Таватуй

    Некоторые интернет ругают, запретами грозят. А я так думаю, что интернет – штука полезная. К примеру, если кто-то шариковую ручку в ухо засунул – это же не значит, что надо запретить шариковые ручки. Он завтра карандаш засунет. Или ветку. А деревья запретить нельзя. Не гуманно. И хлопотно. Во всем надо пользу искать.
Недавно карту открыл, нашел на ней далекое озеро Таватуй под Свердловском (ныне Ебургом), приблизил как смог и…
    Вот та самая полянка, на которой мы наш лагерь ставили в десятом классе, когда в поход ходили.
    Вспоминаю, как тщательно готовились. Как «группа товарищей» осталась в классном кабинете и выписывала на доске все, что планировалось взять с собой. Сколько каждый берет картофелин, луковиц и морковок… Сколько нужно тушенки и топоров. Палатки, бинты, запасные струны для гитар, сахар, лавровый лист, одеяла, запасные носки, водка, батарейки для магнитофона, деньги на билеты, рис, надувные матрацы, соль, веревки, удочки, сигареты… Всю доску исписали…
    Помню, как собирались рано утром на трамвайной остановке на Блюхера, чтобы поехать на вокзал, а оттуда на электричке до станции Таватуй. Мальчишки в «тельниках», в резиновых сапогах, с огромными рюкзаками. У девочек и рюкзаки поменьше, и сапожки пониже, и косыночки какие-то трогательные на шеях… А все равно рюкзаки у них поотбирали. Мы ж мужики! «Простые уральские парни!» - как любил повторять Колька Исайкин…
    От станции до «нашего» места топали через лес километра три. Ближе к озеру половина мальчишек, отдав свои рюкзаки, ринулась за дровами. Оставшиеся напоминали что-то среднее между парашютистами-десантниками и вьючными осликами – рюкзак за спиной, рюкзак на животе и по одному в каждой руке…
    Полянка располагалась на самом берегу. С трех сторон лес подковой, слева небольшой бугор, поросший вьющимся диким шиповником. Вот где-то здесь, по центру поляны шест стоял с нашим флагом – наволочка с черным полукругом надписи “Foreigner” (это Димка Шарыгин придумал – недавно пластинку этой группы на «туче» купил). А на обратной стороне – дата и наши подписи неумелые.
    Четыре жилых палатки и одна продуктовая. Кострище. Даже настоящий стол и лавка. Нашли где-то по пути металлические рамки, потом из молоденьких осин смастерили настил. Даже обернули все это плотной почтовой бумагой. Откуда бумага взялась – сейчас и не вспомнить, но был ее целый рулон, который килограмм десять весил и негодование вызывал.
    Пока одни ставили палатки, другие уже наломали-нарубили целую поленницу дров. Девочки все спрашивали: «Куда так много!?», а мы только улыбались загадочно, да на мозоли сморщившись дули.
    У костра дежурили по очереди. Помню, как Колька Исайкин кого-то на дежурство из палатки за ноги выдергивал. Торчит из палатки десяток разнокалиберных резиновых подошв в разных направлениях – поди, пойми где чьи. «А-ну пошевели ногами!». Два сапога из ряда им подобных шевельнулись. Колька не долго думая их схватил и на себя! А они справа-слева от шеста прошли… Ну и… «Шо ж ты делаешь, гад!?».
    А потом кому-то стало плохо. Ломанувшись из палатки, бедолага зацепился за веревку растяжки и плашмя рухнул в низкорослый колючий шиповник. Наслушались всякого-разного.
    Справа по берегу, над небольшим обрывчиком росла развесистая береза, под которой мы нашли спящего рыболова Сяву – Славку Распопова. Первый же его заброс закончился тем, что крючок плотно засел в листве над Сявиной головой, удочка повисла вертикально, а сморенный Сява, лег на спину и, раскинув руки, отдался во власть сна.
    Где-то здесь в десяти метрах от берега, наверное, до сих пор лежит на дне утопленное Димкой Шарыгиным ведро. То самое ведро, в которое мы на Свердловском вокзале, ежась от утренней прохлады, сложили сорок с лишним горячих пирожков для нашей компании, с картошкой, с капустой… Гонимый Колькой Исайкиным, он на надувном матрасе поплыл «подальше где вода почище», зачерпнул ведром и тут же ушел с головой под воду вслед за ним… Хорошо хоть ума хватило ведро отпустить. Колька его минут двадцать на берег не выпускал - «Иди, ныряй! Трам-тара-рам!». Потом сжалился. Да и девчонки «Димочку» очень жалели. А тощий Димка по кличке «Толстый» приплясывал в плавках у прогоревшего костра, пытаясь согреться… 
    Я разглядываю карту на экране компьютера, и перед глазами в неясном калейдоскопе возникают мальчишеские лица, чьи-то спины в брезентовых штормовках, звучит чей-то смех… Вот Серега Шабанов рубит дрова, высоко поднимая над головой зажатый в руках топор. Вот Валерка Медведев вполголоса поет «Там, где клен шумит над речной волной…», подыгрывая себе на гитаре… Зухра Ахатова, наша «Зухрышка» незаметно капает йод в висящее над костром ведро с чаем. Там наверное еще кто-то с микробами этим же способом боролся, потому что от йода аж челюсти свело…
    Вот Серега Попов привалился снаружи к брезенту палатки с огромной «сиротской» кружкой и поедает из нее картошку с тушенкой. Благо этой самой картошки целое ведро…
    Если двинуться по берегу вправо, то можно выйти к турбазе не то «Зеленый мыс», не то еще что-то не менее зеленое… Мы ходили туда за хлебом, пугая обитателей висящими на поясах ножами и детской небритостью. Фильмов про маньяков тогда не было, а камуфлированная форма была только у диверсионных групп ВДВ. Это сейчас нас бы или положили лицом в грязь или просто постреляли бы от греха подальше, а тогда… Ну вздрогнули сначала, когда мы из кустов вывалились. А как иначе!? А потом и хлеба дали и денег не взяли. Даже на дискотеку приглашали. Но там все такие чистые были, а мы всклокоченные, в резиновых сапогах, в штормовках… Да и ребята хлеб к ужину ждут.
Веду курсором в сторону от берега. Подтягиваю карту.
    За нашей поляной, отгороженная плотной стенкой деревьев, располагается еще одна. В один из вечеров с нее доносится шум автомобильного движка и приглушенные расстоянием голоса.
    Мы ужинаем. До отвала едим кашу с тушенкой и залихватски пьем разбавленный спирт. Девочки пьют какое-то вино и постоянно предлагают нам домашнее печенье. Обещаем съесть его позже. Курим «Приму». Шарыгин с Исайкиным в две гитары играют «Качается вагон, стучат колеса глухо…». Притопывая резиновыми сапогами, дружно подпеваем.
    Сквозь кусты к нам проламывается мужик с соседней поляны. По большому счету и не мужик никакой, а просто парень старше нас года на три. Просит одолжить гитариста ненадолго. Приглашает всех попеть у них на поляне, а то друга из армии встретил, а магнитофон сломался, а там еще девушка грустит…
    Шарыгин неуверенно встает. С ним уходят еще двое-трое… Через час идем навестить певца. Димка сидит на бревне с осоловевшими глазами и под призывные возгласы девушки «Лёлик, давай!», нестройно бьет по струнам все менее послушной рукой. После каждой песни ему аплодируют и наливают. Он стесняется, но выпивает. Пытаюсь забрать его с собой. Димка некоторое время смотрит на меня, потом говорит «Ща!» и остается.
    Ближе к ночи, когда половина туристов уже спит, кто-то из девочек, шуршащих в кустах по своим неотложным делам, прибегает к костру: «Там… там… там Димочка!».
    Димочка сидит привалившись к дереву, уткнув подбородок в грудь. Судя по кислому запаху – ему не очень хорошо. Штанины джинсов подвернуты до колена. Ноги серого цвета от сидящих на них комаров. Ладони у Толстого в крови и комариных крылышках – видно, что боролся до последнего. Когда сгоняем комаров с Димкиных конечностей, они образуют большое недовольно пищащее облако. Относим тело к костру. Растираем ноги спиртом. Димка чувствует запах и ему снова становится нехорошо. Умываем и загружаем в палатку. После такой встряски с удовольствием поедаем кашу прямо из ведра, положив его донышком к костру (что б каша не остывала).
    Утром пытаюсь умыться, взгромоздившись на удобный валун в метре от берега. До воды – рукой подать – сантиметров сорок. Оказывается это достаточно много! Сажусь на корточки, делая странные движения рукой, словно зову «водяного». Наклоняюсь все ниже и ниже, пока не падаю в обжигающе холодную воду. Бедный Шарыгин! Как я его понимаю. С берега смех и улюлюканье. Хорошо хоть, что я голый по пояс был – не всю одежду намочил. Сижу у костра в свитере, обернув мокрые ноги бушлатом. Кто-то приносит чашку горячего сладкого чая. Спасибо! Пусть ему сейчас икнется!
    Когда в последний день сворачиваем лагерь – начинается дождь. Он и до этого накрапывал, а тут пошел по-настоящему. Все палатки, кроме одной, убраны, свернуты и упакованы. Набиваемся в единственную стоящую. По «паспорту» она вроде как двухместная… Тем не менее в нее помещаются все рюкзаки и все туристы. Серега Шабанов умудряется даже играть на гитаре (как в том старом анекдоте про «Запорожец»). Верх палатки начинает протекать, и мы освобождаем пространство для разрастающейся лужицы. Не спасает даже слой постеленного под палаткой «лапника». Народ шевелится и ерзает, устраиваясь поудобнее.   Для экономии места парни высовывают из палатки ноги в черных резиновых сапогах, но ровно на столько, чтобы не промокнуть совсем. От дождя становится ощутимо холодно. Изо рта периодически вырывается пар. Обнимаем девчонок за плечи, пытаясь согреть. И нет в этом ничего пошлого. Просто забота взрослеющих юношей о своих одноклассницах, за которых, случись что, порвем любого. И девочки это прекрасно понимают и доверчиво прижимаются к пахнущим дымом штормовкам.
    Палатка теряет прямоугольные формы и приобретает очертания шевелящегося комка теста. Те, кто прислонился спиной к ее брезентовым стенкам – быстро промокают насквозь, не имея возможности поменять позу. Наконец-то доходит очередь до домашнего печенья. Оно оказывается невообразимо вкусным. Наперебой хвалим хозяюшку. Все в крошках. У кого-то из парней в термосе обнаруживается простывший чай. Пускаем термос по кругу. Сто лет бы так сидел. Ч-черт, нога затекла. Но все равно невероятно хорошо.
    Все улыбаются, лучась тем счастьем и той радостью, которые будут годами греть изнутри, не давая черстветь душе и стареть сердцу.