Наверное, его слова как-то… Не знаю, сдвинули мою точку сборки, что ли… Причём с концами… Но у меня не возникло и мысли о сомнениях. Я уже понял, кого должен искать. Но вначале я занялся отнюдь не поисками. Дело в том, что у меня уже давно, со времён художки, валялась огромная, в человеческий рост колода из лиственницы. Я частенько размышлял о том, для чего бы её использовать, кого из неё вырезать, или же просто от неё избавиться, но теперь я понимал, для чего она всё это время была у меня. Я отыскал свои резцы, поставил колоду в центр комнаты и стал резать. Под моими руками постепенно возникали черты женского тела и лица. Я понятия не имел, как ты выглядишь, Светлая, но моими руками будто бы водила Высшая Сила. И вот, спустя полгода, статуя была завершена. Я проделал дыру в крыше — втихую, чтобы старики, живущие в моём доме, не подняли шум — и установил статую в бадью с водой. Древесина лиственницы очень твёрдая, прочная и очень смолистая, а потому практически не гниёт. Так что статую можно поливать водой сколько угодно. Впрочем, если бы не твоё благословение, Победоносная, любое дерево могло бы сгнить.
— То есть ты превратил свой дом в храм? — рассказ Иуды был, конечно, необычен. С другой стороны, моя жизнь сама по себе довольно странная штука.
— Да! И я больше не был наркоманом! Это Откровение… Изменило меня. Я больше не зависел от наркотиков, они не были теперь мне нужны.
— Это хорошо, конечно. Но как же ты нашёл, э-э, меня?
— А, точно! — Иуда заулыбался. — Это оказалось неожиданно просто. У меня ведь была статуя, так? То есть теперь я знал, как ты выглядишь. И вот, выхожу я, значит, как-то из дому. Я же ездил на поиски, каждый день ездил. Но до какого-то момента всё было безрезультатно. А потом… Короче, выхожу я — и тут же на рекламном щите вижу твой лик, Солнцеликая! Велико же было моё изумление, но я был счастлив, как никогда! Теперь я знал, кого ищу! То есть… Я понял слова Духа так: заблудившись сама в себе, ты живёшь в человеческом теле, человеческой жизнью. Значит, тебя нужно искать среди людей. Я спросил каких-то подростков, тусовавшихся невдалеке, как зовут девочку на плакате. Очевидно, ты среди молодёжи фигура известная, потому что они, не моргнув глазом, ответили: Марика Джалиева. Я был так рад, что готов был их расцеловать! Хорошо хоть сдержался.
— И как же ты с ней… То есть со мной встретился?
— Понимаешь, Милосердная, у меня нет интернета. Но я же мог пойти в интернет-кафе. Хотя там на меня так смотрели! — Иуда расхохотался. — Прости, Благодатная, но это и правда было смешно. В общем, я нашёл несколько сайтов с портфолио и странички в «фейсбуке» и «в контакте». На одной из них ты упоминала об очередных съёмках. Я решил, что должен отправиться туда. Я понимал, что ты можешь испугаться, — ты ведь потерялась. Но когда ты меня увидела, ты совсем не испугалась. Я даже немного удивился. Ты… По-моему, ты решила, что это какой-то розыгрыш, но тебе очень понравилось всё то, что я сказал, и мои псалмы, и всё остальное. Ты смеялась и танцевала. И даже поцеловала меня. Я был вне себя от радости! А слова Духа, которые я передал тебе, ты, наоборот, слушала очень серьёзно. Кивала головой. Сказала, чтобы я работал, открывал ещё храмы. Чтобы люди о тебе узнали…

«Да она над ним издевалась! — возмутилась я про себя. — Или же ей просто понравилось быть Богиней! Или, в лучшем случае, подумала, что бедняга сумасшедший и подыграла ему…»

— А что было потом?
— Потом? Потом был дождь. О нём даже в новостях говорили! У меня телевизора нет, но я видел, у Аполлинария Борисыча. Это один из соседей-старичков. А там был сюжет, в новостях. Там показывали не только Москву, но и область Московскую даже, и там люди ходили по улицам, утопая почти по колено в воде! Но они не ругались! Они радовались! Наш дом стоит на возвышенности, у нас воды было не так много, хотя старичков моих изрядно затопило. Они же про дыру не знали. Но дом старый, он и так весь в дырах, так что они только ругались, но сделать ничего не могли. Да это ерунда всё, это же не главное! Главное — дождь! Я тогда я понял: получилось! У меня всё получилось, ты вернулась! Ты снова стала настоящей Богиней! И я стал каждый день кропить твой образ, ну, статую, водой. Чтобы лето не было таким сухим, чтобы шли дожди. И ты отвечала на мои мольбы! И каждый раз я танцевал под дождём, и не было на свете никого счастливее меня!

Не удержавшись, Иуда вскочил и начал отплясывать какой-то дикий языческий танец. Выглядело это страшновато, но радость его была неподдельной. Чудеса, думала я. Марика подыграла ему, ведь так? Она же не серьёзно? Но в результате… Наверное, это тот Дух приложил руку, или что там у него вместо рук.

— И что ты будешь делать дальше? — спросила я. Иуда перестал танцевать.
— Ну как же? Я буду служить тебе.
— А поконкретней можно?
— Нуу… — Иуда задумался. — В пророчестве сказано, что я должен помочь тебе покинуть предел человеческого Мира. Чтобы ты смогла вывести людей из Преисподней, предварительно озарив её светом Другого Солнца. Но, честно говоря, я понятия не имею, как это сделать. Логично предположить, что тебе нужно каким-то образом попасть в Ад…
— Хочешь меня убить? — спросила я с улыбкой. Иуда ужаснулся, рухнул на колени и стукнулся лбом об асфальт:
— Милосердная! Да как же это?! Не смогу я никогда сделать подобного!
— А пророчество исполнять кто будет? — хихикнула я. Иногда подшучивать над беднягой было действительно весело.
— Помилуй, Светлая! О чём просишь! — всхлипнул Иуда.
— А если мне никак больше в Ад не попасть?
— Да как же ты в Ад-то попадёшь, если я тебя убью? — удивился он. — Только в Рай.
— Как — в Рай? — теперь уже удивилась я. — Какие-то у тебя христианские понятия. А я думала, язычник.

Парень добродушно улыбнулся:

— А разницы нет, Лучезарная. Всё одно. И ты — одна. Я вот другое подумал: по логике, чтобы попасть в Ад, ты должна совершить самоубийство, например. Тогда человеческая твоя оболочка существовать перестанет, а Сущность божественная в Аду очутится. Эх, мало я понимаю! Бросил теологический… Напрасно бросил. Хотя я не то чтобы бросил, я просто с него на кислоту и мухоморы перешёл.
— С ума сойти. Нет, Иуда, покончить с собой — это как-то…
— Так это что же получается, Сияющая? Мне, значит, тебя убивать можно, а тебе с собой покончить нельзя?

Вот поганец, восхитилась я. И не боится гнева Богини!

И тут же опомнилась. Ну какая я Богиня? Парень просто… Словил качественный приход. Кажется, так Мишка говорил. Самоубийство… А ведь я о нём думала. Немножко. Когда всё провалилось. Может, так мне и надо поступить? Чего уж там. Иуде всё равно — для него я Богиня, а Богини не умирают…

— Наверное, ты прав. Я подумала… Наверное, мне и правда надо покончить с собой.

Иуда как-то пригорюнился:

— Горько мне, Многотерпимая… Умом понимаю, что пророчество исполнять надо, а сердце болит тебя на смерть посылать… Я бы сам с тобой пошёл, в Ад-то, мне всё одно. Но Дух об этом мне ничего не говорил. Может, пойти, а? Как думаешь? Может мне за тобой следом идти?
— Нет, Иуда, — я погладила его по голове. — Не надо. Ты… Если ты в Ад попадёшь, кто будет за храмом моим приглядывать? Кто будет Воином моим в человеческом Мире, если не ты?
— Так если Миру скоро кранты, какой от меня толк-то будет? — расстроено проговорил он.
— Ну, может ещё не скоро кранты-то… Ты лучше оставайся, Иуда. Я и сама не знаю, что в Аду делать стану, а если и ты там окажешься…
— А как же поговорка? Две-то головы лучше одной, — возразил он, но тут же осёкся. — Извини, Неизъяснимая, прости дурака. Права ты, по всем пунктам права. Толку от меня тебе там не будет, одна бестолковщина. Но я тебе всё время молиться стану. Может, услышишь меня там, во тьме. Может, голос мой и молитвы мои сил тебе придадут, когда устанешь. Я всегда с именем твоим на устах, всегда с образом твоим светлым в сердце. Ты со мной всегда рядом; может, и меня вспомнишь случайно…
— Обязательно, Иуда. Обязательно, — всё-таки он был ужасно милый и трогательный. И совсем не такой, как Мишка. Чудачок — но славный, добрый. Что ж, раз уж довелось побыть Богиней, хорошо, что у меня был такой хороший жрец.

Я встала, огляделась, и взгляд мой упал на здание станции «Китай-Город».

— А что, Иуда, — спросила я, — часто люди с собой в метро кончают?
— Часто, Мудрейшая. Прямо с платформы на рельсы шагают, когда поезд к станции подходит. И всё. Быстро, говорят, и вроде безболезненно. Хотя насчёт последнего я не очень уверен, если честно. Наверное, лучше вставать ближе к концу платформы, туда, где у поезда ещё скорость высокая. Я так думаю.
— Да, это не лишено смысла, Иуда… Ну что ж! Тогда так и поступим. Слушай! — вспомнила я. — А сколько проезд стоит?
— А зачем тебе? — удивился Иуда. — «Паровозиком» пройди, и всех дел.
— Да неудобно как-то… Я попробовала, но…
— Вроде рублей тридцать, что ли. Я себе абонемент купил, часто же езжу.
— На что купил-то? — полюбопытствовала я.
— А я из дерева поделки мастерю и на Вернисаже продаю, в Измайлове. Вообще, это для храма, но я ведь жрец, кроме как по нуждам храма больше и не езжу никак.
— Понятно… Слушай, ты мне можешь на проезд подкинуть?
— Конечно! Благословенная, что за вопрос! Держи, — он отсыпал мне немного монеток. — В одну сторону, я полагаю?
— Угу. В Аду, думаю, за проезд денег брать не станут. В случае чего пройду «паровозиком», — улыбнулась я. Иуда тоже улыбнулся.
— Удачи тебе, Великая Богиня! Я буду… Буду молиться тебе ежедневно и еженощно!
— Спи хоть иногда! — крикнула я уже на пути к метро. Иуда стоял у скамейки и махал мне рукой. Он улыбался, но по щекам его текли слёзы.

Мне и самой было… Не очень весело. Но, думала я, раз уж такое дело, пророчество и всё такое, значит, сам бог велел. Ну или кто там ещё есть.

И потом… Это могло сойти за потерянный мной смысл существования. Пусть и недлинного, но всё же. Мне казалось, что за это время я успела о себе ещё что-то позабыть, но уже никак не могла вспомнить, что именно.

Тем более, подумалось вдруг, в Аду наверняка прохладнее. А тут так жарко — и это в сентябре. Вот если бы дождь…

Я улыбнулась. Ну что, Дух? Богиня я или нет? Вот сейчас и узнаем.

Глубоко вздохнув, я подняла руки к небу, словно хотела сделать его чуточку ближе. Закрыла глаза.

Внезапно перед моим мысленным взором встала картина из, наверное, прошлой моей жизни: сильный ливень, старый дом, и статуя — та самая, моя! — стоящая в бадье с водой! И низвергающиеся на неё струи воды!

«Вот оно!»

Внезапный раскат грома расколол небо. Иуда упал на колени и с благоговением смотрел на Мару Воплощённую.

— Дождь!! — крикнула я.

И он ответил. В единый миг на землю обрушилось, наверное, целое море воды! Крупные, хлёсткие капли щёлкали по асфальту, били меня по щекам. Откуда-то словно издалека доносилась радостная песня — это Иуда в священном экстазе пел свои псалмы, мокрый насквозь. Моё платье промокло до нитки; казалось, сама вода стала моей одеждой. Причём, как ни странно, мне было ничуть не холодно! Я смеялась! Я ведь и не знаю, чувствовала ли я хоть когда-нибудь нечто подобное! Это было невероятно!

Дождь шёл стеной — совсем как в песне Цоя, которую так любил петь Мишка. «Апрель».

И я вдруг поняла: в этой песне был заключён какой-то особый для меня смысл. Я не знала, какой. Но я отчего-то знала, что мне нужно запомнить её. Эта песня была как-то связана с Объектом: я слышала его звон в шуме дождя. Эта песня была связана с Мишкой: помню, он любил её петь так, чтобы ему никто не мешал. Она имела для него какое-то сакральное значение. Он говорил, вспоминала я внезапно (ибо от памяти оставались только обрезки), что в песне — надежда. На то, что однажды растают льды и снега (что там Дух говорил про «Ледяной Ад»?), что дождь закончится, и мир снова оживёт. И наступит весна. И всем нам будет хорошо. Он так любил весну, Мишка, больше, чем любое другое время года.

И если только от моей памяти останется хоть что-нибудь, если я не забуду…

Ладно. Любые «если» будут потом. А пока нужно действовать.


…


В метро было людно.

Люди укрылись здесь от внезапного буйства природы, словно от авианалёта. Многие успели здорово промокнуть, так что я не вызывала никаких подозрений.

Но, несмотря на то, что дождь захватил их врасплох, они не казались раздосадованными. Я не заметила почти ни одного недовольного лица. Всё-таки жара вас всех утомила, правда? Я улыбалась. Мне было хорошо. И даже мысль о предстоящей смерти не могла испортить мне настроения.

«Я же Богиня, так? А если я Богиня — что мне Ад? Прорвёмся!»

Неожиданно я услышала странный звук. Я долго не могла понять, что это такое, но потом до меня дошло: кто-то плакал.

Притом это был не ребёнок, плач не был детским. Плакал взрослый человек, судя по всему, мужчина.

Я огляделась, пытаясь высмотреть среди пассажиров плачущего, но никого не увидела. И тут поняла, что смотрю не туда.

Он сидел на полу, в луже воды, натекшей с мокрой одежды. Он был, похоже, довольно молод. Наверное, ровесник Иуды и Мишки. Худой, костлявый. Его длинные, мосластые, какие-то паучьи руки тщились спрятать в ладонях смугло-жёлтое, скуластое, морщинистое лицо с крупным, кривоватым носом и клочковатой чёрной бородой. Лицо было грязноватым и блестело от сала и слёз. Чёрные, довольно длинные, спутанные волосы облепили мокрую голову, словно клякса.

На нём была грязная, когда-то белая футболка и синие штаны с заплаткой на колене, на подтяжках. Он был странен ровно настолько, чтобы не вписываться в общий колорит метро чуть более, чем полностью. Возможно, подумала я, он бездомный? Это объяснило бы его внешний вид. С другой стороны, он ведь попал под дождь, да и мало ли какое у человека может быть горе?

Он не обращал на толпу никакого внимания, упиваясь собственными рыданиями, но толпа, как ни странно (а впрочем, почему странно), платила ему тем же. Казалось, он находится в соседнем, параллельном этому измерении, и они его просто не видят. А после моих «божественных» приключений я уже готова была поверить во что угодно.

Но мне стало его жаль. Это было как-то ужасно несправедливо, что он сидит тут и плачет, среди всех этих людей, как если бы вокруг никого не было. И никто не придёт ему на помощь, никто его не утешит. Это было слишком грустно.

Я подошла к бедняге и тихонько коснулась рукой его вздрагивающего плеча.

Руки его отлепились от лица, обнаружив два затопленных слезами глаза неопределённо-тёмного цвета. Он поднял голову и взглянул на меня, но отчего-то мой вид расстроил его настолько, что он разрыдался ещё пуще.

Я смешалась. Не то чтобы я принимала это на свой счёт… Хотя, наверное, это вышло у меня само, автоматически, чисто по-женски. Должно быть, думала я, вид девочки, ещё более промокшей и жалкой, чем он сам, стал для него последней каплей в осознании этого жестокого мира, полного равнодушия и безысходности.

— Эй! Ты чего плачешь?

Он вдруг пошарил рукой по карманам и извлёк на свет Божий на удивление чистый, но абсолютно мокрый платок, после чего с шумом в него высморкался.

А потом снова поднял на меня взгляд.

Это был странный взгляд. Я бы могла сказать, что на меня никто и никогда так не глядел, если бы только моя жизнь не началась три дня назад. В его заболоченных глазах была необычная смесь эмоций и чувств, где горечь и какая-то мировая скорбь соседствовала с чем-то, похожим на искреннее обожание.

— Чего я плачу? — переспросил он. — Я плачу… Я плачу, потому что… Один человек, который мне очень дорог, должен умереть…
— О, — сказала я. Да, это был, в общем-то, повод. Хотя, в свете предстоящего самоубийства, смерть казалась мне чем-то вполне обыденным.
— И я ничего не могу сделать, — добавил он. — Только ждать… Я беспомощен… Бессилен…
— А… — я пыталась подобрать правильный вопрос, — Что с ним?
— С кем? — спросил он, как мне показалось, удивлённо.
— Ну, с тем человеком. Который вам очень дорог.
— Пока ничего. Но он очень скоро умрёт.
— Не… Как это?
— Это неизбежно. Понимаешь? Неизбежно. То есть я просто должен смириться. Смириться и смотреть, как она… Вернее, как этот человек… В общем, умирает. И хотя Смерть — это… Как бы сказать… Нечто мне близкое и давно знакомое, но… Тем более, если этот человек не умрёт, то… Ох, всё это так запутано… И, понимаешь, всё это — здесь.

Длинный, крючковатый палец постучал по покатому лбу.

— Я не понимаю… — пробормотала я. — Вы говорите какими-то загадками… Вы скажите: я могу вам помочь?
— Помочь? — на его губах появилась робкая улыбка. — Нет. Не можешь. Не можешь помочь. Никто не может помочь. Понимаешь, в этом мире больше никого нет. Совсем. Оглянись вокруг.

Я оглянулась и вдруг с ужасом обнаружила, что люди исчезли. Станция была абсолютно пуста.

— Видишь? Всё это в голове. В моей голове. И только.
— Но если… Если всё в вашей голове, значит тот человек… И его смерть… Это — как сказать? — ваши мысли?
— Точно, — кивнул он, — мои мысли.
— Но тогда, — продолжала я осторожно, — вы можете просто… Перестать думать? Или, может, передумать эти мысли как-нибудь иначе?

Он рассмеялся — коротко, дробно.

— Могу, да. Но если я перестану думать, мир закончится. А если я передумаю эти мысли иначе, мир будет совсем не таким, каким он мне нравится. Будущее изменится. И сам я тоже буду другим. Вот, скажем, как ты думаешь: что остаётся от сказки потом, после того, как её рассказали?
— Я не… Не знаю…
— Ну да. Так я и думал…
— А можно один вопрос?..
— Да, конечно.
— Кто вы? Бог?

Он понурился и как-то невесело вздохнул.

— Я никто. И звать меня никак.
— П-понятно… Тогда… Я, наверное, пойду?

Он кивнул и снова грустно улыбнулся.

 — Да, конечно. Ужасно рад был тебя видеть, Рика. Жаль только, это наша единственная встреча. Хотя, мы ещё встретимся.
— Как это?..
— Как-то так. Ты иди, иди, тебе пора. Я, знаешь, горжусь тобой. Вот чтобы ты знала. Ты — моя любимая героиня. Главная героиня.
— Простите — кто я?
— Иди, иди, я уже и так наговорил лишнего. Пусть даже разницы особой нет, ибо ты всё равно всё забудешь примерно через пять минут.
— А вам не грустно жить в таком мире? — неожиданно спросила я. Он пожал плечами:
— Нет. Кроме того, этот мир совсем не грустный. Он очень… Хороший. Добрый. Светлый. Знаешь, как здорово, когда после дождя — туман над рекой? Красиво. И всё вокруг тонет в этом тумане. А то вдруг ночь, и соловей поёт на яблоне. Знаешь, как поёт? Ого-го как. Заслушаешься. Я хочу, чтобы всё это существовало и дальше. Поэтому… Так всё и получается. Ладно, иди уже. Мишке, как увидишь, привет передавай. Хотя, ты же не сможешь объяснить… А-а, забудь. Ты забудь, тебе можно. Это мне забывать трудновато, потому что всё, о чём я забываю, сразу же пропадает… Иди, иди…

Он махнул рукой, и вновь погрузился в свои думы. А я… Я не знала, что думать, но мне отчего-то было спокойно. И совсем не страшно.

Поезд уже завывал в тоннеле, как привидение. Поезд подходил к станции.

Я встала на кромку платформы. Обернулась, посмотрев на него. Он сидел в той же позе и, кажется, снова тихонько плакал. Его плечи мелко подрагивали.

Тифон завыл оглушительно, словно хтоническое адское чудовище. Я вздохнула и сделала шаг.


…


Я проснулась. Поезд подходил к станции.

«Чуть не проспала!»

Подхватив сумку, я подошла к дверям. Народу было немного.

— Станция «Планерная», конечная. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи, — произнёс хорошо поставленный, приятный женский голос.

Двери разъехались. Люди покидали поезд без сожалений. Я шла и думала о том, как будет здорово, когда я наконец дойду до дома. Мама наверняка приготовила ужин. Отец вернулся с работы и теперь читает газету, сидя на диване. Такая привычная, приятная жизнь.

Октябрь подходил к концу, дни становились всё холоднее, не говоря уже о вечерах и ночах. Того и гляди снег выпадет. Я поплотней закуталась в плащ.

«Надо будет достать полушубок, а то в плаще уже холодно»

Двое тёток проводили меня презрительными взглядами. Я даже не поморщилась. Да, я красивая. Отлично выгляжу. Вот некоторые и завидуют. Тем более я недавно купила себе безумные красные сапоги на высоченной стальной шпильке. Смотрятся они на мне настолько эффектно, что дальше просто некуда. Эх, к таким бы сапогам, да машину. Например, красную «Феррари». Мечта, конечно, несбыточная. Я улыбнулась. Но вот тот классный-красный «Мини-Купер»… Пожалуй, я смогу уговорить папу подарить мне его, скажем, на день рожденья. Эх, жалко, что он у меня только в апреле. Зато машинка была бы как раз к летнему сезону.

Улица за улицей, я была почти дома. И тут…

 — Йо, Мари-Джа!

Ну конечно! Было бы удивительно, если бы мы не встретились. Я обернулась:

— Здорово, Ли. И пожалуйста, не называй меня так. Просто Рика.

Рослый китаец в дворницкой робе и серой ушанке на дредастой голове широко улыбнулся.



(Читать дальше: Точка 43. http://www.proza.ru/2013/08/27/1543)