Добежал

Ой, мамочки как же скрутило то! И это на восьмом километре. Бежал себе и бежал. Вот уж беда пришла, воистину, откуда не ждали. Ладно бы еще это были какие-нибудь региональные соревнования. Так нет, прямо на призовом забеге в Гётеборге. Восемь месяцев к нему готовился. Каждодневные тренировки, рациональное питание – во всем себе отказывал, и тут на тебе.

Главное дело, на четвертом километре с этим финном от всех оторвались, как его там кстати, Вилли… Олли… Ахти… черт! А, вспомнил – Арви. Ноздря в ноздрю с ним шли. Я особо не налегал, решил поберечь силы, присмотреться. На шестом километре понял – не выдержит финн, отстанет. Тогда я на финише и поднажму. Десять километров – не марафон, конечно, но все же. Выносливость для стайера самое главное.

И ведь точно я все просчитал. С шестого по восьмой километр этот Арви дышал все тяжелее, ноздри раздувал, сопел, выдыхался короче. Я уж было решил, что золото моё, и тут, как назло, живот скрутило. Да не просто скрутило, а словно шило в брюхо вогнали. Я, само собой, бег сбавил, а финн, сволочь, как будто этого и ждал. В скорости, гад, прибавил, словно и не задыхался вовсе.

Болельщики по бокам кричат – подгоняют. Думают, небось, что это силенок у меня на дистанцию не хватило. Если бы они только знали как мне хреново. Да за такое к медали «За Отвагу» немедленно представлять нужно.

И еще эта жара. Плюс двадцать шесть сегодня обещали. А меня холодный пот прошибает.

Вчера еще эти шведы для спортсменов торжественный фуршет организовали. Вот ни крошечки на том фуршете не попробовал, ни капельки. Все по схеме питания. Даже воду пил только из бутылок проверенной фирмы. Тренер-то на фуршете за милую душу креветки с вином наворачивал. Поспорить готов, что ничего в его лужёном желудке не колыхнулось, а я сейчас, кажется, копыта отброшу.

Забурлило в животе что-то. Недобрый знак. Ай! Сссс! Снова укол. Слезы брызнули из глаз. Как будто кирпич проглотил, ей богу. А Арви-то этот в отрыв уходит. Хотя видно, что ему тоже трудно. Ноги то по асфальту вон как тяжело бухают. Будто и не ноги вовсе, а свинцовые чурбаны.

Да, пожалуй, что мне никак его уже не догнать. Серебро не золото, но при таких обстоятельствах... Мне бы только добежать, мне бы только удержаться. Если остановлюсь - дисквалифицируют. Черт, как же бурлит в животе!

Ну, все, точно беда. К сфинктерам ануса подошло. Я сжал ягодицы как мог. Полтора километра осталось. Холодный пот лил со лба водопадом. Стало трудно дышать. Все тело словно электричеством передергивало. Боль усилилась, а скорость, скорость безобразно снижалась.

Солнце нещадно палило, отражаясь в стеклянных и металлических поверхностях стадиона. Арви успел оторваться от меня метров на тридцать. За спиной послышался цокот кроссовок настигающих меня соперников. Сфинктеры моего ануса гудели от напряжения. Небольшое количество газа вышло, когда я пересекал отчетную черту и в спортивных трусах я почувствовал влагу. Оставался один километр.

Меня начало подташнивать. Лидер забега все дальше удалялся от меня, отставшие соперники настигали. Мысли словно выветрились из головы, и осталась только болезненная сосредоточенность.

И тут случилось странное. Все как будто замедлилось. Я бежал, но при этом очутился словно в каком-то вакууме что ли. На меня нахлынули воспоминания. Знаете, как говорят – «Вся жизнь пронеслась перед глазами». Так вот у меня не вся жизнь пронеслась, а лишь некоторые её моменты. Вспомнилось, как я в пятнадцать лет хотел пригласить девочку, которая мне очень нравилась, на танцы, да так и не решился. И словно как на табло вспыхнула надпись в моей голове: «Ты Обосрался». Вспыхнула лишь на миг и сразу исчезла, а вместо нее появилось новое воспоминание.

Вспомнилось, как хотел я на актерский поступать, а отец, человек ума старой закалки, сказал мне: «Какой из тебя, в жопу, актер? Умеешь бегать, так вот и бегай». И ведь слова я ему тогда поперек сказать не сумел. И поступать не стал, и бегал, и бегал, бегал. И вновь в башке вспыхнула надпись: «Ты обосрался».

А потом вспомнилось, как моя соседка, от меня залетела, и как я хотел ей предложение сделать, но в последний момент почему-то смалодушничал – передумал. Сказал ей – «делай аборт». А она послала меня куда подальше, что будет рожать, сказала, и чтоб я ни к ней, ни к ребенку её в жизни ни приближался. И вновь явилась фраза: «Ты Обосрался». Зависла в голове на несколько секунд, а потом меня отпустило.

И снова я оказался на стадионе Гётеборга. Тело крутило, анус надрывался. Мне даже показалось, что если я сейчас не остановлюсь, то меня разорвет на части ко всем чертям. И тут снова на долю секунды в мозгу вспыхнула фраза: «Ты Обосрался».

И стало, вдруг, как-то все равно и на зрителей, и на шведов – учредителей забега с их огромными шнобелями, и на тренера, и на самоуважение. Я просто, внезапно, понял, что если сейчас не обделаюсь на этом забеге физически, то морально я обосрусь на всю оставшуюся жизнь. И я отпустил сфинктеры ануса.

Громко, словно застрекотал пулемет, из меня вышел газ, вздымая сзади спортивные трусы. За ним хлынул теплый неоднородный ручей. Он потек по ногам, разбрызгиваясь при беге на раскаленный асфальт стадиона. Мне уже было все равно.

Скорость моя возросла. Понос намочил все трусы и покрыл мои ноги кофейной глазурью. Я настигал финна.

Смердеть начало нещадно. Вопившая до этого толпа приутихла. Готов поклясться, что я слышал, как кого-то вырвало.

Арви начал совсем сдавать, хотя и боролся изо всех сил. Оно и понятно – до золота ему оставалось чуть больше полукилометра. У меня же, напротив, открылось второе дыхание. Я бежал как никогда. Да, я стал главным засранцем Гётеборга, но я был самым быстрым засранцем Гётеборга.

Я пересек финишную черту на несколько сантиметров быстрее, чем финн. Сверяли по фотофинишу. Вонь от меня стояла страшная. Ни один привокзальный сортир в тот момент не мог сравниться по децибелам вони со мной, но я был счастлив.

Финн, что получил серебряную медаль, и немец, что получил бронзу, не могли стоять на одном пьедестале со мной. Девушка, раздававшая награды, зажимала нос. Толпа болельщиков была хмурой, а я улыбался.

Я думал лишь о том, как по возвращении на родину, заброшу бег и поступлю на актерский, а там, глядишь, и с матерью моего ребенка все наладится. И воспитаем мы его вместе, по всем правилам. Потом я, конечно, снова передумал все иначе. Но в тот момент мне все это казалось божественно верным.

А солнце Гётеборга ярко сияло в золоте моей медали, пока дерьмо стекало в кроссовки по моим ногам.

На следующий день обо мне писали все газеты мира, все телеканалы сообщали о моем подвиге - подвиге человека над собой.

А я думал – тоже мне подвиг, обосраться на стадионе может каждый, вот не обосраться в жизни – это, действительно, подвиг.

Близилась осень.