Другое Солнце. Часть 4. Точка 38

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830
Точка 31: http://www.proza.ru/2013/08/24/1894
Точка 32: http://www.proza.ru/2013/08/25/92
Точка 33: http://www.proza.ru/2013/08/25/176
Точка 34: http://www.proza.ru/2013/08/25/1659
Точка 35: http://www.proza.ru/2013/08/25/1798
Точка 36: http://www.proza.ru/2013/08/25/2076
Точка 37: http://www.proza.ru/2013/08/26/222

38. Смена дислокации. Исходная Точка: Воспоминание #6, Ли. Северо-Запад, Улицы.



День был ясным, из тех первых осенних дней, обманчиво тёплых осенних дней, когда кажется, что лето решило остаться ещё ненадолго. И ты каждый раз в это веришь, и каждый раз обманываешься, надеясь в конце концов на маячащий где-то вдали эрзац под названием «бабье лето».

Мне всегда нравилось подметать улицы и тротуары. Метла шуршит размеренно, ритмично сметая с дорожки палые листья и отжившие своё летние дни. Это сродни медитации. Я всегда любил это занятие. Вообще, работать дворником совсем не так плохо, как обычно думают. Да, платят мало. И конкуренция высокая, с настоящими-то таджиками и узбеками. И вставать приходится ужасно рано. Но если делаешь всё на совесть, никто к тебе не придерётся. Зато в награду — во всяком случае, мне, — это чувство, словно очищаешь мир, как заботливая нечисть, вроде домового. Вообще, думаю, в городе наверняка живёт кто-то подобный. В лесу — леший, в доме — домовой. А в городе кто? Вряд ли городовой.

И я смеюсь своим мыслям, и никому нет до этого дела. Это тоже подкупает.

Ирка — умница, умудрилась поступить на заочный, а днём устроилась работать кассиром в местный минимаркет. Я думаю о том, что впервые за долгое время у неё появилась цель. Впервые её жизнь стала осмысленной. Человеческой. Простая квартирка, скромный быт. Работа, учёба. И по хозяйству дел достаточно. Да и вообще, семья. Наша семья.

Я смотрел на неё и видел: она изменилась. Движения стали более плавными, женственными. Из них ушла подростковая дёрганность, нервозность. Она уже не была такой раздражительной, как раньше. Её глаза превратились в тёплые, спокойные озёра, и больше всего на свете я любил её тогда, когда она смотрела на меня. В её глазах жило это невыразимое, непередаваемое чувство. Любовь. Любовь. Мог ли я подумать, что это возможно? Для меня, для такого уродца, как я? Пусть даже уродца излечившегося.

Впрочем, я ведь и сам стал спокойнее, не так ли? Думаю, те, кто знал меня раньше, нынче не поверили бы, что я это я.

Новая жизнь. Магическое словосочетание. Простые слова, — но сколько в них надежды. Веры в лучшее. Осознания того, что даже для такого, как я не всё ещё потеряно.

Так что я подметал улицы и улыбался, как дурак. Та ещё картинка, надо думать.

И вот тогда, в тот момент… Пасторальная картинка вдруг скукожилась, словно фотокарточка, подожжённая с одного уголка.

Меня окликнули. Я обернулся — и онемел.

Там, на тротуаре, рядом с урной, стояла она.

Та самая девушка. Та самая, — хотя я не мог вспомнить, где видел её раньше. В голову приходили странные картины: то неимоверно жаркого дня и раскалённого асфальта московских улиц, то странного, старого деревянного двухэтажного дома и того чудного парня, который улыбался мне. А то вдруг комната, и там, в центре, под дырой в крыше, в деревянной бадье стоящая статуя — вырезанная в дереве девушка, воздевшая руки к небу; и небо, льющее на неё потоки воды, и её улыбка, её смех, звучавший в каждом атоме этого Мира, каждой клеточке моего тела… Богиня… Или — незнакомка, которую я видел когда-то где-то… Где? Кажется, на рекламном плакате, что-то про сотовую связь…

Но она не была ни деревянной, ни нарисованной. Она стояла здесь, прямо передо мной, во плоти, смущённо, робко улыбаясь.

— Простите, вы мне не подскажете… Где я нахожусь?

Я назвал адрес.

— А вы что, потерялись?
— Не знаю… — она была какой-то странной, рассеянной, словно не знала, как здесь оказалась. Может быть, подумал я, у неё амнезия? — Я, если честно, не могу вспомнить, как сюда попала… Наверное… То есть, я хочу сказать… Может, я потеряла сознание?
— Всё может быть, — ответил я осторожно. — Вы помните, как вас зовут?

Она радостно заулыбалась:

— Да! Помню! Меня зовут Рика.
— Рика…
— Да. Полностью — Марика, а фамилия — Джалиева.
— Ну, я думаю, это очень хорошо, что вы помните, как вас зовут, Марика…
— Нет-нет! — она помотала головой — тёмные кудри разлились по плечам. — Пожалуйста, называйте меня Рика! Я не люблю своё имя, но этот вариант мне нравится.
— Ладно… Рика. А где вы живёте?
— Где я живу? — повторила она. — А вроде бы недалеко… Алёшкинский проезд, дом 16, корпус 6. Вы знаете, где это?
— Недалеко, — подтвердил я. — Я там убираюсь частенько. У вас очень уютный двор…
— А! — вдруг вскинулась она. — Я ведь и не спросила! А вас как зовут?
— Э-э, Мишка. Мишка Ли. Дворник я…
— Правда? Здорово!

Она улыбалась — абсолютно открыто и искренне — мне, незнакомому человеку. А ведь она, пожалуй, ровесница Ирки, подумалось мне в следующий момент. Если не младше.

— А с вами, Миша, никогда такого не бывало? Ну, что вы вдруг оказывались в каком-то месте и никак не могли вспомнить, что с вами было до этого и как вы сюда попали?

Да уж. Если бы ты знала, подумал я, сколько раз со мной такое было, — в наркотическом-то угаре. Не поверила бы… Но мне почему-то совсем не хотелось рассказывать этой красивой девушке обо всём том, что составляло мою прежнюю жизнь.

— Всё-таки это очень странно, — задумчиво проговорила она. — Зачем я здесь? Наверное, если я постараюсь, то что-нибудь вспомню… А вдруг я здесь ради вас?!

Она улыбалась, смеялась, шутила… И её смех, звонкий, как колокольчик, разносился по окрестностям, носился в ещё тёплом воздухе этого сентябрьского дня.

— Это вряд ли, — смиренно ответил я.
— Почему?? Я ведь ничего не могу утверждать наверняка. И вы тоже. Я хочу сказать, в том, что касается меня. Вы ведь не знаете, для чего я здесь?
— Не знаю, — согласился я.
— Вот видите! Значит, причина может быть какой угодно. Всё это так странно…
— А вы… Рика… Вы никогда не принимали никаких… Веществ? — осторожно спросил я.

Она нахмурилась.

— Вы имеете в виду наркотики? Нет-нет. Никогда. Этого бы я не забыла. Нет-нет, я не наркоманка. И потом, разве я похожа на наркоманку?
— Нет, не похожи, — признался я.
— Ну вот! Выходит, эта ваша гипотеза отпадает.
— Да я не то чтобы…
— Да ладно! Не тушуйтесь! Я ведь обычная девушка, почему вы так стесняетесь? Ой! — вдруг опомнилась она. — А у вас, наверное, уже есть девушка, да? А я тут с вами… Смущаю вас, да?
— Э-э, ну да, в общем… Девушка есть…
— Любите её, да?

И всё-таки она была невероятная. Каждый её жест, каждое выражение лица… Всё это было каким-то… Волшебным. Не от мира сего, как говорится.

— Д-да…
— А почему колеблетесь, когда отвечаете на такие вопросы, а? — Рика хитро сощурилась. — Сомневаетесь?
— Н-нет, я просто… Мы… В общем…
— Тсс, — она вдруг приложила палец к моим губам. — А то наговорите сейчас глупостей, потом жалеть будете. Но знаете, что я вам скажу? Вы хороший. Я бы, наверное, даже попробовала вас у вашей девушки отбить!

И озорно рассмеялась.

Я стоял там, словно парализованный, чувствуя, как полыхают мои уши, и не знал, что сказать. Она казалась мне… Совершенством. Я гнал эти мысли прочь, пытаясь спрятаться за Иркин образ, но мир мой трещал по швам. Зачем, спрашивал я себя, зачем ей всё это? Зачем она играет со мной? Она ведь наверняка всё это не всерьёз, просто глупый разговор. Но почему я так волнуюсь? Отчего тогда так бьётся сердце?

Она погладила меня по голове.

— Бедный, я вас совсем засмущала, да? Замучила? Ах, какая я нехорошая! Но — верите? — ничего не могу с собой поделать. Словно бес вселился. А вы верите в одержимость бесами? Я вот верю. Наверняка я кем-то одержима, просто не знаю об этом. И поэтому так себя веду. Так что вы там себе не думайте, я совсем не такая! Уверена, обычно я — эталон скромности и благочестия. Это всё бес, всё он, проклятый! Вот клянусь!

Смех её летал по пустым дворам, отражаясь от серых параллелепипедов домов.

Нужно было как-то сменить тему. Вдруг на одном из домов я заметил видеорекламу.

Там, на экране, метался из стороны в сторону маленький, слабый человечек. А над ним со всех сторон нависали зловещие черные тени, подступая всё ближе. Бежать было некуда.

И в этот самый момент откуда-то с неба спустился человек в сине-сером трико, плаще и полумаске; на его груди сверкала золотая буква W. Раскинув могучие руки в стороны, он заслонил человечка от теней, которые в страхе расползлись по углам.

Тотчас же серое небо над их головами расчистилось и стало нежно-голубым. Лучи Солнца озарили человечка, асфальт под его ногами сменился зелёной травкой.

Супергерой показал ему большой палец и широко улыбнулся. Потом он взмыл в воздух, и его плащ застил экран, превратившись в серо-голубую стену, на которой сразу же проступил словно выбитый в камне слоган:

«Страховая компания Wall Group. С нами — как за каменной стеной».

От рекламы веяло чем-то смутно знакомым. Впрочем, бог весть, сколько раз я мог её видеть. Рика тотчас перехватила мой взгляд.

— А-а, та реклама! Помню. То есть… Наверное. А вы знаете, есть такой феномен — ложная память? Ещё песня была, там такие были слова: «что-то с памятью моей стало: всё, что было не со мной, помню». С вами такого никогда не бывало?
— Пожалуй, нет.
— А вот со мной, наверное, бывало… Точнее… Бывает. Иногда вот… Смотришь на что-нибудь… Или, скажем, на кого-нибудь… И кажется, что знаешь этого человека уже очень-очень давно…

Рика вдруг оказалась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Она казалась задумчивой, взгляд её был туманен.

— Вот я… Например… Увидела вас, Миша… И почему-то… Сама не знаю, почему, но мне показалось, что я вас уже давно знаю… Или… Сложно подобрать правильные слова. Может, мы были знакомы в прошлой жизни? Вы верите в прошлые воплощения? Я верю. Наверное, мы с вами уже были знакомы… В прошлом воплощении. Поэтому, когда я смотрю на вас… Я… У меня внутри появляется это непонятное чувство… Какое-то тепло, что ли… Или как правильно сказать?.. А вы, наверное, смотрите на меня и думаете: ну и дурочка. Чудная… Наверное, ненормальная. Ведь думаете, да? Признайтесь…
— И в мыслях не было… — прохрипел я, ибо в горле резко пересохло.
— Правда?.. — в ней было что-то сомнамбулическое. Она приближалась, вот уже нас разделяли какие-нибудь жалкие десятки сантиметров. Я боялся вздохнуть, происходящее казалось… Сном?
— П-правда…
— О… Вы очень добры, Миша… — прошептали её губы уже совсем рядом с моими. И эти безумные дымчато-карие глаза, в которых тонула моя беззащитная душа, лишившись всякой опоры; и эти пальцы — длинные, тонкие, бледные пальцы, скользящие по моим скулам, ныряющие в мои волосы, эти бесцеремонные пальцы… Наверное, если бы они разорвали мне горло, я был бы не против…
— Рика… А вы… Рика… Подождите…
— Вы невероятно добры… — и горячее дыхание, этим сковывающем волю шепотком струящееся по моему лицу, и гипнотический взгляд, парализующий мою волю, и…

И вдруг она отшатнулась. Выставив распахнутые ладони вперёд и тяжело дыша, она стояла теперь в нескольких шагах от меня, спрятав глаза под капюшоном волос.

— Рика…
— Нет! Не подходите! Со мной что-то не так…

Она вскинулась — и снова этот безумный взгляд.

— Что это? Что со мной такое?!
— Рика, вы…
— Нет-нет. Я должна идти. Я должна вспомнить. Где-то здесь был мой дом. Я помню, я же помню. Мне просто надо домой. И тогда всё станет… Как прежде? А как было прежде? Я ничего не помню…

Она смотрела на меня так жалобно, что у меня защемило сердце.

— Я ничего не помню, — повторила она. — Совсем ничего. Только свои адрес и имя. Почему? Вы знаете? Вы можете мне сказать, что случилось? Откуда я здесь? Что я здесь делаю? Почему я пришла сюда? Когда это было? Я ничего, ничего не помню!!
— Успокойтесь, Рика, успокойтесь, — я и сам, признаться, чувствовал себя не лучшим образом. Все эти её… Действия… Кто она? И чего от меня хочет? Похоже, она и сама этого не знает. Но кто тогда знает?
— Помогите мне, я хочу сесть, — сказала девушка.
— Да-да, конечно…

Я довёл её до скамьи и усадил, предварительно смахнув с сиденья грязь. Она села.

— Спасибо… Миша, это ужасно. Я… Как ни стараюсь я вспомнить хоть что-то, всё бесполезно. Адрес и имя. Остальное — серая пустота. И больше ничего. Мне страшно. Я не знаю, что делать.
— Может быть, вам стоит пойти домой? Наверное, там есть кто-то, кто о вас знает. Может, ваши родители?

Она подняла на меня глаза.

— Знаете, а вы правы. Дом. Там и правда могут быть те, кто что-то знает. Наверное, так и есть. Уфф, мне стало намного легче, — она облегчённо вздохнула. — Спасибо вам, Миша. Если бы не вы, даже и не знаю, что бы я делала. Хотя мне всё равно страшно. Если там есть кто-то… А если нет? Что, если там никого нет? Кроме того, я не помню номер своей квартиры. Только улицу, дом, корпус. А номер квартиры — нет. Но… Наверное, вспомню на месте, да? Как вы думаете?
— Да, я думаю, вспомните. Скорее всего так и будет.
— Да… Но, если… Миша, — она была теперь совершенно серьёзна. Совсем другой человек. — Миша, я хочу попросить вас об одолжении. Я понимаю, что с моей стороны это нагло и бесцеремонно, и всё же… Пожалуйста, сходите со мной до моего дома. До моей квартиры, — если я только вспомню её номер. Сходите, прошу. Если там кто-то есть, то… Тогда всё хорошо, но если там никого нет… Я не смогу оставаться одна, мне кажется, я сойду с ума. А может, я уже сошла с ума? Может, этот адрес… И даже имя, — может, это всё неправда? А вдруг это всё неправда? Что же мне тогда делать? Вот в чём вопрос. Это ужасно нелепая ситуация, честное слово. И почему только это случилось со мной. Почему. Так странно. Всё это так странно… Но… Вы сходите со мной, да? Сходите ведь?

В её глазах была такая мольба, такое отчаяние… Никогда не видел таких глаз.

— Да, конечно, Рика. Я схожу с вами…

Вообще, отлучаться с места работы нам запрещено. Но я понимал, что не могу отказать ей. Это было бы… Бесчеловечно. В конце концов, кто знает, что в действительности с ней произошло, кто она такая, что здесь делает. Я должен был хотя бы попытаться ей помочь.

— Спасибо! Спасибо вам, Миша, спасибо вам огромное! — Рика хотела было обнять меня, но тотчас же одумалась и ограничилась рукопожатием. — Спасибо. А теперь… Вам что-нибудь нужно сделать, прежде чем мы пойдём?
— Да, мне нужно занести одежду и инструмент в дворницкую. Это недолго. Подождёте здесь, ладно?
— Только недолго, хорошо? Недолго, Миша, пожалуйста. Я… Я вам очень доверяю, но мысль о том, что и вы можете пропасть… Сводит меня с ума. Так что возвращайтесь побыстрее, ладно?
— Конечно-конечно, обещаю.
— Спасибо.

Девушка улыбнулась. Это была слабая, вымученная улыбка, но даже она была прекрасна. А у меня шла кругом голова, и я всерьёз думал о том, что это ещё очень спорный вопрос, кто из нас сошёл с ума, она или я.

Я отнёс свои вещи в дворницкую, потом вернулся, и мы отправились туда, где, если верить воспоминаниям Рики, был её дом. И, сказать по правде, я боялся. Боялся того, что эти воспоминания — пустышка. Что на этой улице, в этом корпусе этого дома не окажется квартиры, в которой и правда живёт девушка по имени Марика Джалиева. Моя только-только начавшая устраиваться жизнь вдруг показалась мне необычайно хрупкой; мне казалось, что Рика способна, возможно, сама того не желая, парой лёгких движений разрушить всё то, что я пытался сохранить. Внезапно я понял: она напоминала мне героин. Её воздействие на мою маленькую жизнь было сродни тому, какое мог бы оказать отвергнутый мною наркотик.

И я малодушно мечтал о том, что квартира всё-таки окажется на месте, а в ней — её родственники, родители или ещё кто-нибудь, и она вспомнит их, а они поблагодарят меня за то, что я о ней позаботился. И тогда, откланявшись, я вернусь обратно, к своей работе, к своей привычной жизни, к Ирке, наконец.

Впрочем, где-то глубоко внутри меня жила та самая частичка, та, что была прежним Мишкой Ли по прозвищу Капец. И она мечтала, эта частичка, чтобы страхи мои подтвердились, и я оказался бы один на один с этой невероятной девушкой, ничего о себе не помнящей, во всём мире имеющей единственного друга, единственного человека, которому она могла бы доверять, единственного… Возлюбленного?.. Одним словом, меня.

Мне почему-то вспомнились слова из старой песни, из детского спектакля «Алиса в Стране Чудес». Помню, я был совсем маленький, когда мама ставила мне эту пластинку. Я лежал в своей кровати и слушал.

«Вдруг будет пропасть и нужен прыжок. Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело? А? Э-э… Так-то, дружок. В этом-то все и дело…»

Мне вспомнились эти слова, потому что я понимал: вот она — пропасть. Того и гляди, с улицы на улицу, как с минуты на минуту, будет нужен прыжок. Может, обойдётся. А если нет? Что я скажу Ирке тогда? Она вернётся после института и работы, уставшая, но всё равно счастливая, потому что помнит, ежеминутно помнит о том, что все эти усилия — для нас двоих, во благо нашей семьи. Она вернётся и увидит Рику, — ибо куда я смогу её деть? Не бросать же её на улице. Кто там говорил об ответственности за прирученных? У меня таких, кажется, уже две…

— Это здесь, да? — спросила Рика, остановившись около одного из домов. Я посмотрел на номер: всё точно. Тот самый дом.
— Постарайся вспоминать какие-то мелочи, — сказал я. — Вот домофон, видишь? Если ты здесь живёшь, ты пользовалась им множество раз…
— Наверное… — задумчиво протянула она. — А как нам попасть внутрь?
— У меня есть мастер-ключ, — ответил я, в очередной раз благословляя свою работу. — Я ведь здесь у вас тоже убираюсь, хотя и нечасто. Подменяю одного парня. У него вечно какие-то проблемы… Так тебе ничего не припоминается?

Она грустно покачала головой. Я вздохнул.

— Ну ничего, нестрашно. Не переживай. Возможно, ты что-нибудь вспомнишь, когда мы войдём.

Домофон запищал. Я потянул на себя тяжёлую дверь, и мы оказались внутри.

Обычный подъезд, каких тысячи. Грязновато здесь, пожалуй; видать, давно Батыр на работу не ходит. Может, нашёл чего получше?

Рика осматривалась, очевидно, пытаясь вспомнить хоть что-то. Но, судя по её разочарованному взгляду, у нас снова не было никаких зацепок.

Её пальцы пробежались по почтовым ящикам, заполненным преимущественно макулатурой рекламного характера. Номера квартир — вот они, да что толку?

Я надеялся, что нам встретится кто-нибудь из её соседей. Кто-то, кто её знает, кто с ней поздоровается; кто-то, у кого мы сможем уточнить злосчастный номер. Вообще, всё это довольно странно. Неужели её родители (если только они у неё есть) не ищут свою дочь? Бог весть, сколько она уже бродит вот так вот, не помня ничего, по городу. Впрочем, могло быть и наоборот. Если утром она, как обычно, отправилась на учёбу или на работу, то никому и в голову не придёт забить тревогу, ведь ещё только день.

У этих подъездов частенько «дежурят» старушки, перемывая косточки молодёжи и обмениваясь сплетнями. Уж они точно смогли бы нам помочь, думал я. Но, мысленно ругал я этих ощипанных кур последними словами, какого же чёрта вы сегодня сидите по своим норам??

Рика молчала. Пропасть внутри меня становилась всё шире, а дрожь в коленках — всё сильнее. Всё пропало. Всё пропало, ничего не получится, она ничего не вспомнит. А потом посмотрит на меня своими чёрными, словно в песне, очами, умоляющими не бросать её, не оставлять одну, — и всё. Амба. Кранты славному парню Мишке Ли, да здравствует Капец!

Как вдруг…

— Ребята, а вы что, ищете что-нибудь? Может, вам помочь?

Голос. Голос! Я резко развернулся — женщина аж вздрогнула. Обычная такая женщина, лет пятидесяти, в аккуратном белом платье в горошек. Светлые волосы собраны в пучок. Открытое, приятное лицо, добрая улыбка и морщинки-лучики в уголках глаз. Она была чем-то похожа на Аглаю Семёновну, нашего старшего дворника, нашу «мамочку», нашего ангела-хранителя, женщину удивительной доброты и какую-то очень светлую.

Я рассыпался в извинениях.

— Скажите, вы вот эту девушку случайно не знаете?
— Знаю. Это Марика, из 77 квартиры. Рустама Асатовича дочка, — удивлённо ответила женщина. — А что случилось-то?
— Рика! — я обернулся к девушке. Она, похоже, всё ещё не осмыслила услышанного. — Рика, ты слышала?! Квартира номер 77, а Рустам Асатович — это твой папа! Вы понимаете, — снова обратился я к женщине, — она вроде как память потеряла, что ли. Нашёл её на Свободе(1), я там дворником работаю. Не знала ничего, кроме своего имени-фамилии, да вот этого адреса, но без номера квартиры! Ух, как же хорошо!

Я с трудом сдерживал эмоции. Всё удалось! Всё получилось! Теперь осталось только отвести Рику к родителям — и вуаля, дело сделано!

Женщина покачала головой:

— Надо же, как бывает. Ну хорошо, что я смогла вам немножко помочь. Я с Джалиевыми по соседству живу, меня Алевтина Владимировна зовут. А с нами на этаже ещё одна семья живёт — Амросовы, переехали недавно. Сын у них, Саша, ровесник Марики. А я одна живу…
— Спасибо вам огромное! — перебил я её, понимая, что историю её непростой жизни можно слушать ещё долго. А у меня времени не было, я ведь рабочее место бросил. — Спасибо! Если бы не вы… Я даже не знаю, что бы мы делали! Спасибо!
— Да не за что, — улыбнулась она. — Удачи вам, Марика, и вам, Миша.
— Спасибо! — я помахал рукой ей вслед, не сразу осознав, что эта незнакомая женщина назвала меня по имени, хотя видела в первый раз в жизни… Во всяком случае, я её раньше не видел. Впрочем, на такие пустяки я мужественно решил внимание не обращать. Мало ли, всякое бывает.

Рика… Казалась какой-то потерянной. Задумчивой. Словно эти новости её ничуть не обрадовали.

— Ну что, идём?

Она молча кивнула.

Мы поднялись на седьмой этаж: квартира 77 располагалась здесь, прячась от мира за железной дверью, выкрашенной в тёмно-красный цвет.

— Позвоним? Между прочим, ты не смотрела, у тебя ключей нет?

Она отрицательно покачала головой.

— Ну ладно… Тогда… Звоним?

Я медлил. Мне отчего-то казалось, что она разочарована. Что ей не хочется, чтобы её нашли, — как ребёнку, играющему в прятки. А я взял и одним махом испортил всю игру… Но ведь она была в шоке, я же видел её лицо, её глаза… Я всё это видел. Она была в отчаянии. А теперь? Странная она, честное слово.

— Звони, — сказала она наконец.

Я нажал на кнопку звонка. Где-то в недрах квартиры прожужжал зуммер. Почти сразу же к двери заспешили торопливые шаги, потом загрохотал, поворачиваясь, замок, и дверь открылась.

На пороге стояла высокая темноволосая женщина лет сорока. Я сразу понял: мать. Рика была на неё очень похожа. Та же фигура, те же роскошные волосы, то же живописное, как с картины, лицо.

— Марика? Что случилось? — спросила она. — А вы кто?
— Я, э-э, дворник. Понимаете, Рика… То есть Марика, похоже, потеряла память. Она ничего не помнит, кроме своего имени и адреса. Я помог ей добраться сюда. Вот…
— Потеряла память? — взволнованно переспросила она. — Господи! Дочка, ты меня не помнишь?

Рика смотрела на неё спокойно, если не сказать равнодушно.

— Нет.
— Боже, но что могло случиться? Меня зовут Лариса, я твоя мама… А вас, простите, как зовут?
— Мишка. Я дворник…
— Миша, спасибо! Я вам так благодарна!

Она вдруг подалась вперёд и обняла меня, — пылко, порывисто.

— Понимаете, я… Никогда ведь не ожидаешь, что подобное может случиться! Вы не стойте, заходите! Марика! Заходи, это же твой дом! Оглядись, может, что-нибудь вспомнишь?

Девушка снова покачала головой.

— Даже не знаю, звонить отцу или нет. Он на работе, у него серьёзная должность… А дочь теперь дома — благодаря вам, Миша! Если я только могу для вас что-то сделать — скажите, не стесняйтесь! Ведь с ней же что угодно могло случиться, если бы не вы! Я сейчас поставлю чайник, не уходите!

Она метнулась на кухню. Я замер с открытым ртом, не успев произнести заготовленной дежурной фразы о том, что оставил рабочее место, и всё в таком духе.

А Рика стояла рядом со мной, не двигаясь с места. Лицо её не выражало вообще ничего. Я в первый раз видел, чтобы у человека, особенно если он не под кайфом, было такое лицо. Я осторожно тронул её за руку.

— Эй, ты ещё здесь? Рика?

Она вздрогнула и подняла взгляд. На её губах вдруг появилась улыбка.

— Миша. Спасибо… Тебе. Ты меня спас. Теперь я твой вечный должник. Понял? Знаешь, как в средневековой Японии. Там, если один человек спасал другого, его жизнь или честь, то этот другой становился должником своего спасителя-ондзина. Это по-японски. И теперь, до тех пор, пока я не сделаю для тебя нечто равноценное, я буду твоим должником. А поскольку ты спас мне жизнь, я едва ли смогу сделать для тебя что-то равноценное, и поэтому я твой вечный должник. А ты — мой ондзин. Можешь просить что хочешь. Если я смогу это добыть — я добуду. Или, если ты хочешь, я могу…

В её глазах снова зажглись те безумные огоньки, а я почувствовал, что цепенею, как кролик под взглядом удава.

— Я могу… — шептала она. Но не закончила — вернулась Лариса.
— Ребята, чего же вы стоите? Проходите в гостиную!
— Нет, простите, знаете, я не могу… Я ведь работаю, оставил своё место… А за это очень наказывают… Штрафуют… Просто бесчеловечно. Так что, если вы не против, я бы пошёл… Пока меня не хватились… Хотя, наверное, уже хватились… В общем…
— О, вот как? — удивилась Лариса. — Ну, что поделать, коли так. Но вы мне, Миша, обещайте, что обязательно придёте к нам в гости! Мы должны вас как-то отблагодарить! И отец наверняка будет рад с вами познакомиться, ведь вы спасли нашу дочь! Возвращайтесь, хорошо? Когда вам будет удобно, когда захотите. Лучше вечером, когда мы все дома. Правда, думаю, Марика теперь побудет дома, пока не вспомнит хоть что-нибудь. Приходите, слышите? Вы обещаете?
— Да-да, конечно-конечно, — свобода была близка, — я обещаю. Вы очень добры. Что ж, я пойду. До свиданья, Лариса, до свиданья, Рика! Выздоравливай поскорее!

С этими словами я выкатился из их квартиры в сторону лестницы (лифтов я не любил). Лариса стояла в дверях и махала мне рукой. Рика… Рика смотрела на меня так, словно видела в последний раз. Этот взгляд преследовал меня ещё очень долго, вдруг возникая в толпе, или в окне очередного дома.

И вот, свобода. Подъездная дверь за мной закрылась, воздух приятно пах нагретым асфальтом, а впереди расстилался такой милый, такой привычный мир, который мне удалось сохранить. Точнее, повезло сохранить.

Я, конечно же, не собирался возвращаться. Нет-нет, спасибо, я едва ушёл от этого наваждения в юбке, от этой искусительницы. И чтобы ещё раз, добровольно, и в пасть к дракону? Нет уж, слуга покорный. Наше дело маленькое, мы тротуары подметаем. Не нужно нам незабываемых воспоминаний с самой удивительной и невероятной девушкой на Земле. Не нужно…

Я шёл к Свободе и, конечно же, свято верил в то, что эта история окончена. Наивный китаец. Сейчас я усмехаюсь сам себе, а тогда и в ус не дул. Мне казалось, всё завершилось. Кто же знал, что всё только начинается…

Она вернулась на следующий же день.

Увидев её, я прямо-таки опешил. Точь-в-точь как тот волк из мультика, — «Шо? Опять?!»

Она разделила волосы на два длинных хвостика. Это было как-то ужасно трогательно. Она напоминала мне молодую Наталью Бондарчук в роли Хари, в «Солярисе». Она была одета в какое-то невиданное платье, длинное, до земли, и совершенно немыслимого цвета. Заметив моё изумление, она сказала:

— Это цвет океана. Нравится? Я его сама раскрашивала. Знаешь, это такие краски, для ткани. У меня было белое платье — мне мама сшила. Но мне не нравилось, что оно просто белое. И тогда я его раскрасила. Всю ночь просидела. Тут практически все оттенки зелёного, немного синего, немного жёлтого… Правда красиво? Все говорят, очень оригинально.
— Чт…Что ты тут делаешь? — выдавил я, изо всех сил пытаясь не любоваться ею.
— Как что? — удивилась она совершенно искренне. — Я пришла к тебе. Ты что — забыл? Ты мой ондзин. Я должна тебе, фактически, свою жизнь. И чтобы выплатить этот неоплатный долг, я буду с тобой рядом, чтобы ты мог располагать мной по своему усмотрению.
— Рика-а…

Я повесил голову. Кажется, это бесполезно. Отделаться от неё, я имею в виду. Вот ещё выдумала, ондзин какой-то…

— А если я скажу, что ты выполнишь свой долг, если уйдёшь домой?
— Тогда я расценю это как признание своей никчёмности, своей бесполезности, и мне не останется ничего другого, кроме как совершить харакири. Это когда живот вспарывают, — пояснила она совершенно серьёзно.
— Что?? Рика, это дурацкая шутка, честно.
— Какие шутки? Я серьёзна, как никогда. Ты хочешь, чтобы я ушла? Кодекс бусидо гласит, что харакири можно сделать даже простым ножом, вроде кухонного, если под рукой нет ничего более достойного. Тем более, если харакири совершает женщина.
— Да что ж ты говоришь такое?! Я даже слушать об этом не хочу!
— Как пожелаешь, ондзин-сама.
— И перестань меня так называть!
— Как пожелаешь.

«Она ненормальная, — билась о стенки моей черепной коробки истеричная мысль, — просто ненормальная. Может быть, раньше была обычной девушкой, но из-за этой амнезии у неё определённо поехала крыша. И что же мне с ней делать??»

Рика чертила прутиком в пыли какие-то фигуры, знаки… Она казалась мне инопланетянкой. Слишком невероятной для этого простого мира. Между ней и её сверстницами (Иркой, например) зияла просто непреодолимая пропасть, — примерно как та, моя, через которую меня всё подначивала прыгнуть частичка старого меня.

«А? Э-э… Так-то, дружок…»

Тогда я решил молчать и просто делать свою работу. Нужно было дожить до конца смены без приключений, а там… А там будет уже поздно, и ей наверняка надо будет домой. Ведь не могла же мать вот так вот просто отпустить её после амнезии!

В общем, я молчал. Но она, что странно, тоже молчала! Ничего не пыталась добиться, не пускала в ход свои чары. Она просто была рядом и, казалось, её это полностью устраивает.

Закончилась смена. Я сказал Рике, что иду в дворницкую, что мне нужно отнести вещи, всё проверить и закрыть, после чего я пойду домой. Она просто пожала плечами: мол, пожалуйста. Я не против. Она даже ничего не ответила. Но когда я направился в сторону дворницкой, она пошла за мной. Наверное, она думала, что, пропав из поля её зрения, я попросту сбегу. Признаться, именно на это я и рассчитывал. Но Рика, похоже, предвидела нехитрый ход моих отчаянных мыслей. И теперь, когда она молча шла позади меня, у меня не было решительно никакой возможности дать дёру.

Расправившись с делами и закрыв дворницкую, я вопросительно посмотрел на Рику, всё это время сидевшую на ящике в сторонке.

— Мне надо домой. Ты тоже должна идти домой. Слышишь, Рика? Твоя мама наверняка волнуется.
— Я её даже не помню, — ответила она. — Так что меня не особо заботят её волнения, если честно.
— Рика, это жестоко.
— Ну хорошо, — вздохнула она. — Ладно. Я поняла. Я ей позвоню и скажу, что ты пригласил меня на чай. Если она узнает, что я с тобой, она не станет волноваться.
— Куда пригласил?? — у меня волосы встали дыбом.
— На чай. Ты ведь можешь пригласить меня на чай? — спросила она с невозможно невинным выражением лица.
— Рика… Я не могу этого сделать… Прости, конечно, но меньше чем через час вернётся моя девушка. Вообрази, что она подумает, если увидит в нашей квартире тебя, пьющую чай?
— Что ты меня пригласил? — поинтересовалась она. Я схватился за голову. Господи! Она была как ребёнок: для неё, казалось, не существовало плохого и хорошего, правильного и неправильного.
— Рика! Ну как ты не понимаешь? Мы недавно стали жить вместе, вместе строить наш быт, нашу жизнь. Если я приглашу тебя, она решит, что… Да бог весть, что она может подумать!
— Если она умная девушка и хорошая хозяйка, она будет только рада гостье. И угостит меня чаем с чем-нибудь вкусненьким.
— А ты не слышала поговорку — «Незваный гость хуже татарина»?

Она смотрела на меня внимательно, серьёзно. И под её взглядом мысленная неприступная крепость, которую я возводил вокруг себя и своей жизни всё это время, рушилась, словно замок из песка.

— Значит, ты не хочешь меня приглашать?
— Я… Не могу этого сделать.
— То есть ты хочешь, но не можешь? — уточнила Рика.
— Э-э, да! — ляпнул я. И, в сущности, так оно и было. Я хотел бы… Боже, и о чём я только думаю?! Кажется, частичка старого меня за это время изрядно выросла и обрела свой собственный, довольно звучный голос.
— И не можешь ты этого сделать исключительно из-за своей девушки… Кстати, как её зовут?
— Ирка.
— Ирка? — почему-то удивилась она. — Здорово. Как это называется? Анаграмма? Рика — Ирка. Ирка — Рика. Буквы те же, смысл разный. Забавно, правда?
— Да, пожалуй… Забавно. Слушай, мне правда пора идти…
— Ладно, — неожиданно легко согласилась она. — Иди. А когда придёшь, поговори с Иркой, спроси у неё, можешь ли ты пригласить меня на чай. И если она согласится, ты меня пригласишь. Договорились?
— Ну… Ладно, хорошо, я спрошу.
— Ты обещал, — она улыбнулась. — Завтра скажешь мне, что у тебя получилось.
— З-завтра? — умылся я холодным потом. — То есть ты…
— Ну конечно, — невозмутимо отозвалась она. — Завтра мы снова увидимся, и тогда ты мне скажешь, разрешила она или нет.
— Л-ладно… — выдавил я.
— Ну что, пока?
— Пока…

Она вдруг шагнула ко мне и быстро поцеловала меня в щёку. Я даже не успел сообразить, что произошло, а она уже уходила вдаль от меня по улице, периодически останавливаясь и маша рукой.

— Пока! До завтра!
— Пока… — пробормотал я, ощупывая атакованную щёку. Интересно, Ирка почувствует что-нибудь? Ну там, запах духов или что-то такое? Хотя духами Рика вроде бы не пользовалась…

Да какая разница? Я ведь должен спросить у Ирки разрешения пригласить Рику на чай! Но как, как мне это сделать? «Милая, ты знаешь, я тут встретил девушку… Вроде как спас ей жизнь… У неё амнезия, она ничего не помнит, и хочет, чтобы я пригласил её на чай. Ты не будешь против?»

А-а-а!

Конечно, Ирка в последнее время успокоилась, и всё такое, но кто, чёрт возьми, кто станет спрашивать о подобном свою девушку, которая, к тому же, имеет чёрный пояс по карате?!

Но ведь Рика завтра наверняка спросит меня о результатах, так сказать, моей миссии. И что я ей скажу?

Ха, осенила меня внезапная мысль. А ведь она не знает, где я завтра убираюсь. Мало того, если я поменяюсь с кем-нибудь участками, она меня ни за что не найдёт! И мне не придётся ни спрашивать о подобной глупости Ирку, трепать ей нервы, ни отвечать перед Рикой! Похоже, я гений!

Впрочем, дохлый я гений. Ну вот сколько у меня получится от неё бегать? Ну день, ну два. Даже если больше, в итоге она всё равно меня найдёт, я всё равно с ней встречусь, и она не только спросит про чай, но ещё и будет обижена на меня за то, что я её избегаю! Хотя, казалось бы, у меня есть к тому все причины. Я семейный человек! И не знакомлюсь с другими девушками за спиной у своей.

Эх. Вот ведь, как говорится, не было печали — черти накачали. Маленькие хитрые чертенята, живущие в Рикиных глазах.

Но я решил: Ирке ничего не скажу и уж тем более не стану спрашивать про этот дурацкий чай. Завтра подменю кого-нибудь, а потом… А потом оно как-нибудь устаканится, правда же? Может она забудет, или просто раздумает. Мало ли? Всякое бывает.

Из моей груди непроизвольно вырвался стон: какой же я малодушный засранец. Пусть и попавший между Сциллой и Харибдой, но всё равно малодушный засранец. У меня не хватает духу рассказать Ирке о Рике, и не хватает духу, чтобы отвадить Рику от себя. Не хватает твёрдости характера, чтобы сказать ей, что я не могу иметь с ней никаких отношений, потому что ценю свой мир, свою семью, свою девушку. Что моя жизнь всегда была уродливой — моими, впрочем, стараниями — и нам с Иркой стоило больших усилий сделать из неё нечто достойное. Я ведь всего лишь хочу сохранить свой маленький мир, — пусть даже в нём нет сказочных королевств, далёких страх, фантастических путешествий, верных и храбрых друзей и упоительно прекрасных принцесс в платьях цвета океана. Я хочу сохранить наш мир, — разве это плохо? Я малодушен, — но разве я не защищаю то, что у меня есть?

«Нет, — шептал где-то в голове тихий, но настойчивый Мишка-Капец, — нет. Оставь все эти благоглупости для мещан, впустую тратящих свои жизни. Неужели ты хочешь всю свою жизнь подметать тротуары? Неужели ты думаешь, что сможешь прожить на свою микроскопическую зарплату? Неужели ты думаешь, что Ирка будет счастлива, понимая, какая участь её ждёт? Неужели ты и правда считаешь, что она согласится жить вот так, с милым в шалаше? Опомнись. В наше непростое время, если ты собрался жить тихой семейной жизнью, у тебя должны быть на это средства. Хорошая работа, например. Или ты думаешь, что Ирка выучится, чтобы обеспечивать вас обоих? А если ребёнок? Каким отцом ты можешь стать, ты, бывший нарк? Или ты думаешь, что она согласится прожить жизнь без детей? Окстись, дружище! Ты попал, как муха в паучью сеть. Как ни дрыгайся, — только крепче завязнешь. Твоя жизнь сделана. Настанет день, — ты сам это знаешь, — и она бросит тебя, уйдёт к другому, успешному, денежному, при машине и новой, большой квартире, в которой есть место для детской. А ты — о, ты сможешь остаться дворником. Сможешь очищать свой мир от скверны, нести свою героическую вахту. Сможешь — покуда однажды тебя не настигнет страшное осознание того, что жизнь твоя просыпалась песком сквозь пальцы. Что у тебя нет никакого. Никого, кто был бы тебе хоть немного родным. Однажды даже мама с отцом умрут в своём Китае, как всегда позабыв о тебе. И ты в свой черёд умрёшь в одиночестве, в городской больнице или в своей кровати, в пустой квартире. И никто не придёт к тебе. Никто не примет твой последний вздох, не закроет тебе глаза. Всю жизнь ты был никому не нужным мусором, отбросом общества, а теперь пыжишься, выпячиваешь грудь: «Я очищаю мир!» Дурачок. Миру плевать на тебя. Им всем плевать на тебя. У тебя нет никого и ничего, а твоё будущее уныло и бессмысленно, как несмешной анекдот… Но сейчас у тебя появился шанс. Шанс, слышишь? Один на миллион, на миллиард. Рядом с тобой появилась девушка, которая может сделать твою жизнь сказкой. Да, эта сказка будет непредсказуемой, возможно даже опасной, — но тем она и хороша. Риск, приятель, риск — дело, как известно, благородное. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Рискни, поддайся этому соблазну, прими её приглашение, — и ты не пожалеешь. Расстанься с Иркой — ради её же блага. Она всегда сможет найти себе хорошую партию, с её-то данными, с её-то умениями. Наконец, её любящий, богатый отец легко решит эту проблему. Не беспокойся о ней. Подумай лучше о себе. И о Рике! Вспомни. Пусть её образ вновь встанет перед твоими глазами! Ну? Видел ли ты что-нибудь подобное в своей жалкой жизни?! В её глазах — целые миры, она — дверь в неведомое, туда, куда ты заглядывал, словно в замочную скважину, когда ширялся герычем. Но он не мог впустить тебя в тот чудесный мир, а она — может. Она может, и она впустит, — если только ты согласишься. Откажись — и ты вечно будешь жалеть об этом. Ты будешь жалеть, будешь вспоминать её, и в твоём сердце будет жить обида, обида на Ирку, которая удержала тебя от этого приключения, сама о том не подозревая. И ты будешь винить её, — потому что редкий человек умеет винить себя, а ты к таким не относишься. Люди эгоистичны. И если они по собственной глупости упускают свою удачу, они потом винят в этом кого угодно, кроме себя. И ты будешь. А Ирка будет недоумевать, что это вдруг с тобой случилось, почему ты так изменился? Почему погас огонь в твоих глазах? Почему согнулись плечи? Почему жизнь больше не кажется тебе прекрасной и удивительной?
Но — согласись. Впусти Рику в свою недожизнь, и ты увидишь: она превратит её в величайшее событие! И поверь — ты не пожалеешь ни об одной секунде, прожитой с ней. И тогда… Тогда, на закате этой жизни, ты — совершенно счастливый, спокойный человек с морщинками в уголках глаз от частых улыбок. Со всё ещё прекрасной подругой жизни, всегда стоящей рядом с тобой. С уже взрослыми, бесконечно любящими тебя детьми, такими же красивыми, как она. Да ты книгу сможешь написать об этом! Чтобы такие же, как ты, вот как ты сейчас, читали и понимали, что, если перед тобой маячит шанс, нужно хватать его, не мешкая! А не жевать сопли и трястись о том, что можешь потерять…»

«Чёрный Человек, ты прескверный гость! Эта слава давно за тебя разносится…» И вообще, частичка, мне кажется, или в прошлый раз ты говорила обратное? Что-то там было про любовь, про опасность… Нет?

Нет, серьёзно. Помнится, когда ребята из той коммуны в первый раз предложили мне героин, они говорили примерно то же самое. Попробуй, говорили они. Попробуй — и ты забудешь обо всём, ты будешь купаться в звёздном свете. В одной дозе — целые миры! Только рискни, говорили они. И уже никогда не захочешь возвращаться…

Интересно, жив ли из них хоть кто-нибудь? Вряд ли. Героиновые нарки быстро переходят на болтушки, а то и вовсе на «крокодила» — это такая жуткая смесь из кодеиносодержащих таблеток, которые мешают обычно с бензином, туалетным утёнком и прочими интересными вещами и колют в себя. Один замут такой дряни стоит 350–450 рубликов, — у нарка, спустившего всё бабло на героин, и теперь вечно сидящего на мели, как раз хватает. Организм сгнивает на глазах. Обычно "крокодильщики" живут недолго, максимум три-четыре года. И всё, привет.

Ну? Где там ваши сказочные миры? Где ваш звёздный свет?

Да и ты, Капец, своё уже отговорил, как роща золотая. А потом благополучно сдох в той самой клинике, куда меня устроила Ирка. Сдох, — чтобы я мог жить. Так что я, пожалуй, всё-таки сам буду решать, как мне поступать и чем рисковать.

Конечно, Рика — не наркотик. Но она совершенно непредсказуема, неконтролируема. С Иркой я хотя бы знаю, что будет дальше. С Рикой каждый новый момент, каждое новое её действие становится для меня сюрпризом. Когда твоя жизнь — сплошной сюрприз, это не так здорово, как может показаться на первый взгляд. Может, я просто стал взрослым и скучным, но та жизнь, от которой меня спасли, была полна неприятных сюрпризов. Так что, можно сказать, на сюрпризы у меня аллергия.

И тогда я понял: я должен её отвергнуть. Отказать ей. Никакой я ей не ондзин. Она может идти туда, куда захочет. Может шантажировать меня своими японцами и их вывертами. Но моя жизнь — это моя жизнь. И если я хочу её сохранить, я должен от Рики отказаться. Пока, не дай Бог, не выработалась зависимость…

Да, это будет жестоко. Но, видимо, иногда жестокость необходима. Может быть, она перестанет витать в облаках и начнёт жить нормальной жизнью? Ведь может же такое случиться.


…


И был день третий.

Я не стал никого подменять. Я, как обычно, подметал Свободу и прилегающие переулки. В одном из них Рика меня и нашла.

Забавно, конечно; как у неё это получилось? Участок-то немаленький. А она будто бы и не устала. Значит, не ходила, не искала, а нашла сразу же? Может, спросила у кого?

На ней было то же самое платье, только сегодня оно почему-то стало коротким, юбка поднялась чуть выше колена, обнажив восхитительно длинные, красивые ноги. Я вдруг заметил, что на ней нет обуви, что она так ко мне и пришла, босоногая… Невероятная…

На её губах играла заговорщицкая улыбка.

— Ну что, ты добыл для меня разрешение на чай?

Эх, подумал я, может быть, стоило напоследок напоить её чаем? Может, тогда ей было бы не так обидно? Хотя вряд ли. Скорее уж наоборот.

— Рика, нам нужно поговорить… Это важно, — я старался не смотреть ей в глаза. Я боялся, что она снова околдует меня, и я забуду все те решительные слова, что хочу ей сказать.
— А-а, не нужно. Забудь, — неожиданно отмахнулась она.
— В смысле?
— Ну, я подумала, это чаепитие тебе и правда в тягость. Так что можешь не волноваться. Ты ведь не говорил со своей девушкой обо мне, так?
— Я… Ну…
— Конечно не говорил. Потому что ты заботливый и не хочешь её расстраивать. Я это понимаю и больше не настаиваю.
— В-вот как…

Чёрт. Эти её слова здорово сбили меня с толку. «Больше не настаиваю».

— Рика, послушай…

Она склонила голову набок и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ты хочешь меня прогнать, да?

«Да что же она, мысли читает, что ли??»

А она вздохнула. И мне показалось, что она всё поняла. Что она всё знает, всё ведает, словно Василиса Премудрая из детских сказок.

«Только бы не дрогнуть, только бы не усомниться в себе…»

— Ты действительно хочешь, чтобы я ушла навсегда?

Ну как, как мне сказать всё то, что я задумал?! Как — под глубоким, словно колодец, взглядом этих бездонных глаз. Всезнающих, всеведущих. Она вся была воплощённая женственность, извечная женская мудрость, Вечная Жена, Вечная Мать. Будто само Время глядело на меня её глазами.

И рядом с этим, вечным — мои жалкие отговорки, мои ничтожные потуги сохранить свой мещанский быт и неумелые отношения. Какая нелепость… И почему только это случилось со мной? Неужели мало в Москве, в России мужчин? Куда более достойных, чем я?

— Так ты правда хочешь, чтобы я ушла навсегда? — повторила она.
— Д-да…
— Но почему?
— Ты… Я боюсь. Да, я всего лишь трус, цепляющийся за привычную жизнь. Но мне страшно. Знаешь, я же был наркоманом. Всякое довелось пережить. Но ничего из того, что случалось со мной раньше, не идёт в сравнение с теми чувствами, что я ощущаю, просто смотря тебе в глаза. Ты… Ты не для такого, как я. А я не для такой, как ты. Тебе нужен кто-то… Под стать тебе. Такой же мудрый и сильный. А я всего лишь жалкий человечек, дворник, китаец-полукровка. Я никогда не смогу чувствовать себя рядом с тобой… В своей тарелке. Ты будто не из этого мира. И мне страшно. Прости, Рика, но нам лучше никогда больше не встречаться. Правда. Я…
— Я поняла, не продолжай.

И она… Улыбалась. Правда, её улыбка была какой-то странной. Я не мог понять, грустная ли она, весёлая, задумчивая или обиженная. Она была всякая. Любая — в один и тот же момент времени. Внезапно мне в голову снова пришло то видение, со статуей деревянной Богини.

«А может, ты — это она? Тогда всё понятно… Богиня…»

— Я поняла. Ты хочешь, чтобы я ушла навсегда. Являясь твоим вечным должником, я выполню это желание. Я ведь обязана тебе жизнью, твоё желание для меня — закон. Я только хочу сказать тебе спасибо. За всё то, что было, за всё то, что ты для меня сделал. За все те моменты, что я прожила с тобой. Я уйду навсегда, по-крайней мере, постараюсь, но я не могу гарантировать, что у меня получится. Возможно, мы ещё встретимся с тобой… В пути. И если это случится… Не напоминай мне об этих днях. Пусть всё будет так, как должно быть. Прости, что доставила тебе столько хлопот. Прости за всё.

Капец во мне рвался наружу, пытаясь разжать мои губы, выкрикнуть что-то… Остановить её. Отменить мою просьбу. Отменить всё это. Но я сжал зубы до судорог в челюстях. Я знал: если дать слабину, я проиграю. Это тяжёлое испытание, но я должен пройти его до конца. Только тогда я смогу быть спокоен.

— Но сперва я кое-что сделаю, — Рика улыбнулась и, не дожидаясь моей реакции, подошла ко мне, и поцеловала меня прямо в губы. В мои яростно сжатые губы.

И тут бы мне уже окаменеть, что ли, как какому-нибудь сказочному персонажу, но…

Она отстранилась.

— Ты храбрее, чем думаешь, и сильнее, чем думаешь. И мудрее. Со временем ты это поймёшь. А теперь — прощай. Я должна идти.

У меня перехватило дыхание. Вот сейчас, значит, всё и закончится?

Она помахала мне рукой и медленно пошла по переулку в сторону Свободы. Я стоял там и смотрел ей вслед.


…


Она и правда больше не появлялась, ни разу. А потом…

Осень сменила зима. Покрылись льдом лужицы в парке. Мне прибавилось работы: тротуары стали скользкими, и мне нужно было посыпать их реагентом каждый день. Изрядная гадость этот их реагент, скажу я вам.

Иногда я думал о ней. О Рике. Сам не знаю почему, но её образ время от времени вставал перед моими глазами.

«Это цвет океана…»

Та осень, точнее, те три дня казались мне каким-то фантастическим фильмом, в котором мне довелось сняться. Или трипом, вроде тех, что я ловил, когда был нарком. Или сном. Словом, чем-то нереальным. Как и сама Рика.

В остальном моя жизнь была самой обычной и, в общем, ничем не примечательной. Ирка вовсю училась и работала. Её отец, кажется, сменил гнев на милость и иногда помогал нам материально, даже обещал дать денег на ремонт нашей задрипанной квартирки.

А весной мы с Иркой хотели пожениться.

Но, как водится, жизнь предпочитает сама назначать даты и расставлять приоритеты.

То был холодный, снулый ноябрьский вечер. Я возвращался домой со смены. Погода была отвратительная. А ещё говорят, у природы нет плохой погоды. Ну да, как же.

Ветер то и дело бросал мне в лицо пригоршни острых снежинок. Я жмурился, кутаясь в куртку и радуясь тому, что хотя бы форменную одежду дворникам дают тёплую, а не то я бы давно дуба дал с этими совсем не ноябрьскими морозами.

Дверь была открыта. Опять домофон сломали, зло подумал я. Что за люди. Ничего не ценят, ничего не берегут. Ведь общий же дом, все тут живём. Зачем же гадить-то?

Внутри горела хилая лампочка и доносились чьи-то приглушённые, размытые ветром голоса.

Я заглянул в почтовый ящик, но там, как обычно, была только реклама.

— Для тебя сегодня писем нет, Капец.

Я резко обернулся — и точно, передо мной стоял Дюша! Но в каком виде!

Перец страшно исхудал, его было просто не узнать. Когда-то симпатичное лицо превратилось в обтянутый желтоватой кожей череп. Один глаз прикрывала повязка.

— Здорово, Перец. А ты чего, пиратом заделался, что ли? И когда откинулся? Тебе ж три года дали?
— А меня досрочно выпустили, Мишаня, за образцовое поведение, — осклабился он. Я заметил, что у него недостаёт передних зубов. — А глазик мне покоцали, теперь вот один у меня остался.
— А чего сюда припёрся? Валил бы на свою хату.
— Так нет у меня больше хаты, Мишаня, — проговорил Перец. — Потырили мою хату. Сосед, сука, через левого лоера увёл. А я что, я ж на зоне. И Ёксель вот с Маратом тоже…

Такие же исхудавшие, бритоголовые, Ёксель и Марат стояли поодаль, глумливо ухмыляясь.

— И что тебе, хата моя нужна? Нет, Перец. Ты меня, конечно, извини, но моя хата — это моя хата. А твои проблемы — это твои проблемы. Если нужно денег занять — могу, но немного. Зарплата у меня так себе.
— Денег? — переспросил Дюша. — Нет, Капец, денег не надо. Да и чё мне твои копейки, на полкосяка? Нет, Капец, тут другое…

Он всё тянул, уставившись на меня своим единственным глазом.

— Что — другое? Ты давай уже, Перец, рожай быстрее. Я с работы, уставший, впадлу мне вас тут слушать.
— Смотри, как заговорил, — усмехнулся Дюша. — Ну а как же. Новую жизнь начал. Слыхал я, тебе даже пропуск добыли, в спецбольничку. Чтобы шкуру твою драную спасти. А? Чё, девка твоя постаралась, да?

Сердце ухнуло.

— Ирку трогать не смей. Даже не смотри в её сторону. Понял?
— Да иди ты, дурила. Кто ж с твоей тёлкой в здравом уме бодаться полезет, она же до смерти забьёт — не поморщится. Не, Капец. Не нужна мне твоя тёлка.
— А что тогда?
— А ты как думаешь? Погляди на нас. А потом на себя посмотри. Есть разница? Правильно. А почему? А потому, что мы в тюрягу угодили, а тебя в больничке подлатали. А с чего тебе такая честь? Ты ведь такой же, как мы. Такой же выродок, такой же нарк. Отсюда вопрос: почему тебе густо, а нам пусто?

Чёрт, подумал я, а ведь у меня даже ножика банального нет. И как это я не додумался…

— Судьба такая, Перец. А она баба несправедливая, капризная. Кому-то всё дала, кому-то ни шиша. Жизнь.
— А ты, я смотрю, философом стал, а, Капец? Скажи, ребзя, как же благотворно тёплая жизнь-то на людей влияет, а?
— И не говори, — поддакнул Марат.
— Ладно, Перец. Хорош уже трепаться. Нам с тобой делить нечего. Ты в тюряге подгнил, я чуть в больничной койке не околел. Но оба выжили. Я, видишь, живу. Стараюсь. Работаю. Жизнь наладить пытаюсь. У тебя те же шансы. И у вас, пацаны. Так что давай, кончай уже базар.
— Те же шансы? — переспросил Перец. — У нас? Да брось, Капец. Чё я, не знаю, что ли, что у твоей девки батя мент, полковник? Денег у него немерено. Ты ж помнишь, как Милька одевалась? Покруче многих. И чё, хочешь сказать, этот хрен ментовский свою доченьку оставит вот так просто с тобой тут протухать? Да ни в жисть не поверю. А говоришь — шансы.
— Он меня терпит-то еле-еле. О чём речь вообще? Так что не гони, Перец.
— Слушай, Перец, чё ты с ним базаришь? Тебе чё, самоутвердиться надо? Мы сюда зачем припёрлись? — Ёксель презрительно сплюнул.
— Ты прав, браток, — кивнул Дюша. — Надо с ним кончать.

Они так спокойно об этом говорили, словно всё заранее хорошо продумали. Неужели не боятся? Не ночь ещё даже — вечер. Люди ходят.

— Что, Перец? Мокруху на себя повесишь? — я, кажется, слегка охрип. Простудился, наверное. Чёрт, опять больничный брать придётся… А может, уже и не придётся…
— Да ты за меня не переживай, — снисходительно улыбнулся он. — У меня всё схвачено. Давай, пацаны, кончай его.

В тусклом свете дохлой подъездной лампочки холодно сверкнула сталь ножей. Марат и Ёксель медленно пошли на меня, нехорошо улыбаясь. Дюша же, напротив, стоял поодаль, прислонившись к стенке. Он явно контролировал ситуацию.

Двое против одного — не самый лучших расклад. Да и драться я толком не умею… Но ведь если жизнь на кону, то, наверное, стоит продать её подороже, так?

Я бросился на того, кто был ближе — это оказался Марат. У меня было небольшое преимущество — неплохая физическая форма. Пока мои торчки тухли на зоне, я работал, а работу дворника лёгкой назвать трудновато.

Марат пошатнулся, и мы упали. Я оказался сверху и, особо не мешкая, стал лупить его по физиономии. Потом, решив, что с него хватит, я хотел было вскочить, чтобы заняться Ёкселем, но внезапно почувствовал страшную слабость в ногах и упал обратно на Марата. Собрав все силы, я снова попробовал встать, и тут увидел большое чёрное пятно на своей форменной куртке, прямо на животе.

Это я на нож напоролся, мелькнула мысль. Ну идиот…

Колени снова подкосились, и я упал на пол. Кто-то подошёл ко мне и перевернул на спину. Это был Дюша. Краем глаза я видел, как Марат вставал, отряхиваясь, как Ёксель закуривал.

Силы покидали меня, капля за каплей моей крови. Прости, Ирка. Прости, моя хорошая. Не сложилось у нас с тобой…

— Ну вот и всё, — услышал я сквозь звон в ушах Дюшин голос. — Отмучился, болезный. Всё, пацаны, валим. Не дай бог, зайдёт кто. Расходимся сразу же. Встретимся в условном месте.

Он снова повернулся ко мне и улыбнулся.

— Вот теперь, Миша, мы квиты.

Потом он наклонился к моему лицу и прошептал на ухо:

— Это тебе за Рику, урод.

Я было попытался сконцентрироваться на этой фразе, но в этот момент свет померк, и жизнь оставила меня.



(Читать дальше: Точка 39. http://www.proza.ru/2013/08/27/194)
(1) В данном случае — ул. Свободы в Тушино.