Смерть Че Гевары

Все мы немножко Че.
Че Гевара


1.
Я в приметы не верю. С тех пор, как стал возвращаться и перестал смотреть в зеркало, плевать три раза через плечо и следить за цветом кошек, внезапно пересекающих путь, ничего в моей жизни кардинально к худшему не переметнулось. Уже одно то обстоятельство, что в разных углах Земли одни и те же приметы трактуются аборигенами по-разному и по этому простому поводу у народов нет никакого единства, говорит в пользу отсутствия потусторонних и неведомых сил. Хотя бы то, что у одних народов черная кошка на дороге предположительно к счастью, а у других непременно не к добру?! Не говорю уже о звездах. В каждом уголке земного шара на тебя смотрят другие звезды! Зависимость воздействий народных примет и влияния звезд от географии местности может свидетельствовать только об их полном отсутствии.
Живу я в очень большом городе. Раньше жил в маленьком, а до этого просто в большом, — это относится к делу таким образом, что иногда я изредка возвращаюсь в маленький город, в дом, где раньше жил до тех пор, пока не случилось несчастье, какое случается с каждым взрослым человеком, у кого еще остались престарелые родители. И теперь в этом доме живут свои, но совершенно чужие люди.
Когда случилось несчастье, а было это пару лет назад, дом опустел и мне больше не хотелось в нем жить, тем более и туда возвращаться. Я уехал в очень большой город через насколько дней после похорон.
Когда мы все вернулись с похорон, на крыльце лежал мертвый, некогда певчий дрозд, черный с оранжево-желтым клювом. Я брезгливо закопал его на лужайке против крыльца возле куста мелких роз. Я подумал, что скорее всего это ничего не значащее совпадение, но тетушка, мамина сестра, сказала, что из дома исчезла душа. Я спорить с ней не стал. Мне совпадение — ей душа. Всего лишь повод для диалога в свете того, о чем я написал вначале.
Так действительно случилось, хотя я понимаю, что писать об этом в параллели со смертью верх пошлости, и, прочитав у кого-то подобное, я бы, наверное, скривился, как от оскомины.
Потом один из моих друзей напросился жить в доме с семьей. Иногда, по дороге из очень большого города в Амстердам, я заезжал на ночь-две в старый дом, забирался на второй этаж, перебирал вещи, но никогда ничего не брал с собой в очень большой город, разве что пару книг, кое-что из одежды, обувь и теннисную ракетку.
Предметы, связанные с семейной памятью, стояли в коробках и мешках в подвале. Их собрала и снесла в подвал новая хозяйка, жена друга. Я не возражал, я втайне радовался, что не пришлось это делать мне самому. Старушечьи одежды я выбросил сразу, все кроме прекрасной бразильской дубленки — пояс к ней я так и не нашел — которую забрала тетушка в Канаду. За несколько лет я к коробкам так и не прикоснулся. Фотоальбомы, библиотека, мебель — все осталось как было, исчезло все, что принадлежало моей старушке, ее шкаф со всем содержимым, столики, кресло, комод, лекарства, а вместе с ними исчез пожилой запах хорошо пожившего человека.
Дом этот мне достался от одного немецкого оригинала, каких в стране «поэтов и мыслителей» предостаточно, вопреки устойчивому мнению о национальной дисциплине и порядке, уехавшего жить в Америку, исключительно в Голливуд. Я сам жить в нем не собирался, поэтому мне было даже на руку, что в доме осталась жить мать этого нового американца, рекрутированного великой мечтой. Но со временем дама меня невзлюбила, скорее всего она меня невзлюбила сразу, но временно держалась, невзлюбила наверняка потому, что не могла мне простить перемену хозяина дома. Я оказался виноват в том, что купил дом со старушкой, хотя виноват был сын, продавший старушку с домом. Меня однажды отыскали в большом городе его сестры, дочери старушки, и предложили выкупить дом назад. С радостью предложили цену меньше, чем я заплатил их брату. Такая была у них нехитрая интрига. Они думали, что старушка меня достала, но я там не жил, и мне было пофиг.
Немецкая старушка была еще довольно бойкая, ездила на кладбище у церкви на велосипеде. Нашу маленькую улочку временами перегораживал ее широченный зад. Возила она в багажнике рассаду цветов и садовый инвентарь. Но в один день она упала в обморок, моясь в душе. Когда она очнулась, вся квартира была залита водой. Приехали дети, отправили ее в больницу. Оттуда она в дом не вернулась — дочери сдали ее в приют. Я получил страховку за ущерб, причиненный водой.
С тех пор дом оказался свободен, но я в нем так толком и не жил, пока в нем не поселилась другая старушка, уже моя собственная.


2.
В июле месяце, точно через два года после того печального события, о котором я писал выше, в доме появился кот. Я, между тем, уже продавал дом за ненадобностью, но продавал как-то вяло, полностью отдав дело маклеру и воле случая. Но вдруг нашлись покупатели, и на конец августа планировалась купчая. Все складывалось относительно удачно.
Я приехал для того, чтобы встретиться с маклером и обговорить некоторые детали купли-продажи. Я уже собирался идти по делам, спустился со своего второго этажа и неожиданно увидел кота, серого с черными полосками, с широкой черной линией через хребет, гладкой шелковой шерстью и пышными усами. Он принес половинку мыши и положил в прихожей. Сразу дал понять, что не будет нахлебником и умеет делиться. Я ему велел убрать добычу. Кот унес и спрятал в саду. В дупле вишневого дерева.
Наверное, подумал я, кота ищут хозяева. Я решил пронести его по улицам, может, увидит тот, кто ищет. Я взял кота на руки, как ребенка, но не успел выйти за калитку, как кот вырвался из рук и, поцарапав мне задними лапами живот, дал деру назад, в сад, дав знать, что он то как раз никуда не собирался, и спрятался от меня до вечера.
Вечером он поймал белку. Я поздно увидел это варварство, хотел было спасти это прелестное животное, но она была уже почти мертва. Как только я перестал ее рассматривать и отошел в сторону, кот схватил и унес ее под густой орешник. Потом он вернулся и до ночи, лежа на спине, изображал из себя мертвую белку. Ночью снова ушел на охоту.
Утром кот вернулся. Вытащил белку из схорона. Положил передо мной на траву, отошел метра на два, притаился, затем резко набросился на белку и стал ее трепать, как тряпку. И так повторил несколько раз. Я понял, как надо ловить белку. Кот показывал мне мастер класс. Это означало, что он не только не будет нахлебником, но еще готов кое-чему нас научить.
Однажды я невзначай заглянул под орешник. Кот обедал, заметив меня сделал недовольную физиономию. Я прервал его трапезу. Он поймал новую белку, аккуратно ее разделал, отгрыз голову, хвост и лапки, сложил невкусное отдельно. Его занимало нежнейшее мясо отделенной тушки. Прежнюю белку к тому времени уже съели. Кто? Претендентов в моем саду достаточно.
Кот обосновался у меня на втором этаже. Там он стал проводить световой день. Вечером отправлялся на охоту.
Я купил ему ошейник. Кот с ошейником пропал на три дня. Пришел с ошейником на животе, опоясанный, подставил бок, чтобы я снял. Я расстегнул ошейник. Кот радостно побежал ловить бабочку.
Я никогда не видел, как коты ловят бабочек, и не думал, что это вообще перспективная затея. Но кот поймал бабочку, и, видимо, сам удивился и решил посмотреть повнимательнее, чуть расслабил лапы — бабочка улетела.
У кота пока не было клички. Наверное, раньше была, но как угадать? Я хотел назвать его «Артист». Но у остальных в доме было другое мнение. Так что временно кот стал Котом.
Я стал чаще возвращаться в дом посмотреть на Кота. Присутствие Кота вновь наполнило дом жизнью, мне захотелось в нем находиться, и я стал перебирать старые вещи. Присутствие Кота совпало с обретением смысла старых вещей.


3.
На первом этаже моего дома второй год жил человек по кличке Че Гевара, его и его жену я отношу к домашним. Так его прозвали за неугомонный, неуживчивый и революционный нрав бунтаря. Вокруг него ходили легенды, пересказывать которые недосуг. Возможно, кое-что просочится в повествование по ходу дела, но если только вскользь: выезжая из предыдущей квартиры — тут я был сам свидетелем, потому что помогал перевозить вещи — перед тем, как сесть в машину, полную пожитками, Че Гевара снял штаны, показал дому голый зад, похлопал себя пару раз по ягодицам, довольный выпрямился, подпрыгнув натянул штаны, поднял руку вверх, и по-южному торжественно провернул указательный палец правой руки против часовой стрелки. Так он отомстил прежнему дому за скандалы и неприятности.
Я стал приезжать в старый дом на выходные, на неделе мне приходилось возвращаться в очень большой город, и я с тоской и нехотя расставался с котом. Кот же в мое отсутствие перебирался вниз, и во время моего отсутствия терся у ног Че Гевары, теперь уже ему носил остатки мышей и даже показал, где хранится хвост белки.
Че Гевара был собачником, разделял снисходительное отношение собачников к кошатникам, и как большинство из них недолюбливал и недооценивал котов, полагая, что коты это недоразвитые или незрелые собаки. Но впервые столкнувшись с приблудной животиной, он стал с ним беседовать и довольно скоро убедился, что его собственный йоркширский пес Шерик на фоне кота чистый лох.
Жену Че Гевары я умышленно хотел оставить тоже без имени. Конечно, ее можно было бы назвать Патрицией или Алейдой, но это сильно не русские имена, или назать ее Клавдией или Люськой? А что, Клавдия и Че Гевара? Че и Люська. Че Люськин!
Я стал чаще бывать в старом доме. Че Гевара всегда радовался моему приезду, ему было с кем поделиться копившимися в его голове мыслями и новостями. Люська его была всегда плохим собеседником, и если делала вид, что слушала, то отвечала невпопад, вскакивала к плите, то и дело подтирала тряпкой подсмотренные пятна на полу, с тоской смотрела в окно и думала, что хорошо бы подкромсать ореховый куст, из-за которого была не видна дорога. Че Гевара уже 30 лет страдал от семейного одиночества, часто искал слушателей на стороне, мог даже вступить в городе в спор о святости Корана и вернуться домой побитым, или на стадионе заговорить с незнакомым болельщиком о Фридрихе Ницше или Карле Марксе.
Мог остановить прохожего на улице и сообщить ему на интимном расстоянии следующие:
- Авраама призвал Бог: а я сам призвал Бога... Вот вся разница.
- А?
- Уже не помню, сочинил ли я это сам, или прочитал у Розанова. Мысль кажется настолько близкой, что не могу ее отличить от своей, как и не могу отнять ее у Розанова. Все-таки Розанов, его синтаксис. Я бы двоеточие не поставил. Я бы поставил тире.
- Какой такой Розанов?
- Не знаешь Розанова? Все равно слушай. Все-таки ни один из библеистов не рассмотрел этой особенности и странности библейского рассказа, что ведь не Авраам искал Бога, а Бог хотел Авраама. В Библии даже ясно показано, что Авраам долго уклонялся от заключения завета... Бегал, но Бог схватил его. Тогда он ответил: «Теперь я буду верен Тебе, я и потомство моё».
- Почему я должен знать какого-то Розанова?
- Потому, что ты дурак.
- Наверное, это нормально, что Авраам уклонялся от Бога. Наверное, это свойственно каждому человеку, или, по крайней мере, многим. Я тоже уклонялся до тех пор, пока не понял, что Он есть, и с этого момента стал Ему верен. И стал исправлять мною содеянное. И он стал мне давать шанс. Но исправлять не так, как мне кажется правильно, а так, как он хочет, то есть я не знаю, в каком направлении «дуть» и что меня в конечном итоге ждет.
- Я дурак?
- О своей смерти он сказал: «Нужно, чтобы этот сор был выметен из мира». И вот, когда настанет это «нужно» - я умру.
- Это ты дурак!
- Да, я дурак. Я не нужен: ни в чем я так не уверен, как в том, что я не нужен.
- Ну и дурак же ты.
- Сам дурак!
Вот такая беседа часто становилась причиной драки, после которой Че Гевара приходил домой сильно побитым, потому что у оппонента всегда находились друзья и сторонники, кодла, а у него нет, и они брали числом. Но иногда Че брал умением, стойкостью и выносливостью. Тогда он с гордостью рассказывал, как «пупсики» обратились в бегство. Но не только В.В.Розанов, но и Аристотель, Исаак Ньютон, Теория относительности, политика Ангелы Меркель, а также столица Сомали и самый большой в мире остров — все могло стать причиной спора и неминуемо предвещало драку.


4.
А еще при всем этом он был игрок. Ему, как никому другому, везло в футбольном тотализаторе, две-три тысячи для него были обычным выигрышем. Он с гордостью приносил деньги домой, несколько дней всем показывал квитанцию о выплате выигранных средств, но в конце концов уже под вечер тайком шел играть в автомате с тайной мыслью усугубить выигрыш, и проигрывал все, если не более того, что выиграл накануне. Насколько ему везло в тотализаторе, настолько ему не везло в казино. Можно было бы давно сделать неутешительный вывод, но Че Гевара с наивным упорством насиловал судьбу, полагая, что рано или поздно бог смилостивится и вознаградит от своих щедрот. Иначе, где справедливость? Что, ему, богу, жалко? Ведь позволяет же выиграть, делая ставки на футболе? А действительно, неужели ему жалко? Жалко выделить еще на лукавое счастье Че Гевары? Мне тоже, как и ему самому, это было не совсем понятно.
Знакомый православный поп из церкви в большом городе при случае напоминал, что игра — это от дьявола, и советовал ему бросить надежду и смириться. Но где там? Для Че Гевары смириться дело немыслимое, все равно как дельфину научиться жить в Альпах.
Так вот, в тот день ничто не предвещало события, о котором я хочу рассказать. День выдался солнечным, после завтрака я разлегся загорать, изредка окунаясь в бассейн, перемежал лежание со сбором красной смородины и вишни с того самого дерева, где было дупло и где хранились остатки мышей. Стоило мне подойти к дереву, как Кот оказался тут же и с ревностью смотрел, не полезу ли я за провизией. Контроль и учет. В остальное время он лежал со мной бок о бок на лежаке. Я впервые в жизни узнал, что такое пушистое тепло.
К обеду появился Че Гевара. Теперь уже он, по-своему, стал заниматься Котом. Заставлял его ходить между ног, сидеть на задних лапах, приказывал показать мертвую белочку. Кот выполнял команды не без удовольствия, иначе он давно уже смылся. Потом мы стали обедать ухой, пить белое вино, потом жарили на улице мясо, рыбу, пекли картофель, баклажаны, пили красное вино, вспомнили, что сегодня футбол, кубковый матч, в большой город приезжала мюнхенская «Бавария», что для нашей третьей лиги великое событие. Сели в машину и поехали на стадион. На полпути Че вспомнил, что не взял красное знамя на древке, с которым он обыкновенно ходит на стадион. Вернулись за знаменем. Че кроме знамени вынес еще и складной нож.
- Нож зачем? - спросил я.
- Пригодится, - ответил Че.
Мы поехали снова. Ехать до стадиона было минут двадцать. Возле заправки Че попросил остановиться купить пива. Я с ним не пошел, остался ждать. Че вышел не один, его окружали болельщики мюнхенской «Баварии», которым Че показывал квитанцию от предыдущего выигрыша, объяснял, какие его оппоненты «пупсики», и что он выберет сегодня такую квоту, что снимет весь банк. На фоне юных и уже агрессивных болельщиков, с квитанцией и двумя бутылками пива, Че казался особенно жалким. Я вышел из машины, придумал мирные слова, забрал команданте от греха подальше. Когда мы снова тронулись, Че открыл обе бутылки пива, одну протянул мне, я отказался, хотя очень хотелось, но пить пиво за рулем показалось мне через чур, и ему пришлось выпить обе. На следующей заправке он попросился в туалет. Мы заехали на заправку. Че удалился, но вернулся опять с пивом.
- Смотри, - сказал он, - 13 процентов.
Он вспомнил, что у него с собой складной нож. Че открыл ножом, а не зажигалкой, как в прошлый раз, показал мне нож, типа того, что он знал, что делал, когда брал с собой. И предложил мне попробовать. Я попробовал. Показалось немного сладковатым и попахивало спиртом. Мне не понравилось.


5.
А тут вспомнили, что не сделали ставки. Поспорили о ставках. Оказалось, что я чистый лох, и если будем ставить по-моему, то будем посмешищем всех футбольных фанатов, болельщиков «Баварии», сотрудников стадион и уборщицы заведения «Азартный Игрок», где обычно делают ставки. Я согласился ставить по его, дал ему свою двадцатку, и Че побежал делать ставки в заведении турка Арслана. Арслан встретил команданте более чем недружественно, ожидая нового проигрыша своего заведения.
- Ты меня разоришь, - сказал он, - иди лучше играть к Астри.
- Мусульманин не должен желать зла другому мусульманину.
- Астри босниец, и он ест свинину.
- Ты откуда знаешь?
- Все говорят.
- Ну вы,прям, как евреи.
- Кто как евреи? - Арслан стал наливаться кровью.
- Раздвоенное копыто, но не жует жвачку. Ты Коран читал?
- Нет, не читал.
- А там этого и не написано. Это стоит в Ветхом Завете.
В это время, когда Арслан стал еще больше багроветь, я вошел в заведение. Мы уже опаздывали на стадион, мне надоело ждать, пока Че вернется, и я пошел доставать его оттуда. Оказалось что как раз вовремя.
- Он Коран не читал! - сказал с возмущением Че Гевара, садясь в машину. - Знаешь, как у них зовут Моиссея? Муса. А Иисуса? Иса. А архангел Гавриил у них Джабраил. А Мухаммед у них в раввины поступал, сдавал экзамены, но его не приняли. Сказали, что надо еще подучиться.
- Так они всем говорят, что он был безграмотным.
- Это в сто раз лучше, чем не доучившийся ребе! Любят евреи наживать себе врагов. Одного срезали на экзамене по живописи, другого...
- Один доучился, - сказал я, имея ввиду парня из Назарета, - толку то что?
- Вот именно, - сказал он, - не надо наживать себе врагов.
Мы поехали дальше. Вдоль дороги шли болельщики, кто в синей, кто в лиловой форме, кто в шарфах по жаре. Уже начались попадаться полицейские кордоны и патрули. Я подумал, что надо быть осторожнее, стал искать место для машины подальше, здесь, вдалеке от стадиона, и довольно быстро нашел.
- Оставь нож, - сказал я команданте, когда тот выходил из машины.
- Он мне там будет нужен, - ответил Че.
- Зачем? - поинтересовался я.
- На всякий случай.
Я с силой отобрал нож, про этом повторяя, что нож вряд ли пропустят через рамку металлоискателя. Мне показалось, это его убедило, и он разжал кулак. Я убрал нож под сидение. Можно было идти. Пройдя шагов двадцать, Че Гевара вспомнил, что снова забыл знамя. Пришлось ему опять вернуться.


6.
К стадиону надо было идти через поле, парк и автостоянку. Шли шурша ногами по песку. Уже через несколько минут нас окружили другие болельщики, уже стали появляться разрозненные не санкционированные ларьки с пивом и колой. Че остановился возле одного купить пива, и мы махнули по бутылке прямо у ларька и еще по одной взяли с собой.
Когда мы проходили через рамку металлоискателя, Че мне почему-то хитро подмигнул. Я прошел сразу, команданте пришлось сдать знамя охраннику и повторно пройти. Теперь он был чист, на выходе забрал знамя. Рожа его лоснилась, как у проказного, но не пойманного ребенка. Мы отошли в безопасное место. Че Гевара аккуратно развернул знамя. У самого древка был спрятан раскрытый нож, который я незадолго до этого с силой отобрал у него и спрятал под сидение. Когда он успел замотать его в знамя, ума не приложу?
Футбол мы смотрели в ложе. Пили пиво, а Че размахивал невпопад своим бархатным знаменем. Оно было таким большим, что загораживало обзор с двух последующих рядов, где сидели почетные гости, в том числе и известный адвокат Вебер с выпученными глазами. Он сделал замечание, попросив на размахивать плюшевым ковриком. Че Гевара повернулся к нему и стал объяснять, что это не ковер, а переходящее красное знамя ударника коммунистического труда с портретом В.И.Ленина в профиль, и если Вебер этого не знает и не понимает, то он «чистый лох». Вебер даже не обиделся, а сказал следующее:
- С этим я еще могу как-то жить, а вот не увидеть футбол я не могу.
В это время баварцы забили еще один гол.
Че Гевара потребовал извиниться перед знаменем, потому что назвать знамя «плюшевым ковриком» — это  форменное кощунство и надругательство над святыней. Пусть просит прощения на коленях и целует знамя. И пожелал баварцам забить еще два.
Пока они пререкались, причем адвокат Вебер тоже не выдержал и нехорошо обозвал Че Гевару несколько раз в ответ, закончилась первая половина игры. Мы вышли из ложи прогуляться.
- Плохая игра, - сказал Че, - силы слишком неравные. Но пока все идет по плану.
- Что ты имеешь ввиду?
- Пока мы выигрываем, - и он показал мне талон со ставкой. Пока баварцы шли уверенно к тому количеству голов, которое надо было угадать.
Мы выпили пива, по два пластиковых бокала. В ложе очереди за пивом почти не было. Потом пошли в туалет. Че поставил знамя в углу при входе. Когда мы вернулись назад, по дороге купив по еще по два пива, команданте вспомнил, что забыл в туалете знамя. Че ушел за ним и исчез. На второй половине игры его не было. Мысль о том, что он где-то шляется, быстро заглушил азарт болельщика, и игра мне показалась не такой уж скучной, хотя была здорово неравной. Все-таки первый с третьим дивизионом. Но лиловые один гол забили, и болельщики лиловых праздновали так, будто лиловые разбили «Баварию» в пух и прах.
Когда игра кончилась, появился Че Гевара. Знамени у него не было.
- Украли?
- Отобрали. Этот лох Вебер сказал охране, чтобы они меня со знаменем больше не пускали. Я знамя не отдавал. Тогда позвали полицию. Отвели в участок и продержали, пока игра не кончится. Пойдем, скажешь, что знамя твое, тебе отдадут. Потом пойдем за деньгами. Смотри, мы выиграли, — и  он сунул мне выигрышный билет прямо в нос.
Полицейский участок оказался под бетонной лестницей. Я сказал, что знамя мое. Мне его отдали, но предупредили, чтобы я его больше на стадион не брал и никому не давал. Иначе могу забыть о такой хорошей памятной вещи. Лучше, чтобы я его повесил на стене, как плюшевый коврик.
Сдался им этот коврик?
Потом вдруг началась суета. Приехали уже другие полицейские. Пошел слух, что убили адвоката Вебера. Потом в газете писали, что его зарезали в туалете.
- Жизнь состоит из совпадений, — подумал я.


7.
Че Гевара ждал меня на улице.
- Пойдем за деньгами, — сказал он мне. — Две штуки твои. Я поставил, что лиловые забьют гол, а про «Баварию» все итак просто. Квота один к ста. Понятно?
Я ему рассказал о том, что услышал в полицейском участке.
- Так ему и надо, не надо было стучать, — сказал он равнодушно.
- Говорят, на смерть.
- Бывает, когда-нибудь он все равно должен был умереть, - и он пустился в долгие рассуждения о том, что в этой жизни человек ничего никому не должен, а если и должен, то только умереть. Я его не слушал, потому что слышал это от него уже десятки раз. Че любил повторять одну и ту же мысль, если считал ее важной. При этом он ее не додумывал и не интерпретировал, а оставлял слово в слово в том виде, в котором она была сформулирована в первый раз. А еще он любил под конец прибавить: Ты же знаешь, мы немцы, народ поэтов и мыслителей.
Когда философская мысль закончилась, он отошел в сторону, стал кому-то звонить и о чем-то договариваться. Когда он вернулся, я спросил, где нож. Он спокойно ответил, что потерял. Я спросил:
- Ну что, пригодился?
- Нет, а может, да, — ответил он неопределенно.
Ны молча доехали до заведения, где делали ставки. Было уже ближе к полуночи, но там было открыто. Ставки делали круглосуточно. Че Гевара выходил из машины, гордо держа квитанцию перед собой, открыл дверь и также, держа ее впереди, вошел внутрь. Арслан, увидев его, стал несчастлив, но тут появился тип, которому Че звонил, и команданте предложил с Арслану половину. Арслан расцвел. Че взял пакетик. Порошок был сырой. Че побежал за гонцом, но тот исчез.
- У тебя есть микроволновка?
- Есть.
- Давай сушить.
- Минут на пять?
Через пять минут достали обгоревший комок. Че стал снова звонить гонцу. Гонец обещал приехать. Че остался его ждать. Я не выдержал и поехал домой. В конце концов в городе есть такси. Было удачное время между полуночью и часом ночи, когда у полицейских пауза. В городе все знают, что в жто время пьяному ездит безопасно. После часа начинают лютовать. Я доехал до дома вполне благополучно, а в 6 утра первым поездом уехал в очень большой город.
Оказалось, это было неправильным решением. Че с Арсланом пошли в казино с двумя бутылками водки. Турок почти не пил, команданте выпил полтора литра водки, проиграл все выигранные деньги, мои тоже, но я не в обиде, потому что моей заслуги в победе не было. Но было уже утро. Че Гевара выпил еще бутылку водки прямо из горла, выпив, разделся до гола и упал, стал дергаться, как эпилептик. У него началась белая горячка.
Так мне рассказали по телефону. На само деле все случилось не сразу, а через два дня, и не совсем так. Утром Че вернулся домой. Люська допросила его с пристрастием. Че сначала тыкал ей выигрышем, но на вопрос, где деньги, он сознался, что проиграл. Люська его, естественно, обматерила, слегка побила и пошла спать, запершись от него в спальне. Че долго скулил под дверью, но делать нечего, он прихватил с собой все спиртное и отправился в подвал, где тихо и прохладно. Разделся догола и не выходил до следующего утра. Утром все запасы кончились, он ходил по дому и выл в голос, но поднести было некому, Люська ушла на работу, а выйти он уже не мог. Так промучился он до вечером, а вечером он вообще перестал соображать, стал заговариваться, мычать и трястись, как эпилептик, если кто знает, как трясутся эпилептики.
Что было в это время с Котом, я не знаю.


8.
Че Гевару кое-как с помощью санитаров одели и отвезли на скорой помощи в больницу, но не в психушку для алкоголиков, как оно должно было быть, где привязывают к кровати, как в обычном вытрезвителе, и очищают кровь, а в обыкновенную реанимацию. Врачи сперва не поняли, что случилось, а когда разобрались, что это не их клиент, стали лечить по-своему, то есть как могли. Че Гевару, чтобы не бузил, погрузили в кому, подключили к аппаратам обеспечения.
Люська, узнав, что он в коме, обрадовалась грядущей свободе, уже раздумывала, как переедет к дочери в очень большой город, как заживет с ней душа-в-душу, сообщила всем знакомым, те стали слать телефонные соболезнования и готовиться к похоронам. К утру в больницу съехались близкие и дальние родственники, трагически сидели в комнате ожидания, и я в том числе.
Мы приехали рано утром в больницу. Из палаты к нам вышла бледная Люська и недовольно объявила:
- Жить будет.
Оказалось, как нам потом объяснили, что кома искусственная, что через пару дней Че Гевару из нее выведут, и он переживет всех, потому что физически здоров, хоть и алкаш. Лицо его оплыло, как у покойника, нос заострился, цвет лица стал восковым, только на щеках синее пятна, но он лежал и посапывал, а я подумал, что раз дышит, значит, слышит. Когда все уйдут, я ему все скажу. Но никто никуда не уходил, все время крутились люди, а Че лежал посреди палаты как Тутанхамон.
Все эти дни мне нечего было делать. На работе я отпросился на похороны, но похороны не состоялись. Мне было нечего делать, и на четвертый день я остался вечером в палате у Че, с ним один на один.
Смотреть на него мне не хотелось. Я сел у окна и стал разглядывать больных, гулявших во дворе. Толпой прошли цыгане. Они всегда ходят толпой.
Я невольно вспомнил историю, рассказанную мне Че о том, как одного человека спросили, что создали цыгане?
- Фламенко, - ответил он.
- А почему они не создали ничего другого?
- Не хотели, - ответил человек.
Потом Че рассказал, что у многих цыганских племен нет письменности, а в языке нет слова «война». Они рассказывают о прошлом друг другу, как дети рассказывают истории у костра. И вообще они люди костра.
Для них книга — безжизненный предмет. Вот вам и критерий литературы, вот вам философия. Для целого народа письменная литература просто отсутствует. Есть устное творчество.
Где читатель? Нет читателя. Есть слушатель.
Я сижу у окна, смотрю на белый лист, потом наношу на него текст, теперь я считываю с него то, что записываю. Теперь это не чистый лист. Теперь я считываю с него текст, скажем, про цыган. Я это могу прочесть, а могу и не читать. Как цыган. Я могу смотреть на лист и читать, могу смотреть и принципиально не читать. Если кто-то смотрит на меня со стороны, он и в первом и во втором случае думает, что я читаю и я читатель, что я читаю, даже если я тупо смотрю на совершенно чистый лист. Или в книгу на языке урду, что все одно, что смотреть на кирпич.
Кстати, смотрящий в белый лист является читателем, если в его голове создается «прочтение», или надо смотреть обязательно в текст, чтобы быть читателем? Иной с чистого листа, благодаря своей фантазии, прочтет больше, чем другой с листа, на котором есть текст.
Он нам не обязан говорить, что его лист пуст.
Я почувствовал, что устал, мои мысли становились бессвязными, наверно ритм дыхания больного меня усыплял или гипнотизировал. Мне пришлось несколько раз встряхнуть головой, чтобы окончательно не заснуть.
Я часто забываю то, что недавно считал для себя самым важным, совсем недавно считал главным, но потом эта мысль неожиданно возвращается, когда ты перестаешь даже сокрушаться по утраченной мысли. Как, с чего вдруг? Загадка. Некоторые не возвращаются вовсе.
Но одна мысль все время возвращается. Это мысль Че о том, что «если Господь создал меня таким, каков я есть, то пусть даст возможность жить, как я хочу».
Человек — это постоянно умирающая, нарождающаяся и воскресающая мысль.
Уверен, что любая мысль воплотится, если она в тебе засела навсегда.
Я смотрел на Че и думал, что человек — это бесконечная мысль, это чувство, это непрерывная работа мозга. Если этого нет, то это смерть. Значит, сейчас Че мертв, хотя и дышит.
И тут я услышал звук и почувствовал запах. Я увидел, как Че открыл глаза и замычал. Я побежал звать санитара, санитара, медсестру, врача, любого, кто попадется навстречу.
Я вернулся назад с медсестрой. Она открыла настежь окно, чтобы проветрить палату, сняла с Че маску и я услышал его версию случившегося. Из невнятного полумычания выходило: ему почудилось, что он на красном мотоцикле вырвался на свободу из плена злобных пигмеев, спасая свою жизнь.
Думаю, он это будет с гордостью рассказывать всем, когда выйдет из больницы.


9.
За всей этой суетой никто, кроме меня, не заметил, что Кот исчез. Я сперва подумал, что, когда вернется Че Гевара, Кот тоже вернется, потому что коты очень чувствуют всякие аномалии и сразу спасают свою шкуру. Я также подумал, что Кот был сильнее привязан к нему, чем ко мне. Но я был не в обиде, хотя очень привязался к коту, и его отсутствие кроме меня никого не волновало. Не удивительно, все были заняты судьбой человека, который сначала умер, а потом не умер.
Через неделю вернулся Че Гевара, весь желтый, но Кота по-прежнему не было. Значит, отсутствие Че было не причем.
Кот изчез навсегда. Наверное, нормальному, умному и хитрому животному показались дикими и опасными наши аномалии.
Как слепые от рождения не различают и не понимают цвета, так и мы не понимаем животных, особенно то, что у них в голове. Но они понимают нас.
Одновременно с котом исчезли и покупатели. С исчезновением Кота и мне самому дом стал не нужен. У меня закралась шальная мысль, что кота подбросили на разведку отказавшиеся покупатели, чтобы посмотреть, приживется лив доме кот. Говорят, есть такая примета. Или еще говорят, что кот привязывается не к человеку, а к дому. Но кот не прижился, к дому не привязался, сбежал к другим, или, что тоже возможно, очумевший вернулся назад, и тогда покупатели тоже отказались от дома.
Очень уж нехороший дом, как оказалось.
А Че Гевара после этой истории для меня навсегда умер. Стоит ли цитировать Розанова или Кьеркегора, чтобы, выиграв 4 тысячи в тотализатор, проиграть их в автомате, допиться до белой горячки и попасть на четыре дня в кому? Я перестал бывать в доме, перестал звонить и разговаривать с Че, будто его не стало вовсе. Даже черную майку с портретом куда-то забросил, точно мне открылась правда, какую прежде не знал. В чем суть этой правды? Да кто ее знает, ничего особенного. Правда как правда.
А еще я бросил пить. Это случилось вдруг. Я вовсе не хотел бросать и не настраивал себя нарочно. Это как ты живешь с человеком, даже если она тебе жена, а потом вдруг встаешь и уходишь. И никто не может помять, что случилось. И ты сам не можешь понять. Просто вот так и все. Потом она к тебе приедет, станет уговаривать, звать назад, спрашивать, почему и как, а ты на нее смотришь и думаешь, что перед тобой какой-то чужой, совершенно посторонний человек, и ты не понимаешь, как к нему вообще можно было прикоснуться.
Я пришел вечером домой и не захотел больше пить вино. Я обычно выпивал бокал-два, а то и бутылку-две. Даже мысль о том, что врачи рекомендуют в моем возрасте бокал красного, не убедила. Мне не то чтобы было противно, а стало как-то невмоготу, как, например, не приходит в голову есть стекло или жевать полотенце. То есть у меня пропала связь между мной и потреблением алкоголя. Я подумал, что, наверное, умерла в мозгу клетка, которая отвечала за пьянство. А может, я уже свое выпил?
Днем зашел в итальянскую забегаловку. С чем я теперь буду есть пиццу? Это серьезный вопрос. Потому что перед тобой стоит официант, а ты не знаешь, что заказывать. В общем, положение довольно глупое. Будто он стоит, а ты его не уважаешь, или ты просто осел.
Я раньше всегда запивал белым или красным вином.
Я вдруг вспомнил, что когда-то я запивал колой. Я заказал колу.
Мне снова понравилось запивать пиццу колой.
А рыбный суп запивать минеральной водой.
И вообще я вспомнил, что есть еще жасминовый и зеленый чай, и мои жизненные горизонты расширились, а может, наоборот, сузились, а сам я превратился в обыкновенного обывателя. Не терпящего аномалии кота.
А убийцу адвоката Вебера пока не нашли. Да, был нож, да мало ли в мире похожих ножей? Но будут искать долго, пока не найдут.