Рассказ итальянца

Я встретил ее. На ней были зеленый плащ-дождевик, синее платьице и милые резиновые сапоги.
      
- Пойдем, - сказала она.
      
И мы пошли.
      
Протопав пару кварталов, мы не долго думая выбрали первую попавшуюся забегаловку. Это была знакомая мне квазипиццерия, которая походила на дешевую столовку больше, чем на что-либо другое. Угрюмые, желтые, сальные, мелированные, пухлые доярки-кассиры, их явно не по размеру фартуки заставляли нервничать и чувствовать себя неловко. Абортированные цыплята – герои сна-мечты педофила. Грязный мраморный пол и такие же грязные стены, будто по ним то же ходят и плюют. Стулья и столы в этом чудесном заведении были намертво прикручены к полу, это, наверное, от необходимости хоть как-то снизить количество размозженных конечностей после эпизодов недопонимания между многоуважаемыми клиентами этого пункта общественного питания, т.е. речь идет вовсе не о комфорте. Как-то раз волна подобного недопонимания чуть было не прошла и по мне, но это немного другая история.
      
Мы сделали заказ. Я взял поднос с едой, спутница – салфетки, ножи и вилки. Мы сели за липкий стол.
      
Я удалился в туалет мыть руки, но попал на подмостки театральной сцены: на полу в уборной лежал толстый голый по пояс хряк, около него вертелась такая же пропитая особа; их возраст не поддавался определению (впрочем, у меня всегда были трудности с определением возраста, это неважно); голова хряка извергала кровь (со стороны он немного походил на Джи Джи Аллина), а рот отчаянно вопил:
      
- Вызывай милицию, подстилка татарская, я умираю!
- Я устала, я устала! – ахая сокрушалась леди.
      
Я не стал им мешать.
      
Это была любовь.
      
Я вернулся к липкому столу. Мы ели квазипиццу, лампа накаливания мерзко гудела, дождь все лил. Я пил дешевый чай, а она сок. За моей спиной чавкала беседа:
      
- Знаешь, что я сделаю, когда получу свою первую зарплату? Сниму проститутку...
      
(После подобных инцидентов во мне возрождается непреодолимое желание стрелять в общественных местах)
      
Желание–мечта.
      
Желание–Феникс.
      
Желание–мираж.
      
Желание–параноидальный бред.
      
Желание–шизофрения.
      
Желание–якорь.
      
Желание–цепь.
      
Желание–петля.
      
Желание–эшафот.
      
Вот такие вот разговоры.
      
Вот такой вот лес пороков.
      
Мы вышли на улицу. На углу собака рвала нечто бесформенное и неопределенное.
      
       ***
      
Да, единственное желание, имеющее хоть какой-то смысл и даже периодически воплощаемое, это желание растолкать эту унылую очередь повседневности. А на конце дают надежду. Как благотворительный бульон для бездомных. Все молча и понуро, смотря только себе под ноги, покорно выстаивают очередь. Ни в коем случае не поднимать взор – это страшно. Страшно настолько, что очередь думает, если она сделает это, то уже ДРУГАЯ очередь неминуемо пройдется по ней. Тоже растолкает. Я возомнил себя подобной очередью, наверное, хе-хе. Ни в коем случае не встретиться взглядами. Максимум, что ты СМОЖЕШЬ увидеть – чужой затылок, да и тот влечет за собой неминуемую смерть.
      
Стук пишущей машинки в темноте – стук пулеметной очереди. Человек с книгой в руках автоматически становится ОПАСЕН. «Между шахидом и поэтом нет никакой разницы».
      
На улице продолжал мерзко пробрасывать дождь. Мы отправились на остановку. Встречные автомобили, скучая, окатывали прохожих и афиши, повторяющихся из года в год спектаклей, на которые никто не ходит. Афиши уже даже не меняют, а зачем?
      
«Влюбленная» парочка лобзается на углу. Пригляделся: у них действительно нет лиц, вместо лица – картон. Мужская особь явно норовит заглотнуть свою потенциальную партнершу. Хорошо играют, но иногда перебарщивают.
      
Из подворотни оскалилась огромная псина. А я думал, что борцы за спокойствие и нравственность уже давно перебили всю городскую живность. Свободную живность. Собаки-люмпены. Крысы-цыгане.
      
Приближается ржавое пятно кришнаита:
      
- Харе Кришна! – брызжет слюной нам в лицо скользкий хитрец с миллиардом глаз, жидкой козлиной бородкой и с сальными немногочисленными отростками на голове.

Поняв, что нам не нужны его книги, резко уничтожает труппу мимических мышц своего лица и на смену театра дружелюбия приходит языческий похоронный обряд. Ржавая муха-пятно резко исчезает из виду.
      
Входим в автобус. На кондукторе аж три пояса. Намек предельно ясен. Воды Ахерона частично проникают в салон автобуса.
      
Складывается впечатление, будто мы участники карнавально-траурной процессии. Трудно понять, живы ли окружающие тебя пассажиры и водители, или же нет. Трудно понять, жив ли ты сам.
      
Процессия движется медленно. Видим виновника – человек сварился в смоле. Говорят, что намеренно.
      
Карнавал ныряет в скважину.
      
Динамик настойчиво сообщает, что следующая остановка – «Второе Царство» и убедительно просит во время движения автобус держаться за поручни.
      
       ***
      
Наша похоронная процессия лениво сочилась сквозь скважину. Я сидел и, может быть, от скуки развлекал себя тем, что наблюдал за полумертвым содержимым нашего автобуса. Мне нравится смотреть на людей и пытаться угадать, кто же они. И люди ли вообще. И все ли они разные, или же всего лишь являются вариациями одного и того же НУЛЯ. Как показывает практика и опыт наблюдений – они могут быть кем угодно, но только не людьми. Клуб городских невротиков. Клерки, менеджеры, которые еще не имеют своего заслуженного кредитного форда, но уже при наглаженной дорогой рубашечке, брючках, туфельках, трусиках-носочках да с модным электронным девайсом.
      
Поло от Lacoste.
      
Саван от ck.
      
Вечно унылые тетки-цепные псы, которые уже и забыли причину своего уныния. Видимо – это их миссия на данной планете: унывать, а потом превращаться в старую бабку и ныть, ныть и ныть без остановки. Ныть и гундеть, трусливо поджимая хвост.
      
Мелкий криминалитет всех цветов и расцветок, считающий, что они-то точно знают смысл всей этой заварушки.
      
Наивные, иногда злые дети. У всех пассажиров очень важный и занятой вид. Их картон сморщен и нахмурен. Автобус везет коробки, которых ждут великие дела, на которые они опаздывают по умолчанию: очередь тут-там, банки-почта боп-боп, кредиты туда-сюда, работа там-сям, квитанции так-сяк, ясли-школа бряк-бряк, университет дзынь-бряк. Важность их предприятий не вызывает у них никаких сомнений, а у меня вызывает только рвоту. Что вы, да как вы могли даже подумать о слове «сомнение?»
      
Тем временем Ахерон уже частично переместился в салон автобуса. Коробки начали набухать, а кондуктор превращаться и переходить в демо-версию последней стадии.
      
Мне нравится думать о том, что очень нелепо со стороны нас, пассажиров, участников этой траурно-карнавальной процесси, этой гонки на выживание, доверить наши ЖИЗНЁНКИ рукам небритого азиатского куска сала, более распространенное название которого – «водитель». Я сам себе-то так не доверяю, поэтому, выходит, что водители – это одни из немногих, кто каким-то чудесным образом является теми, кому люди доверяют больше, чем себе. Будь я на его месте, я бы предпринял попытку прорыва за ограждение этой дождливой скважины.
      
Может, эта скважина является скважиной замочной?
      
Может, она открывает сердце этого города, его тайну?
      
А есть ли у городов сердце?
      
       ***
      
      
Мы торопливо покинули автобус. Процессия конвульсивно двинулась дальше, мы дезертировали.
      
Если бы я мог, то потерял бы сознание от увиденной в бессчетный раз монолитной остановившейся повседневности. А если бы человек, пишущий ЭТО, был Г.Ф.Л., то он бы изрек нечто на подобии: «Я не смею подробно описывать их лица и тела, потому что от одного лишь воспоминания едва не лишаюсь чувств» или что-то вроде «чудище не поддавалось описанию, ни в одном языке мира нет слов, способных передать такую бездну безумия, такую глубокую несовместимость с реальным миром, силами природы и гармонией Космоса». Но автор, к счастью или к несчастью, не Г.Ф.Л., и таких ТОЧНЫХ описаний допускать не будет.
      
Пьяная тень спросила:

- Ты кто? – и осталась без ответа.
      
Мы стряхнули с себя сажу и мерзкие взгляды. Город-грязный бордель.
      
Интуитивно мы двинулись в мою сторону. Перед самой дверью в подъезд я вдруг понял – спутница покинула меня.
      
       ***
      
Когда я проснулся – за окном стоял практически ощутимый физически мрак. Прочел разбудившее меня сообщение: единственное, что было на экране – семь букв P. Я взглянул в окно, а когда обернулся – в дверном проеме стояла Она.
      
       ***
      
Кажется, мы летели в аэропорт по загородной трассе на старом прогнившем корыте со сверхзвуковой скоростью. Когда водитель делал очередной маневр – машину кренило, а корпус хрустел, как лейс. Я с упоением ждал, когда же это ржавое дерьмо разлетится на куски. За окном все еще не было ни единого проблеска света. Только фары редких, как усы таксиста, машин, заменяли нам свет небесных светил. Маленькие двенадцативольтные звезды. Кстати о таксисте: это было грязное до безобразия, пропитое, с трясущимися конечностями насекомое. Оно сообщило нам, что его зовут Ангел.  Мы должны  были повиноваться этому существу, ибо в его терзаемые спазмами лапки мы в очередной раз доверили наши ЖИЗНЁНКИ. Я не помню, где именно мы его поймали. И я точно не знаю, где мы мчимся. Я даже не уверен, в аэропорт ли нам нужно и туда ли мы едем.
      
- Возьмем напрямки! – прошелестели усики.
      
Если мы разобьемся, то  даже не будем знать, где именно. Фрау Безызвестность беспощадна до конца наших дней, что, впрочем, совсем не важно. 
      
Усач поддал газу.
      
Б. взяла меня за руку.
      
«Любовь, что движет Солнце и светила».