ПТР6

ГЛАВА 6

Лина с Пашей прибыли на место в начале третьего. Машину Лина предусмотрительно оставила на парковке возле ближайшего к дому-усадьбе магазину, и они с Пашей слегка прогулялись. Погода стояла ясная и ветреная, оделся Паша как-то несерьёзно, и Лина жалостливо посматривала на незадачливого реставратора, сутулящего свои худые плечи под порывами неласкового ноябрьского ветра.
- А ты уверена, что менты не опечатали усадьбу и не выставили охрану?
- Почти, - неуверенно ответила Лина. - Сейчас посмотрим.
Они вышли из лесопосадки на ровную открытую площадку перед воротами в усадьбу и осмотрелись. Судя по всему, до усадьбы никому не было никакого дела. На калитке висел замок, запертый Валентиной, но никаких свежих печатей на нём не наблюдалось. Также как охраны, выставленной милицией. Единственно, пустующая усадьба после смерти смотрительницы могла привлечь внимание лихих людишек, охотников за цветметом, но усадьба находилась под вневедомственной охраной. Её установили ещё на закате перестройки, когда из парка спёрли бронзовый бюстик Столыпину весом полтора пуда, и Валентина регулярно включала и выключала сигнализацию. И даже узнай охотники за цветметом, что смотрительницы уже нет в живых, а на её место ещё никто не заступил, они всё равно поостереглись бы соваться сюда при включённой сигнализации. Поскольку доподлинно знали, что с выездными по тревоге мордоворотами из вневедомственной охраны шутки не просто плохи, но смертельно опасны.
- Нет никого, - тихо констатировала Лина.
- Вижу, - дрогнувшим голосом отозвался Паша, и они подошли к калитке.
- Помнишь, как сигнализация отключается? – спросила Лина.
- Помню. Её при мне устанавливали. Давай ключи, - пробормотал Паша.
- Перчатки сначала надень, - предупредила Лина. – Ты взял перчатки?
- Да взял, взял, - раздражённо ответил Паша и напялил на свои золотые руки вязаные дамские перчатки, усыпанные стеклярусом.
«Ой, нищета! – мысленно ахнула Лина, доставая из сумки комплект ключей, которые были при Валентине в день её гибели. - Эти перчатки точно бабкины, потому что такие даже во времена моей юности не носили. Нет, Паша Мамонов наверняка гений, потому что нормальные перчатки есть даже у пьяниц…»
Молодая женщина передала связку Паше и, пока он мудрил с сигнализацией периметра и запора на калитке, а затем ковырялся в замке, она внимательно осматривалась.
- Всё, можно заходить, - сказал Паша, и они с Линой проникли на территорию дома-усадьбы купца Капустина. Паша повесил замок на место, на всякий случай запер его, и молодые люди поспешили к парадному крыльцу.
- Красота какая, - невольно сказала Лина, любуясь на величавые липы, посаженные вдоль дорожки от ворот к парадному.
- Этой красоты давно бы не было, если бы не господин Каплин, - невразумительно объяснил на ходу Паша, загребая костлявыми ногами палую листву и как-то подозрительно трогая правой рукой подмышкой.
- Почему? – полюбопытствовала Лина.
- Потому что на усадьбу и парк разные люди стали зуб точить ещё с самой перестройки. Сначала кооператоры хотели дровишек, потом стройподрядчики захотели землицы, теперь, слышал я, за дачное место грызутся четыре местных олигарха. Но господин Каплин, бывший второй секретарь Кустовского горкома партии и нынешний производитель пива «Ячменная капля», а по совместительству депутат Мособлдумы, железно пресекает все попытки приватизировать усадьбу и даже кое-что из своего кармана на её содержание подбрасывает.
- С чего бы это ему быть таким добрым? – удивилась Лина. - Поди, сам хочет приватизировать?
- Да нет, - отмахнулся Паша, - всё дело в элементарной человеческой благодарности.
- Ну да?! – ещё больше удивилась Лина.
- Дело в том, что прадед Каплина-пивовара в своё время был анархистом-бомбистом. Это он в семнадцатом году в наших краях советскую власть устанавливал. А десятью годами раньше, в разгар реакции, неудачно покушался на местного полицмейстера. Тот присутствовал на открытии очередной богадельни, народу собралось много, вот Каплин-прадед и швырнул свою бомбу в самую гущу торжествующих. Полицмейстер, правда, отделался одним лёгким испугом, зато семерых богаделок по стенкам размазало. В общем, за Каплиным-бомбистом открыли нешуточную охоту. И почти уже поймали, однако в самый трудный момент Афанасий Капустин бомбиста выручил: анархист полгода жил у купца в винном погребе, а потом взял у Афанасия денег и подался в Швейцарию, где примкнул к большевикам и занялся более плодотворной революционной деятельностью. В восемнадцатом в дом-усадьбу ворвались бывшие соратники Каплина-прадеда анархисты. Они шлёпнули Афанасия Капустина и хотели немного пограбить, но на следующий день прибыл Каплин с группой красных матросов и безобразничающих анархистов вывели в расход. А Афанасия, валявшегося неотпетым в дровяном сарае, позже похоронили на центральном городском кладбище. Он и по сей день там лежит. А усадьбу стараниями того же Каплина сделали краеведческим музеем революции. Потом Каплина-прадеда шлёпнули по обвинению в троцкизме. Но кое-кто из его потомков продолжает жить в наших краях. А Каплин-пивовар так даже чтит в силу своих возможностей память человека, не давшего загинуть их роду: ведь Каплину-бомбисту в тысяча девятьсот седьмом было всего семнадцать лет от роду и, если бы его своевременно повесили, ни о каких Каплиных-пивоварах речь бы не велась. Пятнадцать лет назад краеведческий музей революции переименовали так, как и должно быть – «Дом-усадьба купца первой гильдии Афанасия Капустина, уроженца здешних мест и мецената. Заповедник». В общем, правильно переименовали, потому что к революции купец Капустин отношение имел самое косвенное.
Лина и Павел давно уже стояли на крыльце. От посторонних глаз их скрывали деревья и кустарник парка. Ветер теребил голые ветки, и шум они создавали специфический: словно в бане наяривали веником особенно костлявого клиента. Лина с интересом слушала историческое повествование, не забывая осматриваться, а Паша между делом колдовал над внутренней сигнализацией. Он не спешил, чтобы не ошибиться, и потратил на открывание дверей парадного ключами покойной Валентины не меньше пяти минут.

Войдя в дом, они не стали включать свет, но прямиком прошли в бывшую спальную купца.
- Икон у него навешано достаточно, но меня интересуют только те, что в спальной, - бормотал на ходу Паша, доставая фонарик. Его ему настоятельно рекомендовала взять Лтна. Хорошо, что таковой у Паши имелся.
«В спальной, так в спальной», - мысленно соглашалась Лина, следуя за бывшим искусствоведом, с нетерпением ожидая его вердикта, способного подтвердить или опровергнуть её версию насчёт истинных намерений покойного Селивана, который приехал в Кустов вовсе не усадьбу прапрадеда наследовать и не на глупой Валентине жениться, а…
- Обана! – воскликнул Паша, осветив лучом фонарика иконы в красном углу в спальной купца, - всё на месте.
- Правильно, - недовольно возразила Лина, - за каким тогда чёртом он с Валентиной такие качественные шуры-муры заводил? Не для того же, чтобы примитивно стырить икону? Нет, я думаю, он сделал подмену.
- Что ты говоришь? – пробормотал Паша и принялся тщательно исследовать каждую икону в красном углу.
- Я так думаю, о ней он узнал от своей прабабки, - продолжила развивать мысль Лина, основываясь на сведениях, полученных от Валентины, а также памятуя содержание записки, найденной в её сумке среди неразобранного вороха печатной продукции. - Приехал, напел Валентине о своём желании получить наследство, затем вообще задурил ей голову любовными баснями, а когда подменил икону…
- Ну, подменил, что дальше? – рассеянно спросил Паша, приглядываясь к очередной иконе.
- Ты что-нибудь обнаружил? – вопросом на вопрос ответила молодая женщина. Она не хотела посвящать бывшего искусствоведа в тему больше, чем это требовалось для его участия в деле.
- Не так быстро, - осадил её Павел Мамонов.
- Зря я фотоаппарат не взяла, - досадливо заметила Лина.
- На кой тебе фотоаппарат? – поинтересовался бывший искусствовед.
- На всякий случай, - ответила Лина, - можно было бы сфотографировать все иконы, которые здесь есть.
- Не надо ничего фотографировать. Пойди в канцелярию – первая дверь направо после входа в зимнюю веранду – там должны быть экземпляры развёрнутых проспектов. Всё уже до нас давно сфотографировали…
- В самом деле, - пожала плечами Лина, - как я сама не догадалась?
Она без труда нашла канцелярию, отперла её и взяла проспект со стола, за которым до недавних пор работала Валентина.
- Пригодится, - пробормотала Лина и пошла назад, к Павлу. Молодая женщина ходила быстрой, лёгкой, экономичной походкой хорошо тренированного человека. А ковровые дорожки начисто скрадывали её шаги, поэтому она вернулась в спальную купца Капустина неслышно для Павла Мамонова. И застала бывшего искусствоведа за распитием той бутылки водки, которую Лина купила по дороге к нему домой, и которую тот должен был оставить в мастерской. Но не оставил, подлец, а потихоньку притырил, спрятал в рукаве куртки и по пути регулярно вожделенно её щупал.
«Он не просто гений, - подумала Лина, - а гений хронический…»
- Гм,- заявила она о своём возвращении.
Паша слегка смутился, скосил глаза вбок, однако допил водку прямо из горлышка, вытер губы тыльной стороны ладони и нахально заявил:
- Готовь магарыч и гонорар: есть подмена.
- Ну, вот, - облегчённо выдохнула Лина, набравшая, было, в лёгкие воздуха для крепкого ругательства в адрес бывшего искусствоведа.
- Только подмена какая-то странная, - стал объяснять Паша, указывая на крайнюю справа, в верхнем ряду, икону и светя на неё фонариком. – Эта доска вообще «бесценная». Такую даже самому тупому коллекционеру не втюхаешь.
- Ты уверен, что не ошибаешься? – спросила Лина, теряясь в догадках.
- Обижаешь! – воскликнул Паша и с сожалением посмотрел на пустую бутылку. – Доска свежая, ещё лаком пахнет. Причём лак не из профессиональных. Сработан из составов, по случаю и по быструхе приобретённых в обычных хозяйственных магазинах.
- Ты всё это по запаху определил? – недоверчиво осведомилась Лина.
- Извини, дорогая, - чопорно возразил Паша, - я в этом деле уже десятый год и…
- А может, здесь кроме икон есть что-нибудь стоящее? – с надеждой спросила Лина.
- Но я ведь уже тебе говорил! – отмахнулся Паша, прикидывая, как бы скорее вырваться отсюда на оперативный простор, где можно было догнаться за счёт этой ненормальной бабы. – Если честно, то до девяносто третьего хранились в усадьбе и столовое серебро, и довольно дорогая керамика. Однако тогдашним распоряжением тогдашнего зама главы области по культуре, религии и пчеловодству серебро с керамикой из музея вывезли. Якобы в целях лучшей сохранности. Взамен представили муляж, а натуральные предметы якобы спрятали якобы в запаснике. Был я недавно по случаю по адресу данного запасника – нет ни хрена, один лишь цех по производству эксклюзивной стеклотары для марочных французских вин.
- Чёрт побери! – с чувством сказала Лина.
- Вот именно, - с готовностью поддакнул хронический гений. – Дело я своё сделал, пошли, что ли?
- Пошли, - нехотя согласилась Лина, - бутылку не забудь…
Она и не рассчитывала на стопроцентное подтверждение своей версии, тем не менее, была слегка расстроена и усиленно придумывала объяснение причинам, побудившим Селивана подменить «бесценную», как выразился знаток своего дела Паша Мамонов, икону. А Паша был занят мыслями о сумме гонорара, каковой ему обещала Лина Крымова, но не указала его возможный размер. В общем, внимание у обоих было слегка рассеяно, и они не услышали, как в дом, кроме них, недавно проникли ещё двое.

В те незапямятные времена, когда купец Афанасий Капустин затевал строить дом на берегу Клязьмы, при выборе места люди среднего достатка руководствовались соображениями чисто эстетического свойства, и их мало волновало отсутствие поблизости другого жилья. Другими словами, купцы, фабриканты и прочие обеспеченные граждане Российской империи не боялись искать уединения среди полудевственных лесов тогдашнего Подмосковья и селились в самых их кущах. Их быт не зависел ни от ЛЭП, ни от асфальтированных дорог, поскольку электричество в те чудные времена только открыли, а для гужевого транспорта годились любые просёлки. Что касается лихих людей, способных обеспокоить уединение зажиточных подданных российской короны, то они большей своей частью готовились к революции, отложив экспроприацию купцов и фабрикантов на более удобное время в недалёком будущем, когда экспроприацию можно будет проводить масштабно и без опасения противодействия со стороны полицейских или жандармов.
В своё время Афанасий Капустин занял довольно обширную территорию с лесом, ручьём и двумя естественными прудами. Позже, когда усадьбу объявили заповедной, всю территорию обнесли забором, и так уж получилось, что в непосредственной близости от её границ не была построена ни одна вилла. И при желании в усадьбу купца мог попасть незамеченным любой желающий в том случае, если бы он мог отключить сигнализацию.
Братья Канавины, два дегенерата-уголовника, не собирались отключать никакую сигнализацию. Они привыкли действовать нагло и не боялись пускать кровь в случае необходимости. Оба сидели за разбой, а по выходе на свободу занялись привычным промыслом, но на первом же деле отягчили его убийством. Это произошло в глубинке, денег они тогда с церковного старосты взяли немного, но братьев не поймали, они воодушевились и продолжили шакалить по близлежащим к их родовому селу деревням и весям. И продолжали убивать. При этом они не задирались на местных богачей, но, по примеру самого президента, мочили людей пожилых и беззащитных, снимая с убиенных то малое, что они имели. Действовали братаны осторожно, в родном селе прикидывались сезонными рабочими, милиция в их краях функционировала из рук вон плохо, тем не менее, спустя два года разбоев в глубинке дегенераты-уголовники решили менять регион деятельности и не придумали ничего лучшего, как податься к столице. Граждане Канавины не злоупотребляли ни алкоголем, ни тяжёлыми наркотиками. Они тратили деньги на жратву, прикид, лёгкую наркоту и доступных баб. И, даже будучи дегенератами, могли вести себя так пристойно, что редкий милиционер с повышенным на незарегестрированных граждан чутьём обращал на них внимание.
Братья прибыли в Кустов две недели назад, поселились в частном домике у одного знакомого и принялись исподволь готовиться к налёту на дом-усадьбу купца Капустина. Они незаметно наблюдали за объектом, вычислили график Валентины Мареевой, а также до мельчайших подробностей отследили все её манипуляции с сигнализацией. Так, братья без труда установили, что при входе на территорию Валентина отключала сигнализацию по периметру и больше её не включала. А ещё братья узнали, что по понедельникам и четвергам вход в дом-усадьбу для посетителей был закрыт. Не знали они другого: что особыми ценностями им здесь не разжиться. Однако оба ориентировались скорее на лёгкость добычи, нежели на её номинальную стоимость. А чего легче завалить слабую женщину в огромном доме, а потом не спеша собрать в заранее приготовленные складные сумки барахло?
Сегодня слабая женщина на работу так и не пришла. Но братья терпеливо ждали в кустах до тех пор, пока не увидели незнакомую пару.
- Чё делать будем, слышь? – спросил старший младшего, показав на калитку, возле которой колдовал с запорами и секретами сигнализации Паша Мамонов.
- А чё делать? Валить их надо. Зря, што ль, сидели?
- Но вить двое их?
- Ништяк, сдюжим. Или не всё нам равно: одну бабу мочить, не то на пару с мужиком, который совсем доходяга?
- Но баба вить не та?
- Да те какая разница?
С этими словами, произнесёнными вполголоса и без упоминания имён, братья незаметно проникли на территорию усадьбы, но сразу в дом не пошли, а решили сначала, как следует, осмотреться вокруг, а только потом идти внутрь.