ПТР17

ГЛАВА 17

Лина думала, что после всех ночных переживаний и приключений ей не удастся заснуть. Однако она как легла на обитый войлочной подстилкой жёсткий топчан, так моментально вырубилась. Затычку из отдушины она доставать не стала, и ничьи голоса не тревожили её сон до семи утра, пока в дверь не поскреблись и позвали:
- Бабушка вставать велела. Пора чай пить, а то потом самовар простынет.
«Это Аглая», - моментально врубилась Лина и откликнулась: – Иду, иду!
Она повязалась платочком, скорчила постную физиономию и проследовала за Аглаей по туалетным надобностям. Помывшись под рукомойником, Лина наконец-то вошла в столовую и с облегчением увидела, что там, кроме тётки Анисьи, никого нет. В общем-то, Лина не боялась в своём нынешнем виде, без косметики да в простеньком платочке, показаться братанам. Однако их отсутствие её вовсе не расстроило.
«Поди, всё ещё поклоны бьют», - легкомысленно решила она и присела на табурет. Думая так, она была не права, поскольку лишние поклоны, равно как баклуши, жителям скита бить было некогда.
- Повезло тебе, молодуха, - строго заявила Анисья, разделавшись с утренним блоком молитв, предшествовавших утренней же трапезе, - в воскресенье предстанешь перед чудотворной иконой и, Бог даст, поправишь свои болести. И у нас лишнего не загостишься, а это всем хорошо, потому что это и нам чужие люди ни к чему, и тебе в чужих людях незачем.
«Ну, спасибо, утешила», - иронически мысленно возразила Лина и, дождавшись приглашения, навалилась на еду. Впрочем, иронизировала она чисто по инерции, поскольку сама была не против побыстрее линять из скита, где ей после вчерашних ночных откровений братанов, записанных на диктофон, делать было нечего. Тем не менее, следовало выдержать протокол и соблюсти приличия, хотя бы из благодарности Анфисе, так расстаравшейся для Лины. И дождаться официальной отправки восвояси.
«Ничего, поживу здесь денёк-другой, авось не облезу», - успокоила она себя, отмечая обилие еды за сегодняшним завтраком против скудной вчерашней трапезы. Она ела, поглядывала на Аглаю, на Анисью, и чувствовала какое-то неловкое неудовлетворение от проделанной здесь работы. То ли всё легко у неё получилось, то ли братаны оказались не такими уж гнусными злодеями, которым непременно хотелось отомстить за смерть Валентины?
«Чёрт тебя знает? – упрекнула себя Лина. – Чего тебе ещё надо?»
- А перед тем, как к иконе чудотворной тебя допустить, - продолжила нравоучения Анисья, - помоем тебя в баньке, как положено, старец Акинфий с тобой побеседует и благословит, а потом…
«В баньке – это хорошо,- мысленно согласилась Лина, уплетая шаньгу и запивая её чаем, - только не так, как Маркел с Ананием…»
Она невольно обратила взор на суковатую палку, не палку, дубину, не дубину, которую якобы для поддержания ходьбы таскала с собой эта дебёлая баба. Хотя для ходьбы при её отменной осанке палка ей была нужна не больше, чем рыбаку виолончель. Разве что от медведей-шатунов отмахиваться, кои случайно забредали в скит.
- А банька у нас обчественная хороша! – пропищала Аглая, грызя калач и черпая большой деревянной ложкой щучью икру. – Только…
- Цыть! – грозно прервала её замечание Анисья.
«Общественная – это, значит, с целью экономии дров», - с прежним легкомыслием подумала Лина, не обратив должного внимания на прерванную реплику Аглаи.

Общественная баня находилась за пределами скита метрах в ста от левой задней калиточки. Туда вела хорошо протоптанная дорожка. В этом месте из каменного разлома, обозначенного россыпью валунов и прочих краеугольных кусков гранита, вытекал незамерзающий ручей. Ручей считался чудодейственным, и баня при нём была кстати. И ею пользовались не в целях экономии дров, как подумала Лина, а в особых случаях: когда надо было срочно кого-нибудь подлечить и так далее. Случай Лины относился к категории «так далее», поскольку лечить от бесплодия её собирались не в бане, где молодой женщине предстояло лишь очиститься перед походом к главной святыне. Поход же в баню был назначен на после завтрака. Когда женщины во главе с Анисьей кончили трапезничать, и последняя заботливо поинтересовалась, накушалась ли гостья, на что получила утвердительный ответ, хозяйка наказала Лине одеться и быть готовой на выход через десять минут. После этого молодая женщина убралась в свою каморку, быстренько спрятала в отдушину диктофон, кастет, газовый баллончик и всё это заткнула войлоком, обвязанным сшитыми платками. Она решила, что брать с собой в баню оружие было бы и неуместным, и небезопасным. А надобность в диктофоне и вовсе отпала. Зато Лина связала в узелок перемену белья, выданного напрокат той же Анфисой и спустя десять минут выходила на свежий воздух в компании с Анисьей и Аглаей. Первая шла впереди, прямая и высокая, играючи протыкая наст дорожки своей увесистой богатырской дубиной. Вторая чуть ли не в припляску семенила сзади и, когда Лина оборачивалась, с каким-то тайным смыслом, ведомым только дуракам и блаженным, подмигивала гостье. Однако, как оказалось позже, когда тайное чуть не стало явным, этот смысл был доступен любому не дураку и не блаженному. А пока Лина, не подозревая ничего худого, топала себе по поселению, удивлялась, как раньше в Коробове, его безлюдности, и наслаждалась поистине патриархальными видами.
Что касается безлюдности скита и посёлка, то она объяснялась просто: в зимнее время мужская часть местного населения занималась пушным промыслом. Шкуры зверей продавали, а взамен покупали то, что не могли сами вырастить на своих огородах, - соль, сахар, подсолнечное масло, спички, бензин для мотосаней и так далее и тому подобное.
Что касается видов, то они потрясали. Дорожка, соединяющая скит и общественную баню, проходила по краю пространной вырубки, большую часть которой занимало кладбище. Меньшую часть занимали огороды. Вековые ели по обоим краям вырубки полого поднимались до скалистой поперечной гряды. Дальним преддверием которой и был вышеупомянутый разлом с вытекающим из него ручьём. Ручей, судя по рельефу, сначала протекал параллельно далёкой и сверкающей на солнце льдом гряде, а затем устремлялся вниз мимо огородов и одной из сторон ограды скита. Какая сила или прихоть природы заставила ручей сделать такой непонятный изгиб, можно было только догадываться. Баня же, внушительный сруб с капитальным предбанником, стояла между истоков ручья и стеной вековых елей. Когда женщины вышли из калиточки, Лина увидела, что из трубы бани курится дымок. Он тянулся почти строго вверх, что говорило о ядрёном морозе и о его продолжительной устойчивости. А цвет дыма свидетельствовал о здоровой экологической чистоте деревянного топлива.
«А мороз градусов все двадцать, - отметила Лина, - по такому далеко не убежишь. Однако как здорово пахнет. Это вам, господа горожане, не дрянные брикеты из отстоев мазута парафинсодержащей нефти».
Когда троица прибыла по назначению, на крыльцо предбанника выскочила местная молодуха почти в чём мать родила, и так и стояла там, пока все прибывшие не вошли в двери.
- Парную водичкой окатили? – строго поинтересовалась Анисья, ставя свою дубину в угол.
- Окатили, - подтвердила молодуха. Она плотно прикрыла за собой обе двери входного тамбура и стала принимать верхнюю одежду сначала у Анисьи, а потом и у Лны с Аглаей.
- Травку благовонную приготовили? - не отставала Анисья. Остальную одежду она снимала сама, являя взорам присутствующих тело жилистое, крепкое, без признаков на нём морщин и жира, о возрасте которого можно было судить лишь по седой растительности.
- Веники распарили?
- Распарили.
- Каменья разогрели?
- Разогрели.
Анисья спрашивала, молодуха отвечала, и делали они это так, для проформы, поскольку всё давно было на мази и никаких проверок-подтверждений не требовало.
А Лина разделась почти вровень с Аглаей и с интересом обнаружила, что телом и фигурой блаженная могла дать сто очков вперёд многим городским красоткам, тиранящим своё здоровье диетой, а кошельки супругов дорогими тренерами по шэйпингу и фитнессу.
«Нехило братаны устроились», - с неприязнью подумала Лина и вдруг заметила, что её тоже разглядывают, но не украдкой, как это делала она, а в открытую.
- Какая ты красивая! – восторженно пропищала блаженная.
«Я надеюсь, они тут не лесбиянки?» - с сомнением задалась нелицеприятным вопросом молодая женщина, и чуть было не ответила на комплимент грубостью. Но сдержалась, а лишь мысленно похвалила себя за то, что в своё время не разукрасила себя татушками. Интересно, какими бы тогда на неё смотрели глазами?
Лина, представив себе немую сцену, чуть не расхохоталась, но опять сдержалась, скорчила постную мину и выжидающе посмотрела на Анисью.
- Ну, хватит, что ли, пялиться, - сурово одёрнула та Аглаю, произнесла приличествующую случаю молитву, дождалась, когда обнажившаяся банщица и Аглая добубнят вслед за ней то же самое, и первая вошла, как говаривали на заре социализма некоторые культурные реформаторы, в помывочный цех. В помещении оказалось логично тепло и на удивление сухо. Освещалось оно несколькими окошками, прорубленными под потолком строения. Здесь имелось всё необходимое, чтобы нормально побаниться: широкие лавки, оцинкованные шайки, несколько медных кранов, соединяющихся с баками холодной и горячей воды, а также парилка, куда вела специальная дверь.
Анисья, не задерживаясь в так называемом помывочном цеху, направилась именно в эту дверь. Когда дебёлая старуха распахнула её, на Лину, следующую за ней, дохнуло горячим сухим паром и удивительно приятным благовонием.
«Это, наверно, трава, про которую спрашивала Анисья», - вспомнила Лина, одновременно машинально отмечая несоответствие внутренних и внешних размеров бани. Однако по мере вдыхания незнакомого аромата всякие сомнения и, более или менее, логически обоснованные мысли стали отходить на задний план, крыша, что называется, поехала, а мозги если и не отключились, то продолжали транслировать какой-то эйфорический бред на чисто эмоциональной основе.
«Что это со мной?» - с невероятным умственным усилием задала себе вопрос Лина, почти физически ощущая, с каким трудом данный вопрос пробился сквозь фон разрозненных беспечных мыслей о том, что всё замечательно, состояние невесомое, настроение радужное и ничего в этой жизни не надо, разве что ещё чуток какого-нибудь дополнительного блаженства.
«Это какой-то быстродействующий наркотик», - с тем же усилием ответила она себе и расслабленно повела головой в ту сторону, откуда явственно несло благовониями. Лина слегка расстроенным взглядом увидела отдушину и изрядный пук какой-то сушёной травы над ним. Горячий сухой пар, поднимаясь от раскалённых камней, активировал запах и в парилке пахло почище, чем в специальной мастерской по бальзамированию фараонов или олигархов. Если бы Лина так сильно не отъехала крышей, она наверняка спросила бы себя: а кто плеснул водички в отдушину? Ведь первой в парилку вошла Анисья, за ней Лина, а потом – все остальные. До этого они минут десять валандались в предбаннике, а пар из отдушины шёл наисвежайший. И ещё она могла бы задаться таким вопросом: а на фига в парилке другая дверь, расположенная напротив той, в которую вошли женщины?
- Ну, садись, молодка, обвыкни пока, а потом мы тебя парить будем.
Лина с минуту осмысливала сказанное, а затем в течение другой минуты соображала – кто это говорит? Говорила Анисья. Вид, кстати, она имела не менее балдёжный, чем Лина. Строгость куда-то испарилась, а её сменило благодушие, граничащее с идиотизмом. Аглая, та вовсе была не в себе: хихикала и хихикала, порываясь что-то сказать, но лишь произнесёт полслова, и снова зайдётся в дурашливом тоненьком смехе. Лучше всех выглядела банщица, хотя кое-какие мажорные изменения были заметны и на её лице. Тем не менее, она не впала ни в идиотизм, ни в эйфорию. Сказывались, очевидно, её крепкая голова с минимальным запасом мозгов в ней, и элементарная привычка.
А Лина присела на нижнюю полку рядом с деревянным ведёрком, из которого торчали два берёзовых веника, и вдруг поняла, что сама она уже не встанет и из парилки не выйдет. Однако это её не испугало, а ещё больше развеселило.
- Вот так, молодка, отдохни пока, пообвыкни, - продолжала приговаривать Анисья, усаживаясь на одну полку поодаль от Лины. Банщица с хихикающей Аглаей забрались на последнюю третью полку. Вообще, всё сооружение для посадки отдыхающих было сработано в виде трёхступенчатого крыльца, причём делалось оно с хорошим русским размахом, места и стройматериалов не жалелось, и при желании на нём могло поместиться до взвода купальщиков. Или, как любили говаривать на заре социализма те же грёбанные реформаторы, помывщиков.
- Ох, хорошо, - сладостно простонала Анисья и ничком вытянулась на второй полке, - давай-тко, Дарьюшка, похлестай меня веничком.
Банщица спустилась вниз и принялась помахивать над спиной Анисьи распаренным веником. Судя по запаху, усилившемуся в парилке, веники тоже были частью составлены из специальных дурманящих растений.
«А меня кто будет парить?» - мысленно спросила Лина. Аглая, во всяком случае, этого делать не собиралась. Она тоже ничком вытянулась на верхней полке и, дурашливо тыча пальцем в направлении второй двери, болтала ногами.
«Чего это она?» - невнятно подумала Лина и, наконец, обратила внимание на вторую дверь. И в то же время дверь распахнулась, а из неё вышел здоровый голый мужик, волосатый как обезьяна. Впрочем, верхняя часть растительности мужика в виде бороды и шевелюры делали его похожим на Фридриха Энгельса.
«Один из основоположников марксизма-ленинизма», - ни к селу, ни к городу вспомнила Лина курс ещё советской школьной истории, и ей сделалось чрезвычайно смешно. А ещё смешней Лине показалось то, что её совершенно не шокирует появление в парилке с чисто женским и абсолютно голым контингентом ярко выраженного представителя противоположного пола. На каковую яркую выраженность теперь указывала пальчиком хихикающая Аглая, и сквозь смех тоненьким голоском приговаривала:
- Старец Акинфий добрый, только больно делает, когда грехи отпущает.
«Это не Фридрих Энгельс, - с усилием подумала Лина. – это старец Акинфий».
Она сфокусировала взгляд на том месте, куда указывала Аглая, и переполнявшая Лину идиотская смешливость трансформировалась в некую форму экстаза. Надо сказать, что подобная трансформация произошла благодаря следующим открытиям: во-первых, пресловутому старцу едва минуло пятьдесят лет, и вид он имел вполне сексуальный. Во-вторых, между ног у него болтался такой «отпущатель» грехов, которым при правильной постановке дела можно было не только сделать кому-то больно, но и глушить зайцев, рыбу и даже вероотступников. Лина давно вышла из наивного возраста, за тридцать пять лет жизни она успела повидать всякого, но такого она ещё не видела.
«Ему бы в одну из наших столиц, - пронеслось где в стороне затуманенного сознания Лины, - в какой-нибудь элитный клуб массажистом. Цены бы ему, как в своё время Григорию Распутину, не было…»
А пресловутый старец, здоровенный мужик без следов седины в смоляной растительности, сел рядом с Линой, свесил свой «отпущатель» грехов между колен почти до пола, и спросил приятным басом одновременно строго и душевно:
- Грешница?
- Грешница, - покорно ответила молодая женщина.
- Ищешь утешения?
- Ищу.
- Ну, ложись-тко лицом вниз, а я тебя маненько попарю.
Лина покорно улеглась на полку, а старец принялся охаживать её веником, да таково, как говаривали в старину, галантерейно, что молодой женщине захотелось смеяться и плакать одновременно. А старец не только помахивал веником, но и приговаривал. До Лины не доходил смысл его слов, но от них ей делалось только лучше. Как лучше, она понять не могла, но это её совсем не тревожило.
- Теперь перевернись, - велел старец, и Лина послушно легла на спину.
Акинфий, словно художник кистью, стал мелким колебательным движением веника касаться живота и бёдер Лины, а она только блаженно щурилась и балдела, Анисья перебралась на вторую полку, а Аглая принялась напевать какую-то песенку.
- Раздвинь ноги, - велел Акинфий, и Лина вдруг расслышала похотливую хрипотцу в приятном басе старца. В то же время она ощутила неприятный запах, вмешавшийся в благовоние неведомых трав. Молодая женщина скосила взгляд вбок и увидела, что «отпущатель» старца уже не болтается произвольно меж его мускулистых волосатых ног, а принял почти горизонтальное положение и стал похож на колбасное изделие тех сортов, которые традиционно изготавливаются не в виде колец, а совсем наоборот. И при этом смердел так же, как смердели бы некоторые новые русские колбасы, если бы в них не добавляли отвлекающих специй.
«Чёрт, что это со мной?» - стала приходить в сознание Лина.
Она рывком села на полке и сильно потёрла лицо ладонями.
- Ложись, ложись, - с той же похотливой хрипотцой возразил Акинфий и попытался помочь Лине принять прежнюю позу. Соблазнитель, конечно, он был матёрый, но ему всё-таки следовало прежде подмыться, чем переться в парилку и начинать окучивать такую разборчивую женщину, как Лина Крымова.
- Ложись! – более настойчиво потребовал Акинфий, уже откровенно применяя силу.
«Так вот о чём меня хотел предупредить Никифор, - осенило Лину, - и вот чего смущалась Анфиса. Ну, спасибо, ну, удружила!»
Она выскользнула из потных объятий старца, тот, не удержав равновесия, встал на четвереньки рядом с полкой, а Лина, не мудрствуя лукаво, грохнула его по чайнику деревянным ведёрком, в котором размокали веники. Акинфий изумлённо крякнул, секунду или две удерживался в предварительной позе за счёт своеобразного домкрата, но потом всё-таки свалился на бок, вытянулся на спине и замер. А Лина, не дожидаясь, пока товарки оценят ситуацию, выскочила из парилки, окатила себя сначала горячей, а затем холодной водой, и побежала в предбанник одеваться.

 

next chapter