Море Лета. Глава 21

ГАРМОНИЯ


- Сюда, - не давая времени на раздумья, позвал голос, и Бонифаций послушно зашагал к высокой и круглой облачной башне.
Вблизи она казалась еще огромнее, чем когда Бонифаций рассматривал ее с крыши своего дома. Он не мог сказать, какого точно она была цвета, ведь, подсвечиваемая будто изнутри лучами неизвестного происхождения, она сияла и переливалась – ярко, красочно, а смотреть на играющие отблески было приятно и завораживающе.
Бонифаций вошел внутрь и оказался в небольшом, но уютном круглом холле. Он сразу обратил внимание на прозрачный пол, который, в отличие от всего остального убранства комнаты и стен вовсе не был облачным, но и стеклянным он тоже не был. Создавалось такое впечатление будто Бонифаций висит в воздухе, при этом твердо стоя ногами на невидимой  и практически не осязаемой – ни мягкой ни твердой – поверхности. А сквозь пол виднелись еще три почти одинаковых холла, расположенных друг над другом, и Бонифаций понял, что каким-то образом он сразу попал на четвертый этаж этой башни. А подняв голову вверх, он увидел над собой еще по меньшей мере этажей семь – точно сосчитать он не успел, потому что, снова услышав голос, увидел его обладателя, которого, войдя сюда, сразу почему-то не заметил.
- Сюда, пожалуйста, - позвал почтенный старичок в золоченых пенсне на носу, сидящий за полукруглой мерцающей стойкой.
Удивительно, но что здесь, что снаружи, за воротами, его голос звучал одинаково ровно, будто он все время находился рядом с Бонифацием и говорил чуть ли не ему на ухо.
Бонифаций осторожно приблизился к стойке.
- Нужно зарегистрироваться, - объяснил старичок, не поднимая на него глаз. Он что-то писал белоснежным пером – старательно и размеренно, никуда не торопясь и заставляя Бонифация нерешительно топтаться рядом в ожидании.
Наконец он воткнул перо прямо в облачную стойку, с трудом закрыл толстенную большую книгу, в которой писал, и, положив руки на ее обложку, вопросительно посмотрел на Бонифация поверх пенсне, будто вежливо интересуясь, чем он еще может ему помочь.
Бонифаций в замешательстве проговорил:
- Мне, кажется, нужно было зарегистрироваться…
- Я уже зарегистрировал, - кивнул старичок, продолжая сохранять вежливый и вопросительный вид.
- Тогда зачем же я здесь нужен был? – удивился Бонифаций.
- Так положено, - невозмутимо и тем же, будто отрешенным тоном, произнес старичок.
- А теперь что? – тупо спросил он.
- Здесь – ничего, - его вежливое спокойствие начинало порядком надоедать Бонифацию.
- А не здесь? – допытывался он.
- А чтобы узнать про «не здесь» - нужно оказаться не здесь, - ответил старичок с едва заметным нажимом на последние слова.
- Спасибо за ценный совет, - изображая его выражение лица, почти что язвительно проговорил тот.
- Пожалуйста, - похоже, старичок не уловил шутливой издевки.
Бонифаций раскланялся, улыбаясь во весь рот, и поспешил выйти из башни. Как только он оказался снаружи, тут же услышал голос старичка.
- Добро пожаловать в промежуточный Город Неба. Прошу вас, следуйте по тропе.
- Как будто сразу нельзя было сказать, - по-доброму пробурчал Бонифаций, но по облачной тропе все же пошел.
Тропа, сверкая и переливаясь, вела за башню и поднималась вверх, на просторный облачный холм.
- Задача нашего города – определить вас в нужный и правильный мир, - продолжал старичок. – Но вы – живой, поэтому вам предоставляется право определять мир самостоятельно.
Бонифаций, шагая по воздушной тропе, уточнил:
- Я смогу сам выбрать себе мир?
- Можно сказать и так. Вы подберете тот мир, который вам подойдет больше всего.
- Но как я сам сумею его подобрать?
- Идите выше, пока вам не захочется остановиться.
- А потом что?
- А чтобы узнать, что потом, нужно дождаться «потом», - вежливо, но занудливо произнес старичок и замолк.
Бонифаций фыркнул, гадая, как же так получается в этом городе, что расстояние вовсе не имеет значения для звука – в любой точке, даже так далеко от башни, голос старичка слышался все так же хорошо, как и в самой башне.
Он дошел до вершины холма и на минуту остановился, любуясь открывающимся видом. Тропинка спускалась вниз, постепенно расширяясь и превращаясь в настоящую дорогу, которая упиралась в огромную полукруглую светящуюся дверь. А облачные цветы, растущие узкими рядками вдоль тропы еще до того места, где стоял Бонифаций, к низу будто разрастались вместе с дорогой, заполоняя собой все видневшееся пространство. В общем-то получалось, что дорога была проложена через поле мягких и нежных (на вид и на ощупь) цветов.
Бонифаций направился прямиком к двери, слегка пружиня и подпрыгивая на ходу, чувствуя, как с каждым шагом улучшается настроение, и легкость наполняет все тело. Добравшись до полукруглой двери, которая размером раз в восемь превышала самого Бонифация, он толкнул ее внутрь, не прилагая почти никаких усилий, и она послушно отворилась.
Он очутился в небольшой комнатке. Прямо перед ним по правую руку была арка, из которой лился свет – настолько яркий, что не позволял видеть то, что находилось за ней. Слева же скромно притаилась неброская лестница с узкими облачными ступенями, от которой буквально веяло какой-то чистотой и свежестью. Бонифаций не сомневался ни секунды и, проигнорировав арку, шагнул на ступеньки, которые вывели его на следующий этаж.
Здесь он почувствовал себя куда лучше, чем внизу. Безмятежность и беспричинная радость накрыли его новой волной, отогнав мысли в сторону. Он даже не удивился, когда увидел, что по длинному прямому коридору тут и там, на уровне глаз и даже ниже летают переливающиеся пушистые облачка, то и дело меняющие на ходу свои формы и превращаясь то в птиц, то в животных, а то и в каких-то неизвестных Бонифацию существ.
Он с удовольствием пошагал по коридору, обходя и уворачиваясь от снующих туда-сюда облаков, стараясь не мешать их беспрепятственному передвижению. Пару раз он случайно задевал плечом скользивших мимо существ, и они, в ответ на это, дружелюбно реагировали, посылая ему через прикосновение заряд легкости и ласки.
В самом конце коридор раздваивался, а Бонифаций теперь сам не замечал, как на его лице расплывалась улыбка, таившая в себе и умиление, и приятную расслабленность одновременно.
Правая часть коридора упиралась в две стоящие рядом одинаковые двери – потресканные, в расщелинах, сквозь которые наружу пробивался яркий свет, похожий на тот, что излучала арка внизу. Бонифаций без интереса отметил, что эти двери выглядят старыми и потрепанными – наверное, стоят здесь бесчисленное количество лет, и, возможно, пропускают через себя бесчисленное количество душ.
Но он моментально забыл о дверях, как только увидел, куда упирается левая часть коридора. И снова это была лестница, манящая и очаровывающая своей чистотой, притягивающая и побуждающая следовать по ней без раздумий, без сомнений, по наитию.
Словно под гипнозом он поднялся на этаж выше, краем сознания понимая, что ему стало еще лучше. Вся его сущность наполнилась теплотой и спокойствием, казалось, уже ничто не сможет удивить его или, тем более, вывести из себя. Все окружающее пространство сейчас для Бонифация было умиротворяющим, любые другие эмоции канули в никуда. Он вообще забыл, что они существуют – теперь это чудилось чем-то неестественным, надуманным, лишенным смысла. Да и действительно, какой толк от переживаний и реакций на события? Это же все нелепое, бесполезное, пустое…
Он оказался в чудесном саду. Среди разноцветных сияющих клумб с облачными цветами – идеально аккуратных форм и равных, будто специально подобранных размеров, возвышались фонтаны, увидев которые при других обстоятельствах Бонифаций непременно бы ахнул. Но сейчас он не мог восторгаться – все вокруг было для него само собой разумеющимся. Он, не задумываясь, без единой мысли, наслаждаясь чистотой, совершенностью и душевным комфортом, подошел ближе и, будто не сознавая, стал созерцать оранжевые величественные сооружения.
Если бы он только пригляделся, то обязательно заметил бы, отчего эти фонтаны казались на первый взгляд такими необычными – все оттого, что были они сплетены из тончайших, но без труда узнаваемых огненных нитей, которые и не думали сливаться в единое полотно огня. Да и вместо привычной воды с верхушек лилось множество длинных оранжевых струй, чем-то напоминающих фейерверки. Бонифаций бы, конечно, подивился такому мастерству, он бы загорелся желанием узнать, кто и каким образом смог разделить огонь на такие немыслимые составляющие, а потом еще и сплести из них фонтан! Но сейчас он не видел в этом ничего изумительного или поражающего.
Мимо размеренным шагом невозмутимо прошествовало длинноногое высокое существо, отдаленно напоминающее птицу – не иначе как крыльями и совсем иными, не похожими на земные, перьями. Она наверняка могла разговаривать – судя по почти человеческому лицу и глубоко осмысленному взгляду больших понимающих глаз, и Бонифаций бы без труда убедился в этом, если бы ему вздумалось заговорить с ней. Но он лишь молча проводил ее глазами – так, будто давно был знаком с чудо-птицей, и видел ее чуть ли не каждый день в своей жизни.
Он постоял возле фонтана еще немного, после чего не спеша двинулся вдоль цветочных клумб, все дальше и дальше, пока не вышел на площадку со множеством светящихся арок, на которые теперь он не обратил и малейшего внимания. Он каким-то образом знал, что ему нужно выше, и поэтому, стремясь ко все большей чистоте, сразу заозирался в поисках лестницы. Она возникла перед ним будто из воздуха, когда тот прошел мимо всех арок, - крученая, сияющая, манящая безупречностью и невинностью.
И он снова поднялся на следующий этаж. Как только нога оторвалась от последней ступеньки, он услышал ее – музыку, льющуюся из стен, из пола, из всего, что здесь было. На какое-то время Бонифаций остановился, не в силах пошевелиться, околдованный ее красотой. Музыка была пронизана непорочностью, она воспринималась не столько слухом, сколько душой, проникая через все его тело. Никогда раньше он не слышал ничего подобного. Она словно вовсе не была разделена на ноты и перетекала так плавно, что даже отдаленно не могла сравниться с той музыкой, которую когда-либо приходилось слышать Бонифацию.
А потом кто-то запел. Голос – безукоризненный, хрустальный, сливался воедино с мелодией, пронизывал до глубины души. И хоть Бонифаций не запомнил ни единого слова из того, что пелось, он хорошо запомнил свои ощущения и впечатления. Песня поистине была совершенной. В ней чувствовалась такая гармония небес, какой просто не могло никогда возникнуть на земле.
И этой гармонией был пронизан весь этаж – Бонифаций убедился в этом, когда сдвинулся с места и, осторожно ступая, пошел вперед. Все, что здесь находилось, было идеальным. Облака, такие ровные и безупречные, округлой формы, необычайно гладкие на ощупь. Статуя в виде капли, состоящая из множества маленьких капелек, которые каким-то образом не сливались в цельную воду – Бонифаций никогда бы не подумал, что вода настолько делима, что ее можно разложить на такие составляющие, напоминающие чем-то мелкие бусинки, меж которых не было даже  намека на воздух. Капли были едины, словно одно целое, но в то же время каждая из них, абсолютно ровная и по виду такая же как остальные, ясно дышала индивидуальностью, отличаясь чем-то, что нельзя было определить ни взглядом, ни осязанием.
Бонифаций снова последовал по этажу, пока не наткнулся на лестницу. Краем глаза он заметил, что сбоку от нее располагалось не менее десятка дверей, но он даже не посмотрел в их сторону, а сразу же начал подниматься наверх.
На этом этаже он впервые почувствовал вибрации. Они проникали сквозь все его тело, добирались до мыслей, эмоций, до всего, что нельзя увидеть, и словно олицетворяли собой новый уровень чистоты – такой, о наличии которого он не мог даже подозревать.
Опьяненный новыми необычными ощущениями, он не сразу заметил, куда попал, но даже улицезрев, нисколько не удивился – будто в этом не было ничего особенного.
Огромный город, с домами, кварталами, переулками, полностью выстроенный из света… Образцовые сооружения, отличающиеся безукоризненными оттенками, оптимальной яркостью, по одному только виду свидетельствующие о гармонии высшего порядка. Все здесь – от тротуаров до скамеек – было высечено из света, мягкого, непорочного, необычайно свежего.
По улицам передвигались люди – так плавно, будто плыли. Честно говоря, при других обстоятельствах у Бонифация бы не повернулся язык назвать их людьми – святейшие существа были слишком чистыми, чтобы быть похожими на кого бы то ни было, к тому же, они тоже состояли из одного лишь света.
Здесь тоже звучала музыка – походившая на ту, что он слышал на нижнем этаже, но все равно иная. Она, подобно вибрациям, проникала в самую суть его естества, заставляя при этом трепетать и робеть перед ее, несомненно, неповторимым изяществом.
С мелодией сливалось множество поющих голосов, количество которых Бонифаций, будь он даже самым умелым музыкантом, однозначно не смог бы определить. Может быть пять, а, может, и тысяча – такой разрыв мог говорить только о непревзойденном мастерстве певцов, не иначе.
Происхождение этой музыки тоже оставалось загадкой. Непонятным было все – откуда она берется, кто ее исполняет, какие инструменты при этом используются (и используются ли они вообще), и почему создается стойкое впечатление, будто все, что есть в этом городе, звучит – и дома, и улицы, и другие объекты, включая даже пребывающих здесь «людей».
Музыка проникала в душу. Может быть, и исходила она из души? В любом случае, сейчас эти мысли не могли занимать Бонифация – слишком много гармонии было в нем для каких-либо мыслей. Он просто стоял и наслаждался сразу всем – музыкой, видом города, вибрациями чистоты и безгреховной невинностью этого места. Он получал удовольствие, он был счастлив только от того, что имел возможность находиться здесь.
Неизвестно сколько прошло времени (и прошло ли оно вообще), прежде чем Бонифация потянуло к более возвышенной гармонии. Он не искал пути, он просто шел, будто бывал здесь ни раз, будто знал дорогу наизусть. Без малейших усилий Бонифаций передвигался по городу, петляя по световым переулкам, не уделяя должного внимания строениям и всей окружающей обстановке в целом, пока не вышел на обширную площадь.
Лестница, которую он увидел, была совершенно иная, не походившая ни на одну из тех, по которым он добирался на этот этаж. Огромная, прямая, широкая, с большими плоскими ступенями, она мерцала и золотилась на фоне окружающего ее города из света, она манила, как не манило его ничто и никогда за всю жизнь. А верха ее или конца не было видно вовсе – ни дать ни взять бесконечная.
Бонифаций приблизился к ней и, не оглядываясь назад, шагнул на первую ступень. Он почувствовал, как вибрации чистоты стали на порядок ощутимее, уловил, что и гармония стала возвышенней. Одновременно с этим, по обе стороны от него самого, на первой ступени, возникли арки, зазывающие льющимся светом следовать через них в другие миры.
Но он знал, что это еще не предел, и поэтому шагнул на вторую ступень. Вместе с его шагом, словно на следующий уровень шагнули и вибрации, усилившись так, что теперь он ощущал их куда яснее, чем раньше, и все его существо в ответ на это затрепетало, поймав с ними одну волну. Бонифаций окинул равнодушным взглядом появившиеся на этой ступени арки и снова поднялся выше.
Теперь гармония стала еще более развитой, а вибрации откровенно вошли в резонанс с его душой. Бонифаций посмотрел на открывшиеся по бокам от него арки, и на какое-то мгновение в нем возник порыв проследовать через какую-нибудь из них. Но мимолетное намерение затмилось желанием идти дальше, и Бонифаций, не став препятствовать самому себе (а при такой гармонии он бы просто не смог этого сделать), перешел на четвертую ступень.
С этой достигнутой высоты он смог увидеть свет, который не замечал снизу. Его излучало будто само пространство откуда-то сверху, и он заливал все следующие ступени так, что Бонифаций со своего места смог разглядеть не более двух ступеней, свет на которых был более тусклым по сравнению с остальными. И, конечно, вибрации усилились – теперь он сам едва заметно дрожал, уже не в силах с легкостью удерживать их внутри. Он ощущал буквально физически все нарастающую чистоту, казалось, что и гармонию, которая преобразовалась в более развитую, он сейчас мог потрогать – настолько ощутимой она была для него, настолько проникала в его суть.
Взглянув на возникшие арки на этой ступени, которые призывали в свои миры еще настойчивее, он опять-таки загорелся стремлением попасть выше.
На пятой ступени свет, льющийся сверху и казавшийся раньше мягким, стал слепить. Бонифаций с трудом различил следующую ступень, но не смог увидеть те, которые располагались выше нее. От нахлынувших новой волной вибраций его по-настоящему затрясло, но он, интуитивно поняв, что если видит следующую ступень, значит способен на нее взойти, почти сразу поднялся еще выше.
Оказавшись на шестой ступени, он понял, что это последняя для него. Верхний свет слепил так, что он едва различил арки, в одну из которых ему предстояло шагнуть. Ему было невыносимо хорошо: чистота, которую он мог выносить, достигла своего предела. Он знал, что более чистых вибраций ему уже не вытерпеть, что более яркого света – не перенести. Наверное, он сам был недостаточно чистым для следующего уровня. Стремления идти вперед больше не было, хотелось одного: поскорее шагнуть в любой из предложенных лестницей миров. Он не думал и не выбирал, а просто прошел через арку, находившуюся по левую руку от него, и оказался в новом мире.




Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2013/08/27/373