ПТР27

ГЛАВА 27

Насчёт звука Селиван, всё-таки, не ошибся.
Он не пошёл к эксперту в назначенный день из опасения, что следствие быстро установит его личность и какими-нибудь окольными путями выйдет на господина Панина. Дело в том, что Селиван не сразу узнал о гибели Валентины, которая могла просветить следствие насчёт его личности и так далее. А когда узнал, сразу побежал к эксперту. Чего там греха таить, по поводу гибели обманутой им женщины он не очень-то скорбел, хотя кое-какие угрызения совести испытывал. Но совесть тотчас заткнулась, когда Селиван узнал результаты экспертизы. Хитрый и рачительный господин Панин не стал посвящать клиента в факт оплаты экспертных работ другим заинтересованным лицом, поэтому Селиван Капустин ничего об этом лице не узнал. Но рассчитался с дорогим халтурщиком за работу и не смог сдержать явной радости: ведь удача снова ему улыбнулась, а братья увезли в скит ненастоящую икону. А настоящую стоило поискать. Правда, теперь её искать стало много трудней, чем при живой Валентине, и деньги ушли почти все, однако что может охладить пыл кладоискателя, твёрдо уверенного в близости сокровища?
Рассчитавшись с господином Паниным, взяв у него новую распечатку с результатами экспертизы, Селиван отправился на рынок и там засел в одной забегаловке, чтобы погреться, перекусить и в тепле подумать, как быть дальше. Чтобы не привлекать внимания, он взял сто пятьдесят граммов водки, с отвращением её выпил и решил между делом пролистать проспект дома-усадьбы прапрадеда.
В отличие от Лины он не стал разглядывать фотокопии икон, поэтому довольно быстро наткнулся на путеводную записку купца к гробовых дел мастеру из Мытищ и Селивану стало окончательно ясно, куда прапрадед на самом деле дел икону.
«Ну, дед, ну, шельма лукавая, - благодушно думал Селиван, пребывая в тепле и сытости и легкомысленно не думая об их временном состоянии, - решил-таки с собой на тот свет икону прихватить. Чтобы, значит, она ему под землёй после неотправленного сорокоуста помогла дальше в преисподнюю не провалиться. А поспособствовала к ангелам возвыситься. Ну, да Бог с ними, с ангелами, главное дело, чтобы икона под землёй не истлела. Но вряд ли: коль дед так намудрил с сокрытием чудотворной, то неужто он забыл преждевременно расстараться по предохранению её от сырости, земли и прочих гнилых неприятностей? А ведь чего проще, как проолифить холстину и обернуть ею икону…»
Подкрепившись, Селиван без труда нашёл себе временное пристанище, где он хотел выждать контрольный срок, отпущенный им местным правоохранительным "старателям" на охлаждение интереса к очередному убийству мирной жительницы и находке неизвестного мужского трупа. Данный срок, учитывая пропагандируемую медвежьими СМИ стабилизацию криминогенной обстановки в возрождающейся стране, умный искусствовед определил ровно в неделю. Эту неделю Селиван прожил в будке со строителями из Беларуси. Он помогал им по работе, а за это они разрешали ему ночевать у них на обеденном столе.
Переждав, бывший искусствовед принялся действовать по новому плану. Не попрощавшись с временными братьями по бездомному несчастью и чисто демократической тяге к хорошим деньгам, предполагаемый покойник занялся поисками новой хазы. Теперь хаза ему требовалась для иных целей, нежели квартира бедной Валентины, поэтому в этот раз он стал действовать проще. А именно: отправился на ближайший городской рынок. Время было послеобеденное, день будний, покупатели на рынке не толпились, и Селиван мог спокойно прогуливаться вдоль ряда ларьков и не спеша разглядывать торговок. Бывший искусствовед имел богатый опыт общениями с представительницами слабого пола и без труда по одному только взгляду мог определить: нравится он иной женщине или нет, одинока ли претендентка на его внимание, или живёт на пару с нанимателем (либо является одной из его наложниц), и как скоро она будет готова пригласить Селивана к себе в сожители. Вопрос времени стоял для Селивана особенно остро: он не мог позволить себе болтаться по рынку более двух часов кряду, как не мог позволить себе остаться без ночлега. Конечно, паспорт у него имелся, и за последние дни он оброс новомодной щетинистой бородой, которая вовсе его не портила, тем не менее, Селивану не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание милиции. Ведь при желании любой милиционер мог разглядеть, что фотография в паспорте не совсем похожа на лицо его предъявителя.
Гулять ему долго не пришлось. Он тормознул возле одной из палаток, в окошке которой скучала не очень свежая блондинка, и улыбнулся ей.
- Вот даже не знаю, что купить на ужин, - развязно сообщил он блондинке.
- А вот возьмите балычка, - словоохотливо откликнулась торговка и заулыбалась в ответ, - очень рекомендую. Или скумбрию холодного копчения. Совершенно свежий товар, только сегодня завезли.
- А вы сами что бы предпочли? – облокотился о «подоконник» Селиван и бесцеремонно подмигнул торговке.
- Да и балычок хорош, и скумбрию съела бы, - не смутилась блондинка. Клиент ей пришёлся по вкусу: высокий, фигуристый, лицом красавец и одет прилично. К тому же торговка была свободна третью неделю. Раньше она время от времени жила с хозяином, Гасан Гасанычем. Но недавно хозяин открыл ещё одну палатку, поставил туда молоденькую наёмницу частного капитала и зажил с ней три раза в неделю с девятнадцати до двадцати одного.
- Ну, что ж, купим и того, и другого, - свободно сказал Селиван, хотя денег у него оставалось под завязочку. – Из чего гарнирчик соорудить дома найдётся?
- Найдётся, - пуще прежнего заулыбалась торговка.
- Ну, тогда я за горючим, а потом за вами. Вы во сколько кончаете?
- После шести заходите, - совсем уже раскисла блондинка.
Что и говорить, Селиван имел почти неотразимые для представительниц слабого пола внешние данные, он мог обаять и кого-нибудь покруче, просто со временем у него, как уже говорилось выше, ощущались проблемы.

Блондинку звали Галей. Как многие провинциалы, покинувшие свои малые родины в поисках лучшей жизни, она сначала хотела найти хорошую работу, потом жениха с местной пропиской, а потом оказалось, что хорошая работа – это продавец на рынке, а все женихи с местной пропиской знают себе цену. Одни из них вели совершенно вальяжный образ жизни дворовых безработных пьяниц, другие трудились от темна до темна, но под чутким руководством законных жён. Поэтому, намаявшись с устройством своих матримониальных потребностей применительно к предлагаемым возможностям в условиях нелицеприятной конъюнктуры, Галина перестала быть чересчур разборчивой и, однажды уступив похотливому Гасан Гасанычу, теперь не могла надышаться на такого красавца мужчину, как Егор Балдохин. У него, правда, не оказалось местной регистрации на постоянной основе, к тому же он был, как говорится, недавно откинувшись с зоны, но, опять, как говорится, от добра добра не ищут. Тем более что свеже откинувшийся красавец мужчина проявил себя как истинный (по понятию не слишком чванливой сотрудницы рынка) джентльмен и выносливый любовник.
Галина снимала комнатку в спальной многоэтажке недалеко от рынка у одной малосемейной бабули. Бабуля жила одна, пенсию получала обычную по старости, характер имела несволочной и не предъявляла к постоялице лишних претензий, если вдруг к ней кто-то приходил в гости. Тем более что та своевременно оплачивала комнату и даже подкармливала бабулю тем, что уже невозможно было реализовать на рынке.
Что касается Галины, она пахала на местном рынке вот уже пятый год и мечтала собрать денег хотя бы на самое занюханное жильё даже в самом дальнем Подмосковье. Но у одной это получалось со скрипом, хозяин индексировал зарплату крайне неаккуратно, а цены, заразы, росли неуклонно. И квартплата в том числе.
Несколько раз Галина пыталась скооперироваться с каким-нибудь напарником мужского пола. Однако с напарником ей пока не везло. Хозяин, Гасан Гасаныч, не в счёт. Деятельный коммерсант имел две семьи, одну в Кустове, другую в какой-то неведомой Начичевани, а сотрудниц своих он регулярно трахал, как он сам любил повторять, из-за переполнявшего его человеколюбия. А вот с Егором ей, кажется, наконец подфартило. Помимо того, что он оказался (смотри выше) тем и этим, так он с утра пораньше стал интересоваться у своей возлюбленной на предмет трудоустройства.
- Грузчиком пойдёшь? – с любовью спросила Галина.
- Да хоть землекопом, - искренне ответил Селиван, - лишь бы деньги платили.
- Немного, но платят, - утешила его Галина. – Есть одно место, там у меня знакомый работает. Начинал с грузчика, теперь мастер. В общем, на хлебзаводе. Зарплата сдельная, триста за смену. Смена с шести утра до шести вечера. Или с шести вечера до шести утра. За работу в выходные премия – два батона на выбор белого или ржаного хлеба. Устраивает?
«Мужик он здоровый, - прикидывала Галина, - сможет пахать и без выходных, а это тридцать дней по триста рэ – итого девять тысяч плюс бесплатный хлеб. Да моих десять…»
- А ничего, что я без прописки? – уточнил Селиван, имевший свои виды на будущую трудовую деятельность. Во-первых, ему нужно было перекантоваться дней пять-шесть, во-вторых – он остро нуждался в деньгах, но не в таких, какие ему предлагала Галина. Однако, следуя его новому плану, начинать следовало с малого.
- Ничего, - отмахнулась Галина, - на этом хлебзаводе одни приезжие работают, поэтому и платят мало.
- А как мне быть с жильём? – задал очередной вопрос Селиван и нежно заглянул в глаза подруге.
- Ну, што ты, в самом деле! – кокетливо повела глазами Галина. – Или ты уже у меня не поселился? А со старухой договоримся.

Работа мёдом Селивану не показалась. Дело в том, что хозяин данного хлебозавода, открытого два года назад, находился в условиях жесточайшей конкуренции с местными хлебными магнатами. Те в своё время почти безболезненно приватизировали государственное предприятие, поэтому они успели обрасти финансами, необходимыми и для регулярной модернизации технологических процессов, и для индексации заработной платы рабочих со служащими. В силу этого хозяин альтернативного хлебозавода крутился, как мог, экономя и на зарплате рабов, и на их количестве, и на разнице цен разных сортов муки. А Селиван пахал наряду со всеми, исправно отдавал Галине заработанные деньги и готовил к производству свой новый план. При этом он ориентировался на ближайшее будущее, поскольку в отдалённом маячили заморозки, после каковых становилось бессмысленным даже думать о претворении в жизнь его нового плана. Ведь долбить мороженый грунт, если его прихватит хотя бы сантиметров на тридцать, ой как проблематично, тем более что на данный долбёж у тебя не будет никаких санкций, но одно желание разрыть некую могилу тайно. А какая, к чёрту, может быть тайна, если…
Короче говоря, Селиван продолжал трудиться, заниматься любовью с горячей Галиной, он совершенно очаровал своим обхождением бабулю, и исподволь выпытывал у подруги информацию о делах её хозяина. При этом строил беседу так искусно, что Галина даже не заподозрила своего ухажёра вообще в каких-нибудь намерениях по отношению к Гасан Гасанычу, не говоря уже о криминале.
Однажды, после ночной смены, Селиван прогулялся на старое городское кладбище. Он знал, что прапрадед стараниями товарища Каплина похоронен в самой гуще местных революционеров, которые жертвами пали в борьбе роковой в семнадцатых-восемнадцатых годах прошлого столетия. Новый хлебзавод находился за чертой города, поэтому Селиван прибыл на кладбище без чего-то восемь. Солнце ещё не успело разогнать утреннюю зимнюю темень, калитка на кладбище не запиралась, народ, естественно, отсутствовал, и Селиван инкогнито пропутешествовал от входной калитки до места захоронения местных революционеров.
– Ну, слава Богу! – с облегчением вполголоса воскликнул он, когда дошёл до общей ограды и увидел, что революционеров закопали не в одной братской яме, а каждого в отдельной могиле. Каждая могилка обозначалась каменным изголовьем с выбитыми на них звёздами, реквизитами погребённых и их очень краткими биографическими данными в виде годов рождения и смерти. Впрочем, Селиван почти не сомневался, что могила не окажется общей, потому что революционеров хоронили в разное время, хотя место огородили заранее, поскольку роковая борьба была в самом разгаре, и жертвы со стороны борцов с прогнившим режимом предвиделись. Одно время товарищ Каплин пытался создать на месте захоронения мемориал, но началась чистка партийных рядов, один принципиальный местный большевик из числа сторонников товарища Сталина обвинил покойных революционеров в троцкизме, и мемориал решили не строить. И так покойники пребывали в забвении до дня кончины вождя. О них вспомнили, снова хотели дополнительно увековечить специальным мемориалом, но началась гонка вооружений, и на мемориал не хватило денег. Единственно, к могилкам для их постоянного ухода специально прикрепили общественника из числа бывших комсомольских лидеров, вышедшего по возрасту одновременно и из комсомола, и на пенсию. Но общественник умер на закате перестройки, и года три могилки зарастали бурьяном и вездесущим американским клёном. Затем наступила демократия, и за могилками стали присматривать местные коммунисты. Перед очередными выборами в разные органы разной власти или в преддверии очередной акции протеста сюда приезжали рядовые члены КПРФ и наводили порядок, чтобы их городским вождям было приличней говорить свои зажигательные речи перед тремя десятками пенсионеров, а не в зарослях бурьяна и американского клёна. А так как выборы и акции протестов в стране происходили с пугающей регулярностью, то революционный уголок на старом кустовском кладбище выглядел хоть скромно, но прилично.
– Надо было четвертинку прихватить, помянуть деда, – с любовью прошептал Селиван, прислонившись к решётке чугунного литья и любуясь могилой деда. Она находилась возле самой ограды, Селиван, войдя на огороженный участок, нашёл её без труда, потому что надписи сохранились отлично, а размер и глубина выбитых букв позволяли разглядеть их без особенного напряжения зрения даже в предрассветной темноте. Снег, набившийся в надписи и выбелив их на фоне относительно чистой остальной поверхности камня, ещё больше облегчал задачу сумеречного поиска того или иного погребения. – Революционер ты наш…
Он присел на корточки и потрогал слегка подмороженный дёрн. Если верить прогнозу погоду на ближайшую декаду, крупных снегопадов и сильных морозов не ожидалось, однако тянуть и надеяться на милость природы и надёжность информации, выдаваемой несколькими независимыми метеорологическими компаниями, не стоило. Тем более что на носу маячили первые чтения по бюджету на очередной год, а с ними и митинги неугомонных коммунистов, которые до сих пор не могли примириться с переделом государственной собственности не в их пользу.
«Это хорошо, что деда с остальными революционерами не стали накрывать плитами, а просто землёй забросали», – подумал на прощанье Селиван и покинул ограду.

Утром пятого декабря Лина встала позже обычного. Она плохо выспалась и не стала заниматься ни на тренажёре, ни с грушей, а просто пошла в ванную, постояла под прохладным душем, а затем села завтракать. После завтрака она хотела, было, заняться заказом по перепрофилированию оранжереи, но душа не лежала ни к компьютеру, ни к заказу.
Вчера, окончательно установив местонахождение раритетной иконы, за которой охотился Селиван Капустин, Лина хорошенько раскинула мозгами на тему: а что ей делать дальше? То ли сообщить в милицию, то ли продолжить собственные изыскания? И ей не нравилось ни то, ни другое.
«В милицию надо было заявлять раньше, - думала она, бесцельно слоняясь по квартире. – Впрочем, с милицией, когда бы я туда не заявилась с этим делом, разговор у меня выйдет трудный. Если учесть, что некое преступление, где фигурируют две жертвы и два задержанных убийцы, эта самая милиция уже закрыла. К тому же…»
Короче говоря, Лина решила способствовать возвращению раритетной иконы в Софроновский скит людям, которые сохраняли её прежде и сохранят впредь. В то время как милиция, обнаружив икону, может поступить по всякому, но уж точно не вернёт её тем, кому она принадлежит по праву. И ещё неизвестно, сойдут ли Лине Крымовой с рук все её предварительные прегрешения перед следствием, когда тайное станет явным, а сотрудники, якобы раскрывшие вышеупомянутое преступление с двойным убийством в рекордно короткие сроки, окажутся в дураках.
«Нет, такое мне точно не простят, - мысленно решила молодая женщина, машинально набирая номер сотового телефона отца, - придётся, видно, самой. Но как? Да как-нибудь, как раньше управлялась. Поди, на Урале было не легче, а тут всё-таки дом родной».
Она дозвонилась, переговорила со всеми, порадовалась вместе с ними за приятно проводимый отдых, о себе сообщила обтекаемо мажорно, пожелала своим удачно добить оставшуюся неделю в краях курортных и не столь отдалённых, и отключилась. Затем глянула на часы – 9.34. – и засобиралась на выход.
«Давненько я не была на нашем старом городском кладбище», - подумала она и пошла туда пешком.

Старое кустовское кладбище располагалось почти в самом центре города. Раньше это была окраина деревни Кустово, но потом всё кругом пообстраивалось, кое-где появились заводы, а кладбище так и оставалось в неприятной близости сначала от райкома-горисполкома, а позже мэрии-городского собрания. Это кладбище хотели перенести за черту города ещё в советские времена, но всё не хватало средств. Теперь средств не хватало ещё больше, а отмороженные стройподрядчики предлагали купить кладбищенский участок по столь бросовой цене, что мэр только махал руками, посылал их в задницу и говорил, что по такой цене он и сам может купить злополучное кладбище. Но всё как-то не решался, и кладбище продолжало стоять на прежнем месте. Там давно уже не хоронили даже по большому блату, и у горожан была отличная возможность гулять по заросшим пустынным аллеям, наслаждаясь тишиной, отсутствием вездесущих собаковладельцев (собаки почему-то категорически отказывались гулять на территории кладбища) и относительно чистым воздухом.
Когда Лина пришла на кладбище, там никого не было. Она миновала открытую калитку, сторожку, полуразвалившуюся часовенку и подошла к знаменательной ограде, за которой покоился прах около двух десятков местных революционеров и одного купца первой гильдии. Молодая женщина вошла внутрь огороженного участка, нашла могилу купца, ничем не отличающуюся от соседних, и присела возле неё на корточки. Она внимательно осмотрела камень в изголовье могилы, тщательно исследовала дёрн на ней и обнаружила следы пальцев, как будто кто-то потрогал землю в этом месте.
«Эге! – подумала Лина. – Не сегодня-завтра здесь кое-кто будет производить несанкционированные раскопки. Я думаю, это произойдёт ночью. Что ж, придётся не поспать».

 

next chapter