Super-стар

У старой меня в волосах путается дым, скользя по худой индюшачьей шее и гладкому, в отличие от лица, посаженного в тюрьму морщин, затылку; почти по-матерински гладит обеими невидимыми руками виски; почти как любовник скользит  своими невесомыми едкими губами по коже за ушами, норовя растаять и утечь за шиворот, как галлон воды из вспоротой грозовой тучи.

Малейшая искра  - внутри всё вспыхивает, и пламя обгладывает сердце, страдающее аритмией, гастритный желудок, оно превращает в пепел всех пришпиленных бабочек первой любви и некоторых – второй, тщетно нападает на тараканов в голове, которые стойко держат оборону при любых обстоятельствах, вереща, что это не Измаил, а огонь – не Суворов.

В молодости все горят иначе, в молодости ты (и вы, и я – молодая, а не эта, старая) - пылающая комета, и твой (и ваш, и мой) хвост раскраивает мир на две части, позволяя им соединиться вновь под другим углом. Нет, надо мной старой – дым от вспыхнувшего угля, от воспламенившихся обид, этот дым – как паранджа, окутывает с головы до ног, не оставляя даже намёка на прорезь для глаз. В дыму обид старая я – совершенно слепа, и офтальмолог лишь качает головой, прописывая всё новые и новые очки. «Может вам стоит попробовать розовые?» Какие-какие? Простите, - ей послышалось, - что вы сказали? Взрывается как водородная бомба, становится выше, прямее, почти топает  ногами от переполняющего негодования, ведь старая я – та самая несносная старушка, требующая уступить место в метро, которая толкается с особым остервенением, недовольная существующими порядками, устраивающая беспорядки, завистливая сплетница.

Старая я совсем не уверена в том, что у неё был когда-нибудь старый кто-то, или даже молодой, старая я – с такой же старой относительно пушистой кошкой, у которой все бока в колтунах, - охотнее подкармливает птиц, нежели себя, с интересом слушает какого-нибудь картавого заику-радиоведущего. Моя старая походка – старческая, а не та старая, - читай: привычная, -  молодая, стремительная, быстрая, а значит, нет никакой возможности убежать от взглядов, мыслей, от павлиньего окружающего настоящего – внутри всё закипает. И знаешь/те в чём вся фишка? В том, что некому поднять крышку, убавить огонь, разлить кипяток по чашкам – в этом вся беда, вселенский коллапс моей маленькой старческой судьбы.

Я так хочу быть пухлой и доброй, в светлом ретро-платье и с бледно-фиолетовыми волосами, я не хочу быть старухой, бабкой и даже бабушкой -  хочу быть бабулей. И пусть у меня уже  n-ное количество раз проколоты уши, пусть я частенько жую жвачку и пью колу, хочу в старости жарить по утрам блинчики, завести козу и домик в деревне, где обязательно за печкой, - печка тоже заведётся вместе с крышей над головой и рогатой животиной,-  поселятся назойливый сверчок и домовой.

Так что, старик, будь добр, не оставляй меня с моим совершенно седым будущим дымом, и пойдём наконец пить чай.