ПТР14

ГЛАВА 14

Анфиса приехала, как и обещал Никифор, аккурат к ужину. Лина организовала детей, Никифор подкочегарил печь и, когда раскрасневшаяся от езды на гужевых санях хозяйка вернулась домой, её ждал готовый ужин.
Затем они все вместе вечеряли, пили чай, Анфиса рассказывала как хорошо в тайге и благостно в скиту, где живут одни только святые люди, Никифор сидел мрачнее тучи, дети были довольны уже тем, что мать в хорошем настроении, а Лина ничего не понимала.
- В пятницу с утречка поедем в скит, - ласково посмотрев на постоялицу, сообщила Анфиса, когда дети ушли почитать на сон божий из труднодоступного ветхого завета, а Селиван пошёл в сарай за дровами на ночь. Женщины продолжали сидеть за столом и попивать чай с добавлением каких-то неизвестных и очень благоуханных трав.
- Спасибо тебе, - душевно поблагодарила Лина. – Как это тебе удалось так быстро старца Акинфия уговорить?
- Да вот, уговорила, - загадочно чему-то улыбнувшись, возразила Анфиса.
Лина, изо всей силы изображая на лице радостную благодать, снизошедшую на неё после известия Анфисы, также усиленно соображала, а что из этого выйдет? Однако все её соображения заканчивались легкомысленным заверением самой себя, что на месте будет видно.
- А я сегодня была в вашем краеведческом музее, - сказала гостья, чтобы поддержать беседу.
- Пустое это, - убеждённо возразила Анфиса, - тебе не о том сейчас думать надо.
- А о чём? – прикинулась дурочкой Лина.
- О Боге надо думать, о чуде, которое он тебе ниспошлёт, чтобы ты смогла понести и родить ребёночка. Но этого чуда не произойдёт без помощи земного пастыря, который есть наш старец Акинфий. Сначала ты должна будешь довериться ему, а он уж тебя научит, как правильно молиться Богу. А ещё он по первости наложит на тебя епитимью, и ты уж терпи, как бы тяжела и необычна она не была, потому что старец наш святый Акинфий есть не только пастырь наш земной, но и посредник между нами и отцом небесным. После епитимьи ты должна будешь очиститься от греховной связи с миром, а уж тогда…
Анфиса продолжала говорить, Лина с идиотским умилением смотрела на хозяйку дома, а сама думала, что вот кому надо поручать промывание мозгов северокорейским шпионам, из-за которых, подлецов, в мире никак не установятся всеобщие стабильность, процветание и благополучие.

В пятницу встали рано, в четыре утра. Сначала наскоро перекусили, а затем Анфиса переодела гостью в деревенское платье, начиная от исподнего и кончая тулупом. Ту одежду, что Лина взяла с собой в поездку, Анфиса полностью забраковала как негодную для посещения святых мест. На голову гостья повязала хозяйкин пуховой платок, а пока одевалась, лихорадочно прикидывала, куда сунуть диктофон, кастет и газовый баллончик. Ни старомодное платье несуразного покроя, ни ручной вязки кофта для этого не годились, поэтому пришлось воспользоваться узелком. В узелок разрешалось взять минимум личных вещей и денег, сколько не жалко для нужд скита. Хорошо, что узелок никто досматривать не стал, и вскоре Лина и Анфиса были готовы на выход. Никифор постоянно крутился рядом, а когда женщины стали обуваться в валенки на резиновом ходу, он улучил момент (Анфиса на минуту вернулась в избу за стельками, чтобы подложить их в валенки Лины) и попытался что-то сказать гостье.
- Ты, это, когда приедешь в скит, так вот, - невразумительно начал он.
- Никифор! – грозно пресекла попытку мужа Анфиса, Лина подложила стельки, обулась, и они с хозяйкой покинули дом.
«Чёрт, может баллончик с кастетом в валенки сунуть?» - подумала молодая женщина, выходя из ворот и пристраиваясь рядом с Анфисой. Мороз крепчал, и нормально дышать можно было только через варежку. Лина прижала её ко рту, и лицо скоро стало мокрым. А пар из-под варежки вырывался такой крутой, словно это не Лина дышала, а закипал самовар, только вместо горячих капель при этом получались колючие кристаллы. И казалось, будто они звенят, стукаясь друг о друга, потому что тишина в посёлке стояла необыкновенная.
«Эта тишина, словно музыка к стихам про бездонное чёрное небо с золотыми вышитыми звёздами на нём и бескрайнее серебро снега вокруг», - попёрло Лину в поэтическую дурь. И не диво: стопроцентная городская жительница, привыкшая к сутолоке и суете, механическому шуму и людскому гомону, она, отправляясь из малоизведанной ею глуши в ещё большую глухомань, где проживали совершенно непонятные цивилизованному человеку люди, Лина не могла мыслить трезво и прагматично.
- А вот и изба дядьки Антипа, - тихо молвила Анфиса, и они подошли к распахнутым настежь воротам, за которыми наготове стояла под паром крепкая лохматая лошадка, запряжённая в совершенно сказочные сани.

Лина впервые путешествовала на гужевых санях. При этом она испытывала чувства, сопоставимые с теми, какие испытывает человек, впервые нырнувший в пучину океана на подводной лодке или взлетевший в космос. Они с Анфисой сидели спиной к дяде Антипу, меланхолично понукавшему свою лошадку, и, накрывшись дополнительной медвежьей дохой, вполголоса переговаривались. Сани неторопливо скользили по укатанной дорожке между двумя стенами вековых елей, месяц загадочно смотрел вслед, а разговаривала в основном Анфиса. Лине казалось это немного странным. Она уже достаточно присмотрелась к своей хозяйке и успела признать в ней интроверта, избегающего общения с другими людьми, если в этом не было необходимости. А вчера и сегодня Анфиса проявляла крайнее (для её нормы поведения) оживление.
«Хорошо быть искренне верующим человеком, - с лёгкой завистью подумала Лина, - помолилась от души в скиту и веселится себе, как птичка. Велика, видно, сила снизошедшей на неё благодати. Мне бы так…»
Если бы молодая женщина знала, откуда растут ноги у этой благодати, она не стала бы ничему завидовать. И, быть может, даже поостереглась ехать в скит. Хотя, кто её знает?
- А ещё старец Акинфий давеча сказал радостную весть, - продолжала повествовать Анфиса о скитских делах и новостях, - что скоро в нашей церковке появится чудотворная икона…
«Секундочку!» - навострила уши Лина и даже обернулась к попутчице.
- А я думала, все иконы чудотворные, - наивно возразила Лина, чтобы не сразу заострять интерес на теме, а спровоцировать рассказчицу на подробное анонсирование.
- Все-то все, да не все являют чудо для простого его разумения. То есть, не всякий человек и даже сильно верующий всегда сможет распознать чудо, которое тебя являет та или иная икона. А истинно чудотворная икона показывает чудо зримое и ощутимое. Как правило, тому имеется множество свидетельств. Вот как эта икона, например. У нас в скиту последнее время стали много о ней говорить после смерти бабушки Ефросиньи. А мне про то от матери моей известно. Икона эта, как будто, очень старинного письма и будто писал её сам инок Малахий, ученик Андрея Рублёва. Это было ещё в те времена, когда церковь была едина. Но позже богоотступник Никон учредил страшные гонения на истинно верующих, и многим пришлось уехать из России в Сибирь и на Урал. Наш род спасали предки Коробовы и Капустины. Они же спасали и старые иконы. Та икона, о которой речь, была замечена в чудотворстве ещё до нашествия французов и сожжения Москвы с её храмами. Предания доносят, будто она слезоточила. А после сутошного молебна слезоточить перестала, и вскоре стало известно…
«Значит, братаны Маркел и Ананий ещё не приехали, - сделала вывод из всего услышанного Лина, - это хорошо…»
А Анфиса продолжала неторопливо повествовать, словно какая-то сказочница, о судьбе данной иконы. Она перечислила все чудеса, являемые иконой для самого широкого разумения в те или иные времена. Затем перешла к жизнеописанию тех представителей рода Капустиных, среди которых стал происходить раскол на чисто бытовом уровне. Так, Афанасий Капустин, разбогатевший скупщик меха, разругавшись с остальными Капустиными, переехал сначала в Нижний, а потом и в Москву. Он был уже женат и забрал с собой всю семью. А последняя его дочь Ефросинья родилась уже в Москве. Она же единственная из всей семьи вернулась на родину предков и во искупление грехов отца обрекла себя на девичество и вечное проживание в стенах скита.
«Очень интересно, - подумала Лина, - откуда же тогда взялся Селиван?» Спросить она, по известным причинам, не могла, а Анфиса эту часть истории преподнесла так: дескать, послушница Ефросинья была столь усердна в молитвах и вере, что Бог её не оставлял и давал ей первые пять лет послушания в девичестве по ребёночку.
«Хорошенькие дела, - снова подумала Лина, - но причём тут икона?» Спрашивать, разумеется, она снова не стала, но Анфиса рассказала всё сама.
Она, исподволь наговорившись о делах семейных в той части рода Капустиных, основанной записной девицей Ефросиньей, сделала своевременную ретроспективу и упомянула о случае, предшествовавшему вышеупомянутому расколу на бытовом уровне. Однажды, когда Афанасий Капустин возвращался с молодой женой из Берёзова после меховой ярмарки, его молодуха вдруг сильно занедужила. В Коробов жену Афанасий привёз чуть живую, оставил в родовой избе и верхи поскакал в Софроновский скит, где он, не спросившись, снял в церковке чудотворную икону и повёз её спасать жену.
В общем, жена вылечилась, а тогдашний старец Никодим и весь притч на Афанасия ополчились, инкриминируя ему святотатство и требуя наложения на него неподъёмного блока епитимий. Афанасий, надо сказать, молодец был горячий и своевольный. И ответил на беспочвенные притязания духовного командования устной посылкой всех в места совсем не отдалённые. Больше того: он даже икону возвращать в скит не пожелал. И, разругавшись со всеми окончательно, укатил со всей семьёй сначала в Нижний, а потом и в Москву. И икону с собой прихватил, объясняя сей скандальный факт тем, что её, икону, в своё время спасли именно Капустины, а не Коробовы и уж совсем не Малаховы, которые пристали к общине много позже.
Затем Анфиса снова перешла к историческому повествованию о делах чисто скитских времён до и послевоенных. Отдельное место в нём (повествовании) она уделила жизнеописанию бабушки Ефросиньи и проследила весь род, основанный ей, до непутёвого Селивана.
«Очень хорошо! – мысленно с одобрением воскликнула Лина, позабыв о морозе, леденящем дыхание, о сказочных исполинских елях, неторопливо проплывающих мимо, и о чудаке-месяце, подмигивающем на прощание. – Что-то там такое об этом непутёвом?»
По словам Анфисы выходило, что данный Селиван вовсе не годился для миссии, возложенной на него в предсмертном устном завещании бабушки Ефросиньи. А перед тем, как завещать, она якобы видела вещий сон, который ясно указывал на причины раздора между Коробовыми и Капустиными, происходящего последние двадцать лет. Причины эти крылись в ослаблении веры у тех и других, укрепление каковой могло произойти после возвращения в родной скит чудотворной иконы.
Данный вещий сон бабушка видела за несколько дней перед своей кончиной. Она рассказала о нём единоверцам и вызвала в скит Селивана, своего правнука, решив послать его за иконой. Все без исключения скитские противились тому, чтобы посылать за иконой именно Селивана. Но бабушка Ефросинья была не только фанатично верующей, но и здравомыслящей в тех областях жизни, каковые стояли рядом или поодаль от её веры. И она понимала, что лучше всех с данной миссией может справиться именно Селиван, человек не только образованный, но образованный по части искусствоведения. Что давало ему, вероотступнику, большие преимущества перед людьми богобоязненными, зарекомендовавшими себя в молитвенном усердии, но совершенно тёмными в делах светских.
- Особенно возмущалась тётка Анисья Капустина, - перейдя на шёпот, рассказывала Анфиса, - и она была права. Потому что Селиван полный безбожник, и он только для видимости клялся умирающей бабушке Ефросинье строго исполнить её наказ. А на самом деле… В общем, хорошо что тётка Анисья послала за ним своих сыновей, Маркела и Анания. Они недавно звонили из Перми старцу Акинфию и доложили, что поймали вероотступника на попытке продать икону другим безбожникам, что силой икону у него забрали и теперь везут её в скит. Слава тебе, Господи!
Анфиса истово перекрестилась и придвинулась плотнее к Лине, заглядывая ей в глаза: каково интересно той было слушать?
- Ничего себе триллер, - пробормотала молодая женщина, - кто б мог подумать, что у вас тут происходят такие страсти? А ничего, что мы о них так свободно судачим?
Лина мотнула головой в сторону дядьки Антипа, который сидел, можно сказать, спиной к спине к беседующим и, знай себе, понукал лошадку.
- Тема, конечно, не для досужих сплетен и не для чужого присутствия, - тихо возразила Анфиса, - но дядька Антип всё равно тугой на ухо, а ты мне уже не чужая. И должна же я тебя хоть как-нибудь развлечь перед тем, как ты попадёшь в скит? А там с непривычки может показаться ой как не сладко! Хотя, в общем, ничего страшного, но…
«Спасибо, успокоила, – мысленно поблагодарила Лина. – А про несладко я и сама догадываюсь. Особенно хорошо можно представить качество моего состояния после встречи с братанами, которые якобы только лишь силой забрали икону у непутёвого Селивана, и один из которых может запросто меня узнать. Однако как права я была, предположив, что братаны поедут поездом…»
- Это хорошо, что икона скоро будет в скиту, - прикинулась наивной овцой Лина, - я так надеюсь на чудо.
- Надейся, милая, надейся. Верь и, главное, приготовься к покорности перед отцом Акинфием, - начала увещевать её Анфиса.
Лина, думая о своём, не обратила никакого внимания на предостережение и не расслышала виноватых интонаций в голосе спутницы, которая, в общем-то, весь разговор затеяла только для того, чтобы заглушить чувство вины перед этой доверчивой страждущей женщиной. Анфиса сама не понимала, с чего это ей сделалось виновато, ведь она делала всё по её вере и разумению правильно, тем не менее… А Лина, не подозревая о смятении чувств в душе Анфисы, задала любопытные для себя вопросы:
- А скоро икона будет в вашей церковке? И скоро мне можно будет перед ней помолиться?
- Ананий звонил из Перми позавчера, значит, в скиту они будут в воскресенье, не то в понедельник, - с готовностью ответила Анфиса, - так что успеешь ты на икону и посмотреть, и помолиться на неё… Если, конечно, старец Акинфий даст на то своё благословение…
«Выходит дело, и из Перми они самолётом лететь не захотели, - констатировала Лина, снова не обратив внимания на виноватые нотки в голосе Анфисы, – вот вам и тёмные братаны. На месте преступления не оставили ни одного отпечатка, сотовый телефон хотя бы один на двоих имеют и на перекладных почти через пол-России проехали…»

 

next chapter