Не в коня корм

Так уж случилось, что мне никто из так называемых друзей за всю жизнь не протянул руку помощи, не поддержал, не подставил плечо, чтобы я мог в какой-то момент опереться. Никто в том не виноват. Я не ищу тут крайнего. Я лишь констатирую факт.

А сам-то?.. Может, как аукалось, так и откликалось? Не мне судить, однако… Были случаи, когда без всякого зова или клича, не считаясь ни с чем, во вред себе шел и помогал. В первой книге воспоминаний «ОБЖИГАЮЩИЕ ВЕРСТЫ» есть один из таких эпизодов.

Сейчас же расскажу о двух других (весьма-таки типичных) случаях.

Я – заведующий организационным отделом Кушвинскогогоркома ВЛКСМ. Уходит (возраст стал поджимать) на другую работу заведующая сектором учета и отчетности. Образуется вакансия. Начинается поиск подходящих кандидатур на замещение вакантной должности. В подборе кадра участвую и я. И мне, как и другим, хочется посадить своего человека, своего друга детства – Сашку Новикова.

Пока что он работает машинистом станка канатно-ударного бурения в главном карьере Гороблагодатского рудоуправления. Закончил то же ремесленное училище, что и я. Член ВЛКСМ. Грамотный. Учится на втором курсе горного института и пописывает в газеты, входит в состав городского литературного объединения (я его туда затащил), не блещет, но иногда неплохие очерки и рассказики приносит на обсуждение.

Кадр, короче, - хоть куда.


Встретился с другом, так сказать, t;te-;-t;te. Обсудили детали. Сашка ухватился. Еще бы! Есть шанс сделать карьеру. Правда, засомневался: получится ли, согласятся ли утвердить?

- При такой-то поддержке? – вопросом на вопрос отреагировал я и хмыкнул. – Мне бы…

- Ты себя имеешь в виду?

- А то кого же?!

Это  с моей стороны не бахвальство. В аппарате горкома  - не последний человек. К тому же первый секретарь Валерий Черноголов прислушивается к моему мнению. Вижу я лишь одно «но»: у друга отвратительный почерк, а он, то есть почерк, в данном случае имеет значение. Потому что комсомольские документы заполняются от руки и царапать в них, как курица лапой, вряд ли уместно. Ничего, подумал я, будет заполнять билеты Светланка Сбитнева, секретарь-машинистка. Завозмущается? Не беда: пошипит да перестанет.

Упустил, каюсь, я тогда еще об одном существенном «но». И поплатился…

Я стал продвигать своего друга. Не без препятствий. Схлестнулся в единоборстве с Раисой Рогозиной, заведующей школьным отделом горкома. Она, Раиса, метила устроить на эту должность пионервожатую одной из школ, девчонку молодую и смазливую. Раиса считала, что ее кандидатура - вне конкуренции. Почему? Она отлично знала самое слабое место шефа, то есть первого секретаря горкома, который перед молодостью и красотой, считала она, не  устоит.

Кабинет первого секретаря. Нас только двое – он, Валерий Черноголов, и я. Предстоит решить, на каком  остановиться. Естественно,  я настаиваю на кандидатуре своего друга. Черноголов, выслушав мои аргументы, благосклонно кивает головой и готов согласиться, но что-то все-таки мешает. Он сидит, молча уткнувшись в учетную карточку комсомолочки. Проходит минут пять. И я слышу:

- Хороша, чертовка! – вновь следует пауза. Валерий встает и подходит к окну. Глядя на улицу, добавляет. – Но у нас есть уже одна змеюка, - я знаю, про кого он, поэтому не задаю вопросов, - еще кобру – это перебор, - догадываюсь, что окончательный выбор падает на моего друга. Он решительно взмахивает рукой, возвращается за стол. – Готовь на бюро проект постановления. Только, - останавливает взгляд на мне, - сделай всё аккуратно, - в знак согласия киваю головой. – Не хочу преждевременных истерик, - понимаю, о чем он. – В предварительную повестку дня заседания бюро вопрос не включай, - я вопросительно смотрю на первого секретаря. – В конце заседания неожиданно поставлю вопрос об утверждении, и только тогда ты положишь перед членами бюро проекты постановления.

- Будут вопросы, - осторожно напоминаю я.

- Скажу, что ошибочно вопрос не был заранее включен… Извинюсь… Раиска, думаю, прилюдно не будет поднимать скандал.

- Можешь даже на меня сослаться, - прихожу шефу на помощь, -  прошляпил, мол. Пригрози, что если… И так далее. Получится маленький спектакль.

Черноголов кивает.


- Предупреди Новикова, чтобы раньше шести вечера в горкоме носа не казал

Четверг. Заседание бюро горкома ВЛКСМ подходит к концу. Председательствующий неожиданно вспоминает, что упущен очень важный вопрос, который необходимо обязательно рассмотреть.

И далее все происходит, как договаривались. Черноголов делает мне строгое внушение, я соглашаюсь, каюсь и обещаю, что впредь подобного не повторится. Никто не замечает, что идет игра двух актеров, у которых роли заранее заучены. Черноголов недовольно спрашивает:

- Проект постановления хотя бы не забыл подготовить?

Я виновато смотрю на шефа и отвечаю:

- Готово, - иду к столу членов бюро и раскладываю перед каждым на полстранички печатного текста документ.

Черноголов (пока Рогозина, член бюро, не пришла в себя от неожиданности) спешит поставить вопрос на голосование. Кто-то из членов бюро робко напоминает:

- Не мешало бы посмотреть на кандидатуру.

- Согласен, - откликается первый секретарь и смотрит в мою сторону. – Пригласил?

- Ждет, - отвечаю я.

- Пусть заходит, - Черноголов машет рукой.


И тут, опомнившись, вскакивает со своего места Раиса Рогозина.

- Постойте! Давайте сначала разберемся…

- В чем именно? – спрашивает Черноголов.

- Валерий, была, по меньшей мере, еще одна кандидатура, - с трудом сдерживая эмоции, напоминает Рогозина.

- Ты про пионервожатую? – невинно уточняет первый секретарь.

- Хотя бы.

- Кандидатура рассматривалась, но мы сошлись…

- Кто эти «мы»?! – возвысив голос, спрашивает Рогозина.

- «Мы» - это те, кому положено заниматься кадровыми вопросами.

Вот-вот и произойдет взрыв женских эмоций. Предвидя их, второй секретарь  говорит:

- Раиса, садись. Что после драки кулаками махать? Вопрос подготовлен. С тобой не согласовали? Но это необязательная процедура… Успокойся.

- Так вот как?! Значит, так?! – Рогозина выскочила из-за стола. – Я не буду участвовать в этом спектакле! Не буду голосовать! Ухожу!

- Рая, вернись, - строго сказал Черноголов.

- Ни за что! – крикнула Рогозина и фурией выскочила из кабинета, грохнув дверью.

Демонстрация протеста не помешала утвердить моего друга в должности заведующего сектором учета и отчетности.

Александр Новиков приступил к исполнению своих обязанностей. В этом деле он, как говорится ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Я – рядом и помогаю, поэтому мало-помалу обживается на новом месте.

Все бы ничего, однако встало именно то, второе «но».

Проходит полгода. И однажды мне сообщают (приватно, конечно), что накануне Сашка Новиков, напившись, шатался по улицам горняцкого поселка, и его задержала милиция, препроводив в вытрезвитель, где он и провел ночь.

Крайне неприятная ситуация – для меня и для самого «героя дня». Уединившись, я переговорил с другом. Он понимал, что попал в позорную историю, что из нее теперь лишь один выход: пока никто еще не знает – подать заявление и немедленно уйти с работы «по собственному желанию». Сашка так и сделал. Он ушел, удивив Черноголова, обрадовав Рогозину и серьезно опечалив меня.

Столько трудов, черт возьми, и все напрасно. Обидно и досадно. Неужели друг не понимал, что, работая в аппарате горкома, он обязан думать не только о себе? Наверное, понимал, но, видимо, утешал себя тем, что другие работники горкома пьют не меньше его.  Это правда. Тот же первый секретарь «закладывал за галстук» ничуть не реже и никак не меньше моего друга. Но разница лишь в том, что один угодил в вытрезвитель, а другой от этой напасти был огражден своей должностью, авторитетом.

А вот и второй случай.

Я – в Асбесте, на всесоюзной ударной комсомольской стройке. Здесь, приехав без каких-либо рекомендаций, приняли сразу хорошо. У меня возникает идея притащить за собой и друга, Алёшку Маевского. Еду в Кушву, разговариваю с ним. Алёшка засветился надеждой. Он готов ехать хоть сию минуту. У него лишь одна проблема: как быть с семьей? Я обещаю решить ему и эту проблему. Говорю, что он получит, по крайней мере, жилье не хуже нынешнего.

Я мечу Алёшку на должность освобожденного секретаря комсомольской организации одного из самых крупных строительных управлений треста «Асбострой».

Алешка приезжает в Асбест. Его избирают на комсомольском собрании секретарем. Вскоре – получает однокомнатную квартиру в благоустроенном доме, и жена с сыном также оказываются здесь. Рожденный на западной Украине быстрёхонько осваивается на новом месте. Разумеется, под моим непосредственным опекунством. Сходится со всеми, как говорится, без мыла в определенные места лезет. Ничего тут не поделаешь, национальная особенность.

Беда поджидала не там, где я думал.

Примерно через год после его приезда в Асбест я стал продвигать друга выше. На горизонте замаячила престижная вакансия: уходил второй секретарь Асбестовского горкома ВЛКСМ. Я уже мог поспособствовать ему занять эту выборную должность. Поспособствовать своим авторитетом и тем, что являлся членом бюро горкома ВЛКСМ.

Провожу с Алёшкой несколько вечеров за откровенными разговорами. Говорю прямо, что он до этой должности еще не совсем дорос, что иногда совершает непозволительные глупости, которые сейчас прикрываются и нейтрализуются мною, но потом, став секретарем горкома, будут вылезать все время наружу. К тому же, добавлял я, не ахти какие имеет организаторские способности и многое пытается взять нахрапом. Алексей со мной не спорил и во всем соглашался. Он говорил, что рассчитывает на меня, на мое наставничество и впредь. Я отвечал, что без опеки не оставлю, если только сам, почувствовав себя великим, не откажется от доброго товарищеского совета.

Короче говоря, просил об одном – советоваться прежде, чем принимать решение.

Для комсомольского актива города стало полной неожиданностью, когда Алексей Маевский занял-таки кресло второго секретаря.

Поначалу парень вел себя сносно. Но потом его стало «заносить». Алексей повел себя высокомерно со всеми, кто по должности его ниже. Даже мной попробовал командовать. Я тут же самым решительным образом друга осадил, поставил на место, напомнив, что мною командовать никому непозволительно, что вообще командирство в общественной работе, особенно с молодежью, недопустимо.

В отношении меня выходки прекратились. Однако до меня доходили слухи, что он по-прежнему так и не отказался от командирских замашек. Разговаривал по-дружески с парнем. Обещал сделать выводы, однако… Видимо, невозможно отучить хохла от командирства. Горбатого лишь могила исправит.


Раздача «приказов» - не самая большая его проблема. Кое-как, но с этим мирились. Конечно, лишь до следующей отчетно-выборной городской конференции: я понимал, что его обязательно «прокатят».

Не дожил Алексей даже до конференции. Виной всему – глупость. Ее мог избежать, посоветовавшись со мной. Не посоветовался. И итог…

Алексей, находясь в аппарате горкома ВЛКСМ ежедневно, видел, что там творятся некие махинации. Он решил бороться с финансово-хозяйственными злоупотреблениями. И объявил тайную войну первому секретарю (возможно, что вынашивал планы, спихнув, занять его место, в этом мне он так и не признался) и заведующей сектором учета и отчетности Людмиле Метелевой, непосредственно занимавшейся вопросами финансов.

Экое, право, открытие сделал. Знал ли я о злоупотреблениях в горкоме? Догадывался. Боле того, Метелева уже однажды висела на волоске, но от ответственности ее спасло то, что вовремя забеременела, и ее пожалели. К тому же везде у нее всё было схвачено, то есть куплено.

Итак, в праведном гневе второй секретарь горкома, которого к тому времени недолюбливал каждый второй комсомольский активист, решил действовать. Хорошо, что решил бороться с лихоимцами. Плохо, что путь борьбы избрал дурацкий. Маевский не нашел ничего лучшего, как пойти с фактами на руках в местную милицию.

Второй секретарь горкома обязан был знать  азбучную истину, которая заключалась в следующем: ни милиция, ни даже прокуратура не имели права самостоятельно влезать в финансово-хозяйственную деятельность партийных, комсомольских и профсоюзных органов. Они могли возбудить уголовное дело, но лишь после официального обращения к ним со стороны самого обкраденного органа, либо стоящего над ним.

Не успел Маевский вернуться в горком, как там уже знали о цели его похода в милицию, причем во всех деталях. То-то, наверное, похохотали над парнем.

Виктор Савин, первый секретарь, и Людмила Метелева, заведующая финансами, озверели, что под них копают и начали действовать.

Я узнал о совершенной глупости моим другом лишь тогда, когда над Алёшкой сгустились уже тучи, когда помешать или предотвратить было невозможно. Я узнал от него самого, когда жареным запахло. Прибежал и рассказал. Моя оценка его поступка? Назвал дурацким.

Все-таки пошел в горком. Попытался что-то сделать, но, увы, уже было поздно. Машина оказалась уже запущена. Люди поработали с активом хорошо, поэтому на экстренном пленуме горкома комсомола меня не ждали никакие неожиданности. И, действительно, на пленуме Алешку освободили от обязанностей второго секретаря. Решение было принято подавляющим большинством голосов. С какой формулировкой? Разумеется, убрали не за то, что «вынес сор из избы», а за непозволительные методы работы с комсомольским активом города, за глупость, хамство.

Даже в этом случае пробовал защитить Алёшку. Несколько раз выступал на пленуме. Но  я оказался бессилен. Многие догадывались об истинной подоплёке истории, но молчали и голосовали так, как угодно комсомольскому начальству, голосовали назло Маевскому, натворившему немало идиотского.

Маевский продолжал еще хорохориться, но это не помогло. Не возымело своего действия и обращение в обком ВЛКСМ. Обратился бы он прежде, чем в милицию, возможно, реакция наверху была бы иная.

Карьера друга закончилась позорно. Позорно для него, позорно и для меня, человека, ему покровительствовавшего.

…Прошло много лет. Где сейчас друзья Сашка Новиков и Алёшка Маевский? Точно не знаю. Не поделились они своими координатами. Слышал, что Сашка Новиков в одном из районов Сибири был даже секретарем райкома КПСС по идеологии. Алёшка Маевский (еще до перестройки) уполз в таежную глухомань (где-то в Красноярском крае) и работал сборщиком живицы.

Не подают голоса друзья, друзья, которым я искренне хотел в жизни помочь. Оказалось, не в коня корм. Чем в ответ расплатились?..

ЕКАТЕРИНБУРГ, март 1966 – апрель 2006.