Моль

 
        Наступили сумерки. По комнате пролетела моль, и в памяти всплыл сосед по общежитию, с которым я три месяца жил в одной комнате после возвращения из аспирантуры.

  В конце ноября администрация  заставила меня освободить отдельную комнату  и подселиться  к  преподавателю, жившему  в соседнем общежитии.
Когда я в первый раз пришел в новое жилище,  соседа не было дома.   Я занял свободную кровать. Затем перетащил  свои вещи — книги, одежду.
Вечером дверь  открылась, и в комнату зашел  мужчина лет сорока, среднего роста, с русыми волосами средней длины, с прищуренными глазами и неровными зубами. Я догадался, что это мой новый сосед.
Мы познакомились. Мужчину звали Владимиром.
  Лежа на железных кроватях, мы провели с ним  ознакомительную беседу. Я  узнал, что  Владимир - кандидат физико-математических наук, преподает физику, работает над докторской диссертацией – собирает материалы, проводит эксперименты. Он дал понять, что здесь, в Везельске, у него есть покровитель – проректор по учебной работе Камышенко, который обещал ему в ближайшее время должность заведующего кафедрой. В комнате он поселился два дня назад.
На сетке его  кровати лежал широкий деревянный щит.
; Удобно ли на нем спать? - поинтересовался я.
; Я привык, - ответил Владимир. - Это укрепляет  позвоночник, да и  здоровье в целом.
   В первый же вечер мы нашли с ним общий язык. Мы не стали друзьями, но я проникся к соседу симпатией.   
   На следующий день, когда я был дома один,   в комнату пришел  мужчина лет сорока – бывший  бывшей жилец этой комнаты, который  недавно он вместе с семьей получил кооперативную квартиру.  Он взял кое-какие свои   вещи,     но в шкафу осталось много посуды: чайники, тарелки, стальные ложки и столовые  вилки,  чашки.
   - Вы забыли посуду забрать, - сказал я ему.
   - Да нет, пользуйтесь на здоровье.  Не принято забирать старую посуду в новый дом.
    Мужчина исчез.
       С тех пор мы с Владимиром пользовались посудой  совместно.
Он был идеальным соседом: из дома уходил рано утром и возвращался поздно вечером, на выходные, праздники уезжал в Харьков, где у него была квартира, жена, дочь, собака и пасынок.   
Как-то он привез из Харькова с килограмм сахара (тогда был дефицит всего), несколько раз угощал меня (мы пили чай). В ответ я тоже угощал его - гречневой кашей, коврижками. Он охотно  ел. Но как-то сказал: «Все, пора кончать эту порочную практику». После этого он всегда отказывался от моего угощения  и сам ничего не предлагал.

Отношения между нами с каждым днем становились все более доверительными.  Я рассказал ему о  разводе с Тоней, о сыне.  Он поведал  мне о своей частной жизни.
    Он был женат во второй раз. Со второй женой он познакомился, когда был в гостях у друзей. Ему было тогда тридцать два года, а ей двадцать один. Они влюбились друг друга с первого взгляда. Это была настоящая страсть.
В то время он был женат, а она замужем. У него была дочь, а у нее сын. Но они порвали со своими супругами, стали жить вместе.  Первые два года им пришлось обитать в квартире Володи вместе с его бывшей женой. Было нелегко: бывшая жена часто закатывала истерики, устраивала скандалы. Потом квартиру удалось разменять.
О пасынке он всегда  отзывался с презрением. Зато родную дочь, родившуюся во втором браке два года назад, он очень любил. По всем приметам, он был хорошим семьянином.
- Благополучие семьи держится на одном ките - распределении обязанностей: муж добывает деньги, а жена разумно их тратит, - говорил он.
   Разумно ли тратила его жена деньги, мне не известно, но я знаю,  что добывать  деньги он умел. К моей вящей радости, он постоянно работал по хоздоговорным темам и все свободное время проводил в лаборатории.
   Мне удобно было жить  с ним в одной комнате (он не мешал мне работать над диссертацией), но в феврале я узнал, что Владимир  уходит из института. В разговоре со мной он мотивировал свой уход тем, что работа его не устраивает: мало платят, не дают обещанную должность заведующего. Но из других источников я узнал, что у него возникли неприятности: он смошенничал, присвоил крупную сумму, выделенную на проведение эксперимента,  его вызывали в партком, разбирали. Врагов у него, претендента на заведование кафедрой, было немало, и делу  придали широкой огласке.  Если бы не покровитель Камышенко, то на  него завели бы  уголовное дело. Он поспешил  уйти из института и  вернуться в Харьков.
   Перед отъездом он предупредил меня, что вернется за деревянным щитом.
Когда он уезжал, меня не было дома.  Придя с работы,  я  по обыкновению хотел попить чаю с сочниками. Открыл шкаф: на полках хоть шаром покати. Владимир утащил  все:   чайники, ложки, вилки.  Видимо, он не знал, что мне известно,  каково происхождение этой посуды.  Без разрешения (видимо, в порядке компенсации за сахар) он забрал и мою сумку – ту самую, в которой студенты принесли мне фрукты, когда я лежал в больнице.  Во мне шевельнулось презрение к бывшему соседу.  «Ну и куркуль", - подумал я о нем.
   Я стал вычищать его шкаф. Из него выпорхнула стая моли и разлетелась по всей комнате. Я прихлопнул одну-две, а остальные попрятались. Шерстяная тряпка,  лежавшая на дне его шкафа,  кишела белыми червячками - куколками моли. Я выбросил ее в мусорный бак.
    Через неделю  ко мне пришла новая комендантша вместе со студентами. Они унесли кровать  бывшего соседа. В комнате стало просторно.
   Деревянный щит, приставленный к стене, мозолил глаза, портил вид.  Через месяц я выставил его в коридор. Там он простоял дня два, а потом исчез. Кто-то из жильцов общежития забрал его себе.
  Владимир пришел ко мне  в начале июня.   Узнав об исчезновении  щита,  он страшно разозлился на меня и ушел не попрощавшись.
   С тех пор, когда я вижу летящую моль, я вспоминаю бывшего соседа.