Красная заря. Глава 2. Французский поцелуй

Андрей проснулся очень рано. Будильник, установленный на семь утра, еще спал спокойным сном. А что ему беспокоиться: как поставили, так и прозвенит, пропоет. Наверное, хорошо ему. Никаких решений не принимает, как поставили, так и стоит. На голову не капает, электричество стабильно получает из розетки. Будильник – вот символ истинного счастья, гармонии, наконец, абсолютной прямой линии, да, того самого идеального объекта, которым так любит оперировать геометрия, физика, и прочие далекие от реальной жизни науки.

Странно-философские мысли то и дело одолевали лежащего в кровати Андрея. Сегодня он был один, в полном одиночестве. Даже свою горячо любимую Анну-Мари он попросил на этот вечер, эту ночь и это утро оставить его наедине с собой. Открыв глаза, он увидел бесконечно белый потолок. Как настоящий физик он не мог не вспомнить, что цвет белый есть с одной стороны цвет самый грязный, смесь всего, что есть вокруг, но в то же время, цвет вселенского смешения мыслей и идей, которые будучи сфокусированные выпуклой линзой дают те, известные всем жар и огонь, способные смести все на своем пути. Именно сейчас Андрей испытывал жар того самого пламени, и ему хотелось пережить это наедине с собой.
Вокруг все казалось до омерзения обыденным и ничего не радовало. А в прочем, что такое это “вокруг”? Это “вокруг” как раз сейчас было ни что иное как та самая повседневная европейская обыденность, окружающая каждого жителя любой европейской страны или ее гостя. Дом – работа – редкое барбекю сомнительного содержания в компании таких же сомнительных любителей обыденности, за всем этим следует обеспеченная старость в виде пенсии, на которую ты в состоянии высунуть нос наружу и удивиться, что где-то в этом мире что-то устроено не так как ты всю жизнь думал, не так как тебя учили в школе, университете, и не так как ты учил своих детей всю жизнь. И вот тут приходит прозрение от обыденности. Кажется, что вот сейчас, когда приоткрыл веки и есть то самое время, развернуться, исправить, дать действительно муд-рый совет, но ты уже слишком стар и жалок, чтобы к тебе прислушались. Даже если не отправишься в мир иной на обратном пути, рассказ твой будет воспринят со снисходительной улыбкой твоими детьми и глаза, полные уважения к старости скажут “Мой любимый папочка, ты кажешься таким усталым. Няня ждет тебя…”.

Надо отдать должное Андрею, он себя к подобным не относил. Он был представителем именно того, можно сказать элитного класса, который не только был в состоянии мыслить и оценивать, но и создавать новое и революционное. Про что, а про свою старость он не думал вообще. Намерение остаться вечно молодым и здравствующим, созидающим и творящим резко отличало его от подавляющего большинства, пользующихся плодами творчества таких, как он. В любом случае, сегодня, сейчас, предстояло это доказать. Выступление перед величайшими умами старого и нового света, заслуженными и авторитетными мира сего, рассказать им о своих исследованиях, достижениях и открытиях. Наконец, совершить революцию. Так просто прийти и рассказать, что все, что было до этого момента – безнадежно устаревшее прошлое. Долгих семь лет учебы, науки, и вот – апогей.

Холодильник представлял из себя относительно скромное зрелище с элементами холостяцкой жизни. Тарелка с недоеденной отбивной, салат, пара гамбургеров и пластиковая бутылка Pepsi. И все. Честно говоря, есть Андрею совершенно не хотелось. Вот сейчас, это произойдет, и потом праздник живота, и конечно же тела в каком-нибудь клубе или просто здесь, со своей любимой, вот на этой самой кровати, чтобы никого рядом. Или наоборот… С кем-нибудь рядом… А может и не просто рядом, а вместе… “Что за бред!” – вдруг одернул себя Андрей, поймав себя на мысли, что единственное, что он может здраво воспринимать – это предстоящее сегодня событие. С этими словами принялся одевать с вечера отпаренный и приготовленный костюм, специально сшитый для него по случаю события каким-то, как утверждается, известным модным домом. Этот костюм был ему доставлен неделю назад и целых семь дней, вися на вешалке на шкафу, напоминал о событии и не давал от него отвлечься. Вначале не застегивалась рубашка – тоже из модного дома. Слишком она сжимала шею. Потом как-то неудобно сели брюки. “И вообще”, - подумал Андрей – “какого черта я должен одевать черный костюм в такую жару? Потом возвращаться домой, переодеваться. И почему Перрен не может сделать презентацию за нас?”. Затем зазвонил телефон. Его другу и коллеге Жану-Франсуа, как видно, было еще более нервозно и не по себе.

- Привет, Андрей. Ты встал уже? Да, я тоже… Ты знаешь… Я тут встпоминаю… расчеты, которые мы представляли… В прошлом месяце… А вдруг они неверны? Может быть их нужно было проверить как-то еще, более фундаментально?

- Привет… Оставь меня в покое, Жан-Франсуа, пожалуйста. Я сам весь на нервах. Ксати! Сегодня же вторник, А по вторникам мы с тобой обычно по-русски болтаем, ты забыл что ли?

- Не могу, извини. Ты прав… В покое… Ты готов?

- Я всегда готов и ко всему… К любому развитию событий сегодня. И я бы тебе советывал также успокоиться и приготовиться ко всему. Пока, все!

Андрей не хотел ни с кем сейчас говорить по телефону, особенно со своим коллегой, который слишком часто в последнее время был не уверен в собственных силах и способностях, а перед таким ответственным событием он не только сам себя накручивал, но и пытался вселить неуверенность в Андрея. Да еще и рубашка как-то опять стала горло стягивать слишком туго. Только застегнул он последнюю пуговицу, как вновь раздался звонок… Более приятный, но столь же нежелательный в данный момент.

- Не говори ничего. Я тебе звоню, чтобы сказать, что я сильно тебя люблю, и что ни чуточки не сомневаюсь в сегодняшнем успехе, восхищаюсь тобой. Много-много воздушных поцелуйчиков!

- Спасибо, моя любимая. Я тебя тоже очень люблю.

“Вроде бы все” – подумал Андрей, вспоминая что он должен был взять с собой. “Проходка в лабораторию, проходка в учебный центр, карточка доступа на реактор, специальное приглашение на конференцию… Кошелек, мобильник, паспорт, ручку, блокнот. Хотя нет, блокнот не нужен, там бумага наверняка есть. Текст доклада. На кой хрен он мне нужен, я все это наизусть помню. Все, ладно, будь что будет. Даже если забыл что-то, плевать. Не в этом дело”. Но снова зазвонил телефон. На этот раз номер начинался с семерки – значит из дома, покинутого семь лет назад.

- Андрюша, сынок, ну как ты? Волнуешься?
- Мамуля, привет! Волнуюсь, конечно, а как же? Такое событие раз в жизни бывает. Жаль, что не дома только. А так бы с большим удовольствием по-русски обо всем бы рассказал, в особенности одноклассникам своим, которые все никак не понимали, чем это я занимаюсь.
- Ерунда эти все одноклассники. Где они, и где ты. Я очень тобой горжусь. Таких как ты единицы, и я всем это всегда говорила.
- Спасибо, мам. Прости я уже выходить должен, чтобы не опоздать. Хочу пешком, прогуляться. Я позвоню, как только закончится действо. Сразу же. Пока. Целую.
- Храни тебя Бог, сынок. Удачи.

Наконец, Андрей вышел из дома. Спустившись по лестнице, он оказался на широком бульваре, полном людей и спешащих куда-то. Посредине проезжей части в живой зеленой изгороди многолетних платанов лежали трамвайные рельсы, по которым то и дело ездили трамваи, заполненные людьми. Утро выдалось очень теплым для этого времени. Ночью прошел дождь, и вдали та самая туча, ополоснувшая город ночью, сейчас, упершись в альпийские вершины, наполняла водой быструю и полноводную реку Изер, создавая на небе неописуемый контраст между светом и тьмой. Многочисленные булочные испускали аромат свежеиспеченной сдобы. “Quesque vous voulez, monsieur?” – раздавалось со всех сторон. Круассан с апельсиновым вареньем? А может быть с прованским сыром или с байонской ветчиной? Под чашечку ароматного кофе или свежевыжатого сока? Андрей шел и улыбался знакомым и не очень лицам, а они в ответ улыбались ему.

Он повернул налево, в сторону вокзала. Это была широкая улица с кленовыми бульварами по обеим сторонам, которые отделяли проезжую часть от пешеходной. Пяти и шести этажные здания по краям улицы, не похожие друг на друга, создавали неповторимый образ большого города. И снова кафе, булочные, трамваи, улыбки. Вот, наконец, и вокзал. TGV из Парижа, стоял у перрона, выпуская толпы пассажиров, приехавших кто по делам, а кто дальше, в Альпы, подышать воздухом, да на лыжах летом покататься. На соседнем перроне коротенький трехвагонный состав Гренобль-Женева. Через полчаса он отправиться в трехчасовой путь по туннелям, перевалам и живописнейшим долинам Альп.

Проходя мимо автобусной стоянки, Андрей немного остановился. Там в ряд выстроились автобусы с названием “Navette Service. Lyon Saint-Exup;ry A;roport”. Такой же автобус привез его, восемнадцатилетнего студента второго курса, на эту площадь у вокзала Гренобля. Его никто не встречал, просто забыли, как это часто происходит во Франции, и он сам, по имеющейся ксерокопии карты, с сумкой и двумя чемоданами побрел дальше под мост, на ту сторону железной дороги к реке Изер, на берегу которой возле центра ядерных исследований находилась уже готовая для него комнатка в студенческом общежитии университета Жозефа Фурье. Утром того же дня Андрей простился с мамой и уехал в аэропорт Пулково в Санкт-Петербурге навстречу новой жизни. Он улыбнулся и пошел тем же путем дальше, как и семь лет назад, только более уверенно и бодро и как-то по-свойски, несмотря на психологическую тяжесть неизвестности, что ждала его впереди.

У входа в конференц-центр толпилось огромное количество народа. Часть из них была Андрею знакома по предыдущим подобным событиям. В основном, это были ученые мира сего. Вот, к примеру, директор международного института электросвязи, почему-то черный и максимально политкорректный, а вот его советники, все четверо, почему-то белые, но в публичных мероприятиях не светящиеся. Или большой араб, в своей национальной одежде, вечно в сопровождении то ли слуг, то ли еще кого-то, главное, что не жен. Он – завсегдатай любых крупных ученых собраний, и Андрей никак не мог понять что ему было нужно, может потренировать английский? Поодаль стояла группка женщин феминистической наружности. Это – послы ООН. Дамы, если их можно так назвать, занимались тем, что продвигали научную мысль в беднейшие страны Африки и авторитарные квазимонархии, типа КНДР. “И о чем они так живо спорят” – спросил сам себя Андрей – “да еще и между собой? Интересно, мужики у них были? Ну хотя бы по разику каждой! Кто знает, быть может они стали бы образцовыми женами и идейными вдохновителями движения за возрождение семьи в Европе? А так, болтаются без дела, занимаются черти знает чем. И главное верят, что несут добро. Вот какое добро они могут принести загибающейся Зимбабве с семинара по квантовой гравитации? А я помню их. Там с ними негритянка еще была. Вышли боевые и решительные как четыре гусыни. Перрен тогда выпил слегка и пытался подговорить своих виз-а-ви: англичанина Маккинсли и немца фон Швейга разбудить в блондинке и негритянке земные страсти. Курье вмешался, дав подзатыльник всем троим и разъяснив о возможных проблемах с ООН, если эти особы продолжат отстаивать свои феминистические ценности во время “сладострастных ухаживаний похотливых самцов от науки”. Правда, Курье признал, что с удовольствием по-смотрел бы на сие действо”. На этой мысли Андрей улыбнулся и окунулся вглубь толпы.
Андрей заметил своего друга и коллеги Жана-Франсуа в окружении группы людей и направился к этой группе. Там находились научный руководитель Андрея Огюст Перрен, директор лаборатории Паскаль Курье, директор женевского центра ядерных исследований Людвиг Шмехель и Гарри Лемман с одной стороны представлявший какую-то очень секретную американскую спецслужбу, а с другой стороны федеральную резервную систему США как совладелец одного из крупнейших американских банков. Андрей приблизился к группе, и Перрен, увидя его, отозвал Андрея в сторону.

- Ну как ты? Готов, как всегда? – с улыбкой спросил Перрен.
- Как всегда – с улыбкой ответил Андрей.
- Видишь этого субьекта? – и Перрен показал в сторону американца Леммана, яро, но добро спорящего о чем-то с Курье – очень важный мужик, его зовут Гарри, он готов пробивать инвестици у американского правительства на твой проект, ну и на тебя, разумеется. Много денег инвестировать хотят. Американцы, как ты знаешь, помешаны на альтернативной энергетике. Не пойму только почему, вроде бы у Ваших не закупают – сказал Перрен и подмигнул Андрею, улыбнувшись.

- Вы ему уже рассказывали о нашей работе? Я думал, что нам надо провести больше экспериментов для полного подтверждения результата…
- Ну… вопрос пары миллиардов долларов, чтобы сотворить сенсацию и произвести революцию в энергетике. Если есть такой человек, который хочет это сделать, зачем отказываться-то? Пойдем, я тебя представлю – с этими словами он одобряюще как-то по-отцовски взял Андрея под руку и подвел к группе, которая сконцентрировала свое внимание на Андрее.
- Господин Лемман, позвольте я Вам представлю господина Андрея Стежнева, идеолога и руководителя нашего проекта – сухо сказал Перрен в сторону американца.

- А, Андрей, наконец-то мы лично познакомились. Как Ваши дела? – начал по-американски Лемман. “меня зовут Гарри Лемман, я – первый вице-президент и финансовый директор банка Lehmann Brothers. Надеюсь, ты о нашем банке слышал не только плохое” – и засмеялся.
“Шут какой-то” – подумал Андрей – “но с деньгами”. “Я слышал, что Ваш банк ушел с рынка, инициировав ипотечный кризис США, едва не приведший мир к финансовому коллапсу” – хотел было сказать Андрей, но увидел грозный взгляд Паскаля Курье, который как будто чувствовал его мысли. “Добрый день, приятно познакомиться. Как поживаете?” – ответил американцу Андрей, после чего лицо Курье сделалось спокойным и добродушным.

“На прошлой неделе” – продолжил американец – “Я делал доклад в Федеральной Резервной Системе США, и большая часть доклада была посвящена твоей работе и проекту, который ты возглавляешь. Мы надеемся получить огромные дивиденды, инвестируя в проект, нарастающим итогом триллионы ежегодно, с всего лишь парой миллиардов инвестиций. Страны центральной Африки, диктатуры, а также новые демократии, создаваемые США и их европейскими друзьями получат серьезный стимул к технологическому прорыву. Здесь мы сможем одержать полную победу над собственностью и проложить путь к пост-информационному общественному складу во всем мире! Именно поэтому, работа, которую Вы ведете под руководством наших надежных и проверенных партнеров из ЦЕРН и университета Гренобля крайне важна для всего человечества”. На этих словах американец остановился. Андрей немного было попятился, но увидев ласковые взгляды Курье, Перрена и остальных участников группы, включая и его коллегу, Жана-Франсуа Перье ответил: “Именно поэтому мы и здесь. Здесь, чтобы представить результаты Вам и все остальной элите, которая собралась здесь, в моей альма-матер – в университете Гренобля”. На этих словах у Перрена и Курье едва не проступили слезы. Дорого стоит та работа, результатом которой иностранный студент называет твой университет своей альма-матер. Андрей так и считал на самом деле.

“Приятно слышать такие слова, Андрей. И очень хорошо встретить человека, который полностью разделяет наши глобальные идеи. Господин Перрен, Паскаль” – обратился он к Курье и Перрену – “пожалуйста, убедитесь, что у нас будет время поговорить с Андреем после выступления”.

“Пора начинать. Пошли, вперед”. Курье одобрительно кивнул и Перрен повел Андрея и Жана-Франсуа в здание конференц-центра, чтобы начать последние приготовления перед выступлением.

Паскаль Курье был в составе координационного комитета конференции и имел очень широкое влияние на регламент. Он все сделал правильно. Сначала выступал самый старый член общества – 87-летний немец, начинавший еще в молодости под руководством знаменитого Гейзенберга в вирусном флигеле, работая над немецкой атомной бомбой. Он был уважаемым, очень почитаемым членом общества, но все прекрасно понимали, что в 87 лет любая речь даже самого уважаемого человека должна быть лишена какой-либо смысловой составляющей. Что и было благополучно продемонстрировано в его сегодняшней речи под названием “роль физики элементарных частиц в урегулировании межконфессиональных противоречий”. Затем выступала одна из феминисток из ООН с докладом о жестоком обращении с женщинами в Папуа-Новой Гвинее. Она рассказала, как кого-то съели, кого-то за колдовство в пользу неправильной группы богов закидали камнями на центральной площади какого-то поселка, а кого-то, вообще вопиюще, заставили участвовать в групповой оргии по велению самца! Этот доклад по замыслу Курье должен был расслабить мозг слушателей, дабы дать возможность приготовиться слушать серьезные вещи. Затем шел доклад очень большого лилового негра, который отчитывался о поручениях, данных ему на прошлогодней конференции. Он говорил, что в центрально-африканской республике, а также в Чаде и Намибии есть предпосылки для строительства коллайдера, не уступающего БАК по мощности, и что его ассоциация, входящая в данную научную группу, уже приступила к подготовке кадров, начав строить самый большой и продвинутый в Африке университет, и уже заключены контракты на поставку цемента из ЮАР и песка из Ливии для строительства фундамента. Далее речь его больше напоминала знаменитую речь Остапа Бендера о Нью-Васюках. Наконец, перед самым обеденным перерывом, дошла очередь и до Андрея. После угнетения женщин в Новой Гвинее и большого африканского коллайдера, мозг слушателей был похож на губку, способную впитывать по-настоящему серьезный материал.

Будучи уверенным по жизни, а также внешне не выражая никакой обеспокоенности, сейчас у Андрея в душе находился мощный источник страха, который сковывал движения и не позволял осознанно генерировать мысли. Стоя на трибуне, как на кафедре на экзамене, он видел перед собой несколько сотен экзаменаторов, пристально вглядывающихся то в его китель, то в его туфли, то на экран с первым слайдом презентации. Позади стоял Жан-Франсуа, нервно потряхивая пальцами. Перед этими двумя, по сути мальчишками, сидел весь цвет современной физики, технологии, математики, даже экономисты присутствовали дабы не упустить перспективные решения экономии денег.

Огромный зал, слегка затемненная кафедра и четыреста пар глаз, ожидающих сенсации. И разочаровать ребята не имели ни малейшего права.

“Дамы и господа – начал Андрей – я и мой коллега, Жан-Франсуа хотели бы Вам представить некоторые результаты нашей пятилетней работы: Atomic electron transition reflection. Mathematical description and its application to macro world”. Звучало очень многообещающе. Андрей начал докладывать шаг за шагом. Из его презентации выходило, что телепортация электронов возможна не хуже, чем телепортация квантов, а из электронов и прочих частиц, телепортация которых также не вызывает проблем, состоят атомы, ну а из атомов, собственно, и вещество. Вот так-то, получается, что мечты писателей-фантастов о нуль-транспортировках могут, судя по этой теории, стать реальностью. Одно оставалось проблемой:

“Уважаемый Андрей – раздался вопрос из зала – наверное, с телепортацией одного кванта все неплохо. Возможно, не вызывает сомнения, судя по Вашим слайдам, телепортация электронов, протонов и нейтронов – понятно. Но материя, я имею в виду макроматерию, она же состоит из миллиардов, триллионов частиц, которые Вы описываете… Это какой компьютер необходим, чтобы все это обсчитать? И сколько веков уйдет у Вас на передачу, скажем, одного миллиграмма водорода?”. На этом вопросе его автор засмеялся и попытался побудить на смех оставшуюся аудиторию. Лиловый негр, феминистки и самый старший физик-ядерщик недоуменно смотрели на кафедру. Остальные заулыбались, но смеяться не стали, видимо, предвкушая дельнейшее развитие ситуации.

У Андрея все похолодело. Страх сковал его еще больше. Он и не знал, что ответить на этот вопрос, но совершенно позабыл, что ответ есть у его друга и коллеги, стоящего поодаль. Он посмотрел назад, за кулисы и увидел улыбающееся лицо Паскаля Курье, который нежно и ласково кивнул в сторону Жана-Франсуа. “Точно, конечно же” – вспомнил Андрей. Тотчас, как будто молния пробила его насквозь. Почувствовав поддержку и даже какую-то нежность со стороны наставника, Андрей вдруг снова обрел дар речи и повернувшись лицом к аудитории улыбнулся и ответил: “Безусловно, самый ожидаемый вопрос, господин, прошу прощения, Вы себя не назвали. Конечно же, все сказанное здесь не имело бы ни малейшего смысла и было бы бесполезно, если бы не поистине простое мощное и изящное математическое описание разработанное моим коллегой. Я бы хотел ему предоставить слово. Пожалуйста, Жан-Франсуа”. “Спасибо” – закартавил Жан-Фрнасуа и пустился в такие математические дебри, что лиловый негр, феминистки и старый физик-ядерщик быстро стали чувствовать себя лишними на этом собрании. Автор каверзного вопроса, надо отдать ему должное, слушал внимательно, все записывал и периодически пытался включать диалог, но в принципе, на все вопросы он получал ответы. По выкладкам выходило, что и кванты, и электроны, и другие элементарные частицы выстраиваются так, что разработанный специально для этих целей математический аппарат изящно и аккуратно “телепортировал” за доли секунды килограммы вещества. Прорыв ли это был? Да, несомненно. И оба докладчика подспудно чувствовали, что сейчас их голосами и головами делается революция в науке и технике. Жан-Франсуа уже выступал увереннее. Первый шок взял на себя, как обычно и происходило в их совместной деятельности, Андрей.

Резюмировать вышел сам Курье. “Работа нашей команды на протяжении последних пяти лет поистине гигантская, как Вы уже, наверное смогли заметить… Безусловно, у нас еще огромный пласт работ впереди… Но не смотря на это, и не только потому, что я являюсь руководителем данных исследований, я могу констатировать, что результаты действительно выдающиеся, и они могуть дать начало новому поколению и качеству исследований и дискуссий, положить начало, не побоюсь таких слов, новым разделам физики и других точных наук, основы которых лежат здесь, в этом самом месте, на слайдах, которые Вы видите на экранах”. На этой фразе он попросил задавать вопросы, но зал был как будто зазомбирован. В каждой фразе Курье, каждый присутствовавщий вдруг увидел себя. Как он становится частью нового научного направления, генерирует новую научную мысль. Даже лиловый негр вдруг увидел себя частью великого и прекрасного, чего-то разительно отличающегося от большого африканского коллайдера и трущоб Центрально-Африканской республики. Ну а феминистки вдруг стали представлять себе женский коллектив ученых, разработавший телепортацию в космическом пространстве и открывающий человечеству, причем скорее его мужской половине путь к далеким и неизведанным мирам. Ну, а старый физик-ядерщик просто вспомнил молодость и пролил скупую слезу, искренне порадовавшись за молодых ребят, стоящих на пороге реального научного прорыва.

В работе конференции наступил обед. За кулисами Жан-Франсуа и Андрей пили горячий кофе с нежными теплыми круассанами. “Старайтесь не появляться рядом с главным входом – сказал Курье, подойдя к ребятам – там полно журналюг, которые хотят распросить Вас о Вашем докладе на сегодняшней конференции... Так как вопросы у них, как водится, нехорошие, намного сложнее, чем тем те, над которыми мы тут с Вами думаем, Было бы лучше, если Вы избежите каких-либо ответов на них”.

Журналисты, вопросы, ответы, а вдруг еще что-то не так скажешь. Да ну их всех к черту. Похожие мысли были у обоих героев сегодняшней конференции. Не каждый день производишь фурор в научном мире, да еще и после пяти лет упорного труда. Перрен, находящийся неподалеку, о чем-то переговорил с Курье, после чего подошел к Андрею и Жану-Франсуа. “Вообще, если хотите, то можете идти… Честно говоря” – сказал он задумчиво. “Ничего более интересного уже не будет… Для Вас… Презентация сделана… Основной инвестор будет сегодня вечером…” – добавил он как-то неуверенно. Наконец, он, будучи переполненный чувствами пожал по очереди руки одному и второму и улыбнувшись сказал… “Вы – просто молодцы, ребята!.. Мы… сделали то, что никто в принципе не делал до нас… Пройдет два или три года, и Ваша работа изменит мир… Я в этом уверен…”. На этих словах, он приобнял как Андрея, так и Жана-Франсуа, после чего снова к ним подошел Курье. “Хватит нежностей! Им надо готовиться к главной встречи сегодняшнего дня, где надо объяснить американцам идею а также почему эти идеи необходимо финансировать. Ноя согласен, что сегодня Вы просто молодцы. Выс сейчас идите, и встретимся в пять часов в месте … Le coup de torchon… Ты знаешь же его, Жан-Франсуа… Это недалеко от вокзала на набережной”. “Да, конечно, я хорошо знаю это место” – ответил Жан-Франсуа. “Все, идите” – заключил Курье, взял какие-то бумаги и вышел.

Андрей и Жан-Франсуа вышли через черный ход и направились в ближайшую boulangerie pattisier, следуя в направлении самого сильного из многочисленных запахов свежей выпечки. Погода в этот день выдалась на славу. Не очень жарко, что для альпийского лета крайне не типично, но солнечно с легким ветерком. Аромат от цветущих каштанов и сирени перебивал, но все же крайне удачно гармонировал с запахом сдобы, кофе, свежести прошедшего ночью дождя и, как бы странно не звучало, припаркованных автомобилей, пестрящих разными елочками да ванилями. Шок еще не прошел. Оставалось идти некоторое время молча, и совершенно не хотелось думать о том, что сейчас произошло, и тем более, что сейчас происходит на конференции. Обычно, несколько фуроров не бывает, а значит сейчас опять слушают про развитие физики в Гвинее или о чем то похожем. Молчание нарушил телефонный звонок мобильника Андрея… Звонила его подруга:

- Monsieur, ну как, сенсация состоялась, как я могу видеть и слышать… По телевизору сказали, что ты и Жан-Франсуа просто-таки разрушили фундаментальные основы физики – как обычно игриво спросила Анна-Мария.
- Анна-Мария, моя любимая, единственная мысль, которую я думаю в данный момент это то, что я тебя сильно люблю – ответил Андрей.
- Очень хорошо, Тогда встретимся после твоей официальной встречи, вечером? Перрен мне сказал, что в пять часов, в coup de torchon… А может быть, я тебя сопровождать буду – рассмеялась она. Вообще, Андрей жутко не любил смешивать работу и личную жизнь, но если его возлюбленная будет присутствовать на таком важном событии и видеть его триумф, очередной за сегодняшний день, то почему бы и нет. Жан-Франсуа вежливо отворачивался от разговора двух влюбленных и немного улыбался.

 - Знает уже – спросил он Андрея по-русски?
- А то – ответил Андрей – когда, во-сколько, кто будет. Слишком уж она нравится Перрену. Стоит ей только ему позвонить, так он расплывается в улыбке и все ей рассказывает.
- И ведь женатый человек. Даже сложно поверить в это. Как думаешь, что сегодня обсуждать будем за ужином?
 - Ты видел этого, Леммана, на пингвина похож, правда – усмехнулся Андрей ехидно
 - Да, уж, точно пингвин, но денег много, плюс, я думаю, что он от американского правительства или, как у них там, конгресса, работает. На чем-то сэкономить хотят.
- Думаю, что речь пойдет о продолжении исследований за их деньги. Наверное, финансирование увеличат, но все результаты будут принадлежать им. А Курье, вероятно, будет этому сопротивляться, рассказывая, что результаты подобных исследований принадлежат человечеству, но денег попросит все равно.
- Полагаешь, что наш университет, да Французское правительство, да весь европейский союз не смогут удержать результаты у себя? Уж на такое-то мы точно должны деньги найти.
- Думаю, что будет как и в прошлые разы… Не такой уж он и простафиля, наш Курье, и не настолько сильно деньги любит, чтобы все и всех продать. Как пить дать, оболочку продаст, а содержимое оставит дома и будет вливать им разные помои под сладким соусом и деньги просить. Пингвину-то что нужно – отчитаться о проделанной работе. Дескать, посетил, послушал, сделал верные выводы, наметил пути, с людьми переговорил, убедил, что Америка есть центр вселенной, что вокруг нее родимой все развиваться будет. А потом, в конце года и бонус получит свой.
- Да уж, ты прав. Я, честно говоря, совершенно не представляю как пингвину объяснить, о чем мы сегодня разговаривали. И вот чего я не пойму, так это зачем он на сессию поперся. Да ну его к черту, обсуждать еще. Чего-нибудь придумаем.
- Как там Алевтина Григорьевна? Я к Вам не зашел на прошлой неделе, не съездил с ней на кладбище к Григорию Афанасьевичу – чуть виновато произнес Андрей.
 - Она не обижается, что ты. Даже в свои 96 лет она прекрасно понимает, что работа есть работа, и что ее воспоминания детства, о былой России, слезы по потерянному миру – суть менее важны в данный момент для нас с тобой. Она, если помнишь, даже когда ей в русской визе отказали, просто пришла домой, на кухню, налила чаю и просто тихо по-русски обругала этих посольских клоунов.
 - Кстати, а когда ей не дали визу, чем они мотивировали свое решение? Человек с такими корнями и не может в последний раз в жизни на родину съез-дить?
 - Неопределенное состояние здоровья. Именно такую чушь и вписали, представляешь? –
 - Да уж, на самом деле клоуны. Неужели нет ни капельки сострадания к пожилому человеку, сбежавшему в детстве от кровавого беспредела, и всю свою жизнь мечтавшему увидеть родину, не на картинке, и не на дореволюционных фотографиях, а вживую, по-настоящему. Помнишь, как она показывала семейную фотографию, и домик, в Парголово, просила меня место на карте показать?
 - Да, и расплакалась, узнав, что домик-то цел и невредим, до сих пор стоит, и как и сто лет назад мимо него ходят поезда в самые прекрасные и заповедные места области. И что из этого домика выходит встречать и провожать поезда такая же девочка, как и она в 1916 году, с мамой за ручку. Только поезда другие, девочка с мамой, не имеющие к корням этого дома никакого отношения, а бабушка с дедушкой этой девочки, получили этот дом за успехи в ударном труде. А до этого дом был занят какими-нибудь пролетариями, которые изуродовали его изнутри до неузнаваемости. Если честно, то я всех этих телячьих нежностей просто не понимаю – достаточно жестко закончил эмоциональную речь Жан-Франсуа.
- Не сомневаюсь, что ты их не понимаешь – немного надменно продолжил Андрей – ты к России имеешь очень отдаленное отношение. Родился и вырос здесь, во Франции, мама твоя русский язык не помнит, отец вообще относится к Алевтине Григорьевне как к негру из французской колонии… Но я не обижаюсь. Негры и есть. И я тут немного негр, бежавший из своей страны. Но не за длинным рублем или евро, а за образованием и самореализацией!
- Успокойся! Не хватало нам еще поругаться еще! И это в такой день! Папа ее жалеет и снисходительно относится. Он и на визу хлопотал. Просто, как тебе сказать. Отцу – 60, он из предыдущей эпохи – эпохи восстановления Франции после войны, высочайшего патриотизма, вражды с Россией в период холодной войны. У него такое воспитание с пеленок! Но и он меняется. И к тебе он уже относится как к гражданину мира. У нас меняется все, как и во всем мире. Национальность постепенно заменяется способностями, полезностью человека. А к пожилым людям – уважение. Это сейчас национальная политика, сам же знаешь.

 - Я вот думаю… Очень часто, веришь? Хочу или не хочу обратно в Россию. Вот мы сейчас тут сидим с тобой, круассанчики едим, кофеек с чайком пьем. И испытываем чувство эйфории от сотворенного переворота. А что бы было там? И ловлю себя на мысли, что я совершенно не представляю, что было бы там. По редким разговорам с мамой, я понимаю, что живет страна все лучше и лучше. Ее подружки куда-то ездят все чаще и чаще, дальше и дальше. Машины все больше, новее и дороже… Я только не пойму, почему по телевизору по Россию только сплошной негатив валится. Может от зависти? Или видят сильного противника, вновь возрождающуюся страну, и с помощью негативной пропаганды пытаются имиджу помешать. Не знаю, в общем, кому и чему верить. – На этой фразе Андрей вдруг уставился куда-то в пустоту и поднес кружку с уже остывшим чаем к своим губам.

 - Ну а так, если бы там все было бы как здесь: наука, перспективы, будущее?

Андрей отвлекся, задумчиво посмотрел на Жана-Франсуа, отхлебнул последний глоток из чашки и томно ответил: “я верю в возможность этого меньше, чем в большой африканский коллайдер, о котором сегодня сине-черный негр рассказывал”.

- Ну и негатив пошел у тебя – усмехнулся Жан-Франсуа – неужели ты думаешь, что совсем все плохо? Может все же, что-то изменилось, все-таки семь лет прошло уже. Люди изменились, стали лучше есть, стали ездить, общаться, разговаривать, меняться опытом, впечатлениями, появилась возможность думать о чем-то еще, более великом и созидательном.
 - Знаешь, я не очень понимаю этот разговор – у Андрея выступили слезы – и я не понимаю, почему я сам его завел именно в этот момент. Наверное, все же в душе я там, в Питере, с моими родными, с моими бывшими одноклассниками и одногрупниками. Наверное, я бы хотел, чтобы они увидели, каких успехов я достиг. Да, это некое юношеское хвастовство. Но самое большое желание у меня сейчас это оказаться дома… где с тобой говорят на одном языке в прямом и переносном смысле этого слова, и где не надо покупать ненужную вещь или ездить в ненужное место только для того, чтобы соответствовать каким-то странным и чуждым критериям советского переростка, вдруг дорвавшегося до немыслимых для себя благ. Видимо поэтому я здесь, а не там…

В пять часов вечера все было готово. В уютном углу ресторана с шикарным видом на долину реки Изер был накрыт стол на 10 человек. Здесь все было по высшему классу – коллекционные сервизы, серебряные приборы, эксклюзивный повар, специально прибывший из Аквитании для приготовления кулинарных изысков, официанты в выглаженных костюмах с белоснежными салфетками на левой руке. Андрей смотрел на все это с недоумением. Надев костюм, бабочку вместо галстука, черные туфли он привел себя в соответствие мишленовским стандартам, но в то же время обрек себя на вечер страданий. Гнусные разговоры о миллиардных инвестициях в их с Жаном-Франсуа изобретения были менее всего желанны. Эмоциональный фон был еще слишком свеж после сегодняшнего утреннего выступления. Анна-Мари, была как обычно блистательна, в длинном черном с серебром платье, и Андрею очень хотелось уединиться с ней, а не со всей этой финансово-политической тусовкой.

После нескольких дежурных тостов и смешных комплиментов Лемман начал говорить: “Андрей, я задам тебе вопрос, который на твой взгляд может показаться глупым. Есть некая точка, или как ее любят называть писатели-фантасты – портал, расположенный, скажем, где-то в Финиксе, в Аризоне. Оттуда нужно переместить килограмм груза. Произвольного. Пока не имеет значение, какого. Сколько энергии я должен буду затратить на эту операцию?”.

Вопрос действительно был глупый. “Перемещать-то куда?” – спросил Андрей. На лице американца проявилось глубокое недоумение. “А что разве будет иметь значение куда?” – загадочно спросил он.

“Разумеется – ответил Андрей – законов физики мы сегодня не отменили - мы их просто дополнили. Даже если мы и преобразуем материю в информационный поток – нужна энергия на поддержание всей инфраструктуры передачи, работа серверов, коммутаторов. Информация по дороге запросто может потеряться – нужны повторители, усилители. Через интернет это все… не передашь. То есть, по сути, чтобы передать материю из точки А в точку В нужно строить отдельную высоконадежную сеть. Ведь если мы потеряем хотя бы один бит из искомого потока – мы не восстановим вещество в точке назначения”.

На этом в разговор вступил Курье.

“Господин Лемман, Гарри. Ну, вот представь, что тебе, прости за грубость надо передать человека… разрезанного… на части”.

“О, Боже, Паскаль, вечно ты все очерняешь” – сказал Лемман с дружеской улыбкой. Гости за столом захихикали.

“Зато ты точно поймешь, куда собираешься потратить деньги свои, ну и честных американских налогоплательщиков” – засмеялся Курье и по-свойски похлопал Леммана по плечу. Лемман немного опустил голову, затем обиженно улыбнулся и произнес: “вот ты меня считаешь вислоухеньким банкирчиком, сколько я тебя знаю, а между прочим, я в списке Форбс мировом в первой полсотне”.

“А у меня домик в горах прямо над большим тоннелем Большого Адронного Коллайдера. Душу греет высокоэнергетическими частицами. Хотя, ты прав. Для меня распад протона намного проще объяснить, чем то, почему кусок бумажки, называемый акцией сегодня может стоить в два раза дороже, чем вчера. А когда говорят про активность быков на рынке, то у меня сразу же фантазии включаются сельскохозяйственно-эротические.”. Все засмеялись, включая и Леммана. Но все же, его на самом деле интересовал процесс. Его сильно занимало, как же обеспечить финансирование проекта такими огромными деньгами, если доступно процесс не будет объяснен.

“Господин Курье – вступила в диалог Анна-Мари – на самом деле, с расчлененкой пример какой-то грубый. Вот, давайте возьмем это”. И она вытащила косметичку. “Тут много всего – даже больше, чем частей тела”. Она вырази-тельно посмотрела на Курье.

“Ой, не думаю, что потеря чего-то из косметички будет критичным” - отвесил Перрен и улыбнулся.

“Да что ты говоришь – ответила Анна-Мари кокетливо. Вот, например, без этой туши от Лореаль, ну если она потеряется, ты не будешь вдохновлен подчеркнутой выразительностью моих глаз”.

“Эй-эй” – ревниво одернул ее Андрей,

“Ну дай мне поиздеваться над ним – смотри, как он засмущался” – ехидно улыбнулась Анна-Мари.

“Коллеги, давайте уже посерьезнее, что ли. Два миллиарда обсуждаем все же” – попытался вставить Курье, но сам не сдержал улыбки.

“Но сколько поэзии” – растянул Лемман, пригубливая из бокала Chateaux Margot 1980 года.
Молчавший и смущенный до этого момента Жан-Франсуа, видя, что обстановка смягчается, но рискует уйти в совершенно другое русло, предложил передать его бумажник с заранее известным количеством купюр. “Ну вот, согласен, разумное зерно” – ответил Курье.

“Ты ставишь повторители через какое-то количество миль, десятков миль, километров, а может и метров. Если повторители стоят редко, то шумы в канале связи могут просто заглушить поток одной из отправленных нами купюр. А это значит, что на выходе ты получишь меньше купюр, то есть меньше денег. Идеальный канал – сплошные повторители через каждый метр. Отдельный канал. Но это тебе будет не выгодно. Одна из задач – простейший поиск оптимальной структуры канала связи. Другая, и намного более серьезная задача – математическое описание вещества. Ведь мы передаем не груз, не материал, не молекулы даже. А тонкую структуру пяти фундаментальных взаимодействий. Структуру, со всей ее уникальностью. Единственно возможную структуру полей для данного передаваемого макроскопического объекта. Ту искомую структуру, восстановив которую мы получим из набора цифр тот самый бумажник с купюрами. Во всех смыслах этих слов”.

Повисла пауза. Лемман отвел в сторону взгляд и посмотрел в свою тарелку. У него лежала свежая полусырая, слегка поджаренная фуа-гра с грушевым джемом и остро пахнущим базиликом. Он взял нож, отломил кусочек, положил на тост и начал жевать печень бедного гуся, неприятно причмокивая. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и запил фуа-гра всем тем же эксклюзивным вином. “А вот эти взаимодействия – это что?” – выдавил он из себя и неприлично чавкнул? Курье кивнул в сторону Андрея.

“Есть четыре фундаментальные взаимодействия: сильное, слабое, электромагнитное и гравитационное. И есть пятое, которое обнаружили мы, назвали пятым, и описали математически. Оно отвечает за связь первых четырех, или, если угодно, за взаимодействие взаимодействий. Мой коллега, Жан-Франсуа решил достаточно нетривиальные системы уравнений, и какого было наше удивление, что решение в определенных граничных условиях, задаваемых пятым взаимодействием является единственным. Это и легло в основу метода преобразования материи в информацию о нем и методе однозначного обратного преобразования. Жаль, что мы говорим только о материи…” – протяжно закончил фразу Андрей.

“А о чем еще можно говорить?” – с некоторым детским испугом спросил миллиардер Лемман.

“Видите ли, господин Лемман – включился в разговор Жан-Франсуа, при решении искомой системы мы натолкнулись на граничные условия, требующие введения новых взаимодействий для обеспечения однозначности преобразований. Соответственно, и у такой расширенной системы есть состояния, требующие ее расширения на некий следующий тип взаимодействия. А потом мы получили достаточно тривиальное описание условий, существование которых необходимо для трансформации системы, скажем, для перевода ее на следующий описательный уровень. И получалось из этого всего, что каждое новое взаимодействие описывало связь предыдущих, более низкого уровня. А изменение этого связующего взаимодействия приводит к изменению всей системы в целом. Надо только знать закон этой связи”.

“Я не понял, что все это значит” – немного раздраженно сказал Лемман.

“А то – продолжил снова Андрей – что мы не знаем, что мы объяснили. Четыре взаимодействия описывают всю известную науке материю. Пятое - структуру взаимодействия этих взаимодействий. А вот во что трансформируется известная материя при изменении шестого, непонятного пока взаимодействия – самый интересный вопрос”.

“И во что? Ну если точно сказать не можете, но наверняка же есть какие-то догадки”? – с неподдельным интересом спросил Лемман.

“Гарри, а тебе это зачем все” – неожиданно недовольно спросил Курье и покосился на Леммана.

“Ну… под это тоже можно… чувствую, еще больше получить… финансирования... правительства” – совсем уже растерянно пробормотал Лемман,  стесняющийся признаться, что его просто раздирало едва ли не детское любопытство, граничащее со страхом неизведанного за белой дверью в черную комнату.

“Был такой мужик – Эйнштейн – продолжил Курье – так вот он перед смертью сжег большую часть своих трудов. Мотивация была у него проста. Человечество к его последним открытиям просто не готово. А сам он признавал, что еще немного, и от своих открытий он бы попросту лишился ума. Так что живи спокойно. Давай хотя бы наш, земной проект реализуем. Пойми, даже если мы что-то и думаем или даже что-то наблюдали, мы не сможем этого сказать ни за какие деньги”.

Лемман глубоко вздохнул, поморщился и произнес:

“Ладно. Мне с Вами сложно всегда. Мы выделим две площадки: одну я уже назвал – в Финиксе, вторую около Сан-Франциско. Задача – построить сеть и наладить процесс телепортации, основанный на Ваших знаниях и открытиях. Финансирование мы обеспечим”. Он подозвал сомельё, выбрал дорогущее вино, аж семидесятых годов, какую-то безумную закуску, и как только все это принесли, произнес тост: “я хочу поднять тост за этих людей – и он показал на Андрея и Жана-Франсуа – за революцию, которую они совершили, и за людей, которые с ними в эту минуту, за то, что они есть, и для меня большая честь находиться в их обществе”.

Андрей крепко сжал руку Анны-Мари и посмотрел на нее. Как красива она была, особенно сейчас, в этот незабываемый момент, сколько нежности и гордости было сейчас в ее глазах направлено на него, единственного и любимого. А чего бы он достиг, будучи один? Да ничего. Именно она создавала в нем неповторимый драйв, была поддержкой и опорой, не допускала у него даже мысли о неудаче. Только победа, только вперед! Он видел в ней жену, мать своих детей, верную подругу на старость. Ведь познакомились они шесть с половиной лет назад, когда Андрей по-французски толком-то не разговаривал. И все ближе и ближе. Они вместе шли и пришли к этому успеху.

“Спасибо тебе. Я так тебя люблю!” – сказал Андрей Анне-Мари и крепко поцеловал ее в губы, стоя за столом после тоста Гарри Леммана. Не отводя друг от друга взгляд, они сели, и у Андрея перед глазами почему-то возникли его родные и друзья, оставленные семь лет назад дома, в Петербурге. Он неожиданно отсутствующе посмотрел сквозь гостей за столом, а Анна-Мари нежно положила ему голову на плечо…