СБ. 3. 19. Чем заняты жены исполняющих обязанности

19. Чем заняты жены исполняющих обязанности мужей.


Черные брови, красный рот, резко континентальные черты лица, высокая грудь, полные сильные руки — полная противоположность субтильным дамочкам, которые страшно смелые, так как боятся всего, — вот он где стратегический резерв нации: в проходах и за прилавками центрального рынка.

Резерв (опять же в противоположность дамочкам) привык все делать своими руками, а мужик ему нужен исключительно тверезый и при запахе одеколона со всей головы. Мужик откликается на зов: «Ну, и где ты, паразит?!» — как услышит, тут же ползет, как мураш на теплую завалинку.

Почему паразит? Потому что паразит. У Машки вон муж и у Плашки муж. А так лучше бы и не было совсем! С них хоть картины маслом пиши. И вешай над входом в дом. «Выход отца семейства из-за праздничного стола». Взгляд — стоп-кадр. Руки, ноги, голова — будто не родные и из разных мест. Язык говяжий. Мычит и ревет. Волосы спутаны. Ширинка расстегнута, галстук в соусе. Галстук прилип к рубашке. Изо рта течет слюна. На щеке алый бантик чьих-то губ. Милые женщины! С Днем защитника Отечества! А через пару недель и с Женским вас днем!

Как только попадете в мясные ряды, будьте осторожны! Когда вы поравняетесь со смазливой продавщицей, она вам тут же попытается всучить свинину с костью по цене вырезки. Она схватит кусок в обе руки и будет вам виртуозно демонстрировать ее достоинства и скрывать недостатки. Она будет встряхивать ее, вертеть, сжимать, разжимать, приговаривать: «Нежнейшая! Свежатина! Мед!» Свинина будет волноваться в ее руках, трястись, как плечи и грудь цыганки. А пухлые плечи и полные руки, лукавые глаза и смачные губы самой продавщицы лишь добавят страсти в этот заразительный танец. Не верьте ей — надует: всучит кость, обвесит и обсчитает, да еще пригласит почаще заходить к ней.

Советую вам пройти мимо и идти сразу в птичьи ряды.

На рынке в птичьем ряду птицу уважают. Птица совсем не то, что рыба. Рыба — она, что в реке, что в океане, одна и та же — пресная. Слабый посол, средний посол, сильный посол — посол и посол, хоть наш, хоть турецкий — дядька с гербом и флагом. Скажешь ему: посол! Он и посол, и посол, и посол! Оно и мужик: хоть просоленный контрактник, хоть засахаренный депутат — как только, так сразу в сон.

Когда рыбу режешь, можно сказать: это мясо рыбы; но когда режешь птицу, никак не скажешь: это рыба мяса. Отсюда сразу видно: птице уважения больше. Опять же о депутате — кто он такой? Так себе: хоть правый он, хоть левый, хоть по центру — причинное место одно, а забот много. Ни рыба, ни мясо, лягушачье филе. А контрактник — хоть и железо, да один ствол без приклада.

Исходя из этих и еще ряда соображений, Настя совершенно разочаровалась в мужчинах-полковниках и мужчинах-политиках, которым в последние пять лет неоднократно отдавала вместе с голосом и душу, и стала торговать не в рыбных рядах, а в куриных. Хоть курица и не птица, но и не рыба. Оно и баба не человек, а присмотришься — лучше мужика.

В рыбе какая-то ледяная бессмыслица. От нее без ума разве что японцы с эстонцами. Курица же бедрышками и головой очень напоминает женщину, а повадками и лапами мужчину. А попкой подходит обоим. Цыпленок же табака — точная половинка российского герба. А два цыпленка табака — уже целый российский гербарий. В конце концов, у курицы есть, хоть и куриное, четырехкамерное сердце, а у рыбы — что ни вытащишь из брюха — одни кишки с пузырем да жабры. У рыбы, наверное, сердце там же, где у человека душа. У кого в пятках, а у кого к резинке трусов привязана.


Именно этот день был первым рабочим днем Насти в птичьих рядах центрального рынка, и именно в этот день ей удалось сразу продать три ящика куриных шей. Вот это подарок к празднику!

А до этого Настя уже несколько раз работала продавщицей птицы — то на районных базарчиках, то в специальных павильонах от мясокомбината. И нигде не удавалось прочно зацепиться: то «фирма» лопнет или конкуренты сожрут, то сама Настя просчитается — оно, весной и летом деньги слипаются, а зимой и осенью пальцы на морозе не гнутся, то «шеф» пьяным средь бела дня под юбку лезет.

Центральный рынок — это крутое повышение в карьере. Прилавок — чем хуже кафедры? Академия своего рода. После смерти мужа ей вообще не хотелось работать.

А когда стали определять, куда направить Сергея — в тюрьму или клинику — она вдруг запила. Запила, запила, потом опомнилась, уволилась из института, где ее доцентских денег было хрен да маленько, не хватит даже на лекарства Сергею, и подалась в птицеторговлю, чтобы хоть как-то помочь сыну.

Никого ей не хотелось видеть: ни коллег, ни беззаботных студентов. А тут — безучастные лица, липкие деньги. Поторгуешь, не думая ни о чем, вечером придешь домой, отмоешься от них под горячим душем, и на душе чуть-чуть посветлеет.

Так, кто там? Мужик с огромным рюкзаком ползет вдоль птичьего ряда. Похож на «дальнобойщика». «Дальнобойщики» — парни рисковые и при деньжатах. И запах от них — не просто пот, а еще и запах дальних стран и запредельных территорий. Какая никакая, а тайна, без которой и мужик не мужик, а копилка недоразумений. А тошно станет от тайн — пошлешь его куда подальше — он и покатит себе.

Настя не стала подзывать мужчину подобно девяноста девяти процентам рыночных торговок, а улыбнулась издали, как родному, и ласково шепнула что-то: угадай, мол, что. Мужчина приостановился, угадывая.

— Еще живая! — пронзительно закричала Настя, то ли подражая, то ли пародируя продавщиц рыбы по ту сторону забора. — Самая свежая птица на базаре!

— Кончай базар! — вздрогнула от ее крика соседка справа. — Не пугай клиентов!

— Неужели живая? — клюнул мужик с рюкзаком.

— Живее всех живых! Смотри! — Настя подняла безжизненную голову жертвы куриного геноцида. Прежде чем купить, принято полюбоваться тушками, доставленными на прилавок прямиком из поры куриного девичества. Белым тельцам с желтыми выпуклостями и синими впадинами была присуща некоторая манерность, как у Лукаса Кранаха Старшего. И от них исходил легкий запашок всеобщего разложения, начавшегося в Средневековье. Покрытые пленкой глаза когда-то были прекрасны, клюв слегка приоткрыт, но никак не более недели назад, цвет «лица» хоть и синюшный, но с красивым отливом оранжевого. Веселая головка!

— О, смотри, жиру сколько! Навар будет! Две? Три штуки?

— Четыре.

— Так, следующий! — разочаровалась Настя: шутник нашелся! — Не загораживайте, гражданин! В ваш рюкзак, пройдите в говяжьи ряды, целый задок влезет. А тут деликатес! Тут пупки и сердца! Может, разбитые навеки!

— Но я действительно хочу взять четыре ящика куриных шеек. Шейки — по пятнадцать?

— Четыре ящика? Куда вам столько?
— У меня две лайки. Обожают шейки. В морозилку брошу, до мая хватит. Самый дешевый продукт на сегодня. Баранки вон в два раза дороже! И самое лучшее угощение: дал по шее — сразу и успокоились!

— По шее? Хорошее угощение, — Настя засуетилась. — Ой! У меня, может, и не будет столько! Маша, одолжи пару ящиков шей, завтра верну.

— А пусть покупатель у меня возьмет! — стала вбивать клин Маша и таращить бесстыжие глаза. «Бери и меня!» — мог прочитать в них любой грамотный мужик.

Настя перевела напряженный взгляд с Маши на гражданина с рюкзаком и улыбнулась ему как можно шире. Гражданин улыбнулся ответно и широко.

— Нет-нет! — сказал он Маше. — Я с ней первой договорился.

— А, ну тогда она вас и отоварит. Настя, где шеи брать будешь?

Такой подлости даже от конкурентки Настя не ожидала.

— Пол-ящика — твои.

— Ящик.

— Черт с тобой!

— Конкуренция! — воскликнул покупатель. — Частная инициатива!

— Да! Конкуренция! — воскликнули Настя с Марией, с неприязнью глядя друг на друга.

— А как вы понесете? — озаботилась Настя.

— Очень просто: у меня вот тут колесики выдвигаются. Покачу.

— Если вам тяжело все сразу увезти, два ящика оставьте у меня. Я все равно буду до вечера.

— Хорошо, — охотно согласился мужчина. — Мне это весьма кстати. Когда вы уходите?

— Для верности приходите часов в пять. А то потом у меня свои дела. Вы, случаем, не «дальнобойщик»?

— Он самый. Как догадались?

— По запаху.

— Ну, значит, около пяти?

Подошел Гасан.

— Хозяин зовет.

— Чего надо? — хмуро спросила Настя.

— Чего надо, там узнаешь. С праздником хочет поздравить.

— Как выручка? — спросил «хозяин». — Новенькая? Садись! — похлопал рядом с собой. Налил полстакана водки, подвинул тарелку с беляшами.

— Вегетарианка я.

— Чего? — не понял «хозяин». — Это такое половое извращение, да? — он положил Насте на плечо руку. Настя скинула ее.

— Ты что? Ты что! — возмутился «хозяин». — Шутку не понимаешь, да?

— Шутку понимаю. Я не Машка. Ее лапай, да? — Настя взяла беляш. — Не жалко? Подарок к женскому дню. Песика угощу.

На улице подошел Гасан. Вздохнул с дружеской улыбкой.

— Резать будем. Лицо портить будем. Жалко. Праздник все-таки.

Настя достала беляш и воткнула в открытый улыбкой рот Гасана, а потом коленом ударила его в пах. Тот скрючился, вылупив глаза и зажав зубами беляш, а Настя сказала:

— Еще подойдешь, вообще яйца отрежу. Жалко, да? В праздник — без яиц?

— Ну, как? — с вызовом спросила Мария.

— Что как? Раз так, два так, будет пятак. Вот так.

Настя с ненавистью посмотрела на ящики с куриными останками.

— Вот шейки, — издеваясь над самой собой, заговорила она, — тут пупочки, тут лапки, бедрышки, печень, головы, сердца... Это ж какую голову надо иметь, чтобы купить все это, какое сердце, чтобы сожрать, какую печень, чтобы переварить, и какие лапки, чтобы унести отсюда ноги?..

— Ты чего это? — Мария с удивлением глядела на нее. — Гасан обидел? Или «сам»? На сигарету.

— Давай. Спасибо.

— Они, сволочи, даром ничего не делают — всё через постель!

Без десяти пять, когда сумерки опустились на рынок и люди почти разошлись к накрытым столам, подошел «дальнобойщик». Стал с прибаутками загружать шеи в рюкзак. Тут же появился Гасан с двумя сподвижниками.

— Отойди, мужик. У нас разговор по душам с этой женщиной, — Гасан бесцеремонно, даже не глядя на «дальнобойщика», оттеснил его от прилавка. «Дальнобойщик» поднял свой огромный рюкзак и опустил на голову Гасана. Тот молча свалился на землю.

— Упал! — удивился «дальнобойщик» и поглядел на спутников Гасана.

Один из них заскочил ему за спину и ударил в бок ножом.

— Ах ты!.. — «дальнобойщик» поднял рюкзак, но в это время в него второй раз вошел нож...

Завизжали женщины.

— Куда смотрит милиция? — воскликнул простодушный голос.

Настя схватила весы и обрушила их на голову того, кто был с ножом. Тот рухнул на землю, забрызгав кровью прилавок. К прилавку от павильона бежали люди «хозяина». Тут подлетел «БМВ», резко затормозил, и из него, матерясь, вылез огромный мужчина в длинном черном плаще. Поглядел на итоги битвы, на подбегающий резерв, поднял вверх руку. Люди «хозяина» остановились. Насте мужик показался знакомым. Ну и мяса в нем — гора горой. Никак Гора? На свободе, значит.

— Ну, чего тут? — гора мяса подошла к прилавку. — Чей лоток?

— Иван!

Гора посмотрел на Настю и не удивился.

— Ты? Знал, что наши дорожки пересекутся. Ты заводила? Или этот? — Гора указал на сидящего у стены «дальнобойщика. Тот зажимал рукой бок.

— Он, — указала Настя на отползшего от прилавка Гасана.

Гора поманил людей «хозяина». Указал на Гасана.

— Он тут лишний. Позовите-ка Гошу. Этого увезите в больницу, — ткнул толстым пальцем в «дальнобойщика».

Гасана увели в «кабинет», его дружка с разбитой головой потащили туда же. «Дальнобойщика» посадили в «Жигули» и увезли. Торопливо притрусил «хозяин». Гора кивнул ему на автомобиль. «Хозяин» скользнул в дверцу. Следом с трудом забрался Иван. Машина просела. Дверца захлопнулась. Машина отъехала к воротам и остановилась. Потом развернулась и выпустила Гору и «хозяина». «Хозяин» стал быстро и зло говорить о чем-то своим людям, резко кивая на Настю и на Гору, потом ушел.

— Баста, Настя. Проблему закрыли!

— Что ты ему сказал?

— Гоше? Я ему сказал: если ты проблема, тебя решают. Вот что я сказал ему. Много не люблю говорить. Работай, Настя. Ни одна сволочь, даже такая, как я, — не тронет тебя!

Там, где все многообразие человеческих лиц сводится к двум дуракам, из которых один покупает, а другой продает, где вся роскошь человеческого общения да и вообще вся человеческая жизнь запечатлена, как на могильном камне, надписью «купился — продался», где встречные потоки денег и товаров выкручивают человека, как мокрую тряпку, — там человеческое слово, вовремя сказанное, дорогого стоит.

А когда все слова были сказаны, Настя взяла ящик и с такой бешеной силой бросила его на землю, что куриные сердца разлетелись во все стороны, как от взрыва. Две бабки дотемна ползали по рядам, но смогли отыскать всего несколько кусков.