Другое Солнце. Часть 4. Точка 43

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830
Точка 31: http://www.proza.ru/2013/08/24/1894
Точка 32: http://www.proza.ru/2013/08/25/92
Точка 33: http://www.proza.ru/2013/08/25/176
Точка 34: http://www.proza.ru/2013/08/25/1659
Точка 35: http://www.proza.ru/2013/08/25/1798
Точка 36: http://www.proza.ru/2013/08/25/2076
Точка 37: http://www.proza.ru/2013/08/26/222
Точка 38: http://www.proza.ru/2013/08/27/169
Точка 39: http://www.proza.ru/2013/08/27/194
Точка 40: http://www.proza.ru/2013/08/27/224
Точка 41: http://www.proza.ru/2013/08/27/228
Точка 42: http://www.proza.ru/2013/08/27/1432

43. Смена дислокации. Исходная Точка: Солянка, квартира Германа, #4.



— Неплохо, — Герман задумчиво закурил. — Неплохо, неплохо… Ха, но Сияющий крут, ничего не скажешь!

Он рассмеялся, отплёвываясь дымом. Канцлер улыбнулся.

— Угу. Он говорит, цитирую: «А что мне было делать? Мне было нужно, чтобы Рика попала в Ад, причём поскорее. Вот я и отправил этому парню, Иуде, своё послание».
— Так это всё-таки был Сонни? — спросила я. — Пророчество — просто попытка найти человека…
— …Человека, чьи слова и вера придадут тебе уверенности, достаточной для того, чтобы без страха шагнуть в Ад, — закончил Валентин. — Подумай, ведь если в тебя верят, самой в себя не верить не получится. Так что Сонни, да… Устроил розыгрыш. Очень в его духе, надо сказать. С абсолютно узнаваемым юмором Сияющего Сына Радуги. Он, помнится, подобным образом Духосошественского* развёл тогда. Тоже выглядело как пророчество-предупреждение, но если бы не это, Реформации не достало бы Германа Сергеича, как минимум.

Кастальский усмехнулся — немного мрачно.

— Это всё прекрасно, конечно, — сказал он. — Но мне любопытно…
— А тот, ну… Который там был, на станции? Который плакал? — перебила я. Герман фыркнул.
— Да Писатель это. Кто ещё. Не узнала? Он, он. Тоже… Со своим… Своеобразным юмором…
— Писатель?? Ну да, точно… А… Так это всё неправда, что он сказал?
— Этого я не говорил, — хихикнул Кастальский.
— Да, не стоит рушить ореол загадочности, которым он себя окружил, — поддакнул Валентин. — А то опять расстроится. Ох уж эти мне творческие личности.
— Во-во! И я о том, — разулыбался Герман.

Я махнула на эту парочку рукой. Но как я раньше не поняла, что Писатель — это тот самый… Если бы догадалась, не относилась бы к бедняге так пренебрежительно. А ещё, я всё-таки забыла про ту песню. «Апрель». И вспомнила только сейчас, когда Ад уже позади…

— Так Дюша, выходит, зря нас с Иркой убил? — спросил Ли. — Ну, раз она должна была в Ад попасть всё равно?
— Не-а, — Канцлер помотал головой. — Он не зря, он очень кстати вас убил, главным образом тебя. Потому что, если бы это сделал не он, пришлось бы задействовать другие варианты. Конечно, Рика могла тебя там подождать, в Аду-то. Но для более гармоничного развития ситуации было предпочтительней, чтобы вы встретились как можно скорее. Так что всё вовремя. Иры это, в общем и целом, тоже касается.
— Понятно… — китаец снова ушёл в раздумья.

Тень доктора что-то пробурчала, но никто не расслышал, что. Впрочем, Духи могли сделать вид, что не расслышали. Локуст всё это время молча улыбался, сидя на своём стуле заложив ногу за ногу и обхватив сцепленными в замок ладонями колени.

— И что будет теперь? — робко спросила Ирка. Даже непривычно было видеть её такой. Не сорванцом, у которого крышу срывало от ревности, а другую Ирку — мягкую, скромную… Подумать только…
— А вот это правильный вопрос, — улыбнулся Канцлер. — Теперь, друзья, вы должны будете завершить свою треугольную ситуацию, чтобы она стала наконец шариком. Понятно?
— Да. Для этого мы вас оставим, — Кастальский раздавил окурок в пепельнице, — чтобы вы могли спокойно всё обсудить. Время у вас есть, так что не волнуйтесь. Но и не тормозите. Из квартиры выйти вы не сможете, но если захотите попасть в другое место — попадёте. Как в Межмирье — помните?
— Ага, — Ли кивнул.
— Вот и хорошо. Ну-с, в таком случае нам пора. Мы вернёмся, когда вы будете готовы. И помните: чем скорее вы разрешите ваш конфликт, тем скорее история перейдёт в следующую фазу. Ну, а там посмотрим, каких ещё сюрпризов приготовил для нас Сияющий. М-да…

Он открыл дверь и вдруг, обернувшись, внимательно посмотрел на меня.

— Я буду ждать.
— А? А… Д-да, к-конечно…
— Локуст! За мной, живо.
— Иду-иду, — Демон улыбался. Он помахал мне рукой. — Удачи вам, ребята.
— Молчать! — прикрикнул на него Кастальский.

Эх, Герман, ты был таким классным. Я тебя так любила. А теперь…

Но они с Локустом уже вышли. Канцлер, оказывается, тоже успел исчезнуть, ничего не сказав. Тень доктора тоже исчезла!

Мы остались втроём. В этой странной комнате-святилище, которая, как и Герман, принадлежала той, кого я так ненавидела.

— Ну что? — делано бодрым голосом сказал китаец, которому было явно не по себе. — О чём поговорим?

Однако его инициатива одобрения не встретила.

Да и трудно было себе представить, что после трёх почти что исповедей, три человека, что близки друг другу настолько же, насколько и друг друга стыдятся, станут вот так вот запросто болтать о том, о сём или, больше того, попытаются решить проблемы, больше похожие на старые раны. Их бы не трогать лучше, да и разойтись подобру-поздорову, только кто ж позволит? Кастальский же ясно сказал: из квартиры нам не выйти. Разве что в очередную иллюзию. А зачем?..

Я смотрела на них и знала: мне нечего тут делать, с ними. Я ничего не имею против них. Вот Мишка, — но его любила скорее Рика, чем я. А я… Да так, мимо проходила…
Или вот Ирка. Да, она меня предала. Но заплатила за это такую цену, что не дай Бог никому. Они оба умерли за меня. А я и не умирала — умерла Рика. Так что, выходит, я-то к ним не в претензии. Хотя, может у них есть, что сказать мне?

— Ада, прости нас, пожалуйста… — наконец сказала Ирка. Милая, кроткая Ирка. Попросила прощения, прямо как в детстве. Ли повесил голову. Его дреды безжизненно повисли в душном штиле «святилища», словно спущенные флаги.

И что мне ответить? Что — когда я уже чувствую себя каким-то чудовищем, хотя, по сути, ничего плохого не сделала?

Милые, родные. Если бы вы знали, если бы я только могла вам сказать, как я люблю вас. Если бы я могла просто обнять вас, прижать к себе… А потом, потом мы открыли бы эту проклятую дверь и ушли куда-нибудь подальше от этих Духов, от их бесчеловечных игр, от этих Потусторонних шуточек… Ведь мы для них — статисты. Пешки. Носители, в конце концов. Им нас не жаль. Вот Герман. Я-то думала, наивная, что он меня любит. Что он мой Друг. А что на деле оказалось? А оказалось, что Герман — просто ненормальный, помешанный на своей дурной дочурке папаша-Дух. А я-то думала, герой. Как майор Пронин, как Джеймс Бонд. Как тот, другой Герман — из дедушкиных рассказов… Впрочем, я и сама не лучше, не так ли? Думала, хоть эта я — настоящая. Ан нет, ничего подобного. Очередная пустышка, пустотелая матрёшка, а настоящее — внутри, и это снова Дух.

Алиса. Как же я тебя… Как же я тебе завидую. Я думала, у меня есть всё. Друзья, родные, любимые. А оказалось, что родные — подставные, любимые — не любят… А друзья… Друзья, предав и отвернувшись, теперь просят прощения. Да зачем оно вам, прощение? Зачем? Я всего лишь пустышка. Я пропаду, и ваши беды закончатся. И вы сможете жить спокойно, как и мечтали.

Я чувствую это. Я не могу выразить это словами, но оно начинается. Наверное, это она просыпается внутри меня. Наверное… Наверное, мне недолго осталось. Как там обычно поступают люди, когда приходит время умирать? Подводят итоги? Ну и, что же в моей жизни было такого, что я могу вспомнить теперь, когда всё заканчивается?

Да что угодно. До того момента, когда я стала Рикой. Дальше было… Всякое было. Но то хорошее, что происходило в Аду, происходило с ней, не со мной. А потом её очередная смерть, моё пробуждение, Локуст… И дальше что? Я помню глаза Ли, когда он вошёл в тот поезд, в Межмирье. Он не ожидал, конечно. Никто не ожидал, включая меня. А потом — Иркины глаза, такие же, как у Ли. Шок. Мигом вспомнилось всё то, что так хотелось забыть — да, ребята? Конечно…

Лёнька… Где бы ты ни был — спасибо. Конечно, в этом «спасибо» есть и саркастические нотки, но не вини меня за них: не каждый день перестаёшь существовать. И кто знает, — может, кроме Сонни, — как бы я жила дальше, если бы не пришла сюда? Хотя, наверное, Духи не позволили бы. Снова отправили бы какого-нибудь чудака, растормошённого очередным пророчеством, и он вынудил бы меня сделать то, что я делаю сейчас… Помнится, Хантер сказал тогда Рике интересую вещь. Он спросил её — как там было? «Что если это и правда игра, но совсем даже не моя, а чья-то ещё? Что, если есть сила более могучая, чем я, что, если я — всего лишь разменная фигура, вроде простого Ловчего? Что, если там, за Стеной, вы столкнётесь с силой, превосходящей и вас, и меня по всем параметрам? Что, если вам придётся противостоять ей для достижения очередной цели? Что, если вы не справитесь?»

Ты ведь всё знал, док. Но не мог или не хотел ничего говорить… А теперь твоему сыну грозит трибунал… И Кастальский — такой же отец, как и ты — готов преподнести его Сонни и… Кто там у них ещё в Превосходящих Силах? Преподнести, — чтобы его линчевали за то, что он мстил за свою любовь. Он дурак, конечно, но… Я бы не хотела для него такой участи. Впрочем, много ли я знаю об этих их трибуналах и наказаниях? Духи — не люди; может быть, у них всё как-то иначе…

А ты всё знал. И намекал; но, док, как могла тебя понять молоденькая девчонка, заблудившаяся сама в себе? Ад принявшая за родной дом? Да никак. А ты мне теперь мозги полощешь своим «а я же говорил», «а он же ронин, а ты…»

Да плевать. Честно, док. Уже всё равно.

О, по щекам стекают слёзы! Оказывается. А я и не заметила. Беззвучно текут, словно и не я плачу, а кто-то другой. Так могла бы плакать Рика, например, — девочка чувствительная, нежная. Так плакал Писатель… Плакал — потому что не мог ничего сделать. Он любил Рику, — а она должна была умереть, для того, чтобы История продолжалась. И он знал, что с ней ничего не случится, что даже в Аду ей уготована особая участь… Знал, — потому что сам всё это описывал. И всё равно плакал.

Плачешь ли ты обо мне, Писатель? Мне стыдно перед тобой, я так гадко к тебе относилась. Я же не знала, не помнила, что ты — это ты. Хотя ты и сам хорош. Зачем, скажи, зачем ты вообще придумал всё это? Для чего? Зачем тебе было нужно всё это? Тебе мало было слёз? Ты выдумал целый мир — для чего? Для кого? Кто порадуется ему, этому миру, а? Кому он нужен? Ты, наверное, и сам никому не был нужен, вот и создал мир, так похожий на тебя. Или тебе тоже нужна Алиса? Тогда всё нормально. Думать, а уж тем более плакать о таком расходном материале, как я, да вот ещё. Впрочем, Рика ведь тоже была расходным материалом? Но её ты любил. Её все любили. Вот скажи мне, Писатель — в чём разница? Да, мы не похожи внешне, но неужели это единственная причина? Почему ей досталась любовь, а мне — ненависть, презрение, страх, стыд? За что ты меня так? Что я тебе сделала, а?

Все вы одним миром мазаны. Все вы отреклись от меня. Даже вы, Ирка, Мишка, вы, сидящие теперь передо мной, — даже вы мечтаете избавиться от меня поскорее. Чтобы эта история закончилась, и вы смогли бы жить дальше долго и счастливо… О, кажется, это я уже говорила.

Канцлер… Сонни… К вам вообще никаких вопросов. Я для вас — материал. Да что там, для вас кто угодно может в одночасье стать материалом. Великие цели, ну а как же. Даже Кастальский опасливо смотрит в вашу сторону, когда вы обсуждаете свои дьявольские планы. Ясное дело…

Локуст, дубина стоеросовая. Я не знаю, кого ты там любил, кого ты во мне видел, но я желаю тебе уцелеть. Не пропасть после всех этих трибуналов, — или что там у тебя ещё будет впереди. Ты хотя бы был со мной честен. Ты хотя бы отнёсся ко мне, как к человеку, — пусть даже я им не была.

А ещё — Морриган. Смерть. Вот с кем я так и не пообщалась, и жалею об этом. Хотя я знаю, что ты плакала тогда, на той станции, не по мне, — по Алисе. Но всё равно — спасибо.

Ха, ещё Валерьянка! Тоже пропащая душа, куда делся только. Вот кто был классным парнем. Эх, если бы ты не был Духом, а я — пустышкой, знаешь, мы могли бы неплохо провести время вместе. В конце концов, ты, кажется, был одним из немногих, кто не видел во мне Алису, — если вообще знал обо всём этом. Наверное, не знал — иначе не гадал бы вместе с нами, куда идти и что делать. Стажёр… Тебе, наверное, и не сказали ничего, просто отправили, — работай, мол. И ты работал. Честно, на совесть. И пусть после Межмирья ты меня почти не замечал… А впрочем, какая разница?

Ну вот, кажется, теперь все. Вроде бы никого не забыла… Ах, ну да. Алиса. Ты ведь меня слышишь, да? Мои мысли? Уверена, слышишь. Ну так слушай. Ты — дурочка. У тебя есть всё. У тебя было всё, и будет всё. Тебя любят ещё больше, чем любили даже бедняжку Рику, не говоря уже обо мне. А ты? Хотела побыть человеком, да? Испытать человеческие чувства? Любовь? Тебе было мало того, что ты Дух, и можешь, наверное, всё? У тебя были, думаю, самые любящие родители в мире — в Мире Духов, а может, и во всех Мирах сразу. Посмотри на Германа. Ты ведь немало насмотрелась на него сегодня, правда? Ты ведь видела, как он страдает, да? И тогда, до того, как эта каша заварилась, ты тоже видела — и его, и Смерть. Но тебе было плевать. Тебе было всё равно, ты просто хотела получить желаемое. Эгоистка. Я никогда не была эталоном, не была пай-девочкой образцового поведения, я даже собственного дедушку довела до инфаркта. Но я не хотела этого. Я просто была глупым подростком, дорвавшимся до «свободы», с извечной троицей «секс, драгс, рок-н-ролл», пусть даже до первого так и не дошло. Я тоже была дурой, — но не такой, как ты, потому что ты действовала не спонтанно. Ты знала, что делала. Знала, чего хотела. Да, может быть, поначалу ты тоже стала жертвой эмоций, после драматической истории Кастальского. Но потом… Потом ты уже была совершенно серьёзна и уверена в том, что делаешь, не так ли? И тебе было наплевать на то, что они чувствовали, точно так же, как было наплевать на то, что чувствовали мы, твои невольные суррогаты. Мы жили, оказывается, ради того, чтобы ты могла видеть свои сны, и в этих снах, безопасных, как любое сновидение, быть тем, кем ты так хотела стать — человеком. А теперь всё закончилось. Финал, занавес. Теперь можно выбросить отработанный материал, проще говоря — мусор, поблагодарить ребят, ставших кем-то вроде артистов для твоего спектакля, и отправиться обратно в свои эмпиреи, где тебя примут с распростёртыми объятьями любящие родители и верные друзья. И даже Локуст, который вслед за тобой пошёл делать глупости, а в итоге нарвался на неприятности. И даже Писатель, который будет смотреть на тебя с обожанием. И ты снова станешь привычным центром своей вселенной, эгоцентричная, капризная девчонка. Надеюсь, наши похождения, страдания и смерти были для тебя не просто развлечением. Надеюсь, ты извлечёшь из всего этого хоть какой-нибудь урок. Ладно. Хватит уже. Довольно. Я, знаешь, устала. Я хочу отдохнуть. От всего и от всех. Так что давай, где ты там? Ну? Где ты там, соня? Давай, просыпайся уже. Вылезай — тебя тут заждались…

Нет ответа.

И что же ты теперь от меня хочешь, а?

Я ведь знаю: ты не отпустишь меня, пока я не сделаю чего-то, что, как тебе кажется, сделать должна. Так ведь? И что же это?

Я что, должна всё это озвучить, да? Где-то я об этом слышала… Типа, если не озвучить — не считается. Например, мечта. Если не озвучить её, не проговорить — не сбудется. Тут что — так же?

Как неловко…

Но что поделать-то. Да? Так ведь?

И я смотрю на них. А слёзы продолжают течь. Кажется, я плачу за троих — за Рику, за себя, и даже за тебя, Алиса.

— Мишка, Ирка… Я вас люблю… — шепчут губы. Ирка, кажется, тоже плачет. Ли встаёт на колени рядом с диваном и обнимает нас обеих. Ирка плачет уже в голос. Эх, а ещё Воин. Впрочем, я не лучше. И потом, такой момент… Наверное, можно, да? В конце концов, мы ведь никогда больше не увидимся…

— Я вас люблю… Я вас… Люблю… Я… Вас… Люб-лю… Я… Вас… Люб…

У куклы кончился завод. Вот и всё.

Конец истории.



(Читать дальше: Точка 44. http://www.proza.ru/2013/08/27/1577)