Ольга. Часть 17

Часть 17




Нет. Самый суровый и боевой комиссар "Арктура", самый лысый и самый бородатый, гордо носящий по-настоящему мужское, уважаемое всем отрядом прозвище "Борода", не может и не должен давать волю душе и эмоциям. Но когда перед ним стоит, виновато прижимаясь к его стальной комиссарской груди самая очаровательная и самая любимая на свете сестрёнка...
Я легко обхватил исступлённо замершую головку, оторвал от себя и, скользнув губами по опьяняюще душистым волосам, тихо припал к её жадно раскрывшимся губкам.

-- Олька... Я так соскучился по тебе...
-- Гошка... Солнышко моё... Я тоже!

Ну, вот и всё. Сияющие, кипящие чёрной смолой глаза снова поднялись навстречу моему всепонимающему братскому взгляду, и все слова мучительных оправданий сразу стали вдруг глупыми и совершенно ненужными. Мы же так истосковались друг без друга за лето, и мы просто счастливы сейчас быть вдвоем, быть вместе и рядом, душа к душе и тело к телу.

Олька весело терлась об мою бороду голыми грудками и с ехидными смешками озорно дергала за длинные жесткие волоски.

-- Гошка, ты теперь настоящий Борода!

Я в ответ дергал пушистые волоски под её гладким, нежным животиком, и в ответ на её категорически весёлое "Сбрить немедленно!" отвечал тем же категорически весёлым  тоном "Сбрить немедленно!"

-- Гошка, не брей меня... Ну пожалуйста... Я замёрзну лысая и колоть тебя буду щетиной, как мужик!
-- Я тоже без бороды замёрзну... Не дадим друг другу умереть?
-- Не дадим!
-- Тогда по  шампанскому?
-- Ура!!!

Когда всё улеглось и успокоилось, когда Олька в моей любимой чёрной комбинашке, сквозь которую так откровенно и приятно просвечивало всё её прелестное тело, суетилась на кухне, помогая готовить на неделю обед и развешивать выстиранную бойцовскую одежду, разговор о мучительно главном зашёл уже совершенно спокойно и буднично, как о само собой разумеющемся. Всё произошло так, как, наверное, и должно было произойти. В этом году  совхоз, куда из года в года ездили исключительно "эвэвэмщики", не смог принять сразу всех, и половина "наших" отправилась в соседний совхоз, в который всегда ездили только "прог-матики". Самым первым трудовым утром в Олькину, спетую многолетним трудом, дружную бригаду "математичек" совершенно случайно затесались трое пятикурсников с "эвм". Он увидел сестрёнку в белом ситцевом платочке, с ведром на грядке и сразу потерял дар речи, разум, а с ними тут же окончательно потерял голову...

Пока Олька, стараясь не сходить с веселого, полушутливого тона, рассказывала эту предысторию, я уже лихорадочно соображал, кто из пятикурсников мог стать внезапным объектом её взаимности и внимания. Конечно, сходу влюбиться в красивую, стройную девушку с длинными, тёмными, как таинственная летняя ночь, волосами и горящими черным огнём бездонными глазами, могла хоть вся мужская половина института. Но, чтобы зажечь в её сердце огонь ответного чувства, простой красоты, как мне казалось, было совершенно недостаточно, да и совершенно не нужно. Нужно было нечто иное, то, что есть в её братике и нет ни в ком другом. А может и ещё проще - в этом человеке должно быть именно то, чего Ольке так не хватает и не достаёт во мне.

Я неплохо знал почти весь теперешний пятый курс еще со своего первого курса и нашего первого колхоза. Тогда мы вместе пили, вместе бегали на танцы, вместе работали, и за три весёлых недели уже неплохо знали друг друга, понимая, кто и что из себя представляет. В качестве достойных кандидатов на сестрёнкину взаимность я тут же определил для себя лишь троих - черноволосого, озорного, никогда не унывающего Димку, высокого, доброго, немного наивного и нескладного Мишку и Валерку. Олька не дала мне дальше размышлять над своими угадалками, кто же, всё-таки, покорил её сердечко, тихо и робко выдав имя этого несчастного влюблённого. Да, я оказался прав на тридцать три и три десятых процента. Валерка. Валерка Ларин… Где-то в глубине души с самого начала разговора я был почти уверен, что это именно он. С первых дней, как я узнал его в колхозе, среди всех однокурсников и одногруппников он выделялся и отличался невероятной открытостью, умом и интеллигентностью. С ним можно было часами разговаривать на любые темы, и он никогда не становился скучным, заумным или просто занудным. Он мало пил водку, но и никогда не отказывался выпить в компании. Никогда никого из себя не строил и не старался быть лучше или хуже, чем он есть.  Он никогда не старался стать душой коллектива, чтобы любой ценой привлечь тщеславное внимание друзей или девчонок и никогда не чурался той компании, в которой оказывался по ходу жизни или случая. Просто всегда и везде он оставался самим собой, и эта его черта вызывала моё самое искреннее и честное уважение к симпатичному и всегда открыто улыбающемуся парню.
Мы часто сталкивались с ним в институтских лабораториях,  и Валерка всегда очень толково и подробно рассказывал о работе каждой ЭВМ, которых на кафедре стояло великое множество, и о каждой из них он готов был выдать огромное количество потрясающе интересной информации. Да, он был именно таким, страстно увлеченным и интересным парнем, которые когда-то показывали нам, школьникам все чудеса ЭВМ и на которых я так хотел быть тогда похожим.
Теперь уже я совершенно отчётливо понимал, что Олька с Валеркой прекрасно подходят друг другу и прекрасно дополняют друг друга. И что, встретившись вот так случайно на грядке, они быстро нашли общий язык и просто нашли друг друга. Чтож, что случилось, то случилось. Значит это судьба, и её теперь надо принимать, как должное.
-- Гошка... Не молчи... Скажи хоть что-нибудь...
-- Олька, я буду любить тебя, пока в моей бороде не перестанет биться сердце.
Но шутить уже, действительно, было не к месту. Она напряженно и мучительно ждала моего братского и мужского слова, от которого именно сейчас зависело самое важное и главное в её и моей жизни.
-- Оль, ты же знаешь... Я для тебя всё отдам и жизни не пожалею... Я хочу, чтобы ты была счастлива... Раз это наша судьба, и мы так решили, значит надо пробовать жить... Даже если трудно... Мы же всё равно вместе, сестрёнка ты моя родная... А вдвоём нам с тобой ничего на свете страшно... Ведь правда?
Как я ни старался быть сильным и решительным, речь получилась не очень веселой, и мне показалось, что Олька уже готова пустить слезу. Но она нашла в себе силы честно и мужественно принять моё решение, как есть. Ведь я уже прекрасно понимал, что мне достаточно было сказать лишь "Олька, ты должна быть моей и только моей", и она навсегда забыла бы и про Валерку и про всех остальных парней на всём белом свете, даже не задумываясь, что с нами будет дальше.
Она бесстыдно задрала черный кружевной подол, оседлала, раздвинув прелестные ножки, колени скукоженного трудными мыслями братика и, обхватив вытянутыми голыми руками его натруженную шею, боднула лбом в лоб.

-- Запомни, Борода! Ты - самый обалденный брат на свете, и твоя глупая сестрында никогда тебя не бросит... Ни-ког-да! Можешь даже не надеяться... Понял, товарищ комиссар?
-- Понял, товарищ командир! Разрешите выполнять приказ?
-- Разрешаю сбрить бороду и стать моим любимым братиком Гошкой...

===========================================
Часть 18:  http://www.proza.ru/2013/08/29/986