Детство - 1

Апрель 53-го года выдался холодным, но 15-го числа вдруг распогодилось: назойливая капель стала быстро разъедать сосульки. Москва расправила плечи, вздохнула полной грудью и наконец улыбнулась солнцу — пришла долгожданная весна!

А месяц назад город был запружен народом, который всё прибывал и прибывал... Конца и края этому нашествию не было видно. Казалось, что центр Москвы лопнет от такого количества страждущих. И он «лопнул» открытыми люками на мостовых, в которые, так и не успевшие что-либо понять, падали люди, пришедшие проститься с вождём народа, а наутро дворники собирали разбросанные по переулкам калоши, которые навечно расстались со своими хозяевами.

Всё так и было, но месяц назад, а сейчас середина апреля. Во дворе районного роддома весело чирикают воробьи, подбирая разбросанные крошки по тротуарам. Рядом около скамейки стоит Сергей, а вернее, Сергей Семенович — ему уже пятьдесят три, но у него сегодня родился сын, тот самый, которого он так долго ждал. Сергей курит «Беломор» и смотрит на окна роддома, может, ему покажут его отпрыска, его мечту и надежду, которую он лелеял в себе всё это время.

У него уже было трое детей от Анны, которая была младше его на 11 лет, а сегодня она родила ещё одного, но в сорок два, не поздновато ли? Для очередных родов возраст весьма преклонный будет.

До этого только дочери рождались, а теперь на свет Божий сын явился. Была ещё одна дочь от первого брака, но её мать умерла молодой от перитонита и похоронена в Ростове-на-Дону. А он всю жизнь мечтал о сыне, и вот свершилось! Как назвать его? Довольный отец чиркает спичкой, прикуривает очередную папиросу, думает… Ба! Александр, ну конечно, Александр… И произносится хорошо, да и Пушкин тоже Александр Сергеевич! Думать больше не о чем!

В это время в окне второго этажа появляется фигура женщины, которая держит в руках белый сверток.

«Это и есть мой сын?» — подумал Сергей.

Комок радости подступил к горлу, он машет рукой. Переминается с ноги на ногу, не зная, что теперь делать.

— Анна! Сколько килограмм?

Она приставила ладонь к уху, показывая, что не слышит, но ему уже всё равно. Счастье, что родился сын — носитель его фамилии, и это самое главное на данную минуту.

Уже через полчаса Сергей Семенович сидел в пригородном поезде, который вёз его с Павелецкого вокзала домой в небольшой рабочий поселок, примерно в шестидесяти километрах от Москвы. Паровоз, который упрямо тащил за собой десять пассажирских вагонов, натужно гудел, запуская из своей трубы черную полосу дыма. И вот так каждый день туда и обратно — на всё про всё часа четыре уходит.

Он работал в одном из подразделений Министерства Морского флота РФ, которое находилось за стадионом «Динамо». Приходилось вставать завидно с первыми петухами, а домой возвращаться, когда звёзды на небе высыпают... А сейчас он сидел в старом прокуренном вагоне. Его голова мерно покачивалась — он дремал. «Сын... Сын!» — шептал он, прислонив голову к стенке вагона.

Похороны деда Трофима, отца Анны, пришлись на начало холодного мая. Гроб стоял посреди небольшой, но уютной и чистой комнаты... Горели свечи, было душно.

Трофима Никаноровича знали многие, и поэтому народу было не протолкнуться... До кладбища несли на руках. Часто останавливались. Ставили гроб на табуреты, пели псалмы — процессию сопровождал батюшка.

Так, не успев ещё родиться, маленький Саша потерял всех своих дедушек, да и бабушек тоже. Правда, осталась одна, но и то неродная: Варвара. Она была второй женой деда Трофима, а первая, Евдокия, почила много лет назад.

Поминки затянулись за полночь, и никто не заметил отсутствие новорожденного, который, ни о чём не подозревая, мирно спал в сенях на сундуке, заваленный верхней одеждой пришедших гостей. И кто его знает, может быть, ещё одна телогрейка, брошенная сверху, могла бы оказаться последней... Дышать ребёнку было бы уже нечем.

А наутро Полина — крёстная Саши — с гордостью рассказывала, как именно она, услышав тихое попискивание из-под вороха одежды, вытащила своего крестника и принесла к уставшей Анне, которая домывала посуду, доложив ей о новом рождении сына.

Крестины прошли за неделю до смерти деда, который говорил:

— Пора Сашку крестить, ну что он нехристем растёт, как басурман какой.

— Всё ты придумываешь, дед! А что люди скажут? — перечила Анна.

— Что скажут, что скажут — пройдут да перекрестятся. Они что, нелюди какие, чай, не понимают, что без креста Господня шага не сделаешь верного.

Так и окрестили. Позвали батюшку из соседней деревни, налили в таз воды. Крестными стали гостившие в это время: Полина, жена брата Анны, да Василий, муж сестры её... Сергей Семёнович был против, хотя и закончил в своё время церковно-приходскую школу и Закон Божий знал наизусть, но это было тогда — давно, при царе-батюшке, а сейчас время непонятное — страшно...

Страшно было всегда: в голодном Ростове-на-Дону в 30-е годы, когда трупы валялись по городу и их растаскивали собаки; когда Сергея Семеновича, молодого прекрасного специалиста, исключили из партии, потом предложили подать на апелляцию, но он гордо отказался, при этом совершив роковую ошибку. Помните лозунг, провозглашенный «отцом народов»: «Кто не с нами, тот против нас». Хорошо, друзья за день до ареста предупредили его. Сергей не стал долго раздумывать, собрал чемоданы и вместе с молодой красивой женой и с маленькой дочкой уехал в Москву. Но столица не приняла их — жить было негде, хотя родственников был целый город... Поселились у брата Анны под Москвой в Лукьянове — маленьком посёлке, расположенном около железной дороги, что вполне удобно — можно было легко добраться до Москвы и глаза никому не мозолить.

А потом грянула война. Сергей с самого начала был на фронте, но ему «повезло», он служил в инженерных войсках: восстанавливал мосты, различные коммуникации, налаживал переправы — в общем, дел хватало.

Анна с повзрослевшей дочкой, да ещё с малюткой, которая родилась в ноябре сорок первого, и с дедом, который приехал к ним из Рязанской губернии, там за ним шла охота, как за кулаком — врагом народа. Вовремя он успел покинуть насиженные места, а всего-то было у него небольшая мельница да две лошади и восемь детей, из них две девки, а остальные сыновья, на которых эти лошади и приходились.

Анна поспевала везде. Надо было кормить своих «нахлебников», поэтому ездила в Москву продавать варенец, доход с этого был маленький, но всё же. То ходила на убранные поля подбирать мёрзлую картошку. Не брезговала она и всяким гаданием старушкам или молодым солдаткам. Да и гаданием это не назовёшь, скорей гипноз какой-то. Самое главное — поддержать человека и вселить в него надежду, что вернется её единственный непременно, а это и есть самое важное. За такие тёплые слова поддержки, где яичко получит, где хлеба дадут, так и набиралась корзинка продуктов, ну а как же по-другому? Своих голодными не оставишь.

После войны в сорок седьмом году родилась ещё одна дочка, хотя ждали парня. «Ну сколько можно этих девок плодить», — думал Сергей, в очередной раз принимая в роддоме сверток с красной лентой. Ведь когда-нибудь появится на свет мой наследник, который дело моё продолжит, тоже моряком станет. А за плечами Сергея была Ростовская мореходка, а потом ещё и Одесский институт морского транспорта. Вот он таким и был: сам вроде по суше ходит, а мыслями весь в море... Вот и о сыне мечтал, тоже моряке.

А тем временем маленький Саша потихоньку рос, да и маленьким его трудно назвать... Это был крупный ребёнок с большой головой; его можно было часто увидеть в люльке, которую сам Сергей и смастерил. Люлька в виде деревянного ящика, привязанного четырьмя верёвками к крюку, торчавшему в потолке, чем-то это всё напоминало гамак на корабле, чтобы не качало.

А покачало Сергея Семёновича достаточно. И когда они в начале 30-х перегоняли парусник «Вега» из Ленинграда в Одессу вокруг всей Европы, там он ещё был курсантом Ростовской мореходки... И на рейде в Стамбуле в 17-м году, когда от них отказался хозяин и экипаж был брошен на произвол судьбы в турецком порту... Качало его и сейчас, когда он шёл навстречу с министром Морфлота, совершенно не подозревая, зачем тот его вызвал...

Кабинет был отделан деревом, кожаные кресла по стенам, у стола крепкие деревянные стулья. Над головой министра висел неубранный портрет Сталина, ведь шёл пятьдесят третий год, и совершенно было неясно, куда всё повернёт, — Берия был ещё жив.

Сергей стоял молча, потупив глаза, разглядывая свои калоши, надетые специально на старые изношенные ботинки, чтобы не было видно дырок, через которые просвечивались носки.

- Гудков Сергей Семенович? - начал басом министр.
 
- Да.

У отца засосало под ложечкой.

- Не хотели бы вы поработать в Китайской Народной Республике? - продолжал министр. - Так сказать, поучить молодых китайских специалистов судоремонтному делу, а? Как вы, справитесь?

Сергей что-то промычал в ответ на предмет того, что он всегда готов, но вот только... Министр нахмурился.

- Характеристики у вас положительные, работник вы хоть куда, будем вас рекомендовать. Ну вот и всё. По рукам?! А теперь готовьтесь к отъезду. Направляетесь вы в город Дальний. Да, не забудьте прихватить с собой и жену с детьми. Это просто необходимо для вашего здоровья.

Сергей был так счастлив, что даже не попрощался с министром. Ушёл ошеломлённый, оставив дверь открытой. Потом секретарше пришлось долго извиняться за нерадивого посетителя. А в это время отец уже возвращался домой, представляя, как этой новостью обрадует жену. Но всё было иначе: Анна наотрез отказалась ехать с ним и везти с собой маленького сына. По её мнению, это чересчур опасно. Пусть едет один, а мы подрастём немного, уверенно ходить начнём, потом видно будет...

И он уехал... На первых порах она получала от него письма. В основном: «Ну всё хорошо, тружусь, целуй сына, люблю». С каждым разом писем становилось всё меньше и меньше. Да и говорилось в них о плохом самочувствии и полном одиночестве... «Пора ехать, - думала Анна, - а то поздно будет».

Транссибирская магистраль. Женщина с тремя детьми. Из них одному не было и года. Едет через всю страну, на край света, в какой-то там Китай, зачем? Один Бог знает! Чувствует она: с мужем что-то неладное творится, спешить надо. Семь дней, восемь ночей в дороге. Вот и пограничный Мукден, а там пересадка в китайский состав, который везёт их до места...

На перроне в Дальнем она не узнала своего мужа. Лицо человека, который подошёл к ней, было припухшее и усыпано красными прыщами, голова выбрита.

— Сергей, это ты? — удивлённо спросила она.

— Саша, сынок мой! — воскликнул Сергей.

Чмокнув Анну в щёку, подхватил сына и стал тискать его в объятьях: «Какой ты большой вырос!.. Ну что стоим, пора: там нас машина ждёт».

Немного пропетляв по городу, автомобиль остановился у ворот. Скорее всего, это был «русский городок», отделённый от внешнего мира большим трёхметровым забором.

Жизнь в двухкомнатной квартире со всеми удобствами казалась раем после деревенской неустроенности. Быт потихоньку налаживался... Анна начала готовить домашнюю пищу. Сергей оттаивал и сердцем, и душой. Его тянуло к жене, детям. Он начал улыбаться и разговаривать: его интересовало всё, что произошло за время его отсутствия. А прыщи на его лице постепенно прошли. Ведь причиной его недуга стало банальное переедание яйцами. Время на приготовление нормальной еды постоянно не хватало: вот он и жарил каждый день яичницу, а продолжалось это несколько недель подряд.

Однажды младшая сестра Аня с Сашей пошли за молоком — вернулись все в слезах. Причина — Саша споткнулся, упал на мостовую и набил на лбу такую шишку, что скорее она напоминала «рог», прорывающийся через твердь черепной кости, чем обычную шишку. Мать была в полной растерянности. Прикладывала свинцовые бляшки, примочки всякие. Всё обошлось. К утру вздутость стала спадать.

— Ну, Саня, милый мальчик, первое боевое крещение ты прошёл, — говорил отец.

— Игоян Ленин! — говорили китайцы, рассматривая голову Саши.

Это означало на китайском: «Равно Ленину». Саша не мог оценить этого комплимента, но зато родители снисходительно улыбались.

Время бежало быстро. Саше исполнилось три. Он уже крепко стоял на ногах, шустро бегал по двору, играя со своими сверстниками в догонялки. Очень любил бывать у отца на работе, а тот брал сына на ходовые испытания: пусть привыкает, глотнёт солёного ветра, качку прочувствует настоящую. Сергей радовался за сына, исподволь поглядывая на него. Даже при значительной качке Саша ощущал себя вполне комфортно.

- Моряком станет! - говорил кто-нибудь из команды.

Отец молчал, хитро улыбаясь, - он давно знал, что если не моряком, то кем?

Были посещения различных банкетов с родителями. Саша чувствовал постоянное внимание к себе окружающих и их неподдельную любовь. Ему было приятно это сознавать.

Порт-Артур и Дальний полностью перешли под юрисдикцию Китая. Наши войска уходили из Поднебесной, оставляя на кладбищах надгробные плиты с именами русских солдат - отголоски прошедших войн.

Летом пятьдесят седьмого года вся семья вернулась домой в Лукьяново, где их ждала бабушка Варвара и старшая дочь Алла, рожденная ещё до войны. Началась обычная размеренная жизнь: Сергей продолжил свою работу в министерстве, Анна хлопотала по хозяйству, дети дружно ходили в школу, только Саша оставался дома, ему было всего четыре, но он уже много повидал, много пережил. Ему нравилось здесь, в посёлке, малая Родина тянула к себе постоянно.

Они жили в домике, который стал маловат для такой семьи. Он весь обветшал: штукатурка стала выпадать кусками, крыша текла так, что приходилось ставить тазы. Дом стоял рядом с лесом. Тут же небольшой пруд, который оккупировали утки. Хорошо, что до станции было десять минут ходьбы.

- Пора дом новый ставить, - изредка начинал Сергей.

- Но откуда столько денег брать? - удивлялась жена.

- Мы купим на вывоз, я уже присмотрел в старом Лукьянове хороший крепкий дом!

Сергей Семёнович был прав, дом, который он давно приметил, был не только хорошим, но и необычным. Это был барский дом, в котором раньше жили обнищавшие помещики из каких-нибудь чеховских рассказов.

К лету пятьдесят восьмого года старый дом был снесён... И на его месте появился этот, хотя ему уже тогда как полвека стукнуло, но смотрелся он, как будто его только построили. Дом представлял из себя пятистенку из соснового бруса. Две печи, одна из них была облицована белым кафелем и стояла в зале, а другая в столовой.

Да, это была уже другая жизнь - барская! После маленького дома в две комнаты, с крыльцом и небольшой терраской, новый дом действительно казался «барским», так любила его называть бабка Варвара, но недолго она прожила в нём, в следующем году её не стало.

А Лукьяново в это время расширялось. Началась большая стройка. Со стороны леса пристроили поселок от Московского военного округа - дачи офицеров званием не ниже полковника. С севера к Лукьянову примкнул кооператив московских скульпторов. Так что жить стало веселее. Тем более что на станции постоянно работала пивная с качественным разливным пивом и солёными пончиками. Рядом стоял приличный магазин, где продавали селёдку и подсолнечную халву. В продаже всегда имелась водка и дешёвый портвейн: живи не хочу...

(Продолжение следует)         

2012 г. + к.