ПТР29

ГЛАВА 29

На территорию кладбища Селиван вошёл без пятнадцати минут полночь. Не доходя до кладбищенской калитки, он огляделся по сторонам, убедился в безлюдности ночного пейзажа и совершенно не придал значения тому факту, что мимо него по соседней с кладбищем улице проехал «жигуль», похожий на тот, который его недавно подвозил. А войдя в калитку, Селиван, конечно же, не мог увидеть, что данный «жигуль» сначала притормозил, словно его водитель хотел окончательно убедиться в маршрутном намерении полночного пассажира, а затем отъехал за дальний угол кладбищенской ограды, встал там и выключил фары с габаритами. Там водитель «жигуля» хотел дождаться боевиков и обещанной награды.
А Селиван, не подозревая ни о чём, миновал калитку, сторожку с выбитым окном, полуразрушенную часовенку и подошёл к месту захоронения местных революционеров во главе с купцом первой гильдии. Он с любовью окинул родственным взглядом могилу деда и решил полчасика повременить с раскопками. Время было ещё не совсем позднее, на кладбище вполне могли забрести загулявшие выпивохи, поэтому следовало сначала обойти его, а потом приступать к завершающей фазе операции по изысканию семейной реликвии.
Минут двадцать Селиван не спеша прогуливался по кладбищу, никого не встретил и вернулся к революционерам. Он вошёл в ограду, поставил сумку рядом с могилой деда, достал из неё зачехлённую лопату и принялся неторопливо её собирать. Времени у него было с избытком, революционеры покоились в обособленном уединении, усугублённом разросшимися вокруг общей ограды американскими клёнами, поэтому мало что могло помешать ночному кладоискателю. Он собрал трубчатую ручку, опоясанную в нескольких местах гофрированной резиной, насадил на ручку штык и со знанием дела обозначил место предстоящей раскопки. Штык входил в землю с негромким хрустом, вызванным сопротивлением промёрзшей, сантиметра два, корки. А Селиван дорезал лопатой сплошной контур в виде прямоугольника размерами метр с лишним на два, и начал легко, словно играючи, копать яму. Он грамотно подрезал штыком края, землю выбрасывал аккуратно вдаль, затем пересаживал вместо штыковой совковую лопату и сноровисто выгребал оставшуюся землю из середины ямы. Холмики на месте давних захоронений давно слежались почти до уровня натуральной поверхности земли, и их отсутствие ещё больше облегчало задачу ночному гробокопателю.
«Даю рупь за сто, что дед законопатил икону поближе к душе, - уверенно думал Селиван, продолжая копать почти без напряжения мышц, - значит, здесь я на неё и наткнусь, в области его груди, потому что липовая доска давно сгнила, а икона теперь лежит поверх его костей…»
Он в течение десяти минут углубился почти по колено, затем вылез из могилы, снял куртку и повесил её на ограду. Затем, секунду подумав, переложил газовый пистолет с электрошоком в карманы брюк, и почти сразу после этого, чтобы не расхолаживаться, продолжил копать. Глядя на его уверенные сильные движения, любому стало бы ясно, что физический труд для этого мужчины не в диковинку.

Лина прибыла на кладбище в начале первого ночи. Она оделась в джинсовую на искусственном меху куртку, просторные джинсовые брюки, обулась в зимние кожаные кроссовки нейтральных тонов, а на голову надела тёмно-зелёную вязаную шапочку. В общем, ей хотелось быть неприметной и это ей вполне удалось. В темноте, во всяком случае, да среди голых ветвей кленовых зарослей, её вряд ли смогла бы разглядеть любая человеческая пара глаз. Хотя Лина предпочитала разглядывать кого-нибудь сама, но не быть кем-то разглядываемой. Ей удалось и это.
Войдя на кладбище, молодая женщина заняла свой наблюдательный пост в полуразрушенной часовенке, разгрузилась от бутербродов с термосом и приготовилась ждать. Ждать ей пришлось недолго. Она только-только устроилась поудобней возле сводчатого окошка часовни, как до неё донёсся подозрительный шум со стороны известного захоронения. Оно находилось в густых зарослях американского клёна, поэтому Лина не сразу поняла, что шум имеет специфическое происхождение. Прислушавшись же повнимательней, она поняла, что гробокопательские работы в самом разгаре.
«Силён, бродяга, - подумала молодая женщина, - уже трудится».
Подумав, Лина невольно с недоумением отметила, что почти не питает злости к этому человеку, из-за которого погибла Валентина. Время, чёрт его побери, лучший лекарь всех душевных ран. Впрочем, если бы по вине Селивана погиб кто-нибудь действительно из близких Лине Крымовой людей, и рана окзалась бы глубже, быть может…
«Однако как, подлец, копает, - невольно отметила молодая женщина, выходя из часовенки, - чистый экскаватор…»
Она подошла к историческому месту, проникла в заросли клёна и стала продвигаться внутрь них в унисон звукам вгрызающейся в землю невидимой лопаты. Удар лопаты – шаг вперёд, ещё удар – ещё шаг. Спустя пять минут столь осторожного продвижения Лина стояла возле самой ограды. Эту ограду ковали и клепали из чугуна почти сто лет назад, но, очевидно, предвидели, что в России наступят времена, когда даже на чугун появится повышенный спрос. Другими словами, ограду до сих пор не смог разобрать и утащить в цветметприёмку ни один металлист. Единственно, кое-где не хватало кованых пик и в этом месте можно было легко перепрыгнуть через ограду, переступив через две продольные скрепляющие чугунные полосы, верхняя из которых находилась на уровне груди Лины Крымовой. Она стояла у дальней стороны от могилы купца Капустина ограды, но хорошо различала работающего Селивана. Снега выпало немного, он ещё не лежал на земле сплошным белым покрывалом, тем не менее, он уже создавал дополнительный предательский фон для таинственно копошащихся под покровом ночной темноты подозрительных личностей. Лина, в отличие от Селивана, не копошилась и на снегу не отсвечивала, но стояла себе потихоньку в зарослях американского клёна и ждала момента, когда она сможет выйти на сцену и выступить со своей партией.
«Интересно, на сколько он должен углубиться? - прикидывала она, пытаясь вспомнить стандарт могилы. – Чтобы докопаться до крышки гроба? Впрочем, это неважно. Когда он найдёт икону, я увижу первая. Он должен будет нагнуться в яме, чтобы руками разгребать остатки земли и не повредить икону. А я в это время потихоньку перелезаю через ограду, подхожу к могиле, глушу его газом, забираю икону и… А он пусть тут поваляется, остынет, потом придёт в себя и придумает, что по грехам и заслуга. Потому что не фиг зариться на чужое добро, которое в Софроновском скиту ждут, не дождутся».
Лина, вспомнив о своей поездке на Урал, о сказочной красоте почти девственной северной природы и об обитателях скита, чуток бестолковых от своей дремучести, но в общем добрых и по-хорошему наивных, слегка растрогалась. Но на место сентиментальных мыслей очень скоро пришли мысли прозаические.
«Это что же мне, стоять тут до тех пор, пока он с головой в могилу не вкопается? – задалась она справедливым мысленным вопросом. – Часа два придётся стоять, не меньше. Может, засечь время и сходить подождать в часовне? Там хоть сесть есть где…»
Но уйти ей не удалось. Её счастье, что она не сразу решилась вернуться в часовенку, а какое-то время размышляла – стоит уходить или нет. Это, возможно, спасло молодую женщину от крупных неприятностей. Потому что пока она размышляла, мимо зарослей клёна, где сидела Лина, прошествовала группа мужчин. Молодая женщина не видела их, но, судя по дыханию и грузным шагам, это не были путаны, отчаявшиеся ловить клиентов и решившие распить двухлитровый пакет отвратительного «шардонэ» в тишине и покое. Судя по тем же акустическим признаком, мужчин было не меньше трёх, и намерения они имели серьёзные. Никто из них, во всяком случае, не проронил ни слова и вслух не проявил интереса к месту их следования, как не стал уточнять подробностей предстоящего междусобойчика в мрачной и оригинальной обстановке старого кладбища.
«Неужели металлисты?» - с сомнением подумала молодая женщина и затаила дыхание. Она услышала, что группа странных ночных посетителей кладбища возвращается. При этом они уже так не пыхтели и не топали, но шли по возможности тихо и поэтому медленно. И снова ничего не говорили.
Лина, чутко прислушиваясь к ритму ударов лопаты, попробовала подсунуть свою любопытную голову к тому краю кленовых зарослей, которые соприкасались с дорожкой. Ей это удалось, и она увидела незваных ночных посетителей со спины. И насчитала целых пять человек мужчин.
«Нет, это не металлисты», - мысленно констатировала она, ориентируясь на вполне приличный прикид неизвестных.
А мужчины молча убрались за дальний угол ограждения революционного некрополя и притихли. Если бы не расстояние (метров двадцать), и постоянные удары лопатой о рыхлый грунт с громким шорохом сбрасываемой земли, Лина смогла бы расслышать, что таинственные посетители принялись перешёптываться. А если бы она их видела, то смогла бы разглядеть, как те, перешёптываясь, отчаянно жестикулируют. Но она не слышала и не видела, а выйти из зарослей и приблизиться к неизвестным мужчинам она не рискнула.
«Вот, чёрт, придётся, видно, торчать здесь и дожидаться, чем всё это кончится», - с неудовольствием подумала молодая женщина и присела на корточки. Сесть полностью на холодную землю она не решилась, чтобы ненароком не отморозить задницу и всё остальное.

Гасан Гасаныч, поймав частника и заказав ему адрес бывшего социалистического предприятия, проделал почти треть пути, когда ему на мобильный позвонил бригадир боевиков и сообщил на родном языке, что клиент, по показаниям водителя «жигуля», вошёл на территорию старого городского кладбища.
- Точно знаешь? – переспросил на том же языке коммерсант.
- Он так говорит, - уклончиво возразил бригадир.
- Деньги ему заплатили? – поинтересовался Гасан Гасаныч.
- Да, как договаривались, пятьдесят тысяч, - подтвердил бригадир.
- Номера записали? – поинтересовался коммерсант на тот случай, если информация окажется ложной и деньги придётся вернуть.
- Записали.
- Он уехал?
- Уехал.
- А вы на кладбище не заходили?
- Одного человека посылал. Он уже вернулся и говорит, что есть на кладбище похожий мужчина.
- Что делает?
- Ничего, просто гуляет.
- Вы сейчас где?
- Я стою за правым углом ограды от центрального входа на кладбище, остальные в разных других местах, смотрят, чтобы клиент не покинул территорию.
- Ты стоишь там, где через сквер и площадь здание мэрии?
- Да.
- Ладно, ждите меня, сейчас приеду, - пообещал Гасан Гасаныч и перешёл на русский, заказывая частнику новый адрес.

Гасан Гасаныч прибыл к зданию мэрии в половине первого. Он обошёл площадь, пересёк сквер и подошёл к бригадиру, дисциплинированно наблюдающему за своим сектором.
- Как дела? – по-русски спросил Гасан Гасаныч.
- Пока тихо, - также по-русски ответил бригадир.
- Никто не входил – не выходил? – поинтересовался коммерсант.
- Нет, - возразил бригадир. Он, пока беседовал с хозяином, проморгал вход на кладбище Лины Крымовой, которой везло как всегда.
- Э, слушай, что он там делает? – нетерпеливо спросил Гасан Гасаныч.
- Не знаю, э! – отмахнулся бригадир. – Сходить, посмотреть?
- Зачем одному ходить? – резонно возразил коммерсант.- Зови остальных, пойдём вместе, если это не тот человек, сделаем вид, будто просто гуляем.
Бригадир вызвал по мобильному членов своей бригады, они все собрались возле центрального входа и вошли на кладбище.
- Только тихо, да? – предупредил коллег бригадир. Уже на входе они услышали подозрительные звуки, кто-то недоумённо переглянулся, кто-то пожал плечами. Однако как велико было их удивление, когда они все подошли к входу в ограду вокруг революционного захоронения и, не замеченные Селиваном, застали его за производством весьма специфических работ. При этом бригадир жестами выразил крайнее негодование по поводу увиденного, другой его подельник жестами спросил Гасан Гасаныча, тот ли это человек, на что хозяин ответил также жестами утвердительно и замахал руками в сторону, призывая сообщников отойти в укромное место.
- Какой шакал! – возмущённо прошептал бригадир. – Что делает, э!?
- Говорить приказываю только по-русски, э! – зло прошептал Гасан Гасаныч.
- Что будем делать? – спросил бригадир. – Может, надо человека поставить, чтобы смотрел за клиентом?
- Не надо, - решил Гасан Гасаныч. В отличие от бригадира и его боевиков, способных на самую черновую работу (речь идёт не об углекопах и трубочистах), коммерсант мог мыслить быстро и грамотно. Он узнал обидчика и сразу смекнул, что тот пришёл на кладбище ни его, Гасан Гасаныча, деньги закапывать, а чтобы что-то откопать. Что – неизвестно, но об этом ведь можно и узнать? А вдруг, что-нибудь стоящее, способное компенсировать моральный ущерб, причинённый подмосковному коммерсанту?
- А вдруг уйдёт? – усомнился бригадир.
- Э, куда он уйдёт? Не видишь, человек яму копает? Пока не выкопает, никуда не уйдёт. Можно здесь постоять, а потом снова пойти, посмотреть, - решил Гасан Гасаныч.
- Но один пусть всё-таки туда-сюда ходит, докладывает, - не сдавался бригадир. В своё время он был квартирным вором, сидел в одной из Бакинских тюрем, потом воевал в Карабахе и даже дослужился до корпусного генерала армии тогдашнего президента Азербайджана. Но война была бесславно проиграна, и отставной генерал перешёл на другую службу. Однако продолжал пользоваться кое-каким авторитетом, основанном на уголовном прошлом и боевом опыте.
- Хорошо, - согласился коммерсант, - один пусть туда-сюда ходит, но только тихо, э!

Селивану хватило двух часов, чтобы докопаться до крышки гроба. Углубившись по грудь (Селиван имел почти двухметровый рост), уральский искусствовед стал интенсивней орудовать лопатой в ногах могилы, очень сильно надеясь, что революционные могильщики в своё время не перепились и надгробные изголовные камни положили правильно. Тем не менее, предчувствуя окончание работы, Селиван в очередной раз сменил штык на совок и, тормозя процесс, принялся работать только совком. Он аккуратно сгребал землю небольшой слой за небольшим слоем и выбрасывал её на поверхность. Наконец металл совка скребанул по дереву.
- Ур-ра! – выдохнул Селиван и снял совок с ручки, а ручку выбросил на поверхность. – Ну, дедуля, не подведи!
За всё время работы он почти не запыхался и совершенно не вспотел. Что и говорить, Бог и Природа даровали ему отменное здоровье и крепкие нервы. Поэтому Селиван не ощущал даже усиленного сердцебиения от нетерпеливого ожидания результатов ночного незаконного труда в столь непривычной обстановке. Он сел на корточки и стал аккуратно одним лишь совком выгребать оставшуюся землю. Как он и предполагал, срединная доска в крышке гроба напрочь сгнила, и от неё не осталось даже трухи, в то время как дуб всё ещё держался и теперь иногда отслаивался крупными щепами от нечаянного грубого соприкосновения с металлом.
«Где, где, где?» - наконец-то проняло уральского здоровяка, и он ощутил, как всё в нём нервно запульсировало. И, видно, не зря, потому что вскоре он сначала наткнулся на первые родственные кости, а затем и на увесистый прямоугольный свёрток.
«Всё правильно, у сердца положил, родной, - с умилением подумал Селиван, - и завернул, как полагается…»
Он выпрямился, чтобы получше разглядеть находку, затем вдохнул-выдохнул, успокаивая сердцебиение, и принялся разворачивать сокровище. Для этого он сначала разрезал острием лопаты полуистлевшую бечеву, сработанную из натурального материала давно и надолго, а затем поснимал с находки лоскуты какой-то очень тонкой и прочной материи. Она тоже порядочно истлела, но не напрочь. Очевидно, дед хорошо потрудился для сохранности и укрывного материала, и самой иконы от воздействия неблагоприятной среды и всевозможных земляных тварей, не надеясь на одну только чудодейственную силу раритета.
- Умница, - пробормотал Селиван и взялся за край некогда вощёной бумаги, которой купец обернул дорогую его сердцу икону прежде материи. Он продолжал стоять в полуотрытой могиле на уцелевших дубовых досках крышки гроба и совсем потерял бдительность. Лопату Селиван положил на край могилы, а срываемую бумагу бросал себе под ноги.

Лина, сидя в засаде, уже начала звереть от вынужденного бездействия, пока её терпение не было вознаграждено. До этого она потихоньку и приседала, и разминала руки, и вращала головой, и читала про себя те стихи, которые помнила со школы. Вместе с тем она неоднократно похвалила себя за предусмотрительность, в силу каковой она оделась не только неброско, но и тепло, а перед походом не напилась ни кофе, ни чаю.
«Хотя сейчас горячий кофе не помешал бы», - мимолётно подумала она и увидела, как гробокопатель выпрямился, держа в руках какой-то предмет и что-то с ним делая.
«Нашёл! – догадалась молодая женщина, и у неё ёкнуло сердце. – Наверно, разворачивает. Однако что мне теперь делать?»
Если бы не приход неизвестных пятерых мужчин, по-прежнему ошивающихся где-то поблизости (Лина почти интуитивно догадывалась об их присутствии) молодая женщина уже начала бы действовать. Но присутствие посторонних её законно настораживало, поэтому она решила повременить со своим выходом. И правильно сделала. Потому что не успел Селиван снять со своей находки последний обрывок вощёной бумаги, как таинственные незнакомцы вынырнули из мрака, по одному быстро просочились за ограду революционного некрополя и почти бесшумно напали на увлечённого находкой гробокопателя. Они сделали это так стремительно, что Селиван осознал факт нападения только тогда, когда один из напавших грохнул его по голове короткой увесистой дубинкой, а другой накинул на шею обидчика Гасан Гасаныча удавку.
- Дать ещё по голове? – спросил бригадир, помахивая дубинкой со свинцовым утяжелителем внутри её окончания.
- Хватит, а то убьёшь раньше времени, - остановил его Гасан Гасаныч. – Ну, что вы возитесь так долго? Тащите его наверх давайте!
- Он ещё не потерял сознание, - доложил боевик с удавкой, пыхтя от усердия так, словно душил не он, а душили его.
- Надо ещё раз дубинкой по голове, - предложил опытный бригадир.
- Не надо! – запретил ему коммерсант и совершенно напрасно это сделал.
Лина, наблюдая за происходящим, откровенно болела за Селивана, но ничем не могла ему помочь. Она понимала, что если бы на него напали на открытом месте, он смог бы более эффективно противостоять низкорослым незнакомцам. С другой стороны, находясь во время нападения по грудь в яме, он сначала хоть и оказался в уязвимом положении, но затем эта уязвимость превратилась в преимущество, потому что на него не могло напасть больше двух человек сразу, не рискуя при этом свалиться в яму. А он, напрягая мышцы шеи и уже почти теряя сознание, наконец-то выхватил из кармана брюк электрошок и приложил его к лицу того боевика, который, стоя на корточках, душил Селивана. Надо сказать, что у уральского искусствоведа оказалась не только сильная шея, но и крепкая голова. То есть, второй удар дубинкой ему не помешал бы, но осторожный Гасан Гасаныч всё сам испортил. Вернее, жадность и мстительность его погубили, иначе давно уже перерезали бы Селивану горло и бездыханного вытаскивали из могилы. Но он пока подыхать не собирался. Сбросив в яму удавку вместе с боевиком, Селиван кинул туда же электрошок и взялся за совковую лопату. Другой рукой он инстинктивно прикрыл голову. В это же время на него попытались напасть сзади ещё двое боевиков. Один, невзирая на запрет хозяина, замахнулся своей дубинкой, а второй присел на корточки и схватил Селивана руками за горло, чтобы попробовать придушить гробокопателя вручную. Но тот, споткнувшись о первого боевика, стал валиться вбок вместе с новым душителем, и боевик попал под удар дубинкой своего коллеги.
Всё это произошло в считанные секунды, поскольку ситуация развивалась с логической стремительностью не кинематографического действа. Поэтому Селивану хватило каких-то долей секунды, чтобы восстановить равновесие и грохнуть совком по голове того, кто чуть раньше грохнул своего товарища и закономерно при этом нагнулся над могилой.
«А это что ещё за вурдалаки?» - пронеслось в разгорячённой голове ночного гробокопателя. Он не сразу узнал Гасан Гасаныча. А когда узнал, почему-то сильно разозлился.
«Вот шкура! – подумал он. – Почётный гражданин города Кустова хренов… Денег пожалел!»
Вовремя вырубив троих задних, он теперь мог полностью сосредоточиться на жадном коммерсанте в компании с каким-то уродом, который держал в руках дубинку и прицеливался для очередного удара. Скорее всего, на этот раз бригадиру удалось бы отключить живучего искусствоведа, но горячий и нетерпеливый Гасан Гасаныч, ещё толком не поняв, что дела его банды не очень хороши, попытался выхватить дубинку из руки бригадира, чтобы самому приложиться к обидчику. Однако Селиван не стал ждать, когда стоящие наверху противники договорятся между собой и решат, кому глушить неподатливого грабителя. Он воспользовался коротким замешательством и метнул совок в лицо бригадиру, мгновенно правильно решив, что первым из этих двоих надо мочить человека с дубинкой. Бригадир вырубился вслед за своими боевиками, а Гасан Гасаныч, овладев дубинкой, попытался-таки ахнуть обидчика по голове. Но Селиван, который к тому времени начал свирепеть не на шутку, ушёл в сторону, поймал коммерсанта за руку и бросил его в яму, поверх первого боевика. А когда коммерсант попытался сопротивляться, искусствовед достал из другого кармана брюк газовую пушку, но стрелять из неё разумно не стал, а просто треснул рукоятью по голове Гасан Гасаныча. Удар получился отменный и Гасан Гасаныч скончался на месте. Селиван не сразу понял, что натворил. Он даже попытался отодвинуть тело коммерсанта в сторону, чтобы достать икону, которую выронил во время схватки с первым боевиком. А когда увидел стекленеющие глаза Гасан Гасаныча и его беззвучно широко раскрытый рот, сведённый предсмертной судорогой, насмерть перепугался. Конечно, постоять за себя Селиван мог, но убивать ему ещё никого не приходилось. Перед его мысленным взором замелькали кадры из телевизионных передач об уголовных процессах, камерах предварительного следствия, где можно было париться годами, о решении присяжных присудить ему пожизненный срок и ему стало совсем дурно. Незадачливый гробокопатель ещё руками продолжал машинально держаться за тело убитого им человека, а думами уже был далеко и от кладбища, и от границ Московской области. И в этих думах не видно было ни иконы, ни намёков на планы по её реализации. В это же время зашевелился бригадир, и где-то вдали взвыла сирена милицейской патрульной машины. Селиван взглянул на бригадира, на его рассечённое кровоточащее лицо, встретил зверский взгляд в упор и не придумал ничего лучшего, как огреть рукоятью злополучного (или спасительного?) пистолета по голове незнакомца. Тот безоговорочно вырубился вторично, а Селиван, подгоняемый звуками милицейской сирены, выскочил из могилы, набросил на себя куртку, схватил сумку и рванул туда, где он себя уже мысленно видел.

 «На большак, на большак! – подгонял он себя. – Поймать попутку и ходу до Ярославля. А оттуда домой… К чёрту этот город, к чёрту мысли о грязных деньгах… Домой, домой! Если Бог даст и доеду, отнесу в скит всё, что взял у этого бедолаги. Вернее, всё, что останется…»

Драка на разрытой могиле кончилась ещё стремительней, чем началась. Ничто человеческое Лине Крымовой не было чуждо, поэтому за схваткой она наблюдала почти с детским восторгом. А когда Селиван неожиданно дал драла, она как бы даже расстроилась.
- Вот козёл, - буркнула Лина и метнулась к могиле. Она легко перемахнула через ограду, с ходу запрыгнула в свежевырытую яму и сделала то, чего не стал делать сбежавший гробокопатель, - сдвинула, как смогла, в сторону убитого. В том, что он убит, а не контужен, молодая женщина убедилась на месте, но не ударилась в панику, а достала из-под ещё живого первого боевика икону и быстро вылезла на поверхность. Кругом валялись тела неизвестных ей людей, но Лине некогда было переживать по поводу их болезненного состояния или приводить кого-то в чувство. Она, не сильно заботясь о следах, вышла из некрополя и поспешила к часовне. Там она забрала свои вещи и направилась к той части кладбищенской ограды, где могла незаметно её перелезть. Перелезая, она слышала завывания милицейской сирены. Именно она, сирена, послужила для молодой женщины сигналом к действию, поскольку Лина, в отличие от сбежавшего искусствоведа, доподлинно знала, что если бы их (или его) приехали брать по наводке менты, то сирену они включать не стали бы.
Спрыгнув с ограды на землю, Лина огляделась по сторонам и хитрым окольным путём, стараясь поменьше рисоваться в освещённых местах, пошла по направлению к улице Лесной. Спустя сорок минут молодая женщина уже подходила к дому. По пути она сняла и выбросила в урну перчатки, а также вычистила о снег кроссовки. От них она собиралась избавиться чем скорее, тем лучше.

 

next chapter