ПТР20

ГЛАВА 20

Ход дальнейших событий развивался по незамысловатому сценарию, и если бы ни двое крепких мужичков, оказавшихся в стане противников старца Акинфия, не избежать бы им всем физической расправы со стороны подавляющего большинства единоверцев. Те продолжали выражать устное недовольство злополучной странницей и норовили тут же, на месте, перейти от устного выражения к конкретным действиям. Но группа женщин, в центре которых оказалась Лина в момент междоусобного раскола среди местных раскольников, подкреплённая силами вышеупомянутых мужичков, бранясь и отпихиваясь, вывела странницу на свежий воздух, и вскоре все были в доме тётки Анисьи. Лину оставили в её каморке, а сами устроили совет на половине тётки Анисьи. Лина привычно разоткнула отдушину и стала слушать.
«Вот это Аглая отмочила, - не переставала удивляться молодая женщина, - сидела тут сидела, дура-дурой, можно сказать, и – здрасте! Не ждите, дескать, люди добрые, чуда от лика лукавого… Нет, надо же. Чудеса, да и только».
Лина запомнила слово в слово всё, что выкрикивала блаженная во время припадка, и решила, пока не забыла, записать её исступлённый монолог. А в это время единомышленники во главе с тёткой Анисьей как раз приводили в чувство Аглаю. Слушая реплики членов стихийного собрания, Лина вскоре поняла, что подобное с блаженной случается периодически, что земляки научились правильно выводить бедную женщину из экстатического состояния, и, действительно, блаженная скоро оправилась и заснула, как ни в чём не бывало.
- Ну, слава те, Господи, очунялась, - подытожила действия по пользованию занедужившей тётка Анисья. – пускай поспит маненько.
- Слава те Господи, - нестройно поддержали хозяйку единомышленники. Среди них Лина различила и сладкий голос, и оперный бас. Мужички, надо отдать им должное, всё больше отмалчивались, и их военное присутствие лишь изредка обозначалось внушительным хмыканьем. А бабы принялись горячо обсуждать недавнее происшествие в церкви. Начали с личностей, перемывая кости то развратной Меланьке, то бесхребетнику Кирьяшке. Затем перешли к реакции блаженной на чудотворную. И сразу же мнения разделились: тётка Анисья и оперный бас утверждали, что блаженная на этот раз сплоховала, и ей просто что-то помстилось, в то время как сладкий голос и ещё две бабы не могли согласиться с недоверием по отношению к ясновидению Аглаи.
- Что Богом дадено убогой, то человецем отнимать негоже, ибо сказано в Писании: сумнящийся в Божьем даре грешен четырежды. Во-первых… - принялась перечислять обладательница сладкого голоса. Судя по тону, она не сомневалась в своей правоте. А судя по одобрительному хмыканью присутствующих мужичков, у неё имелись сильные сторонники.
- Но в Писании также сказано, - не уступала Анисья, - что не всяко провидение Господне…
Спор ещё долго протекал в чисто богословском русле, оппоненты выказали недюжинное знание предмета, а у Лины от скуки сводило скулы, поскольку конца спору не было видно.
«Если бы икону привезли не Маркел с Ананием, ещё неизвестно, на какой позиции стояла бы тётка Анисья», – подумала Лина и навострила уши: от богословия и теософии спорящие переходили к тематике бытовой и более доступной для светского уха. Тому способствовал один из мужичков, которому так же, как и Лине, надоели псевдонаучные пересуды баб, начитавшихся различных Писаний.
- Гм, - сказал он натуральным деревенским басом, с каким не пустили бы ни в одну оперу, а только в церковный причт, - Оно, конечно, хоть и сумнительно, что Аглая наша сплоховала, однако чего зазря рядить о Божьем даре и провидении. Авось обождём маненько и посмотрим: то ли явит чудотворная чудо, то ли нет.
- Как Бог свят, явит, - уверенно подхватила Анисья.
- Истинно так, - поддакнула её верная сподвижница, обладательница оперного баса, – ничтоже сумнящеся.
- Ну, что ж, посмотрим, - как-то легко согласились оппоненты.
«Слава Богу!» - мысленно воскликнула Лина.
- Пора по домам, - заявил о своём присутствии другой мужик сиплым голосом, - а то в хозяйстве дел невпроворот.
- И то, - подтвердил сладкий голос, - да и у Лукерьи что деется, знать небезынтересно.
- Вы идите с Богом, - разрешила Анисья, - а после приходите, расскажете.
- Всенепременно придём, - пообещал оперный бас, - Маркел-то с Анинием скоро будут?
- Должны быть, - уверенно ответила Анисья.
«Откуда ей знать?» - удивилась Лина.

Братья не приехали ни к полднику, ни, как ожидала Анисья, к обеду. Они с Линой ели вдвоём, поскольку Аглая продолжала спать. Женщины больше помалкивали, и весь их разговор ограничился вопросами гостьи по поводу здоровья блаженной и ожидаемого времени возвращения братьев, а также краткими ответами на них. По поводу блаженной Анисья сказала, что, дескать, здорова, спит и ничего с ней не сделается. О сыновьях она также не беспокоилась, поскольку погода стояла ясная, а другая напасть, кроме непогоды, им не грозила.
- А долго ещё Аглая спать будет? – спросила Лина. – Можно мне без неё на двор выходить?
- Можно, – милостиво разрешила Анисья, - только дальше двора ни ногой и без дела не суйся.
- Вот спасибо, - поблагодарила молодая женщина и стыдливо протянула хозяйке обещанные дополнительные деньги за поход к чудотворной.
Анисья с достоинством приняла деньги, по-прежнему не стала их считать, а положила в настенный шкафчик. Лина ещё раз поблагодарила хозяйку за обед и ушла к себе. Она решила тотчас воспользоваться благорасположением Анисьи, оделась и вышла во двор. Она посетила монументальный сортир, а когда вышла из него, увидела прибывших братьев. На дворе уже стояли плотные сумерки и Лине пришлось подойти к ним, чтобы получше разглядеть, как они распрягают своего мерина. Братья скупо по очереди с ней поздоровались и продолжили своё дело. Вид при ближайшем рассмотрении у них оказался весьма экзотический: заросшие густой щетиной (перед поездкой в столицу им пришлось сбрить свои бороды), кряжистые, в овчинных тулупах, под меховыми малахаями и в очках, отражающих мерцание керосинового фонаря. Ещё экзотичней (во всяком случае, для Лины) выглядел процесс распрягания смирного лохматого мерина. О том, что это мерин, а не кобыла, лошадь или половозрелый жеребец, молодая женщина знала со слов Аглая. О том, что это не бывший арабский скакун или, на худой конец, орловский рысак, Лина видела собственными глазами. О названиях некоторых предметов сбруи она знала из художественной литературы. Об их функциональном назначении ей предстояло судить самой.
«Вот это, я так думаю, оглобли, - соображала она, очень внимательно наблюдая за неторопливыми действиями братьев, - это дуга, вот это хомут, это супонь, а вон про ту железяку мне ничего неизвестно. Однако как её присобачить к мерину, я уже знаю, и как она называется, уже неважно. Но мерин хорош! Стоит себе, не кусается, не лягается, и жрать не просит. Интересно, а что такое дышло? И не нужно ли мне будет запрягать данного смирного мерина цугом, чтобы он шустрей бежал?»
Дело в том, что Лина не собиралась ждать у моря погоды или разрешения конфликтной ситуации здесь, в скиту, но намеревалась подрывать отсюда чем скорей, тем лучше. Поэтому она сейчас стояла, наблюдала и запоминала. А братья закончили распрягать кормильца, один понёс в дровяной сарай сбрую, другой повёл туда мерина. Затем (Лина уже поднялась на крыльцо) они из сарая вышли, запирать его не стали, но взяли из саней какой-то увесистый мешок и понесли его в избу.
«Чего-то братаны в тайге добыли, - мысленно констатировала молодая женщина и вошла в сени, - а саночки во дворе оставили. Как бы они среди ночи опять в тайгу не слиняли…»
Она вошла в свою кладовочку - не кладовочку, светёлку - не светелку, сняла верхнюю одежду и снова разоткнула отдушину. Лина не ленилась затыкать её всякий раз, когда не было нужды подслушивать, поскольку бережёного, как говорится, пуля боится и штык не берёт, потому что Бог бережёт. И грех ей было бы не уповать на Бога в таких особенных местах, где к нему самое почтительное отношение. Хотя, как гласит ещё одна поговорка, на Бога надейся, но сам не плошай. Вот и крутись тут.
А братья как вошли на жилую половину, так прежде степенно перездоровались с мамынькой, а затем все трое принялись молиться. Потом Анисья кратко поведала им о делах сегодняшних, поинтересовалась о результатах похода в тайгу, получила краткий отчёт и позволила сыновьям перекусить с дорожки. Затем проснулась Аглая и принялась, как ни в чём не бывало, хлопотать по хозяйству. Время подходило к ужину, а перед ужином мать с сыновьями собирались на вечернюю в церковь. Аглаю и Лину было решено в этот раз с собой не брать. Первой вменялось в обязанность готовить ужин, а второй безгласно рекомендовалось сидеть в своей каморке и зря не мозолить глаза сторонникам старца Акинфия. Судя по разговорам, вечерняя не грозила вылиться в многочасовое стояние, поэтому после ухода матери и братьев Аглая стала накрывать на стол. Ещё Лина поняла из разговоров, что после ужина ожидаются гости со свежими новостями из стана противника.

Гости не заставили себя долго ждать. Аглая с Анисьей только-только управились с уборкой посуды после ужина, как первыми пришли давешние медицинские оппоненты с разными голосами: вскоре по их приходе Лина услышала сладкоголосое соло и басистую втору. За ними подвалило пару мужиков и столько же баб. Сладкий голос по мере увеличения аудитории набирал силу и присутствующие первое время безмолвно внимали сведениям, добытым вездесущей пронырливой Пашуткой.
- В обчем, дела у Акинфия швах, - транслировала обладательница сладкого голоса, - кадило его окаянное как торчало маковкой кверху, так и продолжает торчать. А сам он как был вполовину пришедши в себя, так вполовину и обходится. Говорить толком не говорит, но одной рукой и одной ногой довольно образно манипулирует…
«Ни фига себе», - удивилась Лина, услышав столь оригинальную лексему в речи докладчицы.
- …Ну, он, значит, манипулирует, а ему карандаш и бумагу подсовывают, но пальцы его не слушаются, вот у них ничего с бумагой и карандашом не вышло. Ведь он, сердешный, даже каракуль начертать не может, не то, что цельное послание…
«Вот бедолага», - пожалела старца Лина. Она ещё не знала, что для неё лучше – старец очухавшийся или старец уконтропупенный – однако чисто по-человечески (или чисто по-женски?) она не могла не сострадать человеку, который валялся по её вине в бессознанке вот уже более полусуток. А с ним чёрт те что вытворяли домашние доктора и домочадцы.
- А Пестимея, дура, нет, чтобы куриный помёт ему под язык покласть, всё велит кому-нибудь лезть на Акинфия и стараться на нём до тех пор, пока грех из его кадила не выйдет, а само кадило не помягчает…
«Эдак они его насмерть затрахают», - подумала Лина.
- Дура и есть дура, – не выдержала обладательница оперного баса, - кровь надо пущать из кадила окаянного, чтоб, значит…
- Гм! – внушительно прервал её медицинское замечание один из мужиков, и сладкий голос продолжил:
- Что касаемо крови, то её пущали, но из мизинчика, который у Акинфия в оттопырку оказался. Только пользы и от этого никакой, а Акинфий ещё горестней мычит и ожившей рукой машет. Махал, махал, Пестимея смотрела, смотрела и узрела. Мне, дескать, наш старец знак подаёт. Это, дескать, он для смягчения своего кадила и для облегчения остальных чувств ту бесстыжую призывает, которая его до такого исступления довела.
«Ну, ни фига себе, договорились! – мысленно возмутилась Лина. – Пусть уж лучше куриный помёт под язык или… Нет, кровь пускать из так называемого кадила всё-таки не стоит. Это же чистейшей воды членовредительство и, если хотите, прямой вред национальному достоянию».
- Как призывает? Куда призывает? Когда призывает? Какой такой знак? – заинтересованно загалдели собравшиеся. Из всех вопросов сладкий голос ответил только на один – когда.
- Сёдни, значит, Пестимея велела дать Акинфию отдых, а завтра с утреца оговорено посылать за бесстыжею.
«Завтра, значит, с утреца», - повторила про себя Лина. Такой расклад её вполне устраивал. Гораздо хуже могло быть, если бы за нею послали немедленно. Ведь пожелай большинство жителей скита сделать с ней то или иное, нет сомнения, что это у них вышло бы. Прибить её, конечно, никто бы не прибил, но…
- А как мы супротивимся и не отдадим нашу странницу? – грозно выступила Анисья.
- Да, не отдадим? – поддержала хозяйку дома обладательница оперного баса.
- Гм! – внушительно молвил один из мужиков.
- Вот именно, - подтвердил другой.
- Что – именно?! – грозно вопрошала Анисья.
- А куда ж нам супротив коллектива, милая? – парировала сладкоголосая. – Их вить вон сколько, а нас – раз два и обчёлся.
- Кол-ле-кти-ва?! – совсем уже взъярилась Анисья. – Да чтоб я больше слова этого поганого у себя дома не слышала. А вот мы ужо посмотрим, кто супротив кого как сдюжит.
- Ты уж, мамынька, не того, - подал голос один из сыновей, но Анисья так грозно на него цыкнула, что Лина вообще больше не слышала голосов братьев.
«Вот как тут не поверить в Бога? – задалась мысленным вопросом Лина. – Ведь Анисья, ни о чём не ведая, так меня защищает, что мне становится совестным даже думать сдавать её сыновей в прокуратуру. Но за каким хреном я вообще сюда пёрлась и всё такое переживала? Для того чтобы оценить размеры хобота местного старца? Господи, да о чём я думаю! Мне надо готовиться линять отсюда, а не…»
Думая так, Лина быстренько заткнула отдушину, предварительно сняв самодельный чехол с войлока, и надела на себя всё имеющееся домашнее платье. Она не стала слушать окончания разговора между гостями, потому что те несколькими фразами дали понять о своём скором расходе по домам, но улеглась на топчан, накрылась одеялом и замерла в мучительном ожидании. Минут сорок она слушала, как расходятся гости, выпроваживаемые по одному бедной Аглаей. Затем ещё минут сорок возились домашние, о чём свидетельствовали тяжело скрипящие половицы и невнятные, словно из бочки, голоса. Наконец дом начал затихать, а в двери каморки тихонько стукнули. Это пришла неутомимая Аглая спросить, не надо ли чего. Лина решила, что надо и они вдвоём с блаженной вышли во двор.
- Бабушка велела тебя запереть, - сообщила бесхитростная блаженная, когда они возвращались в избу.
- Это ещё зачем? – перепугалась Лина.
- Не знаю, - безмятежно возразила Аглая.
- Стой, не спеши, - придержала на крыльце блаженную Лина, - помнишь, тебе мои часы понравились?
- Помню, - ответила Аглая.
- Давай меняться, - предложила Лина, - ты мне ключ от моей кладовочки, а я тебе – часы.
- Бабушка будет ругаться, - засомневалась Аглая, хотя по голосу было понятно, что ей жутко хочется получить невиданные ей доселе диковинные часы.
«Что делать? – нетерпеливо подумала Лина. – Не глушить же эту несчастную».
- Будет ругаться, скажи – бес попутал. Не убьёт же она тебя? – сделала ещё одну попытку Лина.
- Не убьёт, - возразила блаженная, - бабушка меня руками больно не обижает, только словами зело напутствует. Скажу – бес попутал!
И Аглая негромко счастливо рассмеялась.
- Держи!
Лина сняла с запястья часы и отдала их блаженной. Та минут пять в молчаливом экстазе разглядывала их в свете керосинового фонаря, а затем сунула часы за пазуху.
- Ты их тряси время от времени, а то остановятся, - предупредила Лина и приняла ключ.
Лина отдала Аглае японские штампованные часы с автозаводом. «Интересно, зачем это они решили меня запереть?» - подумала она и напоследок спросила:
- Скажи, а когда Маркел с Ананием снова в тайгу собираются?
- Не то завтра после обеда, не то послезавтра с утреца, - рассеянно отвечала блаженная, прижимая руки к груди.
«Это хорошо… Вот бедняжка!» - невпопад подумала Лина и закрыла за собой дверь в каморку.

 

next chapter