Беседа с мудрецом иль нет? Задорнова не спросишь..

            Недели две назад, к сожалению,  застала конец интервью с Познером, неизвестно от какого года. Из него узнала, что он – Космополит, то есть, по моему разумению, может жить во многих странах, зная языки. И Россия ему не очень дорога, потому что хочет, чтоб его похоронили где-то во Флориде или развеяли прах над Парижем.
            Отсюда я сделала вывод, что Владимир прожил сытое, обеспеченное детство рядом с любящими родителями за границей, а не в России, однако научили его прекрасно владеть многими языками, в том числе и русским.  Ещё научили его всему хорошему и мудрому, что было в Америке и в Европе.  Б ы л о – подчёркиваю, но это не значит, что МИР не меняется.  Если я не права - пусть меня поправят.
            Прошу извинить, что я, иногда, буду называть господина Познера Владимиром, ведь мы с ним почти ровесники; он с 1934 года и, судя по его разговору, не видел войны, с той стороны с какой увидела я, родившаяся в конце 1940 года в России недалеко от Калинина (ныне Тверь).  Этот областной центр стоял на пути войск Гитлера, и войска летом 1941 наступали на Москву, алчно захватывая большие и малые города. В малом городке Торопце родилась я, откуда нас торопливо увезли на Урал вместе с ранеными бойцами советских защитников. Всё это есть в моей первой книге.
            Владимир не испытал всех ужасов бомбёжки и скорбных лиц, которые я видела ещё не умея ходить. Не узнал о Боге, и его Ангелах, а я увидела Их свечение в маленькой церкви сибирского села, когда меня крестили, в эвакуации, не коммунистка-мать, а чужие люди. Две старушки – одна из них Ведунья, как говорили - спасли меня от смерти не только крещением в Церкви, но и от болезней, которые мама, старшая сестра Гера и я ещё в пелёнках привезли, убегая от войны. Но маму и Геру быстро «откачали от  бомбёжек», как говорили люди – они были крепче, чем я во младенчестве.  А меня Ведунья спасала, отнеся, со слезами, что дитя умирает, в Церковь. Видимо в церкви (когда оживили) меня научили улыбаться даже в минуты опасности, пока я не умела даже говорить.  Значит, я родилась по велению Бога или Космоса, что для меня едино. В моих книгах, которые я давно пишу – жаль, что не удалось опубликовать, ни при Советской власти, ни сейчас - Бог и Космос шагают по нашей жизни рука об руку.

            Вы же, Владимир, атеист, как моя коммунистка мать, которую её партия не удержала от тёмных дел. Наоборот, вместе с партийными «друзьями» и старшей дочерью, мама, являясь Председателем большого колхоза, объедали селян, о том я в своих книгах возмущаюсь и даже борюсь – за что получала от родительницы и старшей сестры много травм душевных и физических.  Впрочем, бороться они со мной начали с самого рождения – желая просто уничтожить или сделать ходячего, но глупого инвалида – о том тоже в книгах.
            Сейчас мамы и Геры уже давно нет в живых.  Их прибрал в свои тенёта  (или взял под опеку - как при жизни) чёрный человек. И он не обидится, если я его проделки чуть опишу в багровых тонах. «Фауст» Гёте и другие сочинения говорят, что чёрные люди довольны, если о них помнят.   А мне забывать отца своей старшей сестры нельзя; благодаря ему я, родившись, жила и росла, как «между молотом и наковальней», между мамой и Герой, и много познала, тоже благодаря той системе угнетения, что чёрный человек  создал в моей семье.
            Он никогда не показывался своей дочери, чтоб она не чувствовала себя недочеловеком, хотя Вера, сменив имя всё же осталась Герой.  И, как мне кажется, Вера не потеряла расположения своего отца – он до конца её «девичества» баловал доченьку, посылая ей таких мужчин, которых она, шутя, обирала. До тех пор, как Вера вышла замуж уже за 30 лет, как и её «любимая» мама.  А вот с тех пор и до самой смерти её «отец» терзал то бездетностью, а мужу молодому хотелось сына.  Чего чёрный человек позволить не мог – он не терпел детей мужского пола.
            Потому Вере доставались то выкидыши, то болезни.  Мне думалось, хотя я редко видела Веру, что менять имя, приписанное тебе отцом тираном – очень вредно. К тому же не выполнили они с мамой его наказ – не сделали меня своей служанкой.  Люфер и сам пытался подчинить мою волю во снах, но я открещивалась от  него, чем спаслась. Но о моих снах потом, если дойдёт до этого тема.  В книгах есть мои сны-предсказания, добавленные во время перестройки, потому что прежде жили при атеизме.

            Теперь немного об отношениях моих и родительницы.  Заодно и вражды  со стороны Геры - моей старшей сестры, рождённой от чёрного человека. Повторяюсь и буду ещё повторять, за то извините меня.  Тема для меня эта очень болезненная. И в Бога Гера не верила, хотя её крестили вместе со мной и назвали Верой.  Мамы, на тот момент не было в селе, где мы жили – она бы не позволила крестить Геру, а тем более менять ей имя, хотя мать выросла в христианской семье.
            Как Вы уже поняли, Владимир, я появилась на свет Божий в конце 1940 года у суровой матери, которая до моего рождения уже от мужа – моего отца, «нагуляла», как говорят в народе, дитя от Дьявола.  Повторяюсь, но куда деваться, чтоб Вы, Володя, могли понять, что на Земле бывает Ночь, бывает День, светит Солнце, его скрывает Тень.
            «Чёрный человек» - якобы эстонец, мелиоратор по профессии не осушал милые его сердцу болота, на Украине, а  множил запах серы, что для сельского хозяйства в те годы было очень вредно. Зато этот бездельник  любил женщин и каждой, с кем соприкасался, оставлял дочь, приказав называть её Герой.
            «Гера рифмуется с серой», как сказали мне стихи, которые начали сваливаться на меня по ночам в 2006 году, что не давало мне спать и наводило на мысль: эти стихи надо поставить перед первой повестью. Они ни на йоту не противоречили тому, что я уже написала. Напротив, как бы дополняли её. Потому как писала я в разгар Советской власти и писать плохо о коммунистах, или сравнивать их с Чертями не следовало – таким писателям светило моральное или физическое уничтожение, вероятно сумасшедший дом, где их ждала печальная смерть. Так что я всю чертовщину маскировала. А стихи, в виде поэмы, что «свалились» на меня, во время перестройки поставили всё на место. Кстати, раскрыли ещё то, что я знала с детства по снам, некоторые люди не умирают, а живут в Космосе, как Пушкин и спускаются на Землю не раз в другие страны. Так мне показали четыре моих прошлых жизни, где я рано погибала. Жила прежде в Индии, в Китае, была рабой в Бахчисарае, и в очень загадочном племени Майя, где жизнями девушек руководили старейшины.  Раба, везде не свободная девушка.
            Потому, мама с Герой и желали из меня рабу сделать, по наущению отца Геры. Я вырвалась из их пут, чем нарушила дьявольскую задумку.  А гнев Чёрта свалился на маму и Геру – надо сказать не очень жёстко.  Каждая из них прожили жизни, не голодая, как я в детстве, юности и даже иногда в Москве. Иной раз жили эти богачки за счёт меня – это у них удавалось, но редко. Я, заметив, что начинают кататься на бывшей служанке, старалась от ига избавиться.
            Однако продолжим про «чёрного человека», хотя Гера родилась от него рыжеватой и с глазами мутного болота, затянутые водянистой тиной. Эти глаза некоторые парни (те, кто ничего не видит в девушках, кроме физического удовольствия) считали  загадочными и попадали в загребущие руки Геры, впоследствии Веры.  Опять вернёмся к маме «дорогой», как Вера её называла, когда хотела платье новое или денег. Итак, как жила наша родительница до рождения Геры. Хорошо жила девушка из деревни, имея, пока училась, богатого поклонника - преподавателя. От него или от других парней  тайно рожала детей и избавлялась от них, о чём мне как раз напомнили стихи.
            Не стесняясь, мама рассказывала об этом случайным людям в поездах, из-за чего мне расхотелось жить. Убивали моих братьев, которые, я думала, могли бы заступиться за меня.  Тут и появился в вагоне старик (Пушкин, никем неузнаваемый) – было это в конце 1945 года. Мне же он назвался Дедом, и сказывал мне свои сказки, а позже ещё приходил в мои сны, когда я уже ходила в школу и видела его портрет, потому и разоблачила. Он не отрицал, но подтвердил что он только мой Дед - ни Геры, ни младших сестёр – предававших меня не раз.  И был лучшим Дедом-заступником перед мамой и Герой – они об этом и не догадывались, потому иногда толкали меня в могилу, а кто-то – посланец Деда - спасал.

           Мама, которая после техникума уехала жить в Украину; работала там и погуляла, пока не влюбилась в «эстонца-мелиоратора», пахнувшего серой, от кого и забеременела, ожидая, что он женится, но разве чёрные душой люди, хоть и живущие на Земле заводят семьи?..   С любимой лишь на миг девушкой, влюблённой в Чёрта - так его звала я, а он имя называл Люфер (что образованная дама легко перевела бы на Люцифера) – то есть хозяина Преисподней, как я поняла, немного повзрослев, прочтя множество всякой литературы.
           А в 30 годы дамы, вроде Гериной «мамочки» - так звала нашу мать, лицемеря, старшая дочь, во время учёбы  художественных книг не читали (некогда), а значит, мало знали, но по жизни были такими «знатоками», что могли поучать людей. Так думала о себе и наша мать.
           Ей бы, учась в техникуме, прочесть хотя бы Гёте – наверное, в их библиотеке были писатели (поэты) писавшие о Дьявольских сущностях, но будущая моя мать предпочла «гулять» с богатыми преподавателями и студентами, набираясь от них опыта презрения к людям, живущим по другим законам.
Жизнь матери повторила в точности её старшая дочь, участь в институте в Одессе.  Что из этого вышло прописано в моих книгах.
           Однако возвращаясь к жизни матери, скажу - даже образованная, как она думала, дама попалась в тенёта к Люферу – как видите, я её не осуждаю, а жалею, хотя, по рассказам мамы, которые она вела при мне, она могла выбирать благородного мужчину, но споткнулась на том, который её бросил с дитём. Старшая дочь мамы, как ни странно, всегда находилась вне таких откровений – то ли мать жалела её, то ли боялась, что любимая дочь по каким-то каналам передаст слова родительницы родному отцу и тот, в гневе её накажет. То ли мама не хотела, чтоб Гера знала, что мой отец ей отчим.
           Хотя отец знал, что берёт в жёны даму с гостинцем. Но  любил и тоже скрывал ото всех, что Гера ему не родная дочь, и ждал, что вслед за Герой жена родит ему сына.  Но мама, как я поняла потом, медлила, помня, что до рождения Геры, она в более молодые годы избавилась от двух мальчиков, родив их ещё в студенчестве живыми. – «Соображала, -  думала я, подводя итог её детям, будучи начитанной девушкой. – Что Бог маме более сыновей не даст».
           Сколько она ни рожала бы потом в надежде на сына, получались дочери, от которых она, как и от меня до войны пыталась избавиться, но в то время мне было 6 и 7 лет, и я не дала маме с Герой прервать жизнь сестрёнок.  Как они мне отплатили за это – другое дело, но человек родившись без уродства и здоровым должен жить.  Человек с серьёзной патологией – это для науки, знаю по опыту медсестры – над ним буквально дышат, но в конечном итоге он погибает. Так было во времена Союза. Сейчас на несчастных детей в каждой передаче просят денег. То на одного ребёнка не способного даже дышать без аппарата, то на другого. А больше всего мне кажется, деньги нужны родителям, чтоб держать дитя в хосписе, а самим жить в удовольствие. Если я не права, надеюсь, Бог меня простит. Душа болит за таких детей.

            А теперь к моему появлению на свет Божий, потому что Жизнь – это колесо, которое всё время нас проворачивает через себя.  Итак, мама, вслед за дочерью чёрного человека родила меня не сразу, а года через 3-4 – точно не знаю, потому что года, как себе, так и старшей любимой дочери, мама всю жизнь путала. По велению отца Геры или сама она превратилась в чёрного человека?
            Я этот вопрос решала всё своё нелёгкое детство и юность. А поняв всё лучше, решила уйти от мамы, как только окончу 10 классов. Учителя, где я училась – в Литве, в Украине, на Дальнем Востоке, попадались прекрасные и прочили мне поступить в Университет. А я знала что мама (когда отец ушёл от неё через заключение)  меня даже в техникуме учить не будет, потому в школе старалась познать, как можно больше. Почему не захочет дать мне хотя бы специальное образование – об этом даже в дневнике боялась писать.
            Мама – по приказу отца Геры (и самой Геры тоже) решила оставить меня при себе служанкой и потому мне разные козни творила: одевала как Золушку, по сравнению с собой и Герой и старалась не кормить, не только в младшем возрасте, но когда я была в 9-10 классах, то есть оканчивала школу. Все деньги, в том числе алименты от отца, тратились на наряды модной дамы под 50 лет и студентки лет под 20, поэтому Вера в Одессе вела разгульный образ жизни, как и её мать в 30 годы. А голодная Дикарка плохо одетая никуда не уедет – мечтали они – и будет вечной служанкой у матери и других дочерей (послевоенного выпуска) пока я, в гневе на такую жизнь, не попытаюсь её себе сократить.  Их мечты, не мои.
            Я, несмотря на злобу их, выживала (или кто-то помогал мне выжить), хорошо понимая, что мои мучители мечтали, чтобы я оставалась глупой. Так и звали, в насмешку – «Дикарка», «Чернавка». А женщины украинки звали более милостиво – Золушкой - жалели.  Мама и Гера ждали – отец после войны отстранился -  чтоб не училась и книг не читала, а лишь колола дрова, носила воду от Днепра или колодцев, варила пищу для семьи.  Бегала в городе Находке за хлебом – четыре километра туда и обратно, выстояв там 4-5 часов в очередях.
            Даже при такой тяжелейшей работе для девочки 9–11 лет, не раз Гера с мамой пытались убить  или искалечить меня в детстве. Полагая, что глупая и хромая, я могла быть только прислугой, подчиняться им, раз не умерла.  Правда мёртвая была бы ещё милей. Мама догадывалась, что я знаю от кого у неё Гера, сменившая имя на Веру. А без меня они бы убили и других сестёр, родившихся после войны. Но я не дала сестриц уморить голодом и мама с Герой начали их переделывать под свой лад – девчушки вырастали такие же наглые как мать и Гера. Наглость взяли у старших, а у меня стойкость перед нелюбовью мамы и тоже хотели вслед за мной, вырваться из тенёт «царства двух Кабаних», как это определяли мы вместе.  Как у них получилось – я описываю в своих книгах, потому что из песни слов не выкинешь.

            Но вернёмся к моей судьбе, как мне удалось вырваться от мамы и не погибнуть, чего так желали они мне с Герой, которая лет с 13 стала зваться Верой. И всё же основной мучительницей была мать, не желающая отпускать меня – «такую работницу» на учёбу:
            - «У меня уже есть студентка, и другой мне не потянуть», - обрывала разговор родительница.
            Отец, в это время находился в заключении из-за «любви к бабам», говорила мать, но в любом случае он бы за меня не заступился.
            - Но, мама, - возражала я, - разделите те деньги пополам, что посылаете Вере, или хотя бы 3-ю часть мне от них давайте, и я смогу учиться.
            - «Ну, вот ещё, - злобничала мать, - не буду Веру ради тебя обирать. Кстати, ей дают деньги и её ухажёры, которых ты так критиковала в детстве. Мужчины Вере помогают учиться. Чего ты не сможешь делать – брать деньги от поклонников. И поступила Вера учиться по блату».
            - Везде у Веры блат!  Опять поклонники?  А не боитесь, что ваша Вера не сможет детей рожать, нагулявшись в юные годы? - Я не думала, что предугадываю судьбу своей блондинки сестры с тёмной душой. -  Но я от вас вырвусь, чего бы мне это не стоило.
            - «Вырывайся, беги в одном платье и денег я тебе не дам. Доедешь на попутках бесплатно, как ты это умеешь делать, - насмехалась родительница, -  до Каховки или Берислава, и кто тебя такую возьмёт на работу без паспорта, без документов? Лицевая часть Аттестата твоего, с хорошими оценками уже испорчена. Там, вместо города Торопца, где ты – мудрая наша, родилась, вписаны Великие Луки, где родилась Гера. Как это ты забыла, где родилась? Неужели из-за наших частых переездов? А в паспорте будет стоять Торопец. И как ты собираешься поступать, с  разными документами?»
            Я догадывалась, что мать метрику мою спрятала, а мне затмили мозги экзамены, да и отец Геры постарался, являясь Чёртом в мои сны. И как я ни открещивалась от него, гадость с метрикой у него получилась. Сам или бывшую любовницу подучил.
            - Совести у вас нет, мама, так заморочить мне мозги и спрятать метрику. Но нам не жить больше вместе – клянусь вам. Разве что я сына, в детстве, на лето буду возить к вам, чтоб он узнал, какая у него бабка есть – то ли рождённая чёрным человеком, то ли спознавшаяся с ним.
            - Опять умничаешь! Ты сначала устройся в каком-нибудь селе дояркой или учётчицей, да роди сына, да вырасти его, до того возраста, когда к бабке сможешь привозить. А мы уж с Верой, если она будет жить со мной, как я мечтаю, постараемся перековать его на наш принцип.  Как Ларису с Валей – или ты не заметила?
            - Вашу подлость в отношении маленьких сестриц я хорошо знаю. Вера подкупает их платьями, которых нашила столько, что ей не сносить. Шлёт сёстрам на перешив. А вы вот уже два года, когда у меня экзамены, даёте малышкам деньги на мороженое, на столовую, куда они ходят и хорошо питаются.  А Реля, которая не раз спасала их от смерти, пусть голодает во время пика экзаменов, когда мозг работает как электростанция. Знаю, что вы запретили им приносить мне что-нибудь из еды.  И видно мне уже не исправить их, если мечтаю уехать от вас.
            - Таким же я сделаю твоего сына, если ты его привезёшь знакомиться с бабушкой Ягой.
            - Жить я, мама, буду в городах больших и сына рожу в 1961 году – это мне Степан нагадал ещё в поезде, когда мы возвращались из Находки. Помните его? Да? – Заставила я мать вернуться во время, когда мы ехали много суток, а на крышах у нас восседали уголовники, отпущенные Берией в 1953 году, после смерти Сталина, чтоб поддержали его террором и запугали народ.

           Но главным в этих воспоминаниях был Степан, который первый вступил в битву с бандитами.
           - Как не помнить. Если бы не этот добрый солдат, который водил тебе питаться в вагон-ресторан. Где деньги брал? Все удивлялись вокруг. Но вдруг на поезд напали бандиты и всех бы нас убили, если бы Степан не преградил им путь в наш вагон. Крови было в том тамбуре, будто десяток ранили. И убили бы Степана, но шли моряки северного флота, так они потом не только с крыши нашего вагона бандитов скинули, но и со всех вагонов. А Степан выжил на горе Вере.
           - Да, она хотела, чтоб он умер на моё горе. Обе вы с ней живоглотки. Обожаете друг друга. Хочу вас обрадовать, мама. Жить в старости, как я вам говорила, будете с Валей и Ларисой, потому балуете их на свою голову.  Но сначала – поскольку вы себя считаете сейчас молодой, достойной модных нарядов, когда у вас Релька-выпускница в рваных платьях ходит… Так вот лет через 5-7 к вам явится Вера, и будет жить с вами, как кошка с собакой, и мой сын – лет с 4-х узнает вас, обоих змеюк. Это мне уже во сне снилось, как и то, что мой сын раскусит все ваши подлости, как орех.
           - «Поживём – увидим, - обречённо подумала мать, которая уже поняла, что вырастила дочь от Чёрта с характером её отца, которая когда хочет денег лишних выманить – чтоб сберегательную книжку пополнить, называет «Мамочкой». А не дашь денег, рисует себя в гробу. - Судьба моя и младших сестёр Вере безразлична».  – Эти раздумья я прочла на нахмуренном лбу матери.
           Родительница наша всё понимала, но отступить от своих (или навеянных ей?) решений не могла.
           Почему? Это вопрос беспокоил меня с детства и юности, потому что видеть как ленивую деву и врушку лелеют, а тебя загоняют в гроб, выжимая последние силы и не кормя. Так, если безропотно работать на мать и старшую сестру, да и младших обслуживать служанкой – пожалуй,  и кормить станут возле сарая, где свинья хрюкает и куры тревожатся.
           Мне надо было удирать тогда не только от мамы, но и от сестёр. И думать пришлось не об учёбе, а о сыне, которого я должна буду родить через три года после школы. А выучиться я успею, когда сынок немного подрастёт. Лишь бы жить в большом, красивом городе, который мне нагадали в 8 лет, когда мы уезжали от ножей бандитов из Литвы: - «Жить тебе, в Москве или Ленинграде – там дева с твоим умом выживет, - говорил мне добрый литовец. – Там тоже зимой холодно, как у нас, но в больших городах людей много – они несут доброту души. Не все конечно, но тебе хватит».

            - Почему, - спросите Вы, - моё «Дикое Величество» так нагло разговаривало с матерью, накануне ухода из неласкового дома? А какой флейтой запели бы Вы, если бы вас морили голодом, и не одевали?  Вернее водили бы в обносках. Но такой ужас я пережила лишь последние два года.  И то, придя голодной на консультацию, меня окружали одноклассники и просили рассказать то одну, то другую тему.  Объясняла.  А на устных экзаменах выталкивали вперёд, потому что если первый ученик ответит на пять, остальным троечникам будет поблажка.
            И всем классом мои друзья, не замечающие моей печали, собирались поехать на стройку. Тогда было престижно – поработать, а потом поступать куда-то вне конкурса.  Я не знала об их замыслах, но по окончанию экзаменов все бросились поступать – кто по блату, кто своими силами, а я поехала на строительство – иного пути у меня не было. И, быть может, не попала бы туда, если бы попутный водитель не объяснил девушке, стоявшей на развилке дорог, что мне надо именно оттуда начинать движение в жизнь. И довезут бесплатно (от Херсона) и аванс денежный дадут, чтоб не умерла на тяжёлой работе. А пока сам водитель поможет, раз у меня мать такая жестокая, а отца как бы нет.
             – «Откуда он всё знает? - забилось тревожно моё сердце. – Уж не из тех ли он, что приголубит девушку, а потом пустит её труп плыть по Днепру. Мало ли таких глупых там  плавает».
            - Да ты не бойся меня. Я из тех, кто тебе платье из-за границы привёз. Правильно, Артём его зовут. Я из тех бойцов, кто за пассажиров сражался с бандитами, когда ваша семья с Востока бежали. Я из тех, кого твой Дед посылает спасать лишь тебя, а, получается, спасаем многих. Ради тебя спускаемся на Землю, а побороть ненависть твоей матери и сестры Геры не можем. Прости.
            - Да что вы! Этих двух змеюк я называла «фашистами» и то до них не доходило измениться.

            Водитель напомнил мне ранние вехи моей жизни. Как меня в 4,5 года, перед  Победой, Гера - так называл мою старшую сестру, столкнула с печи. И я разбившаяся и с болью в голове и попе:
            - «Не красней, девушка, так и доктор тогда называл твою пятую точку. Но ты больная, ночью летала лечить ногу раненному отцу, которую хотели отрезать. Да, летала не в той рубашке, что была на тебе, а в прекрасном платье, что сообразил тебе твой дед Пушкин в Космосе»…
            Это был один из посланцев Великого ДЕДА, который меня опекал и до этого возраста, когда я полетела лечить отца. Поэтому разбившаяся поясница и ноги зажили быстро. Но осталось платье, которое росло вместе со мной, до тех пор, пока я не перестала летать и заболела серьёзно. Но до того времени ещё был не один десяток лет, и ДЕД, явившийся мне в поезде, когда мы возвращались из эвакуации, кормил девочку, которая отказывалась есть, когда узнала о гибели младенцев, её  братьев.  Развязал узелок, в который она скрутилась от горя, накормил, разговорил, сказки мне читал Пушкина, а уходя, сунул книжку под подушку.
            А утром я научилась читать.  Всё, что шло от Пушкина, меня потом не пугало и частые визитёры от  него приносили мне радость, Так что не могу сказать, что давление от матери так меня угнетало. Лишь в последние два года, когда ДЕД, подозреваю, залетел в свою любимую Францию или ещё куда подальше и попал в ситуацию, не позволяющую ему заглянуть в мою жизнь. Или учил меня жить самостоятельно, предполагая, что все тяжести у меня ещё впереди. Но за всё спасибо ему. От него узнала, что некоторые люди, в том числе я, живут на Земле не один раз.  А Космос, поддерживая ДЕДА, показал мне во снах четыре мои прошлые жизни, где я рано погибала, не успев родить ребёнка. Это было сделано для того, чтоб в этой жизни я держалась за Землю и не поддавалась таким «Гадюкам», как мама и Гера.

            - «Уехала из дома от лютой и нелюбящей матери, а дольше что?» – вздохнул бы тут мой любимый рассказчик и писатель Радзинский.  А дальше свобода, которую я вдохнула полной грудью. Труд на растворном узле – тачки с песком и щебнем, разгрузка извести и гашение её водой – забава, и всё вместе - тяжёлая неблагодарная работа (платили мало). Но с моим оптимизмом мне хватало на еду и пирожки, воду и мороженое, когда обозревала Симферополь. Нашёлся даже местный парень из зажиточной семьи (моего роста и с небольшим, незаметным, горбиком), который фотографировал меня, идя следом, иногда с подругами, но влюблён был только в меня.
            Может я и вышла бы за него замуж, если бы он приснился мне во сне, и что от него я рожу ребёнка. К тому же ждать надо было до 1961 года – тот срок, что мне предсказал в поезде с Дальнего Востока спаситель всего, едущего в вагонах, люда - Степан. Я этого фотографу не говорила, но он, почувствовав, что сердце моё занято ещё не родившимся сыном (или другим парнем, по его жалобам), оставил меня с множеством фотографий о Симферополе и рассказами о городе.
            Как меня судьба покарала за него?  А новой, глубокой раной в левой ноге – тяжелее прежних.  Хромая дева еле ходила на работу, потому что по листу нетрудоспособности платили мало, потому что не было стажа 8 лет.  Но и с хромой ногой я нравилась парням, сначала жирному негодяю, который угробил уже одну жену.  С подругой мы его звали Гориллой.  А затем, когда его посадили в тюрьму за убийство, хромая девушка зацепила по сердцу казака из Краснодарской станицы.
            Бесился казак, уходя в армию, хотел жениться и «подбросить» жену к матери в станицу.
            – «Господи,  спаси и помилуй!» - не зная той матери, молилась я.  Бог, видно, услышал меня, и когда казак уехал служить на 4 года во Флот, прислал мне оттуда письмо, что я была права.  И просил прощения, за то, что хотел, без любви с моей стороны на мне жениться.


           Молодой моряк грустил обо мне, а я грустила о пожилом, на мой взгляд, моряке - знакомом с детства. Мне было 9 лет, когда этот человек, приехав в украинское село, где мы и жили, привозит мне платье «От Деда» из-за границы. Обещает привозить ещё, но мама быстро увозит семью в другое село, где есть больница – ей надо было делать операцию.  Но я успела сказать Артёму-моряку, когда он станет капитаном – ровно в 33 года.  Поэма о платье есть в моей первой книге. А напомнил мне об Артёме водитель во второй книге, когда я бежала от мамы.
           Но встречаемся мы (через 9 лет) уже в третьей книге, на вокзале Симферополя.  Артёму 33 года, а мне 18 с половиной лет. Едем в одном вагоне, и в пути я признаюсь ему, что узнала его. Я в отпуск еду, а он хоронить матушку - сестру как раз того человека, который оставил мою маму беременную Герой, которая учится сейчас в Одессе, но Артём – уже капитан - её знать не хочет.
           Мы рассказываем друг другу как жили раньше, влюбились и плакали, потому что Артём женился бы на мне, не раздумывая, но не хочет ввергать «прекрасную девушку» в распоряжение к своему дядьке, который выполнит свои планы насчёт моего плена у матери.
           Но надо чем-то порадовать девочку, он после похорон передаёт через мою маму мне денег, чтоб я ехала в Одессу к его светлой тётушке Виктории. И мама не смеет его ослушаться – хотя студентка её была против – Вера как раз была на каникулах в то время.
           Деньги мне передают, и я отправляюсь в Одессу, где тётя капитана так ловко пристраивает меня к экскурсиям, что я узнаю город, лучше, чем Симферополь, но сравнимо с Севастополем – там я, хромая, походила с экскурсиями много.  В закрытый город Севастополь нас возили от производства.  Из Одессы я проехалась на корабле до Ялты и осмотрела южный берег Крыма со многими красотами и достопримечательностями.

           Вот как мне отплатил капитан, за моё детское предсказание.

           Через много лет я, с пятнадцатилетним сыном, проехалась по Крыму, (его Родине), а южный берег почти по старому маршруту, Только не из Одессы в Ялту ехали, а из Севастополя.  Жизнь – колесо!  Всё хорошее повторяется. А плохого не надо. С убогим надо расставаться – раз и навсегда.
           У меня с мамой и сёстрами так не получилось, потому что мой сын должен был понять, от кого я убежала в юности. И вообще хоть и не сильно достойные у нас родные, но надо знать, от чего отталкиваться.  Хоть я очень страдала в юности, но было же что-то и хорошее в моей жизни! Был Дед, хотя и во снах являлся, посылал он мне Степана, Артёма, наконец, показал сон со странным предсказанием о будущем муже и заодно сына, которые любили меня - каждый по-своему.
           Хромоту мою исправил будущий муж – одной лишь заботой, чтоб любимая не хромала и за это я ему благодарна.  Выносила сына к сроку, не хромая – иначе какой бы ребёнок родился?
           Когда родила сына, судьба перенесла меня в Москву, где родители мужа, только что отсидевшие в тюрьме, решили нас развести.  Хотя не буду грешить, разводила нас лишь свекровь. Но развела.
           Пока болел мой сын, я на Москву не заглядывалась. Неслась из больницы домой поздней ночью, а рано утром спешила обратно. Но когда сын выздоровел, и я первый раз отвезла его к бабушке, где его приняли с радостью, я начала в свободное от работы время знакомиться с Москвой. Хорошо, что мы жили в Центре. И сколько народу помогало мне шагать по ней. И скольким потом помогла я – не сосчитать.
           Один поляк, водивший сына в мою группу, в детском саду, влюбился в меня.  Но, не смея признаться, предпочитал устраивать совместные туры по Подмосковью – так мы с сыном и его детьми познавали Золотое Кольцо Москвы.  Во всевозможные театры меня поводил, в какие в их Посольстве давали билеты. А, когда они уехали в Варшаву, Анна – его жена, сама приехала и сделала мне вызов к ним.
           Признаться ездили мы зимой и польские города, которые увидели, потрясли, но это не так, как Москва или Одесса, Киев, Севастополь поражают летом.  Как и Прибалтика летом тоже лучше, чем зимой. Позже мы с сыном, когда он выучился и стал летать, поездили ещё по заграницам – на корабле, самолётами.  Многое потрясает.  Но лучше России нет. Об этом сейчас говорят люди, которые живут после развала Союза в других государствах.
           Так что в своих книгах я признаюсь, что верю в реинкарнацию, в Бога, в Космос, и  если бы не верила – меня бы просто не было на свете.      

            С уважением Риолетта Михайловна Карпекина. 20–12–2019 года.

           А прах свой, Владимир, не развеивайте над Парижем, как мечтаете – это сейчас разбитый тёмными силами город – весь в дыму и копоти.