Другое Солнце. Часть 4. Точка 46

Точка 28: http://www.proza.ru/2013/08/24/1578
Точка 29: http://www.proza.ru/2013/08/24/1693
Точка 30: http://www.proza.ru/2013/08/24/1830
Точка 31: http://www.proza.ru/2013/08/24/1894
Точка 32: http://www.proza.ru/2013/08/25/92
Точка 33: http://www.proza.ru/2013/08/25/176
Точка 34: http://www.proza.ru/2013/08/25/1659
Точка 35: http://www.proza.ru/2013/08/25/1798
Точка 36: http://www.proza.ru/2013/08/25/2076
Точка 37: http://www.proza.ru/2013/08/26/222
Точка 38: http://www.proza.ru/2013/08/27/169
Точка 39: http://www.proza.ru/2013/08/27/194
Точка 40: http://www.proza.ru/2013/08/27/224
Точка 41: http://www.proza.ru/2013/08/27/228
Точка 42: http://www.proza.ru/2013/08/27/1432
Точка 43: http://www.proza.ru/2013/08/27/1543
Точка 44: http://www.proza.ru/2013/08/27/1577
Точка 45: http://www.proza.ru/2013/08/27/1982

46. Смена дислокации. Исходная Точка: Роман.



Я смотрел туда, где исчезали один за другим в проёме Стены мои друзья. Остались только мы с Валерьянкой, Писатель и Драконы.

— Думаю, нам пора, — сказал Луу-Ван. Рю кивнул.
— Я… Не смею вас задерживать. Но я был бы рад, если бы кто-нибудь из вас остался со мной… — попросил Писатель. — Побудьте со мной. Немного. Хотя бы ты, Лёня.
— Что должно случиться? — мне было любопытно. Тем более, Писатель вёл себя довольно странно с того самого момента, как мы оказались здесь.
— Ничего… Ничего особенного. И всё же…
— Думаю, в нас для тебя нет особой надобности, — произнёс Великий Дракон. — Кроме того, пока ты здесь, мы в любом случае рядом.
— Да-да, я помню… Помню… Я… Как же я устал, Лёня, ты себе не представляешь… Валерьянка… А Герман Сергеич ушёл, да?
— Давно уже, с Алисой вместе, — ответил Дух, раскуривая трубку.
— Ну конечно же, да… Естественно… Что ж, ладно… Я… Должен поспать. Это не займёт много времени. Просто… Побудьте рядом, ладно?

Мы с Валерьянкой кивнули.

— Мы не станем тебе мешать. В тебе происходит важный процесс. Но ты всегда сможешь найти нас здесь, если захочешь.
— Спасибо, Луу, спасибо, Рю. Я… Очень рад.
— Мы тоже… Писатель, — Рю улыбнулся. В следующий момент он превратился в Дракона и опустил длинную шею к земле, помогая Луу-Вану на неё забраться. Когда у старичка наконец получилось, Белый Дракон взмахнул крыльями и, оторвавшись от земли, неспешно полетел куда-то на запад. Вскоре он пропал из виду.
— Ну вот, хорошо… — глаза Писателя смыкались. — Теперь… Остались те, кто оказался мне ближе прочих. Кстати, ведь Рика всё ещё с нами!

Лицо на Стене весело улыбнулось.

— Ты можешь сойти? — спросил Писатель и тут же поправился: — Хотя чего я спрашиваю. Ты можешь сойти. Будь добра, сделай это.

И она сошла.

Лицо исчезло, поверхность Стены разгладилась. Потом от неё отделилась зеркальная фигура и направилась к нам, на ходу обретая человеческий облик. К Писателю подошла уже Рика — точно такая же, как тогда, когда я увидел её в первый раз. Она опустилась на землю рядом с ним, положив его голову на свои колени.

— О, спасибо, милая. Спасибо. Мне… Гораздо лучше. Ты не сердишься на меня? Ты ведь наверняка хотела другой судьбы.
— Я не сержусь, — её голос… Был немного странен. Словно у обычного Рикиного голоса появились новые интонации, слегка новое звучание. Я понимал: Стена тоже говорит, это и её голос тоже. — Ведь всё случилось так, как должно было случиться, верно?
— Да, — согласился Писатель. — Да, всё так. Всё верно. Что ж… Я рад. Знаете, ребята, я… Я долго думал тогда, в Аду: стоит ли мне вообще показываться вам на глаза? Это было непростое решение. Но в итоге… Я не жалею, о нет! Я, знаете, ужасно рад, что всё случилось именно так. Конечно, в каких-то моментах… Я мог бы сделать что-то и получше… Ну… Мало ли… Но в целом…
— Выходит, роман закончен? — спросил я. Писатель слабо улыбнулся:
— Ты же помнишь наш разговор, Лёня. Роман не закончится, даже когда я допишу последнюю страницу, даже когда я перестану существовать. Потому что это не я его пишу — он сам себя пишет. А я всего лишь проводник. Помните ведь?
— Помню. И всё же?
— Нет, ещё не всё. Последние слова ещё не сказаны. Но осталось немного… — он закашлялся. — Прошу прощения… Я что-то неважно себя чувствую. Вы, ребята, вот что. Я… Кажется, готовлюсь к метаморфозе. Я не знаю точно, что случится на этот раз, только примерно, как и всегда… Но, как бы там ни было… Не бросайте меня одного, ладно? Мне будет легче, если вы будете рядом. Хорошо?
— Конечно! — воскликнула Рика. — Что за вопросы вообще??
— Моя милая девочка… — Писатель улыбался. — Ты мне определённо удалась… И вы, ребята. Валерьянка… Слышишь?
— Слышу, слышу, — отозвался Дух с усмешкой. — Ты давай там, засыпай уже.
— Да-да, ты прав. Конечно же прав… — Писатель повернулся на бок и приобнял Рикино колено. — Вот так, хорошо… Теперь можно и отдохнуть, да… Немножко… Немножечко… Пожалуй, я заслужил… Немножко…

Он замолчал. Мы тоже сидели молча. Потом Рика прошептала:

— Уснул.
— Ясное дело, — Валерьянка выбил трубку о сапог и теперь снова набивал её.
— А что это за метаморфоза? — спросил я у него. Дух явно что-то знал.
— Финальная. Он, э-э, обретает завершённость. Как-то так, — Валерьянка раскурил трубку. В небо потянулась тонкая струйка дыма.
— Он и правда устал, — сказала Рика. Она легонько гладила Писателя по волосам. — Я чувствую. Я теперь многое чувствую и знаю. Всё-таки быть Стеной очень интересно. Это всё равно, что быть даже не одним, а несколькими Мирами. Если бы тогда, в Аду, я узнала, что загадочная Стена — это почти что я сама, я бы очень удивилась! Просто вспомнила сейчас Санины рассуждения о том, чем она может быть.

Валерьянка кивнул:

— Могу себе представить, это же Призрак Коммунизма, несуществующий философ. Да-а… А что касается тебя, то, если честно, я за тебя рад. Правда. Это более чем интересная участь — быть тобой. Ну а я, наверное, стану наконец полноценным Духом, без приставки «Стажёр». А то надоело уже. А ты куда податься думаешь, Лёнь?
— Не знаю… — я неопределённо пожал плечами. — Наверное, вернусь в своё село…
— Ты же говорил, там тебе места нет?
— Ну, если нет — будет. Там мне, как Куратору, работы немало. Жалко только, дед на перерождение ушёл, мама тоже. Никого знакомого там не останется. Хотя, может, дети. Которые, наверное, уже и не дети совсем… Время — штука странная.
— По Яшке скучаешь? — спросил Дух.
— Ха! Как ты догадался? — удивился я. Дело в том, что я как раз вспоминал его, Яшку-то.

Валерьянка выпустил облачко дыма.

— Да чего гадать-то, и так всё ясно.
— Ну да… Ну, он теперь… Как бы это сказать-то? Вроде как часть меня. То есть сам он, конечно, тоже на перерождение ушёл, да. Но какая-то его частичка осталась со мной. Иногда с ним разговариваем…
— Лёня, Стена имеет много выходов, в том числе на Небесное Море, — сказала Рика. — Если захочешь поговорить — приходи, ладно? Я буду очень рада. Мы ведь с тобой так почти и не пообщались тогда. А Стена, она везде. Так что мне теперь гораздо проще.
— Приду обязательно, — кивнул я. — Это уж я тебе обещаю.
— Ловлю на слове, — девушка улыбнулась.

Мы сидели и болтали, а Писатель спал. Если честно, я не замечал никаких перемен или трансформаций, которые могли бы с ним происходить. Но, наверное, так и должно быть.

— Кстати, Рика, я вот подумал… Ты — вот она, ты стала воплощением Стены. А что же Ада?
— А-а, так и знала, что ты спросишь, — заулыбалась Рика.
— А что, не нужно было? — забеспокоился я.
— Не-ет, что ты! Я… Я тебе сейчас объясню. Смотри.

Я смотрел, и видел: её лицо вдруг начало изменяться, перетекать само в себя, и скоро… Это была довольно странная картина: лицо Ады в сочетании с телом Рики.

— Я не хотела тревожить Писателя, — пояснила Ада. — Ну что? Удовлетворён?
— Э-э… Но это ты, Ада? Или ты — Рика, изменившая внешность?

Она тихонько рассмеялась.

— Между нами теперь почти нет разницы. Мы стали единым целым. Ну, может, немного характеры рознятся. Но это — остаточное, человеческое. Между прочим, открою тебе секрет: я изменила только лицо ещё и потому, что всегда комплексовала по поводу своей внешности. Зато у Рики внешность идеальная! В общем, чего ещё желать-то?

Валерьянка подавился смехом.

— И правда… Вот уж чисто женское мышление…
— Эй, ты что-то имеешь против, а, Дух? — нахмурилась Ада. А я понял: несмотря на то, что они стали единым целым, характер Ады никуда не пропал, не растворился в характере Рики. Они всё ещё оставались относительно независимы друг от друга.
— Не-не-не, что ты. Это я так, ненароком, — хихикал Валерьянка. — Покурил и развеселился.
— Ну-ну, — проворчала она с улыбкой. — Ладно, тогда я вам сейчас покажу!

Ада повернула голову вбок и чуть вниз, словно хотела рассмотреть что-то на земле. В этот же момент её затылок исчез, а на него месте появилось лицо Рики! Двуликое существо весело рассмеялось — на два голоса.

— Как вам такое? — спросило лицо Ады. Рика хихикнула. Улыбка сошла с лица Валерьянки:
— Слушай, я же чуть на измену не высел. Ты чего? Нельзя же так пугать.

Рика-Ада снова рассмеялась. Впрочем, я разделял Валерьянкины чувства: это и правда было немного жутковато.

— Ладно уж, — сказало Адино лицо. — Я пойду, оставлю вас на Рику. А то вы пугливые какие-то, нервные. Пока-пока!
— Да уж будешь тут спокойным, пожалуй… — пробурчал Дух.

Адино лицо исчезло. Рика повернулась к нам. Она смеялась.

— Прости, Валерьянка. Мы не хотели тебя пугать. Просто Ада, она такая. Она может. У неё и правда непростой характер. Но мы с ней быстро нашли общий язык. На самом деле она замечательная, просто резковата порой.
— Ужас просто, — Валерьянка снова выбил трубку. — Просто какой-то Двуликий Янус. Или двуглавый орёл.
— Ну, ты же понимаешь, форма — это условность. Особенно для нас. Мы же временные формы сами по себе, мы же Стена.
— Да-да, помню… — Дух раскурил свеженабитую трубку. — О. Хорошо пошла…
— Эй, — сказал я. — Гляньте на Писателя. Кажется, метаморфоза… Произошла?

И правда. Писатель изменился. Но это были в целом довольно незначительные изменения. Он… Помолодел. Пропала бородка и усы. Пропали морщинки и проседь в волосах. Черты лица стали юношескими. Теперь он выглядел лет на двадцать, как Санька, как Рика, как Ада и Алиса. В остальном это был всё тот же Писатель: скуластое, худощавое лицо, крупный нос… Интересная метаморфоза, подумал я. И что, на этом всё?

Вдруг он открыл глаза. Оказалось, что они карие, с лёгкой прозеленью.

— Какой хороший сон… — у него и голос изменился. Стал выше и звонче. — Знаешь, Лёнь, я о чём подумал? Я недавно где-то видел какой-то опросник, так вот в нём был странный вопрос. Он звучал так: «снятся ли Вам цветные сны?» А я, знаешь, подумал тогда: а если не цветные — это как? Мне всю жизнь снятся исключительно цветные, яркие сны. Понимаешь? И вот я думал: неужели кому-то могут сниться чёрно-белые? Или как — в сепии? Странно…
— Писатель… — начал было я, но он меня перебил:
— Нет. Не «Писатель». Я… У меня есть имя.
— Вы его всё-таки вспомнили? — изумился я. Рика тоже удивилась:
— А до этого не знали?
— Не-а. Не совсем. Всё чуть-чуть сложнее. Короче, меня зовут Роман. Понимаешь, да? Роман.
— И вы… И ты написал роман, да? — спросила Рика.
— Не, — рассмеялся он. — Я его не писал. Я и есть он.
— Интересно… — задумчиво протянула Рика. Я кивнул:
— Точно.
— Ещё как, — отозвался Валерьянка. — Просто немыслимое развитие событий.
— У тебя какое-то странное настроение, а, Валер? — спросил Писатель… То есть нет — Роман. Дух отмахнулся:
— Да так… Не бери в голову.

Рика хихикнула:

— Мы с Адой показали Валерьянке, что такое двуликость. Вот он и понервничал.
— А-а! — Роман присел. — Да-да, помню! Это забавно. Испугался, Валерьяныч?
— Да вот ещё! — буркнул Валерьянка. — Я всякого за свою жизнь повидал…
— Суров… — покачал головой Роман. — Ох, как же… Это… Оно, знаешь, Лёнь, оно просто невыразимо!
— Что именно?
— Да всё! Оглянись вокруг! Я люблю этот Мир. Я люблю все свои Миры, но этот особенно хорош. Он очень… Пластичный. И вообще, он напоминает мне об одной истории…
— Которую ты написал? — уточнил я.
— Которой я стал тогда! Ты понимаешь? — его глаза сияли. — Это же я! Всё это! Сонни сказал, у Миров нет создателя, но это не совсем так. У Миров есть я.
— Да, кстати, давно хотела спросить. Как так получается? — Рика смотрела на Романа заинтересованно.
— Что именно?
— Ну… Почему то, что ты пишешь, оживает?
— Это не совсем так. То, пишет Писатель… Становится видимым для тех, кто обычно подобное видеть не может, или просто не обращает на это внимания. Понимаешь, Рика, в Мире много историй. В каждом Мире. В Истоке, в общем. Они как реки — текут себе и текут, никого не спрашивая, никому не отвечая. И есть люди, которые умеют их видеть. Но они их не ретранслируют. Одни их просто смотрят, как сны, а другие исследуют, как неизвестные миры. А Писатель ловит историю и пропускает её через себя. История меняет его. Он приобретает её черты. И становится мной. Я посредник, но я и послание. И наоборот — в зависимости от момента. Знаешь такое? Понимаешь, сейчас я — не Писатель. Писатель существует только тогда, когда пишет, то есть когда пропускает историю через себя. После этого он… Заканчивается, как Писатель и начинается, как история. Потому что когда история поймана и приручена, Писатель обесценивается. Надобность в нём отпадает. Ценность имеет лишь история, которую он пропустил через себя.
— Честно говоря, я немного не понимаю… А как же тогда Миры?
— Миры описаны в истории, — по-моему, Роман не понял вопроса.
— Нет, я имею в виду… Как Писатель создаёт Мир? Если история уже существовала? И потом, ведь многие могут просто не поверить в правдивость истории, разве нет?
— А, ха-ха, я понял, понял, о чём ты! Ты почти меня запутал, — Роман шутливо погрозил мне пальцем. — Но я не так-то прост. Понимаешь, истории существуют, да. Но они не заметны невооружённым, нетренированным взглядом. Они, в некоторых смыслах, безлики. Бесцветны. Они мимикрируют. Сливаются с местностью. Люди порой не видят, что творится у них под носом! А то, что видят, обычно быстро забывают. Истории бесцветны, а чтобы они расцвели, нужен Писатель. И читатель, конечно! Понимаешь, трудно убедить людей в существовании того, чего они не видят. Трудно убедить их в правдивости того, на что они не обращают внимания. Но Писатель — может. Хотя на мой взгляд, «Писатель» — это громковато звучит, да и официально слишком. А вот «Сказочник» — в самый раз. И истории, которые я ловлю в этом потоке… Они похожи на сказки. Найдутся те, кто в них не поверит, конечно. Но в этом их прелесть. Представляешь? Мы-то с вами знаем, как дело было! А остальные пусть верят, если захотят, или не верят. Читательское дело добровольное. Главное — история уходит в народ. Вот, скажем, если бы Мишка рассказал кому-то обо всём, что вы пережили. Ну там, Ад, Межмирье… Поверил бы ему кто-нибудь?
— Скорее подумал, что он снова подсел на наркотики, — улыбнулась Рика.
— Именно! Но он-то знает, что это было на самом деле. Слышала такую фразу: кто говорит — не знает, кто знает — не говорит? Я бы ещё от себя добавил: и улыбается. Но Писатель — это совсем другое дело. У него есть возможность говорить и улыбаться, даже несмотря на то, что он знает. А потом… Понимаете, ребята, история уходит в народ, да. Но после того, как она проходит через читателя, она возвращается обратно в Мир. Помнишь, Рика? Что остаётся от сказки потом, после того, как её рассказали? Люди — как сети, а история — как речная вода. Каждый наловит себе рыбы, кто-то на ужин, а кто-то и Золотых Рыбок — на желания! А история-вода уходит обратно в Мировой Океан — в Исток. И только после этого Писатель может снова отправиться на промысел. Знаешь, в чём разница? У его сети мелкие ячейки. «Дикую» историю не поймать читательской сетью. Но Писатель — ловит! Окружает своей мелкоячеистой сетью и выращивает из маленьких, незаметных рыбок крупных, красивых рыбин! Таких грех не половить, правда же? Каждая рыба — целый мир, описанный Писателем в истории! Вот вам Миры! Писатель описывает Миры в истории, из-за чего они начинают жить в ней. После этого Писатель теряет смысл, как Писатель, и сам становится историей. И тогда миры от него уже не зависят! Они уже созданы! Они уже живут! Чёрт возьми, да я ведь и есть всё это! Писатель — это я, и история — это тоже я. Вот как вы с Адой, Рика. Ты — Рика, и ты — Ада, потому что вы — Стена! Я такой же. Я — Писатель, и я — история. Все истории! Я круче, чем Сонни, Луу-Ван, Рю и Аббат вместе взятые!

Он счастливо рассмеялся. А я думал: так странно. То ли он шутит, то ли… Впрочем, назвать его серьёзным лично у меня язык не поворачивался. Но, возможно, я был слишком пристрастен?

— Я — Роман. Во мне — целый Мир, и даже не один. Поняли?
— Наверное…
— Ничегошеньки вы не поняли. Рика! Ну ты-то должна помнить! Мы же разговаривали с тобой тогда, в метро! Помнишь, что я тебе сказал?
— Ну… Что всё это — в тебе. Что кроме тебя ничего нет. Что это всё вроде как твои мысли.
— Ну да, я тогда был не в форме, — Роман пожал плечами. — Момент такой. Драматичный. Понимаешь, истории текут, да. И я могу сделать видимой любую. Текут они в Мире. Но Мир-то где? Миры Радуги — где? Они описаны в историях! А истории — это я!

Мы молчали. Всё-таки он был странный…

— Ойй… — Роман схватился за голову, но быстро взял себя в руки. — Ладно. Тогда по порядку. Всё началось десять лет назад. Для меня, я имею в виду. Понимаете? Я написал историю о Кастальском. О том, как он покончил с собой(1).
— Как это? — удивился даже невозмутимый Валерьянка.
— Как, как! Так! Это был момент, когда он решил всё по-тихому бросить и вернуться в Мир Духов. А для этого ему нужно было «убить» себя-человека. Правда, об этом я тогда не знал… Об этом я узнал позже от него самого. Потому что после того, как я его описал, он начал существовать! Здесь! То есть там! То есть…

Внезапно он смолк и улыбнулся.

— А-а, забудьте. Чего я вам головы забиваю, право. Для вас есть история — и хорошо. Для вас — и для меня. Я так долго в ней жил, что сам ею стал. Так понятно? Теперь… Теперь нужно идти в народ. Тут уж ничего не поделаешь.

Мы переглянулись.

— Значит, мы больше не увидимся? — спросил я. — Ну, если Писатель стал историей, то есть тобой, а ты уйдёшь в народ…
— Лёня, ну почему же? В любое время. Правда, с одним уточнением: ты встретишь не меня, и даже не совсем Писателя. Но ты не волнуйся. Он похож на… Вас. Он тоже мой персонаж, герой, — можно и так сказать. Подумай: кем становится рыбак, когда не ловит рыбу? Верно — обычным человеком. Тут примерно то же самое. Не совсем, конечно, но… Понимаешь, Лёня, я — уже не человек. Сейчас — нет, больше нет. Я — история. А во мне — Миры. Потому что я — история о Мирах, о Мирах Радуги, о Мирах Спирали. О тебе, Лёня, и о тебе, Рика, и о тебе, Валерьянка. Я — история о вас. И обо всех остальных. Поняли теперь? Вот почему я круче Великого Дракона. Потому что я ещё и история о нём. Даже он — не история о самом себе. А я ещё и история о Писателе, который меня написал. Я — история об истории! Понятно, Лёня?

Я улыбнулся.

— Вроде да… Просто я никак не могу понять, где заканчивается Писатель и начинается роман. Или Роман — с заглавной буквы. Или наоборот. В общем, лихо всё у вас закручено!
— А то! И кстати, не нужно меня звать на «вы». Я просто Роман, Ромка. Румка… — каким-то чужим голосом сказал он и усмехнулся. — Ладно. Мне пора. А что касается твоих непоняток… Лёня, помнишь это: «роман не закончится, даже когда я допишу последнюю страницу, даже когда я перестану существовать. По сути, это даже не я его пишу, он сам себя пишет». Понимаешь теперь, почему так? Я не могу кончиться. Я живой. Как Совершенный Мир — то есть Рю. А Писатель не перестанет существовать, тут он махнул. Я ведь история о и нём тоже. Он живёт во мне, а значит, он существует. Причём во множестве мест… Сейчас он… Точнее, скоро он отправится отдыхать. Ты найдёшь его здесь, в этом Мире. Есть тут одно место… Там стоит старый Дом. Помнишь? Там громады облаков, рассеиваясь трассерами в горизонте, сходятся в одной точке прямо над этим Домом. Там под ногами хлюпает жижа, похожая на болото или землю после сильного дождя.

Там вокруг — сад, старый и одичавший, и кажется, что там давно уже никто не живёт, в этом Доме, таком же старом, обитом побуревшими от старости досками, увитом виноградной лозой, — такой же, что увила старую сосну, взбираясь по ней до самого неба.

Там вокруг — лето, стрекот кузнечиков, жужжание шмелей на кустах пионов и шиповнике, и крыши домов, дрожащие в мареве летнего дня, и на летней веранде накрыт стол — белой скатертью, а на ней вазочки с вареньем, а в корзинке — плитки горького шоколада, а в старинных бутылках — солнечное вино из райских яблок, а в чашках — чай из липового цвета.

Там закат за окнами, янтарный закат, его любимый цвет. Его мечты. Его детство. Его старая кровать, и под одеялом он прячется с фонариком и книжкой, пока мама не догадалась. А ночью, выскользнув из-под одеяла, он зажигает свечку перед старым-престарым зеркалом, зеленоватым от времени, и там, в отражении — неясные почему-то черты, расплывающиеся, становящиеся ничем, чернеющие провалом коридора с тысячей отражённых свечей.

Но чу! Скрипят половицы, кто-то идёт, прячься, скорее прячься под одеяло! Свечка — ффу! — погасла, и керосиновая лампа в её руках, керосиновая лампа на столе, и мотылёк, в слепом упрямстве бьющийся в её стекло, в зеркало, в окно, в Стену — чтобы Ад навсегда покинул его, чтобы можно было наконец уйти, хлюпая сапогами по грязи. И на губах сладкий привкус этих губ, родной запах любимого человека, пушистый свитер, в котором можно спрятаться — такой он огромный; и кажется, что больше ничего не надо, ничего, ничего…

И письма будут идти, и дороги-километры, и поезда, и провода, туда, к старому Дому, к старому саду, в те счастливые летние дни, и в вечера янтарного заката, в страну, где живут мечты, его мечты, его детство, там, где он останется отныне и навсегда. И если ты захочешь найти его, ты без труда отыщешь его там. А он, скорее всего, будет копаться в своём саду. У него там, знаешь, розы. И лилии. И нарциссы, с красной каёмкой… А может, он будет пить чай на той самой террасе, в которую можно попасть из кабинета, спрятавшегося за тяжёлой Дверью Тёмного Дуба. Он может тебя и не услышать, так что не забудь позвонить в колокольчик. И запомни: здешний, он несколько отличается от того Писателя, к которому ты привык. Но эти отличия… Не так уж и существенны. Вот и всё. Запомнил?

Роман улыбался. Странная это была улыбка… Я кивнул:

— Запомнил… Значит, тогда… В Межмирье, с ним и с Локустом… Мы там были? Да? То есть…
— Да. Этот Мир, Совершенный Мир проступал через декорации, созданные Сонни. Рика попала туда во сне, а ты — наяву, ну, насколько это слово применимо к Межмирью, конечно. А теперь там живёт он. Почти. Скоро. Я уйду в Мир Людей, а он — туда. Да, кстати! Писатель может быть и в другом месте. Спроси у Валерьянки — он знает. Понял?
— Ага…
— Ну всё. Мне пора. И спасибо за то, что стали моим героем, Леонид Андреевич. И вам спасибо, милая барышня. И тебе, дружище!

Он пожал мне руку и улыбнулся.

— Будь, Лёня. Обязательно будь. Рика, до встречи. Валерьянка, увидимся.
— Буду… И вы… То есть ты тоже будь…

Роман помахал нам рукой и, развернувшись, пошёл вдаль по вершине холма, неожиданно ставшего круглым и красивым. Мы смотрели ему вслед, до тех пор, пока его фигура не растаяла в опустившемся на Мир тумане.

— Уа-аа, — по-кошачьи зевнул Валерьянка. — Не знаю, как тут со временем, но по ощущениям мы сидели тут всю ночь, а сейчас наступило утро. И теперь, как всякая порядочная нечисть, я должен отправиться спать. Мне тут не особо далеко, моя деревня рядом. Слышь, Лёнь? Захочешь — приходи. Я всегда тебе рад. И тебе, Рика. И даже Аде. Только не надо опять Януса делать, ладно?

Рика рассмеялась:

— Ладно-ладно!
— А как я тебя найду? — спросил я.
— А просто. Иди, иди, и выйдешь куда надо. Ноги сами приведут. Понял, ага?
— Ага, — согласился я.
— Рика, — Дух вежливо поклонился девушке. — Увидимся.
— Конечно, — она улыбнулась.
— ОК. Ну пока, малята. Живите долго и процветайте, как говорится. Хотя для вас это не шибко актуально, ха-ха…

Он сунул руки в карманы штопаных штанов и зашагал куда-то в туман. Его трубка продолжала дымиться. Вскоре мы перестали его видеть.

— Ну что, — сказала Рика весело, — только мы с тобой остались, да, Лёнь?
— Похоже на то.
— И куда ты хочешь отправиться?
— Э-э, да я, наверное, в своё село… Ой, чего же это я! Мишке же обещал, что догоню. А сам… Так что я за ними тогда.
— Хорошо, как скажешь! И знаешь, я была очень рада посидеть тут с тобой и ребятами!
— Я тоже, Рика. Ты… Мы ещё не раз поговорим. Так ведь?
— Конечно! Мне тоже пора, я немного устала. Ада давно спит. А я с непривычки так долго во временном теле… Ноги не держат уже! — Рика рассмеялась. — Представляешь, да? Отвыкла. Так что я сейчас сольюсь со Стеной и сразу же тебе открою путь. Ладно? Кстати, в случае чего; ты помнишь, как попасть в этот Мир?
— Через Небесное Море?
— Да, через Другую Сторону. Через меня. Я ведь все Миры соединяю, и не только. Навестишь меня, да?
— Конечно!
— Супер! Ну всё, я спать.
— Отдыхай, Рика. Думаю, Писатель был прав: мы все заслужили небольшой отдых.
— А то!

Она подошла к Стене и сразу же растворилась в ней. Вот всё и закончилось, подумал я. Роман ушёл… Как он сказал? В народ? Да. А остальные… Мишка и ребята, наверное, заждались. Хотя Валерьянка прав: совершенно неясно, как тут со временем. Наверное, здесь что-то вроде вечности? Мир-то Совершенный.

В Стене образовался проём. В нём я видел весну московского утра.

«Значит, всё-таки утро. Ну и хорошо».

— Спасибо, Рика. Увидимся, — я провёл по Стене рукой. Стена отозвалась негромким мелодичным звоном. Я улыбнулся и шагнул в проём.

Вершина холма опустела. Какое-то время Мир пребывал в неизменности. А потом картинка сменилась: теперь это была степь, в которой тут и там цвели астры.

Над степью всходило Солнце.


(Читать дальше: Точка 47. http://www.proza.ru/2013/08/28/12)
(1) см. "Ошибка самоубийцы"